Дама, Сердце, Цветы и Ягоды. Из романа «Франсуа и Мальвази»

© Анри Коломон, 2019

ISBN 978-5-0050-1952-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дама, Сердце, Цветы и Ягоды

Часть. …И Медные Трубы

Глава XXVI. Шандади

Впереди на пороге дорожной полосы перекатывались камушки, точнее их несомненно кто-то подкидывал сверху так, что они взлетали из-за порога нависающей дорожной обочины, представлявшей собой ступень вверх. Не похоже чтобы это рылся какой зверек, то была человеческая рука шутника. А они все в конной колонне находились на взводе и с ними было лучше не играться! И д’Обюссону, де Гассе с Рамаданом взади, де Феррану, де Сент-Люку… Эльяну и многим другим, видевшим происходящее было здесь не до шуток. Лица их посуровели, руки полезли взводить курки или к рукоятям холодного оружия. Первые осторожно тронули своих коней и под защитой пистолетных дул, стараясь как можно тише начали подъезжать к порожку. Франсуа д’Обюссон держался правой стороны и поэтому к нему ближе всего находился каменный барьер, который он и выбрал как первичную цель. Украдкой взглянул по сторонам.

В висках стучало тело, внутренне пружинясь, готовилось к прыжку наверх края, рука изготавливалась с выбросом пистолета от себя… камешки уже не прыгали!…Назревал момент!…

…Сильный пронзительный кошачий визг потряс!…по крайней мере взмывших коней, нервы сдали, руки опустились; сверху полился заразительный хохот, раскатисто громкий, словно то от души хохотал сам Дьявол… Оттуда появилась шляпа, сразу же прострелянная… на клинке, и появился кот… под сомбреро с заломленными-переломленными полями, как у черной шляпы, которая была видимо показывающаяся-рабочая; черные усы, пряди волос выбивающихся на уши, и тем же цветом большие яркие глаза, внимательно осматривающиеся… Видя что более никто не стреляет человек во всем черном встал во весь рост. Деланно-вычурно затыкая свой длинный кинжал за пояс.

Несомненно являл он собою образ вольного разбойника, а его узкие в коленях, но с широкими гачами брюки вызвали у д’Обюссона невольную усмешку: «Ко-от!» наклонился поднять кончиком шпаги чей-то выроненный пистолет.

Они с интересом смотрели на него, он лукавым взглядом осматривал их. Вообще в виде этого человека было что-то отчаянное, разбойничье-вызывающее, и в то же время шальное и хмельное.

Черный человек снял перчатку с руки, и пригладил усы, кончая смеяться.

– Ох, и развеселили вы меня.

– В раю бы так досмеялся, – ответил д’Обюссон на его языке.

Снова взрыв хохота указывающий на то, что как раз это ему не грозит.

– …Его преосвященство сеньор наш епископ отмахиваясь от меня кадилом в руках вполне серьезно уверял что мне даже в ад дорога закрыта.

– Значит вы бандит?

– Ну нет, бандит – это совсем ничего не значит.

– Чем же ты вызвал недовольство епископа?

– Недовольство?… – рассеянно проговорил бандит, как будто задумался над тем, что значит это слово, или же думая о своем. – Ах недовольство!!…Может быть тем, что поймали его Преосвященство в одной церквушке и я напихал ему за шиворот склизких лягушек, которых он ужасно боится, или заставил прыгать из-под плетки?…А ну это все было после анафемы, до: я кажется вызвал у него недовольство тем что навтыкал ему в седелку иголок и он возвещал о муках своего христианнейшего зада громче, чем я сейчас хохочу!…

Хохот показа разносило слабое заглушенное эхо. Он бы и дальше продолжил свои бахвальства, если бы Франсуа не перебил его, заставив резко смолкнуть.

– Кто ты такой!?

– Кто такой я?!…Это на Сицилии известно каждому! Я – Урри, я – Мачете,¹ я бандит-одиночка! А вот кто такие вы?!!…Вот в чем вопрос! Признавайтесь, как вам удалось улизнуть от поимщиков, через пещеры, вас защищали эти вот…?

Видно Урри, или Мачете узнал о вставшем в засаде английском линкоре, или как для него попросту корабле, раз уж назвал военных просто поимщиками, и по всей видимости был свидетелем сцены разыгравшейся в заливе, хотя бы как наблюдатель с гор, иначе бы не остановил их здесь, и не делал нарочитые выводы:

– Так значит вы контрабандисты! – продолжил строить предположения своим скрипящим голосом тот.

На ту беду подъехал всегдашний возмутитель естественного течения событий д’Олон, в ответ на «контрабандистов» назвавший того «проподлиной», морочащим им мозги, но впрочем не на сицилийском говоре. Друзья его не сразу смогли успокоить и оставив свою пушку в покое, которой намеревался запустить в «мерзавца» за неимением заряженного пистолета, а только разряженного. Не желая слушать «одиночку» и удивляясь как они еще могут с таким разговаривать, буйный в сегодняшний день граф удалился назад.

– Э! Друг темных углов, во-первых, полегче со словами, мы не терпим вольностей, а во-вторых, объясни что все это означает: горы, причалы, пещеры, куда мы попали?

– А-а! Вам объяснить куда вы попали? Что ж можно…

Мачете хлопнул в ладоши, топнув или наступив ногой и ему как по-волшебству прилетела снизу гитара, приставшая к рукам бандита так, как если бы это было обратным действием откидыванию. Слух приятно зарезала виртуозная варьирующая мелодия, исполняемая мастером своего дела с рьяным, бархатным голосом:

Эта тишь и сушь

Здесь такая глушь

Не для робких душ!

…………………….

Шевалье д'Обюссон отпарировал:

– Эта тишь и глушь – не для наших душ! Нам нужно выбраться отсюда!…

В ответ также в песенной форме:

Дорога вдаль бежит

Не страшись пути!

Быстро едешь – не спеши!

Тихо едешь – не доедешь!

Слова, какими они не были наигранными, заставили призадуматься и почувствовать дух той обстановки в которую попали буквально только что с другой…

Как не душесчипателен был выступ Мачете, вышедшего из сей местности, посреди которой находились они, в ней спасаясь, но эти слова судя по всему могли быть сочинены и много веков назад, и много обращать внимание на них не стоило. Как только смолкли аккорды гитарной музыки, Мачете же прервал задумчивую тишину.

– Так что мотайте на ус, сеньоры! Я не знаю что вам здесь было нужно, но предупреждаю, что ежели вы не на хорошем счету у Монсеньора!… – нарочито заострил голос, – То вам стоит поостеречься!

– Кто такой Монсеньор? – спросил д’Обюссон.

– У нас на Сицилии есть один Монсеньор – это маркиз Спорада!

– Маркиз!? – как в ужасе от озарившей его мысли воскликнул шевалье д’Обюссон.

– Ну, да маркиз чего тут?!

Граф де Гассе обратил на друга пристальное внимание, вопрошая взглядом, но не добившись ответа спросил стараясь как можно тише и замысловатей:

– Я правильно понял, что этот маркиз Спорада… к которому у тебя нагорели счеты?… В самое время нагрянуть в его гнездышко с судом и повесить как собаку!…Нас сотня и нам все нипочем, говори!

– Нет, ничего, я подумал совсем о другом, ты меня неправильно понял.

– Франсуа, признайся ты подумал об этом?! Не забывай у нас с д’Олоном также имеется к нему кое-какие счёты, за что ему стоит выпустить кишки. И если сейчас к этому не готов ты, мне графа не придется уговаривать!

– Граф, сейчас первое что нам нужно сделать это добраться до Палермо! – твердым тоном не терпящим возражений проговорил шевалье д’Обюссон, имея в этом вопросе прерогативу решений, и желая завершить тему добавил, – Потом видно будет. / Перевел взгляд на Мачете, который судя по глазам внимательно следил за разговором, на непонятном ему языке /…Послушай-ка, выходит ты здесь стрелянный воробей?

– Валяй без вступлений!

– Нам нужен проводник, мы хорошо заплатим.

– Неприемлю!…Деньги мне ваши ни к чему. Я, если мне что нужно, всегда выкладываю кинжал. Но вот отплатить мне… это ты хорошо придумал! Мне подошли бы для этого вот эти окуляры.

Шевалье Франсуа посмотрел на подзорную трубу, сложенную и привязанную к поясу.

– Дикарь…

За оптические стеклышки бандит-одиночка согласен был сделаться так нужным проводником, указав дорогу и подзорная труба полетела в его руки. Прежде всего он взглянул в нее вдаль, затем тут же на саму трубу, с недоумением. Догадался перевернуть и в течении пары минут осматривался вокруг. Понравилось, после чего он спросил куда провести?…

– Куда?!? – вскричал он после того как услышал куда в ответе и даже сделал машинальное невольное движение вернуть оплату, – …Птьфу-у-ты!!! Какое Палермо, вас там всех перережут! Я ж вам что говорил? И меня туда же потащить захотели…

Шевалье д’Обюссон перевел взгляд рядом, глядя то на де Гассе, то на де Феррана, проговорил:

– Он говорит нас в Палермо всех перережут!

– А я уже больше ничему не удивляюсь, – вступил в разговор граф де Сент-Люк.

Недоуменное молчание, установившееся после этих слов прервал сам же Мачете, довольный произведенным его словами эффектом, рассказывая о том, как страшно в Палермо, где правит властный сюринтендант и только здесь в горах некоторое раздолье.

К словам бандита-одиночки стоило прислушаться, то говорил его жизненный опыт выживать, но д’Обюссон больше прислушивался к тому, что решали в его кругу.

– А! Знаю! Вы-французы! – догадался сверху Мачете, – И предупреждаю: здесь вам не тру-ва-ля!…

…И далее забубнил себе под нос что-то про тишину дальнего конца Портового замка / резануло слух! /, и сицилийскую вечерню.² Он конечно никакой корысти не имел, мог бы вывести и на Палермо, но советовал объезжать его десятыми дорогами и желательно вот такими бандитскими дорогами, как самыми безопасными.

Идентичное название больно кольнуло слух и Франсуа д’Обюссон решил окончательно положиться на мнение Мачете.

– Что, господа, может быть спросим у этого сеньора, что он скажет? Я вижу он горит желанием и только бескорыстно ждет когда его спросят? – говорил шевалье, чувствуя, что размышления у них зашли в тупик и вылились в пустое, без конкретных реалий, которые бы мог привнести разбойничающий в этой местности Урри. Господа на того хоть и сильно косились, но возражать не стали.

– Э! Ты можешь нам что-нибудь предложить??

– Обязательно! Вы же мне предложили проводником быть, окуляры дали. Я Вам предлагаю покинуть Сицилию по добру-поздорову. Баш-на баш.

– О-о! Сверху высказано цельное предложение убраться с Сицилии… Как снизу согласны?

– Конечно шевалье, – обратился к нему де Ферран, – С ним стоит поговорить посерьёзней. Этот парень может нас вывести в хорошие края, откуда мы сможем выбраться куда станет нужным. Не все же здесь «Сицилия». Поговорите с ним, сколько бы он не запросил…

…Последовал кивок головой, показывающий на излишность и ненужность бравурных слов, которых он не стал договаривать, дабы не ущемлять самолюбие д’Обюссона:

– Э, дражайший, значит баш-на баш? Но только теперь мы изменим очередность! Предлагай первым, а я посмотрю! Или вот что, приведи-ка нас в трактир для начала что ли, где бы мы могли хорошо поесть и отдохнуть, там и разберемся!

– Э-э! Сеньоры французы, поубавьте свои аппетиты! Здесь на дорогах трактиров не бывает, держи карман шире! Здесь кто пускается в путешествие должен брать с собой всё нужное и наоборот хозяев постоялых дворов кормить.

– …???

– И в деревнях вы ни за какие деньги не сможете насытить ваши гурманнейшие желудки. Ни мяса, ни хлеба в них не осталось, после прошлогодних-то поборов. \Каких?!\ Разве что овощами какими попотчуют с зеленью и запить, пожалуй дадут наливочкой какой-нибудь подозрительной, а больше на такую араву не напросишься…

– Господа, плохи наши дела. Страна нищая и голодная. Трактиров нет, постоялые дворы сами кормятся за счет путешественников… Па!…

– Палермо нужно десятыми дорогами объезжать! Сейчас я в него солью выстрелю, чтоб нас такие придурки-одиночки десятыми дорогами объезжали в следующий раз. / де Гассе искал пути-выходы из загнанности в удивлённое состояние /.

Между тем Мачете продолжил, выждав когда все отхохочутся:

– Но вы мне точно нравитесь! С вами я горы сверну! Предлагаю прекрасный ночлег на эту ночь. Там и гульнуть можно будет, и скотом с провиантом на всю дорогу запастись, устраивает?…Не слышу всеобщего согласия! – обратился он громче уже ко всем.

Граф Сен-Жан заставил своих пушкарей кричать «Si».³

– Тогда вперед-вперед! На штурм в Шандадский замок!

Французы предполагая что им предложат какую-нибудь вполне сносную корчму у дороги, естественно смолкли от неожиданного предложения… Устремленная вглубь сицилийских дебрей рука с капитанской трубой осталась в неподдержанном призыве, ни криками, ни устремлением…

– Я имел ввиду замок, а не крепость, – произнес он презрительно улыбаясь и выждав приличествующий момент повернулся задом, всем своим видом показывая что он более не собирается иметь с ними дело.

Сзади уже негодующе кричали по услышанным и переведённым обрывкам слов:

– Штурмовать крепость для ночлега на одну единственную ночь, это нам может подойти?!…

– Он принимает нас за дураков!

– Да он просто решает нами какие-то свои дела!

Франсуа д’Обюссон держа пистолет дулом кверху остановил Мачете:

– Э! Ты кажется подумал что мы отказываемся настолько, что даже не желаем выслушать твоих разъяснений, раз повернулся задом? Клянусь я тебе его прострелю, если ты не изменишь своего мнения.

– Да нет же, ничего плохого я о вас не думаю, конечно же, успокойтесь только! Я ни на миг не сомневался о вашем согласии и повернулся идти к вам! – невольно отговаривался Мачете в затруднительном положении, чувствуя что чтобы он ни сказал, это вызовет недовольство, ни тех так других, – Там всего пол-сотни пьяных разбойников, сотня в деле сейчас!

Сзади, докуда доходили только отдельные слова, послышались ружейные выстрелы и более того усиленный рев возмущенного д’Олона с жестом руки «убрать».

– Шевалье, дайте мне пятьдесят луидоров! Я вас румяненьким до куда угодно доведу, еще и заработаю на этом!!!

– Боже мой! – прошептал Мачете, пригинаясь и присвистнув / на дорогу выбежал его черный конь /, спрыгнув прямо в седло, понукнул, – Вперед!

Шевалье д’Обюссон тронул за ним и весь отряд французов последовал вослед. Их втянули ловко и невольно в какую-то новую авантюру. Но по дороге можно было поподробнее пораспрашивать и обсудить меж собой. Справа по ходу к ним неприметно присоединились еще два наездника в старых кожаных бурках, и подозрительные на вид, что давно и так уже значило: бандит-одиночка далеко не одинок.

– Признаться да, – говорил Мачете подначивая, – когда такие герои после бурных восторгов от поживы, смолкли в гробовой тишине и завозмущались, когда узнали что придется чуток пострелять, я подумал что далеко с вами не уедешь. У нас не постреляешь – не поешь!

– А чей это замок… Шандади?

– Чей же еще, когда ворота в нем всегда нараспашку! И туда захоже всякое отрепье.

После этих слов они долго ехали молча, погоняя рысцой, или же наоборот сдерживаясь, в зависимости от того как успевал хвост, представленный графом д’Олоном, а вернее хвостом той лошади что бежала за ним вслед натяжеле, обвешанная поклажей двух тонких стволов кулеврин.

У банды Мачете имелся при себе запасной четвертый конь, полностью взнузданный, и он был передан испытывающим наиболее острую нужду позади…

Дорога, или лучше сказать путь, потому что уже редко когда замечались следы полозьев, совершенно отсутствовала обочина, и полотно иногда представляло собой некогда влажную корочку, затвердевшую на солнце, от чего не пылила, а только ломалась на мелкие ломтики под массивными обросшими копытами коней. Порою встречались такие заросли и с кактусами, что непривычные французы никогда бы не решились прогонять средь них своих коней, не будь едущих впереди них бандитов.

Заметно было что они много поднимались и редко когда доводились спуски. Жара стояла нестерпимая и не перебиваемая даже ветерком на редких спусках, с которых уже не доводилось сгонять, так как взбитость поверхности почвы изобиловала различными кочками и рытвинами не давшими бы этого сделать. Впереди виделись еще большие горы, куда они неукоснительно забирались. Неожиданно справа из-за невысокой горки, заросшей кустарником, выскочила широкая уезженная меловая дорога, по сообщению Мачете идущая на Сан-Вито ло Капо, которое они видели с моря. Кому вспомнилось то бездумное безмятежное время перед тем что их поджидало?…Дорога уносила их вверх. Выше на подъеме она стала вовсе твердой, как каменные грунтовки, покрывающиеся налетом дорожной пыли.

Незаметно движущаяся конная процессия оказалась на дне глубокой впадины, зажатой со всех сторон стенами крутых склонов. По левую сторону до подножия холма, иль даже еще ниже протянулась ложбина каменной реки в которой, казалось тек ручеек, но по всей видимости так только казалось, или же представлялось жаждущим рассудком. Жаждали не только люди, но и кони. Особенно сильно это проявилось при крутчайшем подъеме, где дорога после изгиба резко забиралась на кручу. Изнуренные мокрые от пота кони вяло передвигали одеревеневшими ногами и тяжело дышали, не в пример горским скакунам, легко возносившим своих наездников. Те так же выгодно отличались от усталых, запыхавшихся французов. Имея при себе фляжки с водой они ни разу не воспользовались ими, а Мачете заехав уже наполовину, не поленился повернуть коня обратно, видя как отстал граф д’Олон и что именно его заставляет плестись далеко взаду.

Ведя на поводу лошадь со «сломанной» или только подбитой ногой, которая теперь могла только идти ужасно хромая, д’Олон с заботливым, измучившимся лицом повернулся, заметив перед собой Мачете, изготовившегося стрелять.

– Сломавшихся лошадей… кончают!

Мачете смотрел на него так, что граф оказавшийся беззащитным перед лицом бандита вполне мог бы соотнести эти слова и к поотставшему себе, от чего издав невнятный звук невольно отвернул глаза… Раздался выстрел: лошадь пала замертво, Мачете отъезжал обратно, а он, граф д’Олон на виду у всех остался в глупом положении.

С настороженным вниманием наблюдавшие французы видя что ничего страшного не произошло, устало обернулись назад и вся колонна тронулась дальше. Д’Олон погнал за ними, соглашаясь с тем, что конец у нее все равно один: не от пули так от сицилийского волка.

Достигнув самого гребня, откуда по идее должен бы был быть спуск, поехали по сравнительно ровной по горизонтали ленте дороги, с которой смотреть вниз через край спокойно было невозможно: далеко внизу пропасти виделись ранее не замеченные цитрусовые деревца, выделяющиеся темно-зелеными шариками крон; на противоположном склоне холма в невероятной крутизне разместилось небольшое серое глино-каменное строение пастуха.

Далее пошли более щадящие условия для езды. С дороги, которая шла во дворец они свернули. Путь пролегал по местам под легким уклоном и все больше вниз. Без особых затруднений пересекались заросли и пастбища. Вдобавок попался мутный жидкий ручей, к которому с особой жадностью припали конские головы, превратив его в несколько луж.

Мачете видя как Фернандо внимательно смотрит на то, как его конь потягивает в себя грязную жижу, понимающе кивнул, сказав по-испански:

– А мы люди!…Мы подождем…

И подождав еще с минуту, когда конская голова поднялась, деланно оттопырил борта куртки, присел на корточки, и опершись на длинные руки приложился к тому же месту…

Фернандо скриворотило и стошнило, всё сразу. И хотя жажда очень отразилась на его лице, незадачливого испанца невольно поворотило от такого упоения и под громкий гортанный хохот Мачете он с обескураженным видом поспешил увести коня.

Мачете долго хохотал вослед, затем остановившись задумчиво произнес: «Нет»…

В путь таких – не берут!

Про таких – не поют!

Он снял с пояса фляжку с водой и пустил по очереди, хоть по глотку промочить горло. Двум своим дружкам он показал сделать то же самое. Фляжки уходили в другую от Фернандо сторону и он не уважая себя, позорно поплелся под торжествующим многозначительным взглядом Мачете, в итоге не успел.

В следующий раз по словам проводника был сделан крюк и остановились они уже около многоводного ручья, вода в котором хоть и была мутной, но с поверхности ее никто не боялся пить.

…Совершенно того не ожидая взобрались с обочины на широкую меловую дорогу, сверкающую белизной на ярком еще свету. Под воздушной белой пылью чувствовался хороший естественный дренаж, не дававший ей раскиснуть во время дождей. При сравнительно быстром передвижении, которой колонна французов устремилась по дороге, временами поднималась большая пыль и поэтому чтобы не глотать ее зря, ими была занята вся ширина. Разбившись по цепям нестройной массой они вели путь по узкому равнинному коридору в общем-то называемому дорогой, которой можно было назвать так с большой натяжкой, но важен был сам факт того, что невысокие внутренние сицилийские горы протянулись по обе стороны на отдалении. Признаться никому не хотелось сворачивать с наезженного пути и торить новый, через ряды казалось непрерывных стен холмов с разрушающимися, обнаженными макушками, выветривающимися от известняка и песчаника.

– Vade Retro!⁴…Сатана, – проговорил неожиданно Мачете глядя в подзорную трубу. – Гляньте-ка что!

Ничего особенного д’Обюссон не увидел, разве что едущих навстречу вполне приличных людей… Непонятно только что в этом факте у Мачете могло вызвать столько эмоций? Видя что «встречи на дорогах» шевалье не волнуют бандит-одиночка после минутного всматривания в трубу на ходу коня подал предположение:

– О да, среди них никак едет сам монсеньор Спорада!? Это его люди.

У д’Обюссона хватило выдержки чтобы дернувшаяся за трубой рука осталась держать вожжу. Рассудив, что ежели едет – то обязательно приедет. И через очень короткое время он получил зрительный прибор, переданный де Гассе.

…Так он и знал!…Карета, столько сопровождающих людей верхом и все ради того чтобы в цельности довезти то пестренькое, что потихоньку качалось в седле, разве что не свесив обе ножки по одну сторону, так называемо по-женски, злился он голодно и все не мог хорошо разглядеть лица, повернутого к пожилому всаднику, едущему рядом…

Грузный, седовласый и недобрый лицом старик прищуря глаза вглядывался вперед с видимым недовольством отразившемся в сильном нахмуривании морщинистого лба.

– Что такое??…Неужели марсальцы? – недоумевал он.

Едущая рядом молодая девушка повернулась и сделав паузу улыбаясь, почти смеясь произнесла:

– Разве князь де Бутера со своими марсальцами на дороге не так же любезен как на празднествах и балах-маскарадах у нас в Сан-Вито или во дворце Нормандов?

– Нормандов! – сварливо повторил старик. – На дорогах он хуже всяких нормандов! Поэтому я попрошу займите свое место в карете и задерните занавески.

– Скорее всего прятаться нужно вам! – вообще рассмеявшись звонко отпарировала она, на что пожилому сопровождающему пришлось смолчать, не найдя более приличествующих словесных форм для отдачи повторного приказа, и в любом случае прежде его внимание привлек подъехавший сзади паж, произведенный в этом месяце выше в форейторы, о чем свидетельствовал его новый зеленый костюм и пренаглые манеры, с какими молодец из-за его спины обратился к синьорине.

– Сестричка!

– А-а!? – протянула она игриво томно.

– Прелестненький цветочек, красавица моя ненаглядная как солнышко ясное, отпусти меня, мне срочно нужно в это самое…

Голос Виттили недосказанно осекся на последнем слове, когда он заметил что за странное воинство приближается к ним навстречу… Его же сестричка: элегантная юная особа с величавой осанкой и гордо поставленной головкой, прелестно оформленной внешне, залилась таким звонким задорным смехом, что прическа, убранная корзинкой вверх затряслась бриллиантовыми подвесками с длинными вытянутыми каменьями, ставшими мелко дробно стукаться друг о друга. Особенно что ее рассмешило было то, что Виттили, который появился под руку к разговору срочно захотелось в это /…ну как его там! / сразу как только выяснилось с кем им предстоит встретиться, вдобавок к его комичной клянчующей гримасске на лице. Хорошо зная лукавость своего «братца», а вернее мошенническое нутро, она предположила что не скоро его увидит. На всем пути до Сан-Вито можно найти массу причин почему и что ему помешало дослужить этот оплаченный наперед месяц сполна, и почему он вернулся без нового зеленого крепдешинового костюма с полосочками.

– Ну иди, – отпустила она, вволю насмеявшись и вспомнила, что хотела посмотреть на встречных мужчин. Однако ее снова отвлек противный старикан-чичисбей]⁵.

– Так!! Молодой человек!…Да вы! Коня оставьте! Оставьте, вам же только до первых кустов доехать нужно! Не чаете же вы скакать от них до самого Алькамо, – опозорил он Виттили, скромно пытавшегося прихватить с сбой и коня.

– Ну зачем так, не надо, ему же тоже нужно ездить, – заступилась за братца знатная синьорина, тем томным женским голосом, который звучит обычно под руку и не является чем-то обязательным, даже от столь знатной сеньоры.

– Ничего! Недалеко! И так дойти можно. – твёрдо настоял жёсткий старикан, отлично знавший о всех уловках и проделках юного негодяя, который уже известно как использует причину встречи с незнакомыми людьми, обозванными уже Нормандами наводяще. И осрамленный при всех Виттили под непрестанным наблюдением старика еще более смешался, когда за вожжи цепко ухватился приставленный следить конюх; вынужденно слез с коня, передавая поводья: представившийся случай надо было использовать. Ему бы надо было дождаться разъезда со встречными, тогда бы исправилось дурное положение, которое несомненно за ним возникло в глазах людей из кавалькады, кои и сами побаивались предстоящего; и эту диспозицию он понял, попав в другое прямо-таки дурацкое положение из-за попытки спроедошничать на коня, когда оставшись с одним костюмом на поживу, ему и в самом деле пришлось уйти с дороги в «кусты» от греха подальше такой встречи в одиночку с этой конной шарагой при пушках, что заметно уже приблизилась.

Шевалье д’Обюссон заметил что Мачете что называется линяет, постепенно затесываясь в самую гущу.

– Приготовьте оружие! – скомандовал он задним, когда как передние вместе с ним обо всем уж договорились. С левого края была оставлена лазейка, но такая чтобы в нее невозможно было проехать, а впечатление о серьезности их намерений раньше времени не создавать. Меж тем оно шло, авангарды отряда и кавалькады сближались и сблизились настолько, что Франсуа сам себя поймал на желании разглядеть обладательницу синего платья из воздушного шелка и кашемирового плаща, перекинутого через руку, но ее не было видно из-за темной фигуры старика с широкой грудью намеренно прикрывавшего ее за собой. Не заметил как наступил момент: масса конных французов являвшая собой невозможность сузиться, заслоняя тем самым проезд разбухшей голове кавалькады, заставила приостановиться… и в этот самый лучезарный миг Франсуа увидел подавшуюся вперед на своем коне саму синьорину, ее лицо!…встретилось с ним и пленило светлым нежным видением женской прелести, устремленной к нему… Сколько длились эти светозарные мгновения?…невозможно было почувствовать, но как темная тень навалился, оттеняя ее собой старик чичисбей, заметивший нескромность своей подопечной. Закрывая собой и резко раздраженно придерживая ее коня, процедил сквозь зубы:

– Здесь нет его высочества!…

Но и находясь в стороне от нее на медленно переминающемся с ноги на ногу коне Франсуа заметил как она невольно и опасливо попыталась взглянуть чуть назад в его сторону, стараясь отыскать глазами того, кого она видела… как ему казалось. Но смутившись вида грозной рати, или же следящего за ней чичисбея опустила голову, повернувшись вперед. Тут ее вовсе закрыла собой фигура сопровождающего всадника, вместе с несколькими другими, составляющими головной костяк кавалькады, упорно пробивающийся по краю. Мачете откуда-то сзади крикнул: Его нет! Но и сам же крикнул в сторону кавалькады:

– Бей прихвостней-кампиери!

…Накаляя и без того наколенную обстановку; однако д’Олон с натянутым нагло-невидящим лицом перестал напирать на чичисбея, предоставляя дорогу. Заминка вызванная затором прошла сама собой, когда французы разобравшись что делать проехали мимо.

Шевалье Франсуа испытывал сожаления, что не напер на ее сопровождавших, как д’Олон, тогда бы было намного лучше… увидеть вблизи, произвести впечатление, даже вызвать испуг, а то что она могла заметить, запомнить в нем так, может быть ствол пушки, на коем висела его нога и который находился как раз по ее сторону наискось?… Хотя нет, она не смогла просмотреть из-за скопления эту бравурную деталь с ним. Вместе с тем на его разгорающийся рассудок действовали сомнения: точно ли на него она смотрела и уже испытывал боязнь и ревность к тому что она просто разглядывала и могла смотреть на кого еще! Точно к этому кому-то испытывал чувство ревности. Но она посмотрела повторно!…вспомнилась премилая неудачная попытка встретиться с ним взглядом второй раз, когда она потеряла его из виду…

В передний ряд пристроился Мачете, беспардонно втиснувшись в промежуток около шевалье д’Обюссона, но вид у него был такой спешащий и естественный, что казалось по другому он не умеет.

– Пролет, не было его там, видел они даже двери у кареты открыли, меня заметили, собаки.

– Ты охотишься за ним?

– Уже на то похоже.

– В чем дело? – задумчиво задавал вопросы шевалье.

– Все дело в том что я живу и говорю по-испански, я Мачете и мое острие всегда неприятно щекотит местным заправилам брюхо, не перевариваю я этих скотов, вот пожалуй и все объяснения, еще разве что забыл сказать: наступаю лисе на хвост, когда они высовывает его из норы.

Шевалье Франсуа мало интересовала эта витиеватая жаргонистика объяснений… выждав паузу спросил:

– Что за девочка сидела там на коне?

– …Это такая девочка там сидела такая, что к ней давно чичисбея представили с отрядом. Кто не знает нашей Мальвази! Княжна!!

Больше он ничего не собирался у него спрашивать, ибо спрашивал забеспокоившийся граф де Гассе…/ Мачете решил здесь свернуть с дороги вправо прямо в запримеченное местечко, когда с кавалькадой они разъехались на тридцать туазов…/

– Спроси у него, – обратился граф де Гассе к д’Обюссону, – В какие концы ведет эта дорога? / явно не желая с нее съезжать /.

Шевалье Франсуа спросил.

– В Алькамо! / указал еще вперед /…в Трапани! / указал рукой назад/ За Алькамо эта первая дорога на Палермо.

По виду графа можно было понять что он находится в полном недоумении зачем им ехать в дебри Сицилии\. когда казалось, вот рядом прекрасный прибрежный путь! Д’Обюссон не дожидаясь вопроса спросил Мачете о том и получил в ответ объяснение:

– Потому что Трапани есть город-полк – два полка! Тамошняя чернь только тем и живет что поддерживает епископу славу о городе: Трапани – неприступный! И вам его не взять!

Переводя на французский Франсуа д’Обюссон вдруг заметил куда их направляет выехавший наперед Мачете… На заросли низкого кустарника, которые по-видимому и вдохновили чичисбея на речь, никогда не изобиловавшую юмором, но сарказмом.