Черный кабриолет, или кабриолет без дверцы. Из четверологии романа «Франсуа и Мальвази»

Глава VII. Когда не хватает сил!

…Франсуа почувствовал, что ноги выше колен занесены землей и он не может ими даже шевельнуть, настолько прочно они вросли в некогда чувствуемый рыхлым накопанный слой. Впрочем и шевелить ногами, как и вообще двигаться куда-либо в этом узком зажатом пространстве было и невозможно, и некуда. Голова и так согнулась, упертая в потолок, а рука хоть и ходила много выше вверх в проделанное лопаткой узкое пространство, но все равно ожидаемого выхода в пустоту не находила.

По идее конец уже давно должен бы был настать, по крайней мере хотя бы чувствоваться, но единственное что Франсуа чувствовал это то, что его потихоньку начинает засыпать в этой бесконечной бездне…!!! Приводя его в тревожное паническое состояние полной подавленности. Сам себе ни на чём нашёл опасность. И кто его знает какой еще толщины над ним пласт, который ему необходимо пройти, впрочем если больше его роста, то ему уже по всей видимости не придется отсюда выбраться, и не иначе как навсегда здесь остаться оказавшись заживо погребенным в трубчатой могиле в стоячем положении.

Для себя он признавал, что допустил грубейшую, если не роковую ошибку, что решил пустить дело на самотек с расчисткой выхода, необходимо было подумать еще и о доступе свежего воздуха, которого ему так не хватало, когда он проходил плотные глинистые и суглинистые пласты. Тогда сейчас выходило что он копался (и уже самым беспорядочным образом) в верхнем подзолистом слое почвы. И действительно земля как-будто дышала, давая дышать и ему. Он чувствовал просачивающуюся сверху дождевую влагу; чувствовал как падают мокрые комья и уже не земли, а грязи. Руками уже обнадеживающе почувствовал тонкие свисающие корешки трав, но то могли быть далеко ушедшие вниз окончания корней высоких трав и даже кустов.

Франсуа почувствовал что засыпается; земля захватила его по самый пояс: ногами он мог пошевелить только с большими усилиями и то благодаря тому, что нарытое было еще рыхлым, не успело усесться. Гребущими движениями ступней, ноги постепенно высвобождались, но вот уже и уперлись в твердую стенку: и сам он согнутый в три погибели: спиной и головой не мог уже никуда двинуться. Необходимо было приступать к неприятной процедуре срытия непосредственно того, что находилось над головой и шиворотом.

Очевидность ошибки все больше выявляла себя вместе с усугубляющимся положением. Куда было спешить, когда целая ночь впереди?… Вспоминая сколько он сползал вниз в последний раз и определяя сколько еще оставалось рыть, тогда бы ни за что не подумал что все так может обернуться. В чем заключался промах? Может он потерял ориентацию и взял в сторону? Очевидная ерунда. Оставалось тогда: то что подкоп велся уже в теле горки находящейся возможно близ колодца и стоит только посильней надавить ногами и на него пахнет свежим воздухом.

Однако усилия в стенку желаемого результата не принесли, пришлось прибегнуть к последнему. Когда появилась возможность разогнуть голову и самому разогнуться. Он воткнул острие лопатки в землю и вдавил ее вместе с рукой далее, пока она не вошла в трещащий дерновый слой! Франсуа с удвоенными силами заработал своим орудием, держа его обеими руками, одновременно попытался выбраться из сковавшей его земли. Сверху его засыпала обвалившаяся земля. Далее его действия стали похожи на движения утопающего, пытающегося выплыть на поверхность и хватануть ртом хоть немного воздуха… Неимоверные усилия, всюду стесняемые, но уходящие…

Наконец он преодолел заваливание и понемногу выбрался, и первое ощущение что выбрался: был свежий прохладный воздух, так как глаза еще по привычке не открыл.

Собачий лай быстро привел его к действительности: ровные газоны травы еще более зеленые от освещающего их света с фонарного столба, рядом лужа, бегущие на него крупные собаки, больше лаящие на него из любопытства. Необычно он здесь появился.

До стены было не так уж и далеко, но дадут ли ему на нее залезть? До того как к нему подбежала первая собака, Франсуа успел отряхнуться от грязи собачьим способом и привстать… Первой налетевшей на него уже с остервенением собаке он удачно попал краем лопатки по голове, так что она даже не заскулила.

Франсуа принялся яростно наносить лопаткой удары в пустоту, по телам собак отгоняя, а больше отпугивая сбежавшуюся свору. Борьба сопровождалась резким чувством боли; кровоточащих ран. Одной цепко ухватившейся за его руку собаке, которая казалось оторвет кусок мяса Франсуа хватил куда-то куда уже и сам не понял, безрассудно поднялся, собираясь бежать, но был сшиблен с ног прыгнувшим на него своим телом черным псом, выученным на такие прыжки с мастерством. Подняться уже не дали и стали рвать… Франсуа почувствовал как теряет сознание.

Люди Картуша, из тех, что учавствовали в деле по-одному, по-двое к утру, а то и с рассветом сходились на базу. Сам Картуш вместе с Саидкой вернулись первыми и поэтому они уже спали, когда на базе поднялся переполох. В их спальную комнату вбежала «богом забытая» старушка с прытью, которой от нее никто не ожидал, которую впрочем никто и не заметил, так как все, повторяем, спали, пока она их не перебудила.

Картуш поднял над кроватью туловище, свесил ноги; тяжело отходил ото сна, протирал сомкнувшиеся глаза, нисколько не обращая внимания на мычащую старуху, указывающую на окно.

– Ну, что там еще стряслось… полиция?

Картуш заметил, что подбежавший к окну Саидка бросился за дверь в одних подштаниках. Через некоторое время на поле последовал и он, но уже одетым и все таким же сонным, нисколько не отходя от утреннего холодка и приятных ласкающих лучей встающего светила.

Подошел к группе людей, стоящих вокруг истекшего кровью разорванного (одеждой) Эртени, лежащего возле двух убитых и одной скулящей собаки. Уцелевшая бегала рядом.

Но Саидку он отыскал взглядом, сидящего босиком возле ямы и лужицы.

Небольшая по глубине яма, с вывороченным травяным слоем ему сначала ни о чем не говорила, но потом он догадался по загрязненному виду Эртени, лежащему в беспамятстве, что выбрался он именно в этом месте, как чудесным образом прошел сквозь землю.

Перевел взгляд на лежащего и на собак.

– Это все конечно интересно, – проговорил Картуш вынимая нож и открывая лезвие.

Саидка соскочил со своего места, преградил ему дорогу.

– Оставь мальчишку мне, за собак я заплачу.

– Заплатишь – это хорошо. А теперь посмотри сколько нас?

Саидка обернулся:

– Все, кроме Карконты.

– Я его козла зарежу сейчас! – заревел Картуш, направляясь на толпу, а вернее на кого-то из них одного с ножом. – Хватило же наглости еще прийти сюда!

Под горячую руку шефа никому попадаться не хотелось, кто знает что он сейчас разумеет, разбирайся потом… так что все попятились назад. Смелости вторично остановить шефа хватило только Дармаглоту, имевшему неоспоримое алиби.

– Шеф, Гнус не виноват.

– Я не виноват! – выкрикнули из толпы. – Я ехал с вами!… И так же кралю мацал, это каждый подтвердит, – оправдывался тот, на ком лежали кучерские обязанности.

– А кто виноват!!? Что рыдван сам по себе развернулся и ехал? Странные дела пошли, боговая мать! То без управления едем, на полицию наскакиваем… то здесь сквозь землю проходят?

– На вознице все-таки кто-то сидел. Я подошел подумал снова Дармаглот сел…

– Шеф, мы разбирались, все мы вместе были…

– Понятно. Джон Лоу кучерил, накучерил. А Карконта как ушла, она порывалась еще и барахлишко с собой прихватить.

– Хвостов не за кем не было!

– А то смотрите мне, кто заложит это место, потом узнаю, хоть на галерах достану. Ну, и дела пошли.

* * *

Эртени, уж коль себя он так называл, очнулся лежа в кровати во вполне сносном, подвальном помещении, определенном по тому немного влажному и тяжелому воздуху, который образуется только в подвалах.

Комната в которой он находился не имела доступа свежего воздуха и солнечного света, но была освещаема прежде затушенной свечкой, стоящей рядом на бочке. На ней же он обнаружил и чашку с вполне сностным содержимым для человека не евшего вот уже несколько дней и потерявшего столько крови.

Без ложки оприходовав похлебку потянулся за стаканчиком красного вина, но глотнув, выплюнул и отставил сей горячительный напиток в сторону.

– Вы привыкли к хорошим винам? – спросил его узкоглазый азиат из-за двери.

– Кроме морса ничего не пью! – отрезал он, отвернувшись к стене, не желая поддерживать обременительный для его сил разговор, желая хоть немного отдохнуть наедине.

В следующий раз Саидка пришел, когда лежащий на постели о чем-то громко взывал, точнее он и пришел именно на зов.

Лежавший на кровати в бессилии дергал ногами рискуя перекрасить свои пока еще белые, а кое-где уже серые перевязки в красно-алый цвет.

– Э! Я не вынесу этого ужаса лежать таким грязным, я хочу вымыться, черт возьми!

– Сейчас вам нельзя, у вас открытые раны.

– Это что, я буду ждать пока они закроются?! У меня за спиной и на голове земля, ты понимаешь какие муки мне приходится ощущать, дурак?

В сей же момент обозвавшийся получил такой резкий удар в место, где рождается вздох, что после этот вздох у него не родился, пока тот кого звали Саидкой куда-то не ушел. Вскоре затем с чем-то вернулся. Эртени с ужасом понял, что его раны сейчас будут прижигать.

– Духов изгонять?… (далее осекся и на всякий случай не договорил, мало ли за что он получил в последний раз).

Чтобы отвлечь хоть чем-то мысли от предстоящей экзекуции он стал лихорадочно подытоживать свои знания о том месте, где он находится и о шайке, главарем которой являлся Картуш, и где кроме него есть некий Дармаглот и вполне приближенный к нему азиат под кличкой Саидка. Они содержат базу на хорошем уровне с домом и территорией обнесенной высокими стенами и охраняемой злыми собаками. На большом дворе есть нечто похожее на колодец, а в особых случаях и клумбу, от которой будет проложен к подвалам дома подземный ход (без его помощи).

…«убийца, убийца – не дрогнет рука»… – вспоминал он вслух детскую считалочку, чтобы было немного легче переносить доставляемую боль.

После экзекуции, по безжалостному методу восточной медицины, для того чтобы боль прижженных двойным способом ран от возможной заразы с собачьих зубов стала забываться, снова стал вспоминать все то, что ему известно и из-за чего его отсюда просто так не выпустят.

Прошло дней пять, самых мучительных и тяжелых дней, не столько от болящих ран, сколько от того невыносимого состояния на которое он жаловался еще в первый день.

Раны, а тем более покусы затянулись и после проверки Саидка уже не имел возражений, и натаскал в бочку горячей воды.

Дверь осталась открытой, ноги у Эртени развязанные, а в доме почти никого нет. Но он все-таки решил сначала вымыться. За несколько дней, что он ожидал этой приятной процедуры, его желание выросло настолько, что он не мог устоять перед искушением.

После же омовения на чистое тело одеть грязную одежду было просто невозможно, пришлось стирать и полоскать. После смехотворного отжимания еще не набравшими силу слабыми руками, он стал напяливать на себя свои мокрые латы, как вошел с ведрами Саидка.

– И куда вы собрались? – спросил вошедший сникшим голосом, отчерпывая из бочки ведрами.

– Какое тебе дело? В город я собрался.

С ведрами полными воды Саидка бросился за ним. Выходя Эртени даже не стал за собой закрывать дверь на массивную задвижку, наоборот даже открыл дверь пошире.

Выйдя и поставив ведра на пол Саидка вцепился в него, стал заворачивать обратно.

– Пошел отсюда! – оттолкнул его Эртени обратно к ведрам. Но тут же почувствовал за собой полет Саидки, обернулся и при всем своем желании не смог увернуться от удара ногой в бок в прыжке… Врезавшись в стену, Эртени сразу же с разворота напал на обидчика, и даже нанес как-будто два сильных удара… впрочем по непоколебимой голове. Далее ему и самому пришлось отражать поток ударов, от прыгающего перед ним в борьбе как в танце Саидки, который в конце концов доканал его на столько, что он подставился и был подсечен на обе ноги самым дурацким образом.

Сетуя на свою вялость, что он не смог совладать с каким-то маленьким человечком, Эртени со злости налетел на того и начал уже вроде выправлять дела, но кончил более чем плачевно. Его руку как-то вдруг неожиданно свело в судорогах и далее получая страшные удары, уже в лежачем положении схватился за ногу.

– Все, хватит драться… – вынужденно попросил он. Пришлось встать и возвратиться обратно. Руку все так же тянуло и Эртени уселся на корточки, облокатясь спиной на бочку. Саидка подошел к нему, дернул руку как костоправ, ущипнул. Сразу стало легче.

Эртени сразу нашел оправдание своему поражению.

– Ну, ничего, станет мне легче, ты допрыгаешься…

Саидка только посмеялся над ним, отчего его глаза еще более сузились.

– Вы, месье – хвастун!

У Эртени снова повело (уже правую) руку, (после тычка) и раздираемый судорожной болью он через силу вскричал. Снова прежним методом был избавлен от мучений и почувствовал свою руку.

– … Сайдка всегда всех биль и всех училь бить. И Саидка никогда больше не будет бить цыпленка (то есть его, Эртени), если он будет хорошо себя вести у Саидки. Если Эртени будет плохо себя вести я буду его бить как эту бочку.

Возле уха Эртени после удара вытянутыми пальцами дощечка бочки проломилась и на его плечо потоком полилась вода. В течение минуты Саидка уделал деревянный сосуд вместе с содержимым так, что по полу валялись только переломанные и разбросанные рейки, кое-где они плавали.

Эртени представилась еще одна возможность бежать. Ночью он как и полагается спал, пока не был разбужен.

– Кто здесь? – вопросил стоявший перед ним в темноте человек. Он очевидно пришел только что со стороны и ничего не зная, захотел переночевать там, где обычно это делал раньше.

Эртени не растерялся и вышел в оставленные ему открытые двери (открытые в том смысле, что они не были заперты снаружи на засов). Выйдя на улицу он пошел не к воротам, а в право.

Почувствовавшая его собака, одна из уцелевших шарахнулась от него в сторону поля, оправдывая свое действие предупредительным лаем.

После схватки с Саидкой тело его трещало, руки слушались вяло и поэтому когда он ухватился за гребень стены и ногами соскользнул с того на чем стоял (на чем-то покатом и скользком), руки его не выдержали нагрузки и он свалился вниз, сильно зашибившись головой.

Наутро его нашли лежащим в беспамятстве у собачьей конуры и дровянника.

Не поняли – почему он не вышел за ворота? Неудачи как-будто не отпускавшие его на волю.

Глава VIII. Клумба в которой исчезают и ночные неожиданности

Это отвратительное, отвратительное время выжидания.

Сидеть в темноте и чего-то ждать? Если чего-то ждать, то это еще пол-беды, но когда ждать собственно и нечего, и неоткуда. Так по крайней мере может показаться, если схватила хандра и если в душе пустота от безвестности того что тебя ждет в дальнейшем, и даже не то дальнейшее что можно назвать ближайшим, а что есть будущее?

Но вот вдруг этот мрак исчезает и душевная пустота медленно наполняется чем-то здоровым и воодушевляющим: сначала может показаться что это бьет ключом горячая кровь. Но по мере того как становится все лучше и прекраснее, оказывается – хорошее настроение, на первый взгляд безосновательно, но оно преполняет каждую частичку сознания и вот уже никакая критическая мысль не может поколебать безосновательное. И вот уже находится основание.

По всему чувствуется, что пришел Картуш.

За несколько дней, почти за неделю своего отсутствия на базе, Картуш занимался распродажей захваченных драгоценностей, но главным образом ему удалось выкинуть на рынок ценных бумаг первую партию своих.

Сейчас же его дела опять привели на базу и как правильно почувствовал Эртени на счет него. Строя догадки и предположения, лежащий на приятной постели и сам не заметил как в его усыпающее сознание ворвались резкие звуки открываемой двери и свет, ослепивший его глаза.

Вошедший Картуш с Саидкой сразу направились к нему.

– Не вставай, не вставай… – остановил его Картуш.

– Я и не собирался.

– Есть важный разговор, для начала как тебя звать, я забыл?

– Саидка не забыл.

– … А ты я вижу… горд и спесив. Ничего жизнь обломает… – приговаривал он прохаживаясь через дощечатый лом, но по сухому полу.

– Ну, так что же будем делать? – спросил у Эртени в таком тоне, как будто он облакотившись на подушку и спинку кровати сейчас решал, что делать? – Так я уже давно придумал что. Инициативы с вашей стороны не вижу.

– И не увидишь, ты нужен нам. Страна ждет от тебя великих дел! Она нуждается в удовольствиях и ты должен их ей доставлять.

– Эвона что? Без меня – меня женят?

– К чему ей Эртени-солдат, или даже д`Эртени-офицер. Все юные считают что они чего-то добьются. А потом приходит раскаяние. Оказывается, что офицер… это такой же срач как скажем и вымогатель-ростовщик. В общем тебе предлагают работать на нас.

– Соглашайся скорей, – вскричал радушно Саидка. – Деньги, женщины, роскошная жизнь, все будет в твоих руках!

– Не сразу правда; но ты малый не промах, добъешься. Все зачем ты приехал в Париж ты обретешь без сомнения. Вот Саидка, хороший тому пример. Проверил я его счета так он уже состоятельный человек. И не очень-то старается. А ты, как я посмотрю, пойдешь вращаться в свет. Ты умеешь вращаться?

– Ты понял, Эртени? – безэмоционально воскликнул Саидка, – Это настоящая жизнь, среди богатых женщин, на балах, в салонах!

– В самом деле для молодого аристократа эта верная возможность… Ну, дак как? – оборвал свою мысль вопросом, чувствуя что уговоры перешли в упрашивание.

– Не говорю «да», чтобы не подумали о заднем умысле.

– Ти-ти! Ты откровенен как мой одноглазый брат…

Картуш и далее что-то продолжал говорить, но Эртени внимательно присмотрелся к чертам его лица и хотя сейчас они были скорее картошковидные, чем острые, он все же кое-что приметил.

Теперь уже его не тревожило и то что о нем подумает отец, подробно вспоминая лицо того кто напал на него у озера, Эртени в тоже время вступил в разговор фразой, удачно выдававшей его заинтересованность.

Заточение как-будто кончилось, потому что после разговора они все прошли наверх за стол, пахнущий по-восточному ароматно и бросающийся в глаза пестротой. Саидка сегодня утром особенно постарался и соглашение прошло в особенно приятной обстановке с прибором полным желтого риса, вперемешку с мясом и прочими специями, от аромата которых, или же от кое-чего другого Франсуа поплывшей головой чуть не рухнул на недоеденное.

Вечером того же дня в министерстве полиции состоялась аудиенция лейтенанта Зэрука у графа д`Аржансона в его рабочем кабинете.

Месье Зэрук вот уже в течение стольких дней добросовестно выполнял долговременное задание по прочесыванию окраин и был немало удивлен, когда был отозван или как он надеялся ненадолго оторван от задания.

У министра действительно нашлось важное дело. Недовольный тем как двигаются дела у откомандированной им группы, он в тоже время был доволен своим успехом. Ему пришел донос.

В бессилии что-либо сделать, после многократных усилий, непониманий той ямы явного побега, но незнания где Франсуа, Рено пришел к выводу, что нужно написать в полицию, и не просто в полицию, а лично графу д`Аржансону, известного ему как должностное лицо интересовавшееся делами семьи Франсуа.

В своем послании Рено однако не сообщил ни имени, ни причины, по которым на базе содержится узник.

Донос лежал у министра перед ним на столе, как вошел лейтенант Зэрук.

Представившись по форме, он принялся докладывать о выполняемой работе, как был вовремя остановлен графом, любившим ценить время. Та твердолобость лейтенанта, с которой тот понял порученное ему тонкое дело д`Аржансона просто раздражала. Он даже подумал отстранить оскандалившегося на одной вилле Зэрука и только лишь из соображений подготовленности приходилось поручать еще одно дело.

– … Интересно сколько бы вы еще потеряли время, занимаясь такой ерундой!

– Но, ваше сиятельство!…

– Что, ваша светлость? Дело-то пустяшное, я и то больше преуспел. Вот полюбуйтесь.

Д`Аржансон протянул лейтенанту анонимный донос Рено. Желавший показать свою осведомленность, что и он не зря постарался, после прочтения месье Зэрук осведомил своего шефа:

– Без сомнения мне известно это место, но… (почувствовав как опростоволосился, начал оправдываться) … в том саду маков не было, и…

– Каких маков! Вы в своем уме? Не надо же так буквально все понимать, месье Зэрук! Мы боремся с цветочками или с бандой Картуша? – разводил граф руками.

– Ваше сиятельство, я исправлю свои ошибки, пошлите меня устроить облаву. Мышеловки моя страсть!

– Вы так хотите?

– Я вас очень прошу, там классическое место, у меня оно в глазах стоит.

– Да? Ну, тогда отправляйтесь. Кроме того что вы имеете, больше вам в подкрепление сотрудников не требуется?

– Нисколько! Излишняя предосторожность в таком тихом месте только повредит.

– Завтра утром я к вам загляну.

Новенький экипаж уже под вечер глядя, изрядно проехав по улице Трех Экю подъехал к так называемой гостинице «Лютеция»⁹, остановившись у самого входа здания, обветшалого на вид и потому называемого еще лачугой «Лютеция», может еще и в насмешку за броское название. Эпитет гостиницы, каковой она уже давно стала, скорее всего с того времени как делами стала управлять сначала экономная, а потом уже и скаредная старушенция, с ярко выраженными признаками скопидомности, выражавшимися в том, что на приведение в порядок обветшалого вида наружности здания денег не выделялось, отчего внешность неплохого в общем-то здания приобрела нищенский колорит.

Вышедшие из экипажа Саидка и Дармаглот вытащили оттуда неподвижного Эртени и повели его за руки, хотя он совсем не перебирал ногами.

Затащив его на самый верхний третий этаж и не видя экономки, которая обещалась им показать пустующую, если так можно выразиться квартирку, без ее показов вошли в помещение.

Перед ними предстала просторная, но не сложная по планировке квартира, состоящая из двух больших смежных комнат, соединенных широким бездверным проходом. Первая комната была значительно уже и в левой стороне у окна имела кухоньку. Вторая же, шедшая сразу же за ней комната была большой как зала и своими цельными глухими стенами напоминала спортивный зал, разве что не для игры в мяч. Впрочем, когда туда вволокли неподвижного Эртени и уклали на диван, то по левой же стороне обнаружили сплошной ряд больших окон, забранных жалюзи.

Тут же появилась и экономка, и ей тут же был устроен разнос:

– Что это такое? Почему здесь такой бардак; где свечи, где мебель? Где посуда?…

– Есть посуда, и казанки на месте.

– Живо давай марафет наводи! – продолжал греметь Дармаглот. – Чтоб сейчас пришли и все было в порядке!

– А что с ним-то? – испугалась она, указывая на неподвижное тело.

– Что! Что! В титьку пьян, вот что!

На улице Саидка принял изнутри экипажа длинную палку смотанного ковра, перегнутую посредине. Оттуда же раздался вопрос.

– Слышь, командир, тебе подвески для люстры надо? А то столкуемся потом.

В кабинете министра в этот вечер появился последний посетитель в позе скромного просителя. Граф д`Аржансон даже и не поверил сразу что это был Джон Лоу, настолько тот был взволнован и озабочен предстоящим разговором.

Поприветствовав графа д`Аржансона скороговоркой, Джон Лоу, не дождавшись ответного приветствия принялся излагать свои подозрения, а в конце речи твердо утвердил мысль, что на рынок ценных бумаг попадают фальшивые акции его компаний.

– … И если так и далее будет продолжаться, это нанесет непоправимый ущерб нашему престижу…

…Чтобы не поднимать панику нам приходится нести большие издержки, а подобное может вызвать взрыв наших дел. И смею вам напомнить, месье д`Аржансон, как вкладчику, сие не может не касаться и ваших восьмидесяти тысяч ливров.

– Конкретно, вы можете указать кто может этим заниматься?

– Это все дело рук Картуша.

– Вы в этом уверены?

– Несомненно.

– Вы можете мне еще что-нибудь рассказать?

– Только добавить. Акции очень трудно распознать потому что они и подделаны на настоящих, но недействительных бланках.

Джон Лоу так же предоставил списки номеров выкраденных бланков и рассказал о главной беде, о пропаже печати.

«Странно, почему ограбление года сохранилось в тайне», – подумал министр, будучи предупрежденным на счет того же.

– Хорошо месье, – хлопнул ладонью по столу, – Конкретно по вашему делу, могу сказать, что в очень скором времени проблемы могут разрешиться. Завтра я даже могу взять вас с собой на некую такую базу, которую по своему поводу небезъинтересно бы было осмотреть и вам.

– На базу!?! – воскликнул банкир, вспомнив то, что ему говорила Кларик.

– Так значит завтра утром я за вами заеду.

Лейтенант Зэрук несмотря на свое клятвенное обещание удачно захватить базу и прежним составом, перед фактом реальной опасности унял свою бравость и договорился со своим непосредственным начальником. Получив от него в придачу еще двоих поехал к месту операции.

Обложив базу своей группой с той стороны, откуда залазил Рено, лейтенант Зэрук стал дожидаться когда двое отряженных, весьма пригодившихся ввиду нехватки людей, пробегут через поле и перережут выход с задней стороны дома, когда как они чуть заслышали дальний лай бросились к стене, довольно быстро перебрались через стены и всем нарядом кинулись к двери дома. Дверь оказалась открытой, из чего Зэрук решил, что нужно кричать:– « Всем находиться на своих местах! Будем стрелять!»

Так он и прокричал все время пока не понял, что поднять с постели тепленькими ему никого не придется и эта мычащая с перепугу старуха и есть все то что им в ходе операции выловлено, а вернее ничего.

То ли это место, о котором говорилось в доносе?

Нужно отдать должное силе духа лейтенанта Зэрука, что после такой неудачи он принялся выправлять издержки своей ошибочной тактики. Нужно было хоть кого-нибудь дождаться и уж тогда будучи уверенным в поимке хоть одного, захлопывать ловушку.

Зэрук прибег к новой тактике устроить ловушку в самом доме, пока внешнего шуму было наделано немного. Одного из подчиненных отослал прибить разлаявшуюся на цепи собаку, тем полицейским, что стояли у окон задней стороны был подан знак занимать заранее условленное место на крыше конюшни. Дом повторно был осмотрен на предметы для конфискации. Старуху отвели в подвал и заперли. Сами устроились в засаде перед дверью в местах поудобнее, замерли. Все еще скулила побиваемая собака и поэтому её пришлось оставить забившейся вглубь конуры. Все стихло.

Лейтенант Зэрук сидя с пистолетом в руке у самой двери не слышал этой тишины, ему еще предстояло писать рапорт, и как он знал из своей бедовой практики строить изложение своих мыслей было необходимо как можно ближе к правде, но и так чтобы явная ошибка не могла быть поставлена ему в вину, то есть врать как можно правдивей.

Впрочем он вспомнил, что министр грозился сюда к нему приехать и составлять скорее всего нужно было устную речь. Хотя как ему казалось никакой министр не смог бы забраться в такую глушь.

Прочищая ногти и сидя все так же облокотившись спиной на стену, услышал как заскулила затявкала собака.

– Почему ты ее в дом не завел?

– Вы же мне ее убить приказали?

– Я??!…

Зэрук в негодовании вышел за дверь, направился в правую сторону к конуре (с которой некогда прежде свалился Франсуа) и в которой торчала замотанная бичевой пасть собаки; в то же время почувствовал, что со стороны прохода к нему кто-то направляется. (Собака не зря затявкала…)

С крыши сарая поспрыгивали его подчиненные. Зэрук бросился в гущу завязавшейся драки, но сразу же заметил что кто-то юркнул в выход из прохода за край дровянника. Пока его сотрудники вдвоем подминали кого-то под себя Зэрук бросился вдогонку за вторым… выбежав в поле он увидел буквально в нескольких туазов от себя темный подвижный силуэт убегающего человека.

С криками «Стой!», Зэрук бросился за ним вдогонку, еле удерживаясь от соблазна выстрелить, ведь иначе у стены они оказались бы в равных условиях.

Подбежав к клумбе Картуш ногами пробил середину и зацепившись руками за канат наклонившись вниз исчез. Подбежавший к зияющей пустотой дыре лейтенант Зэрук сначало ничего не мог понять, не под землю же тот убежал? Но чувствуя тут какой-то подвох (тишина) он с психу выстрелил вниз.

Подбегающим сотрудникам (не тем что вязали Дармаглота) Зэрук крикнул :

– Огня сюда!

– Где я вам его возьму? – дерзко спросил Трике и не был спущен вниз тормашками лишь из-за простительности, которой порою тот корыстно пользовался в свой невоздержанный молодой возраст в два раза младше своего патрона. Но затрещину получил хорошую. Когда принесли огонь и взглянули вниз, то в той пустоте обнаружили только отверстие свежевырытого лаза, шедшего должно быть куда-то за ограду, не иначе. Не зря же беглец юркнул именно сюда, со знанием же дела, так что даже не стали мараться лезть проверять в этот узкий сомнительный проход.

…Провидение надсмеялось над ним, думал Зэрук, сидя на прежнем своем месте у дверей, но уже в кресле закинув ногу за ногу проклинал весь неудачно начавшийся и неудачно прошедший сумбурный день состоящий из одних неприятностей.

Знал бы он с каким позором он кончит сию эпопею в скором завтра!…

И вот сейчас после целого дня работы приходилось и ночью сидеть в засаде выжидать возможных визитеров, хотя ясно как в белый день никто здесь уже больше не появится. Таков уж он есть преступный мир.

За ночную работу им денег скорее всего не будет. Как началась эта проклятая идиотская война со всем случались перебои, даже с жалованьем.

Старые служащие отлично понимая, что ловить более нечего и некого начали потихоньку переговариваться; внимание заострилось на высказанном вслух желании рассказать историю про покойников.

Что бы хоть как-то скоротать время послушать что-нибудь новенькое, было бы неплохо:

– … Значит, на одном небольшом острове…

«Люди стали пропадать «…, – успел понять лейтенант Зэрук знакомое.

– … Стали пропадать люди, и заметили все больше у кладбища; как пойдет кто на могилку помянуть, так не возвращается…

…Уговорились тогда люди пойти все вместе и обыскать кладбище. Стали собираться, кто вооружаться, короче только к сумеркам и успели прийти. Жутко стало, закат давно уже кончился, а на надгробных камнях и оградах как будто оранжевый свет исходит…

…Многих конечно же потянуло обратно, да еще и фырканье какое-то почудилось, показалось кто-то бегает впереди. Кладбище старое было, неровен час и провалиться можно было, тем более ночью, решили завтра днем прийти.

…Но самые смелые решили остаться на ночь посмотреть что будет?