Осколок

Григорий Дмитриевич устало прикрыл глаза, вспоминая, как часами зябнул возле проходной «Каучука» – только чтобы услышать, что Мария там больше не работает. «Метро она теперь строит», – с уважением говорили заводчане. На какой из тринадцати станций первой очереди, разузнать не удалось. Единственной зацепкой стала эта статья в «Правде», напечатанная в феврале, три месяца назад.

Профессор встряхнул головой, мимолетно отметив, что ему совсем не жарко в шляпе – вентиляция в зале устроена превосходно, – и вновь уткнулся в вырезку:

«– А вы знаете, какой редкий мрамор довелось мне укладывать на станции «Красные ворота»? – воодушевленно говорит Маша, и глаза ее загораются. Комсомолка достает из кармана брезентовой куртки тонкий осколок, очень изящный, похожий на лепесток бордовой розы со светлыми прожилками. – Вот поглядите…

Маша бережно кладет осколок на мозолистую ладонь. Эти руки многое умеют, эти руки построили нам метро.

– Это шроша, – Маша ласково поглаживает осколок. – Красный мрамор. Понимаете, в мире красного мрамора очень мало. Что-то есть во Франции, но разве нужен нам чужой камень? Сами сумели эскалаторы построить, сами и камень нужный найдем! Наш архитектор, Иван Александрович Фомин, объездил весь Союз – и отыскал-таки в далёкой Грузии месторождение Старая Шроша. Удивительный материал оттуда привозят. Посмотрите, ведь этот известняк еще не до конца превратился в мрамор, он чуть помягче, с ним легче работать. А самое главное, в нем все еще можно разглядеть остатки древней морской фауны. У меня вот тут в осколке – хвостик крошечной рыбки, видите белые разводы? Этой рыбке – сотня миллионов лет! Мне Иван Александрович позволил взять. Сказал – дарит мне шрошу на удачу.

Маша улыбается, прижимая осколок к груди:

– И ведь сработало! Поступила я этим летом на вечернее, на архитектурный факультет! Хочу выучиться на архитектора, как Иван Александрович… А еще я всегда беру с собой талисман, когда прыгаю с парашютом. Мы с девчатами из бригады, а иногда и с шептуновцами, с которыми мы крепко подружились, частенько после работы садимся на Белорусском вокзале на паровичок – и через полтора часа на аэродроме. А там – скорее в воздух! Потом с парашютом, как на гигантских качелях, спускаюсь с небес прямо в огород, кричу, пою от восторга…

От редакции: Вот такие комсомольцы – с полетом, покорители всех стихий! – и работают на главной стройке века. Такие вот весёлые девчата несут на своих хрупких нашу советскую страну в светлое будущее…»

Профессор аккуратно сложил вырезку по сгибам и спрятал обратно, поближе к сердцу, шепотом повторяя финальную строчку:

– «И в день открытия метро комсомолка Маша Якубовская обязательно придёт на самую любимую свою станцию, «Красные ворота», чтобы порадоваться вместе с первыми пассажирами…»

Григорий Дмитриевич поднял голову. Вокруг сновали сотни, тысячи людей – во всех плоскостях. Перетекали с одной платформы на другую, поднимались и опускались на движущихся лестницах, уносились в темные тоннели на ярко освещенных поездах, прихватив с собой последние осколки надежды профессора Дубелира.

Глупо было думать, что в этой толчее он встретит Марию. А еще учёный называется, отругал себя Григорий Дмитриевич.

Так, что дальше? Поиски по архитектурным факультетам Москвы тоже еще не закончены, теперь известно, под какой фамилией Мария поступила в институт, надо еще поспрашивать знакомых… Лидия предлагала объехать все аэродромы в радиусе полутора часов от Белорусского вокзала. Жаль, что до Белорусского вокзала пока не проложили подземную линию, придётся набиваться в трамвай, а у Григория Дмитриевича сегодня, как назло, хороший пиджак и хорошая шляпа, сохранившиеся в почти идеальном состоянии с одна тысяча девятьсот восьмого года, когда его назначили экстраординарным профессором в Киевский политехнический институт Императора Александра II, где он читал курс лекций «Электрические железные дороги»… Да, дребезжащий, переполненный сверх всякой меры московский трамвай – это испытание для нервов и для одежды…