Читать книгу: «Песнь о Сэйке», страница 6

Знающая хотела бы выйти из дома, вдохнуть свежий ночной воздух и мысленно обратиться к Предвечным, но побоялась оскорбить гостеприимство Фед Онаху и осталась ворочаться на своей шерстяной подстилке. Только под утро она заснула и видела во сне смеющегося Алви на руках у беспримерно гордого тарпыга.

Луд-а-Байн Сэйке нашла и узнала бы даже окажись она одна среди этих древних холмов – такой силой тянуло от самого приземистого и невзрачного из них. Жестом остановив провожатого, Знающая бестрепетно зашагала вперёд: к тёмному провалу расщелины, неизвестно как образовавшейся на земляном теле холма, и вытекающему из него извилистому ручейку. Пройти, не замочив ноги, не вышло – последние несколько шагов перед переходом, а ничем иным этот холм являться просто не мог, пришлось ступать по щиколотку в воде, с каждым сделанным шагом начинающей журчать всё громче и громче. У расщелины Сэйке вдруг оглянулась, сама не зная, зачем, и, хоть вокруг не было ни тумана, ни деревьев или кустарника, не увидела позади себя дайрине-проводника. Надеясь, что причиной тому исключительно то, что силы перехода уже тянут её в мир Туатад, Знающая почтительно вошла в Луд-а-Байан.

Могила действительно оказалась могилой: здесь был массивный саркофаг из странного мерцающего камня, на крышке которого неизвестный мастер грубо вырезал фигуру безликого мужчины, одетого так же, как и все встреченные Сэйке жители Дал Арайде. В другом углу, прямо из исчерченного неизвестными письменами серого камня, выбивалась струйка воды, во внешнем мире превращающаяся в ручей. Светильников, факелов и прочих предметов, способных давать свет, здесь не было —неяркое зеленоватое свечение шло от самих стены пещеры.

– Вот ты и пришла.

Луд соткался возле саркофага, на краткий миг погрузив во тьму всю пещеру. Его волосы глаза и кожа оставались прозрачными, одежда же – рубаха, штаны и кожаные сапоги – была зеленоватой, как и свет, из которого явилось божество. Сэйке невольно отступила на шаг, не зная, как правильно выразить почтение чужому богу, но Луд лишь усмехнулся.

– Не робей, посланница Алви. Я знаю, что у тебя за вопрос, знаю ответ на него, знаю и лекарство, что спасёт Жемчужный город и Змеиный остров. Но – из жалости – я спрошу у тебя, женщина из Засвейтья, действительно ли ты хочешь узнать, что произошло с морем, называемым моей могилой? Или сделаешь мудрый выбор и удовольствуешься знанием о том, как всё исправить?

Глядя на прозрачное лицо, Сэйке знала: следует поступить мудро, получить знание о лекарстве, и вернуться в мир живых и простых людей, к безымянному дайрине, Энгам-Хаа и Лену Одаху. Но любопытство оказалось сильнее неё.

– Я прошу тебя рассказать всю историю, о Луд.

Бог рассмеялся, и Знающая замерла от страха: не сочтёт ли божество её любопытство достойной причиной для кары? Но Луд лишь опёрся о саркофаг, на краткий миг перестав светиться, и размеренно заговорил.

– Ты, верно, думаешь, что все: ашрумы, кеметы, уташи, кочевники тайко, вы – засвейтцы, и множество других народов, чьи имена неведомы тебе, были созданы множеством разных богов? Знай же, что это ошибка. Вы создали себя сами, под гнётом врагов, голода и холода научившись любить, сопереживать и ненавидеть чуть сильнее, чем это умели ваши предки, маленькие пушистые звери, доныне живущие неподалёку от Чёрной земли, и крупные ящерицы, жившие на тогда ещё скалистом Таруке. А ещё вы научились верить: сначала во что-то неоформленное, иногда дающее блага, а иногда карающее случайной встречей с непобедимым хищником. Чем сложнее становились вы и ваше устройство, тем сложнее становились и мы, боги, слышащие и чувствующие воплощения вашей веры. Видишь, Сэйке? Это не мы создали вас, это вы создали нас. – Луд усмехнулся и продолжил говорить, не оставив Знающей возможности задать хотя бы один из множества вопросов, теснящихся в её разуме. – Всё было неплохо до тех пор, пока три разных народа не начали обожествлять одно и то же море – Касанихшу, Луд Ульмах или Атхуш. Да-да, Атхуш, это не чудовище, живущее в море, это само море, о чём тебе обязательно поведали бы уташи, не будь они так напуганы происходящим. Но, видишь ли, для каждого из народов море было разным. Ашрумы, живущие торговлей и рыбной ловлей, видели в нём благого бога, источник всяческих благ для своих последователей. Уташи боялись и ненавидели море, подспудно помня о том, как оно отбирало у них плодородную землю и привычный образ жизни, вынудив отказаться даже от ног. Дайрине же, не завися от моря, тем не менее и не имеют причин ненавидеть его или бояться, и потому я – божество судьбы и воды, не дающей жизнь. Видишь, Сэйке, какие мы все разные? И, если бы каждый из народов, считал море лишь вотчиной своего бога, воплощением его могущества, всё было бы по-иному, и ты до сих пор пестовала бы свою ученицу и не знала, как мучительно больно, когда тебе отрубают руки. Но, увы, все они считают, что море – это бог. Хуже того, молясь, они молятся именно ему, всей этой воде, разделяющей народы и вновь их соединяющей. Когда одновременно молится один народ – всё хорошо, существует только один бог и сила веры и молитвы уходит ему, простая и понятная. Но что делать, когда одновременно молятся Эу-Каса и Атхушу, например? Так появился четвёртый бог…

Луд прервался, давая Сэйке в полной мере осмыслить сказанное, затем заговорил вновь, и в голосе его слышалась только лишь горечь.

– Запомни, человек, нет в этом мире более ничтожного существа, чем бог, не знающий, почему ему молятся. Не имея ни имени, ни цели, ни зримого символа могущества, он проявляется непредсказуемо и бесформенно, он пытается изучить тех странных существ, которые придают смысл и цель существованию его собратьев. Потерпев поражение, он идёт напролом и пытается попросту увлечь к себе паству, не понимая, что лишь уничтожает их. Дайрине меньше страдают от его проявлений лишь потому, что сообразили однажды наделить меня отдельной личностью, верить, что я и человек, и море. Благодаря этому я не теряю силы, когда просыпается четвёртый, ущербный бог, и могу защитить свой народ. Теперь иди, Сэйке, иди и скажи гласам ашрумов, жрецам моего народа и большим змеям уташей: не надо обожествлять море. Пусть оно останется лишь царством Эу-Касы, моим и Атхуша. Втроём мы уж как-нибудь уживёмся.

Сэйке вышла из гробницы, пошатываясь, словно выпила целый ковш прощального вина ашрумов. Молодой дайрине стоял там, где она приказала ему остановиться и, кажется, не успел даже пошевелить рукой или ногой. Не двинулись ни серые тучи, тяжко нависающие над земным собратом, бело-серым Лланохленом, ни пасущиеся у дальнего холма приземистые рыжие коровы, ни виднеющиеся далеко-далеко в море рыбацкие лодки. Мир замер так же, как обычно затихает лес перед грозой, и только Сэйке предстояло решить, прольётся ли из собравшихся туч благодатный дождь, или неистовые молнии сожгут и деревья, и кустарники, и живущих среди них людей и животных.

Сэйке глубоко вздохнула и чуть ли не бегом бросилась к сопровождающему, радостно замечая, как двинулся мир вокруг неё. Она придумает хорошую историю для Лена Одаху, Энтали-Беддиктум и Эу-Бедикки; добьётся аудиенции с ящером, о котором говорил Луд. А затем найдёт кочевников и, если понадобится, будет умолять Ан-ко позволить ей странствовать вместе с ними. И никогда не вернётся домой, к родной Свеите, потому как не сможет ни продолжать славить Алви и его Предвечных Отца и Мать, ни солгать соплеменникам, ни открыть им ужасную правду.