Будущее – это не только ты

В Конвенции, ставшей стержнем современной системы международного права, закреплялась обязательная процедура архивации памяти всех граждан в возрасте от двадцати до шестидесяти лет, и гарантировалось незыблемое право граждан, достигших возраста семи лет, выразить своё согласие на активацию или отказ от неё.

Дорогие выпускники!

Вы вступаете во взрослую жизнь. Там, за пределами школьных стен, огромный сложный, но прекрасный мир. Волею случая вы оказались в числе тех, кто невосприимчим к памяти предков. Однако это ничуть не умаляет вашей значимости и ценности для общества. Неактивированная память – это не приговор. Это возможность начать с чистого листа.

За прошедшие с начала генно-технологической революции столетия человечество добилось многого. Целая череда настоящих прорывов в науке позволила решить прочти все глобальные проблемы, грозившие человечеству ещё несколько поколений назад. Мы забыли, что такое голод, искоренили большинство самых опасных и неизлечимых заболеваний, увеличили среднюю продолжительность жизни до немыслимых прежде ста десяти лет, проложили широкую и безопасную дорогу в ближний космос. Да, мы, люди, в полном смысле этого слова стали космической расой.

Мощный взлёт культуры прошлого столетия подарил человечеству такое количество гениев и шедевров, что по праву получил название Второго Возрождения.

И всё же самые главные, буквально тектонические сдвиги произошли в мировоззрении людей. Мы перестали оглядываться на прошлое, не позабыв и отринув, но усвоив и приняв его как неотъемлемую суть самих себя. Нам стало недостаточно жить только настоящим, ибо настоящее есть одновременно продолжение прошлого и колыбель грядущего, как вдох и выдох. Мы научились видеть на несколько поколений вперёд. Мы научились отвечать на ещё не заданные вопросы ещё не рождённых потомков. Мы сами стали и теми, и другими. Мы осознали всю полноту ответственности перед будущим. Временами нам было трудно и тяжело. Вам тоже будет непросто. Поэтому помните – будущее это не только вы! Удачи!

11.

– То есть, как это, схлопнется? – с трудом выговорил Габ.

– Вот именно, мой мальчик, – подхватил недосказанное Кузнецов, – ты всё верно понял. Процесс, который мы запустили – по глупости ли, самонадеянности или ради всеобщего счастья, теперь это уже не имеет ровным счётом никакого значения – этот процесс изначально не предусмотрен ни биологической, ни социальной эволюцией. Помнишь, я сказал, что природа не дура? Она ещё и весьма неразборчива в методах. Когда миллиарды лет борешься за право жить и оставлять потомство, просто некогда учиться видеть разницу между милосердием и жестокостью. Да и нет в природе таких понятий. Почувствовав угрозу, она без тени сомнения пожертвует большинством особей ради спасения вида в целом. Два основополагающих инстинкта, две неубиваемые программы всего живого – самосохранение и продолжение рода. Не желая того, мы нанесли удар именно по ним. Человеку не дозволено жить слишком долго, как не дозволено жить чересчур благополучно. Говорят, художнику, чтобы творить, необходимо оставаться голодным. Человеку, чтобы оставаться человеком, необходимо преодоление. Постоянное и бескомпромиссное. Извечные грёзы об умеренной пресыщенности – всего лишь уловка сознания, малодушное стремление к безответственности. Фантом неразвитого интеллекта.

Кузнецов умолк. Молчал и Габ. Какие-то слова, вопросы, обвинения и укоры, накопившиеся за годы, прошедшие с того злополучного дня, и теперь переполнявшие его, бестолково толкались в голове, как шарики в настольной игре, никак не складываясь во что-то цельное и осмысленное. В самый важный, самый главный вопрос. Но вот один шар, чуть задержавшись на краю лунки, лениво скатился вниз. За ним второй, третий, четвёртый.

– Почему ты не предупредил? Почему не выступил открыто? Почему спрятался? – Габ и сам не понимал, чего было больше в этом вопросе – обвинений или желания оправдать.

Кузнецов не обиделся, не рассердился. Только в очередной раз пожал плечами.

– Во-первых, я возлагал большие надежды на UVUM и вижу, что не напрасно. Как постоянный раздражитель и механизм сдерживания, организация со своими задачами научилась справляться ещё при моей, хм, жизни. Во-вторых, свои догадки и подозрения мне удалось подтвердить и обосновать теоретически лишь много лет спустя. Работа в одиночку, да ещё кустарным способом не способствует мгновенному научному прогрессу, знаешь ли. И потом, ты сильно недооцениваешь потенциал информационного воздействия, которым с самого начала обладало "Наследие". Силы были явно неравны. В конце концов, я смирился. Но не сдался.

– И завёл себе гарем? – язвительнее, чем следовало бы, поддел старика Габ.

Лицо Кузнецова просветлело, разгладилось и будто помолодело. В глазах сверкнули шальные искорки.

– А здорово придумал, правда? – с нескрываемым восторгом отозвался он. – Хорошее было время…

– Что с нами будет? Со всеми нами? – Габ, наконец, нашёл главный вопрос.

– Жизнь, – спокойно и открыто глядя прямо в глаза, сказал Кузнецов. – Обычная. Сложная. Прекрасная. Человеческая.

– И всё? – поразился Габ, – Это и есть твои великие тайные знания? Вот за этим годами гонялись UVUM и "Наследие"? Ради этого погибали люди? Ради этого я сам того гляди сдохну?

– Да, жизнь, – нисколько не смутившись, повторил дед, – только не сразу. Если я правильно учёл все погрешности, внутренние и внешние факторы, могущие возникнуть и повлиять на конечный результат во временном промежутке от двухсот пятидесяти до трёхсот лет после моей смерти, то, – он прищурился, прикидывая, – то у вас есть ещё лет двадцать-двадцать пять.

– А потом?

– А потом начнётся выхолащивание генома, – сообщил Кузнецов таким тоном, словно речь шла о чём-то само собой разумеющемся, – избавление сперва от избыточного материала, а вскоре…

"Мы утратили пассионарность, утратили волнующее, пьянящее ощущение будущего, вкус страсти к познанию" – вспыхнули в голове слова Жана.

– Вырождение, – понял Габ, – вот, что нас ждёт.

Кузнецов, в этот раз недовольный тем, что его перебили, шевельнул белёсой бровью, но спорить не стал.

– В общем, да. Прогноз именно такой. Но это прогноз, а не приговор.

Он вдруг спохватился, засуетился, выражение лица сделалось тревожным, а в глазах колыхнулась тоска.

– Я рад, что они нашли тебя, мальчик мой, – быстро заговорил он, – правда, рад. Ты не представляешь, какое это огромное счастье – вот так просто поговорить. И неважно, что я не настоящий Кузнецов. Всё равно я его частичка, я тоже немного он. И сейчас я уйду. Это необходимо. Часа через три у тебя начнут появляться признаки диссоциативногорастройства. Это плохо, опасно и ставит под удар весь замысел. Но ты переживёшь, ты справишься. Очнёшься, покопайся в памяти. Я там набросал кое-что. Так, принципы, схемы, рекомендации. Не панацея, конечно, но поможет. Обязательно поможет. Вам всем. Я уверен. Знай, я ни о чём не жалею, ни в чём не раскаиваюсь. Я и сейчас убеждён, что тогда мы поступили правильно. Прощай, мальчик мой. Живи. И прости старика.

– Постой, – задыхаясь в нахлынувшем отчаянии закричал Габ, – не уходи! Не оставляй ме…

Он рывком поднялся. Воздух с трудом пробивался в лёгкие. Голова гудела и кружилась.

Рядом, привалившись спиной к стене весь какой-то растрёпанный, взлохмаченный и обманчиво спокойный сидел Жан. Сидел и курил, стряхивая пепел прямо на кушетку.

Было тихо. Очень тихо.

– Они затеяли переговоры, – сообщил Жан и презрительно скривился, – испугались, что мы тебя ликвидируем, кретины.

– Я видел Кузнецова, – с трудом выдавил из себя Габ, – я с ним разговаривал.

Его переполняло новое, прежде не знакомое ему, поврежденцу, щемящее чувство причастности к чужой памяти.

– А толку? – безучастно отозвался Жан, даже не повернув головы в его сторону. – Они нас блокировали. Полностью. Слишком разные весовые категории. Прямого противостояния нам никогда не выдержать. "Наследие" победило. Мы проиграли. Все мы проиграли.

– Ещё нет, – Габ помотал головой отчего всё вокруг завертелось бешенной каруселью, – прикажите открыть двери. Впустите их. У меня есть информация. Для всех нас.

Жан на несколько секунд задержал на нём пристальный, пронизывающий взгляд, но возражать не стал. Бросил окурок на стерильный пол и спросил всё ещё недоверчиво:

– И что ты нам скажешь?

– Я – ничего, – признался Габ.

Он чувствовал себя непривычно взволнованным и достойным своего права. Как будто за спиной невидимый всеми, кроме него, Габа, стоял кто-то сильный, решительный, излучающий непоколебимую уверенность. Стоял и ободряющее многозначительно молчал.

– Я – ничего, – повторил он гораздо твёрже, поднимаясь и выпрямляясь во весь рост, – с вами будут говорить двести лет истории. Говорить о "Наследии", об UVUM, о будущем. Потому что будущее – это уже не вы.

В оформлении обложки использовано изображение, взятое на ресурсе https://ru.freepik.com/

https://ru.freepik.com/free-photo/bright-dna-with-a-human-figure_854599.htm

<a href='https://ru.freepik.com/photos/background'>Background фотосоздан(а) kjpargeter – ru.freepik.com</a>