Франсуа и Мальвази. II том

Глава XIII. Прибытие новых

Под конец исчезающего с заходом солнца дня, при наступлении сумерек в Маонский порт вошло два судна; одно оставим без внимани, то был рыбачий баркас, идущий в конец гавани; другое же судно уже знакомая нам тартана, заворачивающая к причалам и приставшая к одному из них, на деревянном помосте которого, их уже поджидало несколько англичан в красных мундирах.

– Пассажиры есть? – спросили они капитана, по-видимому не собираясь осматривать судно.

– Есть! – ответил капитан, указывая на группу столпившихся у борта затенявшуюся двумя матросами перекидывавшими концы, дабы закрепиться у причала и далее принявшиеся перекидывать трап.

– Французы, испанцы, приверженцы французов есть!?

– Нету, нету. – загалдели с трапа все, в том числе и капитан.

Тогда приезжим разрешили высаживаться на берег. Их чемоданы и баулы совсем не просматривали / как было в случае с Ковалоччо/, а только лишь выспрашивали кто они и откуда, окончательно убеждаясь в правдивости общего ответа

Точно такой же вопрос, обращенный к высадившемуся на берег итальянскому аббату с большим мешком в руке и нагруженному старику – помощнику позади, показался первому буквально нападением на его духовную особу.

Преподобный отче отдувался от негодования ли или ж от одышки в своем раздавшемся теле, нехотя назвал себя и еще более нехотя пустился объяснять, что приехал помолиться за упокой души покойной ныне сестры… Безымянных могил на загородном кладбище было множество и в каждой второй могиле изо всех у него лежали сестры. Стоявшие перед христианским пастырем братья только поморщились от такого объяснения.

– И кой черт вас сюда занес! Проваливали бы отсюда, судно еще не ушло.

Но не за тем сюда приехал аббат со своим служкой, чтобы сразу же развернуться. У першего грудью отца имелся как-никак духовный сан, а ряса надежно-надежно его защищала еще более. Что нельзя было сказать об испуганном Бертоне, не имевшего из того ничего и потому тихо забившегося за спину.

Настойчивости аббата пришлось уступить и пропустить, обзывая их вслед папистами. Сами же обратили внимание на полковника Беккендорфа, офицера австрийской армии, прикомандированного по делам. Его-то главным образом они и встречали.

Навстречу отпущенным «папистам» бежал Ковалоччо, немного запоздавший и аббат, никто иной как Витербо, радостно направил свои мощные стопы навстречу обниматься. Ковалоччо наконец-то дождался приезда аббата, давно ему обещавшегося. Не было сомнений, что докатившееся до Обюссона известие о взятии Менорки англичанами и послужило толчком к тому, чтобы немедленно пуститься в путь… И вот они с Бертоном стоят здесь и уже пошли вслед за пообжившемся в этих местах Ковалоччо, подальше от еретиков находившихся не так далеко за спиной. Молодой итальянец вел их на ту улицу, по которой большой отряд англичан пошел в обход, то есть ту, где находился дом, в котором некогда жили граф и шевалье со слугами и где предположительно могли разместиться новоприбывшие. По дороге завязался серьезный разговор: аббат Витербо привез с собой большие деньги с намерениями выкупить шевалье д’Обюссона у властей, на что Ковалоччо сказал, что не раз и сам думал над этим вопросом и говорил на счет этого с графом д’Олон… И тут он конечно же вспомнил что не рассказал о главном, о чем бы мог рассказать…

За то время, что все наши герои волею судеб собравшиеся на этом маленьком островке были оставлены без внимания произошли немоловажные и небезинтересные события с бригом… он перешел на стоянку у цементной пристани что почти напротив портового замка, и с д’Олоном, который теперь служил не только на корабле, но и в самой тюрьме, где имел возможность каждый раз видеться с де Гассе и д’Обюссоном.

Последнее обстоятельство особенно заинтересовало аббата Витербо, так как у него имелось письмо и опять же от отца, которое необходимо было передать. Поговорили еще о том о сем, пока не подошли к двери дома условно носящего название «Золотая львица» и остановились. Дверь оказалась закрытой. С тех самых пор как мушкетеры со своими слугами поспешно покинули здание, вход в него держался на замке.

…Капече Ковалоччо уже довольно долгое время долбился в дверь, на чем свет стоит костеря предположительно того, кто по идее должен был им открыть. «Что такое?!»… – ругался Ковалоччо, приводя в пример Парижские, Флорентийские, Генуэзские и Марсельские гостиницы, попасть в которые можно было без единого пинка ноги и даже толчка руки. В Маонской же дело обстояло наоборот, на порог дома услужливый хозяин не выбежал и дверь оставалась глуха.

Не желавший отступать от первоначально возникшей цели разместить аббата Витербо и Бертона именно в этой гостинице. Молодой итальянец снова принялся сбивать свои кулаки и носочки ступней с удвоенной энергией, что получалось уже, что они напрашиваются. Взади переминались с ноги на ногу, не зная ложить ли тяжелые вещи наземь или же сейчас откроют, или же придется идти дальше? Ковалоччо не собирался идти дальше, он твердо решил добиться своего здесь, представляя себе ту эпическую силу, которая разнесет известие о его намерениях по этой большой деревне до самого хозяина и тот прибежит предлагать услуги.

– Ну, свинья, и нахальная рожа! – вырвалось с разнервничавшего Ковалоччо, когда тот увидел, что дверь уже открылась… приоткрылась и в образовавшейся таким образом створке показалось круглое полное лицо с испуганными глазенками, уставившимися на него. Физиономия с проницательными глазами провела взглядом по сторонам и лишь затем дверь стала приоткрываться.

– Извините, что заставил ждать. Я так думал, что снова мой племянник – дармоед нахлебничать пришел. Он мне надоел уже бездельник, так и норовит проскользнуть. Специально голосок свой мерзкий меняет. – говорил хозяин, пропуская за дверь. Выглянув на улицу, за последним закрыл дверь. Проводил наверх, показав на обои не занятые квартирки. Выбрали одну угловую, ее одной было достаточно на двоих. Ковалоччо предпочитал оставаться в своем номере таверны, как он уже теперь запомнил название «Морской прибой». Аббату Витербо весьма понравилась приятная на вид своим уютом комнатка из-за убранства главным образом: ковриков, настилок, скатертей, салфеток, штор.

– Изволите позавтракать? – спросил хозяин, зажигая свечу.

– Нет, нет, благодарствую, я сыт, давайте счет, ключ и оставьте меня одного. Да и еще вот что. Утром я намерен прогуляться. – говорил аббат сидя отдыхаючи на покрывале. – Так что предоставьте в мое распоряжение ключ от входной двери, я более не намерен торчать у дверей как в этот раз.

– Пожалуйста, как вам будет угодно, а вы не боитесь… скажем, ограбления?

– А что пошаливают?

– По крайней мере деньги с собой не берите, обчищут.

– Кстати, насчет этого! – вступился Ковалоччо. – учти, если ты сам намереваешься нас обчищать, то сразу скажу: – Не выйдет! Плата точно такая же как в прошлый месяц!

Последнее из произнесенного Ковалоччо имело цель напугать хозяина… но тот не раз уже пуганый ниcколько не растерялся, и назначил плату. Капече был не резон продолжать грызться не за свои мараведи, на том и разошлись. Правда возник еще мелкий инцидент с деньгами, у приехавших они были по-мнению толстячка не подходящие и согласившись взять плату французской золотой монетой, здесь он явно сжульничал.

Услужливо покрутившись возле них еще… задвинув зачем-то чемоданы под постель и разожгя свечи в канделябрах, только после того как заслышал что внизу к двери опять стучатся, побежал открывать.

Оставшись одни аббат Витербо и Бертон прежде всего вынули из-под кровати чемоданы обратно и принялись за оседлые дела. Между тем на лестнице послышались шаги и говор нескольких человек. Cтарик Бертон обмер, когда ему показалось, что подошли к двери их квартирки, но оказалось, что нет. Вошли в соседнюю и Ковалоччо поспешил окончательно успокоить испуганного Бертона.

– Еще клиент. Уж не из вашей ли компании, тот полковник Беккендорф?…

Когда пришел толстячок разносить перекусить с дороги и по стаканчику, недовольно покосился на еще не ушедшего Ковалоччо, на которого не было расчитано, выяснилось, что худшие предположения подтвердились.

– Усоседило вас, жуткая личность, вся в себе, граф д’Олон говорит, с ним ни о чем не сноситесь, только через графа. И я с ним сегодня же поговорю, уже иду.

– Не торопись, посиди еще, возьми закуси.

Но перебивать нагнанный голодок Капече Ковалоччо совсем не хотелось, у него были планы успеть на ужин к д’Олону и для этого он сразу же, и стараясь незаметно, вышел на улицу. Уже стояла ночь и он быстрым шагом пошел сначала в направлении к порту, а потом к пристани, у которой стоял «Ореол».

Пройдя к переходному трапу Ковалоччо однако осведомился в темноту. Хотя он часто бывал здесь, именно поэтому его никто здесь не поджидал, но как оказалось кто-то все же там был. Ответили знакомым голосом, показавшимся несколько равнодушным. Баскет провел его на морскую квартиру графа, но уже не через кают-кампанию, а через люк. Причиной такому обстоятельству являлось то, что за это время, что прошло нами незамеченным, произошли некоторые изменения и внутри самого корабля, а именно: его усилили дополнительным контингентом лиц, весьма неприятным для графа. От чего он и пожелал от них заколотиться, точнее заколотить свою дверь выхода в кают-кампанию, предпочитая лазить через люк.

Капече Ковалоччо проворно звеня каблуками о железные перекладины вертикальной лестницы быстро спустился в комнату Баскета и уже из нее прошел в залу, где скучал сам граф. Зевая он глянул на вошедшего, сидя в полном облачении и в кресле.

– А-а-а… проходи, садись.

Спеша оправдать свой визит и хоть чем-то заинтересовать офицера невыспавшегося перед дежурством, он выложил свои новости о приезде аббата Витербо и полковника Беккендорфа и самое важное:

– …Аббат Витербо приехал не с пустыми руками, он привез с собой деньги!..

– Сколько? – недоверчиво спросил граф Сен-Жан поднимая глаза.

Капече Ковалоччо и сам было засомневался насчет того, могло ли их быть достаточно у раздираемого долгами хозяйства, но подумав немного проговорил:

– Много; зря бы приезжать не стал.

Граф заметно оживился в разговоре на эту тему, но под конец, надевая сапоги из тонкой кожи, немало удивил собеседника ничтоже-сумятящимся вопросом: «кто такой этот аббат Витербо, имя что-то знакомое, а вспомнить не может».

Итальянец с живостью все напомнил и обрисовал, что из себя представляет сам преподобный отче. Граф же слушая, надев сапоги встал во весь свой рост, беспричинно – дружески похлопал его по плечу.

– Ладно, спешу! Уже пять минут как там должен быть.

Капече Ковалоччо знал, что опоздание к месту службы ему нипочем. Его подчиненные, надзиратели Болл и Фригги всегда вовремя и на месте, а начальнику можно и под хмельком придти… граф потянулся за бутылкой. Ковалоччо поспешил воспрепятствовать этому.

– Нет, я им!

– Им не надо, пустую бутылку куда девать? Застанет вас Уилтон, разгонит, а у меня задумка хорошая есть.

Он стал вспоминать давал ли ему аббат Витербо письмо, которое привез… вспомнил, что отдал сразу как узнал о графе, и графу д’Олону был тут же вручен толстый пакет, взамен вина. Это уже было что-то и д’Олон ушел в приподнятом настроении, но Капече за собой идти не дал, крикнув Баскету:

– Уложи его /обернулся вниз/. Я завтра постараюсь прийти как можно раньше. Спи.

«Черт возьми, на голодный желудок!»

Глава ХIV. Выход из положения

Д«Олон вернулся не очень рано, как и говорил. Капече Ковалоччо уже с некоторое время пасся у стола, сбивая голод, его и пробудил так рано только голодный желудок. По виду отдежурившего можно было догадаться, что ничего не вышло.

– Ну что?

– Ничего, милый друг. Порадовать нечем ни тебя, ни аббата Виртунбо.

– Ну что касается меня, то это еще рано говорить. Это нужно еще хорошо обсудить.

– Верно, давай за стол. Где этот бездельник? Бас-ке-ет!!! —возорал д’Олон во всю силу своих легких, так как кричат на подъем. Затявкала даже мирно дремавшая в кресле Матильда, доселе довольная своей жизнью. И самому Ковалоччо сделалось не по себе. До сего момента тихая обстановка предрасполагала к уединению заговорщническому, но за заколоченными дверями кают-клмпании недруги явно попереворачивались в своих постелях.

Вышел Баскет

– Что, сэр?

– Ты, кухар македонский, сегодня будешь?

Через некоторое время спустя, когда они сидели за столом и выпили по обязательной рюмке вина, Капече Ковалоччо отложил ложку и уже изо рта его вырвался первый звук, но был перебит неожиданным вопросом графа.

– Что аббат говорит отец Лашез не сдох еще?..Сквалыга старая.

Нет необходимости говорить, что настрой на решительный разговор у Ковалоччо как рукой сбило и он пошел говорить, что ничего не слышал об этом, да говорить что слышал от аббата Витербо будто бы его жена, то есть Матильда уже не в былой милости при дворе, в ней не нуждаются.

Это последнее замечание особенно понравилось; граф прямо-таки магической силой своего значения, несущего в себе несколько выводов и самый главный тот, что отец Лашез уже не тот, что был прежде. Заманчивое воображение уже рисовало траурными красками срочный… ночной консилиум созванный медиками отца, по его здоровью. Конечно лучше было бы дождаться смерти Людовика, так намного верней…

…Ковалоччо, как разгадав то, о чем он думает говорил что вернее будет не ждать годами, а действовать как он сейчас сказал.

– Как ты сказал? – изумился граф д’Олон, который как очнувшись от своих мыслей почувствовал, что ему действительно только что что-то говорили и весьма интересное.

– Как?!…Все что я говорил вы ничего не слышали?!

Вид графа, пришедшего в себя, сам за себя говорил об этом. Также неудивителен был и соответствующий ответ – ничего. Капече Ковалоччо расстроился: второй раз показалось говорить невыносимо.

– Граф! Вы каждый день… ночь бываете у Франсуа и Лекока! Что вам стоит тихонько /он снизил пылкий тон до мямлющего, как заговорщик испугавшись чужих ушей через дверь/…тихонько вывести их из тюрьмы, дальше! В гавани почти не осталось английских кораблей. Можно будет уйти на «Ореоле»…

Граф д’Олон усмехнулся словно над детской фантазией.

– Куда ты уйдешь? Вблизи постоянно курсируют два-три корабля и …прицепятся обязательно. Хорошо, а как ты представляешь себе отплытие с английским экипажем. Учти они железно закрываются на ночь, когда спать ложатся. И тихо их не взять.

– Условия идеальные! – вариантов несколько! И даже самый худший из них. Мы берем часовых, выпускаем нашу команду, а англичан мы обыкновенно удержим огнем. Второе: можно обойтись и без этого. Необходимо только нанять тартану или баркас, чтобы он стоял в укромной бухточке. Пару, вернее две пары лошадей и мы отплываем до Мальорки.

– Думал я об этом, не выйдет, это же море, и что такое весла против десяти узлов?

– Но ночью, разве нельзя успеть за ночь?? Я же Мальорку видел с нашего берега! А за ночь!..

– На ночь ворота закрыты… А вокруг берега постоянно ходят с осмотром и будь уверен, поинтересуются всякой лодкой. Тем более что они изъяты на сезон. Предложи что-нибудь другое пореальней, мои мозги уже отказываются думать, может твоя голова светлей.

– Предложу. Я уже разузнал у цыганок насчет отравы и одна ведьма мне пообещала… Нет, только усыпить!

– А то я уж испугался, такой грех на душу брать придется.

– Ничего не придется, даже не поймут что что-то происходит. Ну мы испробуем прежде. А потом, представляете, потихоньку отчалим и белые паруса натянем. Я представляю как это будет чудесно. И кто узнает! Пока спохватятся мы уже на пути во Францию будем! – горячо доказывал молодой итальянец и перевел разговор на самого графа. – А уж после того как вы перегоните целый корабль от англичан во Францию уверяю вас вам все проститься. Известие об этом дойдет до ушей самого короля, и он этот факт не оставит без внимания. Ему придется все простить.

– / улыбаясь / Ты забываешь, что Франсуа во Францию тоже нельзя, обет. Так что умерь масштабы, а так, хорошо, хвалю. Доставай зелье, я поговорю с ними.

Глава XV. Через две ночи

Так уж выходило что главными событиями последнего времени в жизни Ковалоччо становились ночные визиты на бриг «Ореол», хотя встречи с графом д’Олоном являлись только одним направлением той кипучей деятельности, которую он развел. Но добиться чего-либо существенного ему за эти дни ничего не удалось и сейчас он двигался по главному направлению ни с чем конкретным, он лишь прояснил себе будущую обстановку и расстановку дел.

В море штормило, даже в закрытой гавани волны создавали сплошной шум и сильный холодный ветер заставлял поежиться. Ждавший его у трапа /за бортом/ Баскет сделал движение рукой: молчать и они быстро стали пробиваться к люку. На другой стороне у борта перекрывая шум прибоя кричали по-видимому что-то устанавливая.

Успевший продрогнуть Капече Ковалоччо с удовольствием спустился в люк, в теплый устойчивый воздух. Но первое, что бросилось ему в глаза по выходе из темной маленькой прихожей: это не развалившийся в кресле граф, который сейчас никуда не собирался, а трещавшая некогда входная дверь под натиском пьяной возни с той стороны. Откуда же так же были слышны все звуки разошедшейся пирушки, разве что не до горланных песен.

– Посмотри, сволочи что творят!…Я сейчас не выдержу, сорвусь. Баскет иди предупреди эту свору. Здравствуй, друг сердечный, чем порадуешь?

– Пока нечем, зелье стряпают, отстаиваться еще. Я пришел узнать как на это смотрит шевалье д’Обюссон?

– Одобряет! Одобряет, он еще мало того, подсказал одно хорошее дело… устроить на службу сюда капелланом¹⁶ аббата Витербо. У меня в голове не укладывается, как это будет прекрасно. Во-первых, нас станет четверо и что самое главное через аббата мы получим возможность запросто сноситься с морячками. А то же ведь я сейчас здесь оказался на положении жильца…

…Как здесь повился этот мозгляк Беккендорф, он стал здесь всем заправлять.

– Так что невозможно даже как-то поговорить?

– Это ерунда все, всегда успеется, и не с ними, а с де Ферраном достаточно будет. С ним можно договориться.

– Тогда прекрасно! Устраиваем отравленную вечеринку, кого не сморит, матросы уймут… выпускаем матросов, ждем вас…

– А вот в это «ждем» мне не больно-то верится, после душного, ужасно душного, вонючего трюма они ждать несколько часов кряду может быть не будут никогда. Они тебя просто не поймут: кого-то там ждать. Никакие нервы не выдержат, когда ветер в лицо… Люди есть люди. Ты им доверяешь, я нет.

– Это перебор. Подозрительность все погубит. Своими силами мы либо не справимся, либо сорвется. Тот же полковник Беккендорф придет, он же не здесь живет.

– Мозгляка Беккена никогда не называй мне полковником. Это ничтожество, которое может только мелко гадить и подсирать. – не разбирался в выражениях граф д’Олон.

Выждав время и дав гневу улечься Капече Ковалоччо раздумывал вслух:

– Итак, что у нас в активе: решительно настроенный офицер с прекрасными возможностями, о котором пока ничего не знают, но кредит доверия ему почти растаял после тех объяснений, которыми он пользовался при переходе на службу в тюрьму или почти растает, когда он будет водворять католического аббата католикам – арестантам. И появление на корабле полковника Беккендорфа первое тому подтверждение…

Ковалоччо пометавшись поспешно скрылся в спальне-каюте Баскета. Сверху, чувствовалось, вовнутрь спускалось несколько человек. Первым из прихожей вышел полковник Беккендорф, за ним Баскет.

В английском языке отсутствует неуважительная форма обращения, совершенно не допустимая в данной обстановке, но в той небрежной манере с какой обратился к д’Олону полковник Беккендорф, форма обращения чувствовалась самой неуважительной и по тону, и по нелепости самого вопроса.

– Ты флаг-кэптэн?

– Ну я флаг-капитан на судне, что нужно?

В залу вслед за ними ввалились еще несколько молодцов: морды плеч шире, и это сразу настроило графа явно агрессивно. Вторжение на свою территорию он воспринимал болезненно, но сия территория по сути дела не смотря на его захват продолжала оставаться общей, и не в силах будучи что-либо поделать приходилось сдерживаться. Баскет чувствуя себя виноватым за спровоцированный инциндент отошел на сторону своего господина, то есть исчез у него с поля обозрения.

– Да, здесь недурно устроился. Как так? На корабле не служишь, служишь тюремным надзирателем / удар попал в самую точку, невольно задев за живое, и он покрылся красными пятнами, когда услышал пронесшийся сзади Беккена смешок/…Занимаешь только места. Пора искать другое место.

– Прежде чем распоряжаться объясни кто ты такой здесь есть?

– Объясняю: мне поручена отправка военнопленных в Барселону и вся команда корабля поступила в мое распоряжение. Тебе ясны мои полномочия?

– Теперь мне стало понятно почему ты здесь так часто бываешь. Так вот, полковник Беккен…/д’Олон и в самом деле закашлялся и высморкался в носовой платок/.

– Потрудитесь договорить мое имя! – потребовал тот.

– Дорф¹⁷. Начало я уже говорил, сопли потекли при этом, – самоуничижался граф, хорошо зная, что это нисколько не во вред, а лишь только увеличивает силу скрытного оскорбления. С прежним простодушием продолжал издеваться.

– Я извиняюсь, «дорф» это по-немецки будет дерёвня, а Беккен, тоже в том же роде? Деревенский олух значит в перекладе?..

Побледневший, позеленевший полковник Беккендорф угрожающе подошел, вынужденно подняв голову, чтобы смотреть в лицо.

– Сдай свою шпагу, – проговорил он со всей зловещностью, какую только мог излить.

Д«Олон с чувством собственного превосходства смотрел себе под подбородок на щупленького по сравнению с ним дохленького телосложением петушка, продолжая как ни в чем ни бывало держать руку на эфесе своей шпаги. Назревала стычка, дуэлей не полагалось, значит руками и может ногами… Баскет буквально вывел Ковалоччо из спального кубрика, считай выпихнул, дабы предотвратить… отвлечь, и появление не знающего, что и делать молодого итальянца отвлекло внимание матерого склочника. Растерявшийся Ковалоччо представлял для него отличную мишень для насмешки с рикошетом. Его опытный глаз смекнул, что молодому человеку сейчас можно улыбнуться, но в улыбке его по словам Ювеналя было больше алоэ, чем меду:

– А-а, какая славненькая девушка там пряталась, на ночь глядя.

«Морды» за спиной у Беккендорфа в диком лошадином хохоте закачались словно колосья на ветру. Д’Олон спустил полковнику это отступление, так как лицо у Ковалоччо было действительно девичье. Он ничего не понял, и не мог себе позволить смеяться как все. Капече Ковалоччо не знал английского.

Получив возможность со смехом ретироваться полковник Беккендорф крикнул в зад:

– И чтобы к завтрашнему вечеру подыскал себе новое жилье, есть казармы!

– Все заключенные под моей ответственностью, что здесь, что там, так что все дислокации через меня. А если будешь копать, сменю всю охрану… как не внушающему мне доверия, учти.

Полковник Беккендорф, пошаркивая подошвами сапог о перекладины, при подъеме бросил в ответ, на старую тему снова возбудив блудный хохот /наверху/.

– И чтоб без женщин на корабле!

Граф д’Олон, которому хорошо что потом дошло, и без того уже выведенный из себя, стронулся с места вслед за ним, но Баскет и Ковалоччо с силой удержали его от опрометчивого шага. Крышка люка захлопнулась.

– / Ковалоччо / И вот то, что вы сейчас поссорились тоже можно отнести к минусам. Теперь мы уж как будто на виду.

Скоро всех вывозить собираются… Надо спешить.