Будущее – это не только ты

В какой-то момент Габ понял, что прислушивается.

Тело отзывалось на еле уловимые вибрации, с готовностью подстраивалось под них, открывалось, как тугой созревший бутон под лучами тёплого утреннего солнца.

Затем Габ ощутил движение. Нечто неспешно поднималось из бездонных глубин памяти. Необъятно огромное, многоликое и многоголосое. Габ напряг чувство, заменяющее ему сейчас слух, в попытке расплести спутанные нити шепчущих голосов и к своему удивлению обнаружил, что они тоже прислушиваются к его мыслям, неуверенно, с опаской касаясь сознания.

– Почему только сейчас? – капризно спросил он.– Где вы были раньше?

Ему не ответили. Но и робости в приближающемся движении Габ больше не ощущал. Напротив, в нём чувствовалась нарастающая уверенность. Так бывает, когда отброшены все сомнения. Так бывает, когда проверка успешно пройдена.

Габ резко открыл глаза. Уставился в потолок. "Я всё время лежу, – пришла в голову несвоевременная мысль, – последние несколько часов я только и делаю, что лежу. Эдак и пролежни заработать недолго".

Он постарался сосредоточиться, выискивая в себе хоть какие-то изменения, хотя бы малую толику того, чего раньше не знал, не помнил, не понимал. И ничего не обнаружил. В груди похолодело. Всё было напрасно. Господи, какие же они идиоты! Как можно было попасться на этот бред? Поверить в подобную чушь? Чокнутые фанатики, что от них ожидать, но он-то, он!

– Воды дайте, – Габ чуть повернул голову, выискивая взглядом Жана. Вставать не хотелось. Вставать не было смысла. На Габа вдруг навалилось такое всепоглощающее безразличие, что появись здесь сейчас хоть всё «Наследие» в полном составе с тяжёлой артиллерией и дредноутом впридачу, он бы и бровью не повёл.

– Что ты сейчас сказал? Повтори, – вкрадчиво, но требовательно попросил Жан, подходя вплотную и сверля Габа подозрительным взглядом.

– Пить, говорю, хочется, – ворчливо повторил Габ, – вода у вас тут есть?

Язык слушался плохо, цеплялся за зубы, бил по нёбу и всё время норовил принять самое неудобное положение.

Жан кивнул куда-то в пространство, и через секунду перед Габом возник стакан, почти до краёв наполненный пряно пахнущей бардовой жидкостью. Габ приподнялся на локте, отпил глоток, причмокнул и залпом осушил стеклянную ёмкость.

– Подождите-ка, – растерянно протянул он, тыча пальцем в грудь Жана, – это… Это что такое? Вы же говорили, что из UVUM, а это… Это же эмблема…

Из-под полы расстёгнутого халата Жана виднелся хорошо знакомый логотип корпорации "Заслон".

В своё время Габ провёл не один десяток часов, изучая их каталоги. И когда менял систему дома, и когда заказывал новый киберкомлекс для фермы. Да что там, даже его нынешняя модель альтерэго, и та была продуктом технологии корпорации "Заслон".

– Это как понимать?

Жан только глаза закатил.

– Господи, Габриэль. Ну, нельзя же быть таким наивным! UVUM давно не кучка отмороженных фанатиков. Мы серьёзная организация. Мы владеем солидным пакетом акций «Заслона», – он подумал и быстро поправился, – через подставных лиц, конечно. Через очень подставных лиц. И, разумеется, это не афишируется.

Габ помолчал, переваривая услышанное, потрогал рукой челюсть, пожевал губами.

– Почему мне так трудно говорить?

– Трудно? – переспросил Жан с непонятной интонацией. Габу даже померещились в его словах насмешливые нотки.

– Да, трудно, – раздражённо подтвердил он, – рот болит.

Жан нервно хохотнул.

– Это поразительно! – заявил он, едва сдерживаясь. – Вы в самом деле не замечаете? Габ, дружище, вам трудно говорить потому, что вот уже пять минут вы разговариваете со мной по-русски. Вы отдаёте себе отчёт в том, что это означает?

– Как это, по-русски? – опешил Габ, прикрывая рукой дёрнувшийся уголок рта. – Я не могу разговаривать по-русски. Я никогда не учил…

– Это означает, что пакет активирован! – почти проорал Жан, схватил Габа за плечи и принялся трясти. – Мы потеряли первый контур обороны, – скороговоркой, глотая слова, заговорил он, – два оставшихся продержаться с полчаса. И ещё минут десять-пятнадцать, чтобы найти лабораторию и взломать систему охраны. Время, Габ, время! Вы получили материалы Кузнецова? Вспомните, напрягите память. Теперь всё в вашей голове. Ну!

Голова болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы или бракованного андроида, пока с сухим стуком не ударилась об стену, и Габ, наконец, выпал из состояния прострации.

– Да пошёл ты! – рявкнул он, отталкивая Жана и мигом оказываясь на ногах. – Отвали! Какие материалы? Какой Кузнецов?

Не ожидавший столь бурной реакции Жан, отлетел назад, плюхнулся на задницу и охнул. Рядом мгновенно возникли три мерцающие фигуры с оружием. Жан нервным жестом остановил их, тяжёло поднялся. Безумный огонь в глазах таял, уступая место ледяному самообладанию.

Какое-то время они стояли, буравя друг друга взглядами: Габ напряжённым из-под сведённых бровей, Жан изучающим и пронзительным.

– Так, – он сжал руками виски и принялся расхаживать из стороны в сторону широкими размашистыми шагами, – результат есть. Это очевидно. Значит, мы что-то упустили. Нужно понять, что именно. Кодовое слово? Кодовое воспоминание? Информация из прошлого?

Он остановился.

– Фамилия Кузнецов вам о чём-то говорит?

Габ помотал головой.

Жан скривился, раздражённо щёлкнул пальцами.

– Тогда будем пробовать всё подряд. Рискнём. На другие варианты времени не остаётся. Как только вы что-то почувствуете – малейшее изменение, сомнение, головную боль, учащение пульса, да хоть понос и изжогу – остановите меня. Вы поняли, Габриэль?

– Понял, – подтвердил Габ.

Вдалеке глухо, но ощутимо ухнуло, отзываясь вибрацией стен и усилившимся напряжением на лицах персонала лаборатории.

Жан сипло вздохнул, на секунду прикрыл глаза, сверяясь с альтерэго или просто собираясь с мыслями и, наконец, заговорил.

– Григорий Кузнецов. Единственный из той группы, кто категорически отказался сотрудничать с Фондом «Наследие». Более того, чудесным образом исчез из поля зрения заинтересованных лиц. Всё то немногое, что известно о его жизни после открытия, буквально собрано по крупицам. Мы знаем, что некоторое время он продолжал работать и даже публиковаться, пока в один прекрасный момент полностью не пропал с радаров. Также известно, что ближе к концу жизни Кузнецов ударился в религию и даже организовал что-то наподобие полигамной секты, успев наплодить аж шесть пар близнецов. Хотя лично я думаю, что эта его внезапно проснувшаяся тяга к духовному… Впрочем, не об этом сейчас. Последние годы Кузнецов активно работал над проектом «Лампа Аладдина». Мы предполагаем, что это может быть связано с одним из побочных эффектов активации – проблемой диссоциативного расстройства личности. Но дальше предположений продвинуться нам не удалось. В сети нет ни намёка. Материальные носители отсутствуют. Да и столько лет прошло. По-видимому, все результаты Кузнецов уничтожил. Или…

– Или?

– Или передал пакетом своим детям, так сказать, по наследству.

– И вы думаете, – неуверенно предположил Габ, – что эти материалы сейчас во мне?

Жан покачал головой.

– Теперь мы в этом практически уверены, – он поднял руку, многозначительно ткнув пальцем в сторону гудящего и вибрирующего потолка, – и мы, и «Наследие». Принципиальная разница в том, что Фонд очень рассчитывает найти в выкладках Кузнецова решение проблемы бессмертия. А UVUM – выход из маячащего на горизонте цивилизационного тупика.

– Но, – Габ почесал макушку, – разве бессмертие – это плохо?

В ответном молчании Жана легко читалось разочарование.

– Физическое бессмертие личности невозможно, – медленно, с расстановкой, как маленькому, пояснил он, – это было доказано ещё сотни лет назад. Уже в наше время подтверждена техническая неосуществимость данной задачи, что связано с так называемой гильотиной самоидентификации как составной части парадокса параллельного двуединства личности.

Габ похлопал глазами, зажмурился и, наконец, сдался.

– Не понимаю, – признался он, – почему невозможно?

Жан размышлял ровно секунду, затем, решившись, кивнул.

– Решение проблемы бессмертия путём создания и сохранения точной ментальной копии абсолютно только на первый взгляд. Если излагать максимально просто, то камнем преткновения является само понятие копия. Давайте по порядку. В случае физической смерти индивида в клонированное тело загружается заранее подготовленная ментальная копия личности. При этом изначальная, так сказать, оригинальная личность никоим образом не восстанавливается. Она умерла, прекратила существование в физическом мире и больше не существует. Разумеется, для окружающих это не будет иметь ровным счётом никакого значения. Воскрешённый таким образом человек ни на йоту не будет отличаться от оригинала. Только это не имеет ничего общего с настоящим бессмертием. Какое вам дело, Габриэль, если после вашей смерти другая личность в другом теле под вашим именем, с вашей внешностью и вашими воспоминаниями проживёт ещё десятки лет? Вы, именно, вы, Габриэль, этого никогда не увидите, потому что останетесь мёртвым. Мёртвым навсегда. Это и есть гильотина самоидентификации. Так понятно?

В голове словно надували воздушный шар, в ногах появилась предательская слабость.

– Дальше, – превозмогая пульсирующую в голове боль, вымолвил он, – UVUM.

Снова ударило. Уже ближе и настойчивее.

Жан болезненно поморщился.

– В отличие от «Наследия» UVUM никогда не считал идею бессмертия перспективной. Нас куда больше волновало и сейчас беспокоит другое. Человечество движется к своему закату, Габриэль. Как бы неправдоподобно и парадоксально это ни звучало. Судите сами, самым ценным капиталом в нашем мире являются знания и опыт. И вот этот-то капитал с каждым десятилетием всё более обесценивает себя в глазах общества. С некоторой натяжкой этот процесс можно назвать инфляцией разума. Подобную злую шутку когда-то сыграло с человечеством распространение интернета, прообраза современной инфосферы. Предполагалось, что свободный доступ миллионов к практически любой информации и возможность мгновенного обмена ею откроет неограниченные, невиданные доселе перспективыв развитии. Выведет нас на совершенно иной уровень. На деле же всё оказалось, куда прозаичнее. Вместо того, чтобы совершить качественный скачок, человечество принялось стремительно глупеть. Действительно, зачем тратить силы и время на то, что можно легко найти по первому клику. Да и среднестатистический культурный и интеллектуальный уровень населения оказался куда ниже ожидаемого. Нечто подобное сейчас происходит с нами. Только масштабнее и трагичнее. Вам известен, Габриэль, средний возраст деторождения? А среднее количество детей в семьях? А тот факт, что за последние пятьдесят лет общий уровень образование снизился на сорок процентов, в то время, как индекс счастья настойчиво рвётся вверх? Впрочем, откуда вам это может быть известно. Мы вымираем, Габриэль. И нам для этого оказались не нужны ни природные или техногенные катастрофы, ни мировые войны, ни пандемии. Мы утратили пассионарность, утратили волнующее, пьянящее предвкушение будущего, вкус страсти к познанию.

Жан невесело усмехнулся и совсем уже тихо закончил:

– Каких только вариантов конца света не напридумывало человечество за свою историю, а исчезнет с лица Земли по совершенно банальной причине. Вымрет от скуки и отсутствия любопытства.

Габу было нехорошо. Шар в голове раздулся и пульсировал, волнами накатывала мелкая дрожь, слабость в ногах стала невыносимой, а перед глазами снова замельтешили надоедливые мушки. Даже звуки достигали его слуха с опозданием, накладываясь друг на друга и усиливая боль в висках и затылке. Он опустился на пол, ссутулился и обмяк.

– Габриэль? – голос, как из колодца, одновременно глухой и звенящий. – Вам плохо? Быстро! Нужно привести его в чувство. Да быстрее же!

Шеи коснулось холодное и мокрое.

Габ невероятным усилием воли отмахнулся, прошептал одними губами:

– Кузнецов.

– Несколько лет назад, – после паузы, показавшейся бесконечной, продолжил Жан, – в очередной раз зайдя в тупик в своих исследованиях, «Наследие» вдруг вспомнило про Кузнецова. Было тщательнейшим образом пересмотрено и проанализировано всё, что осталось от его работ. Обнаружилась подозрительная тяга к продолжению рода на старости лет и туманные упоминания о проекте «Лампа Аладдина». После чего были сделаны соответствующие выводы и предположения. Мы, UVUM, эту активность обнаружили с некоторым опозданием, агентурная сеть, знаете ли, не бывает идеальной. Но поиски ныне живущих потомков Кузнецова начали практически одновременно. Всего, разбросанных по миру, их, хм, вас оказалось сорок пять. А дальше началась большая игра на опережение. Последняя операция прошла вчера. Правда, без накладок не обошлось, чему, к большому нашему сожалению, вы стали невольным свидетелем, но зато в этот раз, судя по всему, удача нам улыбнулась. Вы, Габриэль, тот самый, единственный, кому через поколения достался пакет Кузнецова. Остальные оказались просто пустышками, обманками, если хотите. Вынужден признать, старикан был не только талантлив, но и чертовски дальновиден.

Габ уплывал в обволакивающую долгожданную тишину. Силы почти покинули его. Даже дыхание лёгким облачком витало где-то над головой, готовое в любой момент раствориться в убаюкивающей дымке.

– Камеру, – проговорил он и испугался, что Жан не услышит.

Но Жан услышал. Склонился над ним, спросил взволнованно, с потаённой надеждой на такой нужный ответ:

– Уверены? Два сеанса за день… Вообще-то, это недопустимо.

– Камеру! – всем существом взвыл Габ и, наконец, потерял сознание.

8.

За девяносто восемь лет до описываемых событий.

Фрагмент обращения Свободного движения Nonmemeni к избирателям.

Сегодня, в преддверии второго тура голосования мы, Свободное движение Nonmemeni, обращаемся к вам, друзья, всецело полагаясь на ваш разум, здравый смысл и человечность.

Вам предстоит нелёгкий выбор. Выбор не только за себя, но и за детей, внуков и правнуков, ибо от вашего завтрашнего решения в очередной раз зависят судьбы нескольких поколений.

Мы полностью осознаём, насколько тяжкий груз лежит на ваших плечах, на ваших сердцах, тревожным набатным звоном отдаётся в ваших душах. Мы разделяем эту боль и ответственность, потому что Nonmemeni это не просто политическая организация. Nonmemeni – это вы сами. Ваши мучительные сомнения, ваши сорванные и онемевшие голоса, ваши оскоплённые надежды, ваша попранная свобода.

Наше движение огульно обвиняют в препятствии прогрессу, приписывают нам нелепые и абсурдные призывы к патриархальности, к отказу от достижений современной науки. Не гнушаются прямым подлогом, чтобы очернить наше имя, замарав его якобы существующей связью с террористами и радикалами из UVUM. Цинично упрекают нас в эгоизме и высокомерии, внеуважение к памяти предков. Другими словами, делают всё, чтобы лишить нас естественного права человека на собственное мнение, на собственную правду. На собственную память!

Движение Nonmemeni с негодованием отвергает все лживые обвинения и наветы.

Наша память о прошлом светла, чиста и бескорыстна, в отличие от корыстной, насквозь пропитанной стяжательством потребительской идеологии «Наследия» и его приспешников.

Наше движение укоряют в отрицании положительных перемен в обществе, главной причиной которых называют исключительно навязываемую, так называемую передачу генной памяти.

Но вдумайтесь, столь ли однозначны достижения, которыми так кичатся наши оппоненты?

Спросите себя, действительно ли мир изменился? Действительно ли изменилась ваша жизнь?

«Наследие» внушает вам мысль, что у человечества впервые в истории появился реальный шанс навсегда оставить в прошлом проблему социального неравенства. Что главными критериями успеха теперь являются не власть и богатство, а знания. Точнее опыт и знания, полученные от родителей и приумноженные затем многократно.

Nonmemeni заявляет – это ложь.

Спросите себя – ваши дети, дети ваших родственников, друзей, приятелей – кто-нибудь из них смог подняться на следующую ступеньку социальной лестницы? Кто-нибудь вырвался за пределы чётко очерченного круга? Много ли среди ваших знакомых тех, кто сумел продолжить образование в Академиях, по чистому совпадению и исключительно из соображений благотворительности финансируемых Фондом «Наследие»? Спросите себя об этом и ответ придёт сам собой.

На наших глазах складывается новая, по сути своей кастовая система, основанная на строгой регламентации и жесточайшем, хоть и тщательно завуалированном, делении общества по принципу доступа к разным уровням образования, а значит, и разным уровням право и дееспособности. Нас просто делят на породы. Делят, как скот.

Мы, Nonmemeni, заявляем, что технология передачи памяти не раскрепостила, а напротив, загнала общество в ещё более жёсткие рамки. И это, не говоря о так называемых поврежденцах, по сути низведённых до состояния маргиналов.

Нам старательно внушают мысль об окончательной победе над преступностью, о наступлении эры социального мира, ссылаясь на то, что теперь человеческая жизнь, как никогда, бесценна. Лозунг «Посягательство на жизнь есть посягательство на память! Посягательство на память есть посягательство на будущее» – этот лозунг одновременно и справедлив, и насквозь лицемерен.

Мы, Nonmemeni, заявляем, за внешним благополучием и благопристойностью скрывается гигантский спрут нелегального рынка генетического материала. Чёрный рынок нашего времени – это чудовище, которое повергло бы в ужас главарей самых кровавых преступных сообществ прошлого. И щупальца этого спрута пронизывают все стороны нашей жизни.

Нам твердят об эпохе подлинного народовластия, не удосуживаясь пояснить, как это сочетается с ничем не ограниченной властью «Наследия»? «Наследия», ставшего единовластным хозяином человечества. Вашим хозяином.

И, наконец, самый трудный, самый болезненный вопрос – вопрос о свободе воли. Заветная мечта любого родителя – обеспечить своему ребёнку лучшее будущее. Однако, вдумайтесь, не в этом ли заключается самая иезуитская ловушка нашего времени? Передавая своим детям готовый набор знаний, не лишаем ли мы их тем самым естественного права выбирать, сомневаться, преодолевать и получать удовольствие от преодоления? Не лишаем ли мы их права быть людьми? Людьми свободной воли.