Читать книгу: «Кисельные берега. Книга вторая», страница 5

«Какая же я дура! – осенило Киру, покорно волочащуюся вслед за своим тюремщиком. – Нет ведь ничего проще отстать от него сейчас и затеряться в толпе – он даже не заметит! – пленница воровато оглянулась по сторонам и чуть замедлила шаг, увеличивая расстояние между собой и конвоиром. – Бежать! И немедленно – потом случая может и не представиться!.. Но… куда? – она запнулась в нерешительности и тут же фыркнула: – Странный вопрос! Конечно же – в порт! – Кира острожно притормозила, наблюдая под грохот пульсирующего в горле сердца, как спину Али в маячковой красной жилетке затирают прохожие, как растворяется он среди них и… постепенно исчезает из её поля зрения… – Если повезёт, корабль Синьбао ещё на рейде, а… если нет? Или если он откажется ввязываться в историю с похищением чужой невольницы? Ччччёрт… Ладно, это всё потом! Главное сейчас – воспользоваться шансом, ввязаться в драку, а там – война план покажет…»

Она развернулась под прямым углом к предыдущей траектории следования и торопливо залавировала сквозь толпу: между тюрбанами, чадрами, корзинами, тюками, прилавками, ишаками и кучками верблюжьих шариков… Скорее, скорее, скорее! Куда глаза глядят – лишь бы подальше от потерявшего её надсмотрщика!

А… куда они, кстати, глядят, эти глаза?

Хорошо бы в сторону моря… Хотя где то море – разве поймёшь, плутая в бесконечных каменных лабиринтах! Как его искать? Как сориентироваться в незнакомом городе? Ну уж точно не к прохожим с расспросами приставать: опыт, нажитый в Цзудухэ, ей вполне доступно объяснил всю несуразность поведения заблудившегося туриста двадцать первого века в реалиях средневековья…

Надо торопиться. Надо торопиться, потому что до ночи плутать в бесплодных поисках порта, надеясь исключительно на удачу, ей совсем не улыбалось. И Кира торопилась. Захваченная азартом побега и подталкивающим в спину страхом поимки, она не заметила, как с быстрого шага перешла на нервную рысь, а после и вовсе – на панический галоп.

Очнулась, только окончательно запыхавшись: в голове стучали гулкие молоты, в боку кололо, а дыхание вырывалось из лёгких с болезненными всхрипами. Согнувшись пополам, чтоб остановить вспышки радужных пятен перед глазами, с трудом переводя дух, беглянка осмотрелась вокруг, насколько это было возможно сделать в ограниченном обзоре смотровой бойницы в чадре, и поковыляла к сваленным у стены необработанным камням. Опустилась на них тяжело, звякнув наручниками…

Сейчас… Только отдышусь немного в тени… И снова – вперёд, уносить ноги – наверняка Али её уже ищет.

– Так спешишь, дорогая, – услышала она высокий, почти мультяшный голос, – будто дэвы за тобой гонятся!

Кира испуганно обернулась.

У этой же груды камней, ставшей для беглянки временным пристанищем, сидел на низком табурете такой же чёрный кокон, каким являлась ныне она сама. Только изрядно пошире.

– Чё ли и вправду гонятся? – тётка визгливо захехекала и бросила подозрительный взгляд на носок расшитой золотом туфельки, выглянувшей из-под Кириного покрывала. – Только, наверное, не дэвы, а?

Кира спрятала ногу под черный покров.

– Я… нет… – пробормотала она. – Я просто… это…

– Беглая? – понимающе пропищала тётка.

– Что вы! Я немного потерялась… в толпе. Мой сопровождающий… Мы шли к морю, на пирс. Наверное, он уже там, ждёт, беспокоится, а я вот…

– Так тебе в порт, дорогая?

– О да! – обрадовалась Кира: ничего и спрашивать не пришлось, спасение в лице (в смысле, в чадре) доброй женщины явилось и навязалось само. – По этой улице я правильно иду?

– Нет, – пронзительно проверещала тётка, – не правильно. Подожди-ка, дорогая, я сейчас… – она, пыхтя, принялась приводить тяжёлую тушу в вертикальное положение. – Повезло тебе, девка. Щас… Уж я позабочусь о том, чтобы ты больше не терялась… Подожди-ка…

Она поковыляла из благословенной тени на солнцепёк, где важно прохаживались два бравых усатых стража с саблями на боку и, размахивая руками, принялась им что-то втолковывать. В итоге переговоров один из блюстителей порядка, тот, что поусатей, нехотя последовал за тёткой, усиленно зазывающей его к Кириному насесту на камнях.

– Вот! – она бесцеремонно приподняла покрывало девицы, демонстрируя её туфли. – В таких башмачках, сам понимаешь, за кизяками не ходят! Только в сопровождении!

– Ладно-ладно, тётка! – неохотно отозвался стражник, щурясь на солнце. – Понял тебя… Идём! – бросил Кире небрежно.

– Куда?

– Ну куда-куда? Ты куда шла?

– В порт…

– Ну, значит, туда и пойдём.

Беглянка заколебалась.

– Иди-иди, – ласково пропищала её спасительница, – одна-то нипочём не найдёшь! Да и невместно одной-то по улицам ходить. А уважаемый господин стражник – он проводит, с ним можно, хозяин опосля не заругает! Иди-иди, дорогая!

И Кира пошла, растерянно и неуверенно оглядываясь на тётку, поковылявшую обратно, на свою смотровую скамеечку.

Её провожатый вклинился в базарную толпу и крепко, хоть и целомудренно – через плотную ткань никаба – перехватил её за запястье, чтоб не потерялась. Уворачиваясь среди сутолоки, следя, чтоб не оттоптали ног и не задавили гружёным ишаком, Кира оказалась так поглощена дорогой, что очнулась только, когда стражник остановился – стал быть, пришёл.

Ведомая растерянно огляделась – морем здесь и не пахло. Пахло тем же базаром, что и раньше. А ещё – звенело бодрыми водяными струйками беломраморного роскошного фонтана. На его бортике сидел невозмутимый Али и жевал финики.

– Чьё? –гаркнул стражник, адресуясь небольшому фонтанному обществу.

Али поднял руку, следом поднялся сам и, неторопясь, подошёл к вновь прибывшим.

– О-о-о! – застонала Кира, сообразив, как лоханулась, и задёргалась, пытаясь вырвать запястье из крепких клещей усатого копа.

Слуга Асафа даже взглядом её не удостоил. Он сунул стражнику монету, застегнул на Кире поверх чадры ошейник и, всё так же молча, повёл за собой, теперь уже на надёжной привязи.

– Чтоб ты провалился, скотина! – шипела ему пленница в спину. – Чтоб всю жизнь тебе горшки за Асафом выносить! Чтоб зубы у тебя болели круглые сутки и всю жизнь без перерыва на выходные и праздники! Чтоб…

– Глупая женщина! – неожиданно подал голос конвоир. – Сосуд безумия и порока! Куда собралась ты бежать в Джаханы? Здесь любой добропорядочный горожанин легко опознает беглую – тем более иностранку безмозглую, тычущуюся, словно овца, без смысла и проку во все углы наугад! Опознает и приведёт к этому фонтану, где будет ждать хозяин, – он остановился и брезгливо глянул на «сосуд порока» через плечо. – Зачем господин купил такую неразумную рабыню? Одни хлопоты с тобой! Угомонись уже, прими свою судьбу и уповай на Аллаха. Тогда, может быть, он смилостивится и потопит корабль, который отправится завтра в Эль-Муралы, вместе с тобой. Только в этом случае, несчастная, ты избежишь ужасной участи, ожидающей в гареме Шахрияра (мир ему и благоденствие!)

Кира поперхнулась своими проклятиями. До неё вдруг стало понемногу доходить, что оптовые поставки девушек шаху Эль-Муралы не только следствие его фрейдовских комплексов и попыток сублимации. Проблемы с головой у благодетельного Шахрияра, видимо, гораздо глубже. И страшнее…

* * *

На корабль, следующий в Эль-Муралы, их погрузили уже через день – кызляр-ага спешил. Видимо, спрос шахского двора на девушек настолько превышал предложение, а главный евнух гарема настолько опасался не угодить своему повелителю, что вёл заготовку и отправку буквально стахановскими темпами, не ведая ни сна, ни отдыха.

Закупленных в Джаханы невольниц упаковали в траурные мешки никаба, пригнали в порт, погрузили на борт и с грохотом убрали за ними сходни.

Кира подумала, что они напоминают сейчас стадо несуразно топчущихся в загоне и потерянно блеющих овец, ожидающих отправки на скотобойню. Сходство вдруг показалось ей настолько разительным, почти вещим, что в пятках похолодело – и вовсе не от пустых предчувствий и надуманных ассоциаций. Пятки, натурально, онемели от страха, выросшего из полных откровенного ужаса перешёптываний её новых подруг по камере. В смысле, по комнате. В доме на Чахорбаг. Куда её вчера привели и где заперли вместе с готовой к отправке партией перепуганных девиц.

Из всех присутствующих одна только Кира, как выяснилось, была не в курсе мрачной славы Шахрияровского гарема. Посвящённые же хлюпали и подвывали по углам, вовсю оплакивая свои юные и, как оказалось, такие короткие жизни.

– Да объясните мне, наконец, что происходит! – рассвирепела новенькая, устав от нытья товарок и пугающей неизвестности. – Что вы все только хрюкаете и квакаете?! Есть в этой богадельне хоть кто-то, ещё способный внятно говорить человеческим языком?

– Ну чего орёшь? – в полумраке затемнённой от солнечного полуденного света комнате завозилась дальняя фигура в углу. – Девочек пожалеть впору, а не орать на них.

– А меня? – возмутилась Кира. – Меня не надо жалеть? Я разве с вами не в одной лодке? Скажите над чем слёзы проливаете, и я с вами заодно похнычу. А то пока не знаю над чем – никак не проймёт. Отрываюсь от коллектива…

Единственная среагировавшая на новоприбывшую собеседница поднялась с подушек и, перешагивая через вздрагивающих плечами страдалиц, стала пробираться по направлению к Кире. Остановилась рядом, блеснув в полутьме серебряным монистом. Её чёткий горбоносый профиль и влажный блеск больших, чуть навыкате глаз были теперь хорошо различимы. Она уставилась на Киру оценивающе, хмыкнула неопределённо и потянула новую знакомую за собой, на ковёр. Девушки сели.

– Ты правда не знаешь, что ждёт каждую из нас в гареме Шахрияра, подруга? – девица улыбнулась, сверкнув зубами.

Казалось, что знание это её саму не очень беспокоило.

– Правда, – пожала плечами Кира.

– Видимо, ты очень издалека, дева. И очень недавно издалека…

– Видимо.

Горбоносая снова улыбнулась:

– Тогда я поясню тебе, в чём причина печалей этих несчастных, – звякнув браслетами, она обвела изящной рукой сумеречную комнату. – Это грустная история и, прошу тебя, не сдерживай слёз, если придёт тебе нужда пролить их над человеческими горестями и пороками… Однажды, исполненный родственных чувств, Шахрияр решил пригласить к себе в гости брата Шахземана, царя великолепного Самарканда. Брат с удовольствием и благодарностью внял приглашению. Оседлав коня, собрав караван даров для родича, он тронулся в дальний путь. Но, не удалившись от дворца и на малый джариб, вспомнил, что оставил в своей спальне чудесный сапфир, приготовленный в подарок брату. Велев каравану обождать, Шахземан поскакал обратно. Сапфир оказался на месте, и царь улыбнулся, представляя восторг любимого брата. Но…

Улыбка быстро покинула его просветлённый лик, сменившись гримасой негодования и отвращения: бросив случайный взгляд в окно, царь увидел непотребное – собственную жену в объятиях чёрного невольника. Охваченный яростью, Шахземан зарезал обоих прелюбодеев и, угнетённый мрачными думами, отправился догонять караван.

Ни пиры, ни охота, ни радушие обрадованного ему брата не могли развеять угнетённого подлой изменой Шахземана. Он грустил, отказывался от еды и питья, не в силах радоваться и веселиться. Но однажды, не поехав на охоту, подсмотрел точно такую же сцену в саду дворца Эль-Муралы, что и у себя дома: жена Шахрияра предавалась плотским утехам с рабом.

С того дня царь Самарканда повеселел. Он перестал отказываться от пиров и увеселений и однажды с удовольствием рассказал брату об увиденном.

Само собой, Шахрияр приказал казнить нечестивцев. А сам, потрясённый случившимся и во избежание повторного позора, дал себе зарок: брать в жёны дев ровно на одну ночь, наутро отправляя каждую из них к палачу. Тем самым спасая их от искушения и греха измены…

– Чёртов благодетель… – пробормотала слушательница, потрясённая нарисовавшимися перед ней перспективами.

Сказочница чуть склонила голову набок, посмотрела на сокамерницу задумчивым взором:

– Как твоё имя, хабиби? Настоящее?

– Кира…

– Ну что ж. Мир тебе, Кира, и благоденствия твоим почтенным родителям. Я рада, что мне есть, наконец, с кем пообщаться в этой унылой обители плача. Девочки, как видишь, тяжело переносят выпавшее на их долю испытание… Я – Зарема. Моя родина – великая и благословенная Персия! Хочешь, я расскажу тебе о ней?

– Нет, не хочу. Давай лучше подумаем, как смыться отсюда!

Зарема посмотрела на неё мягко и снисходительно, как на неразумное дитя:

– Это невозможно, – она покачала головой. – Поверь мне, Кира, и смирись с неизбежным.

– Хрена с два! – прошипела Кира и вскочила на ноги. – Хватит мне уже свистеть о смирении! Сговорились вы все что ли? – распихав подушки ногами, она яростно зашагала через подскуливающих дев к окнам. – Я не собираюсь, словно овца, покорно подставляться под нож каждого царственного ушлёпка с конкретно протекающей крышей!!

Взбунтовавшаяся невольница отдёрнула занавеси и зажмурилась на ослепительное солнце. Потом перекинула ноги через широкий подоконник и повисла на лианах винограда, вцепившись в них судорожно сведёнными пальцами.

Хрясь… хрясь… хрясь… – прощёлкали рвущиеся плети и быстро, хоть и не очень сильно приложив, уронили беглянку на раскалённую мостовую Чахорбаг. Слегка оглушённую падением девицу заботливо подняли, отряхнули и препроводили обратно, теперь уже предусмотрительно связав…

Это было вчера. А сегодня она, как нарисованная, торчит среди стада обречённых на заклание невольниц, так ничего и не сумев изменить.

Кира сделала несколько деревянных шагов к борту и привалилась к нему бедром для устойчивости. Вот же вляпалась, так вляпалась… Просто врюхалась! С пятачком и ушами! Сама ситуация ужасна, конечно, но ещё ужаснее то, что соскочить с этого проклятого и неумолимого движения в сторону Эль-Муралы не выходит, как ни пыжься!

Впрочем, достаточно ли она пыжилась? Что, собственно, сделала для своего спасения? Попыталась затеряться в базарной толпе по дороге в дом кызляр-ага? Глупо вывалилась из окна среди бела дня? И это всё? Все твои подвиги во имя жизни и свободы? Жидковато как-то, знаешь ли… И странно, что жидковато. Потому что бояться последствий побегов нет никаких оснований: собак на тебя не натравят и батогами не отходят, ибо товар ценный и хрупкий, повреждения не желательны. Даже Асафовы наручники с неё беспечно сняли – бегай, не хочу!

Кира бессознательно покрутила запястьями, будто разминая их, и задумчиво уставилась на плещущую в борт грязную портовую волну.

Можно прыгнуть, кстати…

И что? Куда плыть? В открытое море? Или к берегу, где её тюремщики, поплёвывая семечковую шелуху и отчаянно скучая, станут её дожидаться?

Пленница вздохнула и подняла глаза от такой соблазнительной, но такой бесперспективной пучины. Подняла и обомлела…

Прямо перед ней, по соседству с махрияровским судном, покачивался тот самый дау, на котором она прибыла в Джаханы! А это… там, на палубе…

– Синьбао! – закричала она, повинуясь мгновенному импульсу. – Синьбао! Это я! Я здесь!!

Капитан, далёкий и маленький из-за разделявшего их расстояния, заозирался недоумённо.

– Я здесь! Здесь! – кричала Кира, срывая чадру и неистово размахивая ею надо головой.

Он заметил её! Бросился к борту…

– Меня увозят в Эль-Муралы! В гарем Шахрияра! Слышишь?!

К ней уже со всех ног бежали сопровождавшие наложниц гаремные евнухи…

– Найди в Цзудухэ корабли из Вышеграда! Слышишь? Умоляю, найди! Даже если они оттуда уже ушли!!

Её схватили за руки, заломили за спину, вырвали из судорожно сжатых кулаков чёрный флаг…

– Скажи Порфирию Никанорычу, что я прошу помощи! Скажи ему, Бао!! – рвалась из последних сил утаскиваемая с палубы невольница. – Суки! Ненавижу! Пошли прочь! – она брыкалась и зло, яростно рыдала. – Уберите руки, петушары!

– Скажи Медведю, – рыдала она уже в трюме, пока её связывали и приковывали за ногу к нарам, – скажи ему, что если он меня не спасёт, сказка моя кончится весьма печально… А так ведь не должно быть! – заорала она и пихнула одного из тюремщиков-кастратов ногой в нос.

Тот взвыл и, не удержавшись, с размаху отвесил ей такого леща, что Кире показалось, она оглохла на ухо.

Прижав ладонь к опухшей, словно подушка, щеке, несчастная валялась на голом соломенном тюфяке и не могла унять истеричных всхлипываний.

– Так не должно быть! – причитала она, как заведённая. – Так не должно быть в сказке! В настоящей, хорошей, качественной сказке он должен спасти меня от сорока сороков бед и опасностей. Вывести за руку из логова злодея… посадить на вороного коня перед собой и… поцеловать в уста сахарны и… увезти в самый лучший город на земле, где… лучшая в мире квашеная капуста и… И жить после этого мы будем долго-долго, счастливо-пресчастливо, чтобы умереть в один день… не устав от жизни, но… просто отпустив её…

Зарема присела рядом с ней и погладила по голове.

– Так и будет, – сказала она, утешая, – точь-в-точь так, хабиби. Но ведь, чтобы он вывел тебя из логова злодея, тебе нужно в него сначала попасть, не правда ди?

Кира прижала основания ладоней к векам, пытаясь перестать всхлипывать, восстанавливая дыхание.

– Ты не сможешь убежать, оставь попытки, – продолжила утешительница. – Твоя жизненная дорога определённо ни при каких обстоятельствах не свернёт от Эль-Муралы. Прими это. И лучше подумай над тем, подруга, как выкрутиться уже будучи там…

– Откуда т…тебе знать? – икнула Кира, отнимая руки от глаз и утирая нос паранджой.

– Я вижу, – спокойно пояснила Зарема. – Не далеко и не всё, но… кое-что…

Кира фыркнула:

– Тоже мне, пифия… Ещё что из «кое-чего» расскажешь?

Зарема уставилась в пустоту остановившимся взором. Потом отмерла, сморгнув:

– Темноты и бед не вижу, – озвучила она. – Только… пустую суету и бесплодные хлопоты…

– Ага, «чем дело кончится», «чем сердце успокоится», – хмыкнула Кира, – «чем всё прикроется»… Очень уж неопределённые у тебя предсказания, хабиби!

Предсказательница не обиделась:

– Чем могу, – она поднялась, собираясь расположиться на соседних нарах, и потянула через голову душный никаб. – Ещё могу сказать, – добавила, выныривая из чёрной ткани, – что свидишься ты с мужчиной, о котором все твои мысли – вижу так!

Кира встрепенулась было, но тут же поникла, напомнив себе, что ясновидящие, как правило, фокусники и шарлатаны.

– Ну да…

– Не веришь? – Зарема опустила веки и пощупала воздух руками. – Он высок, светлобород, с глазами цвета северного моря… Думы его – о родном крае и о юной деве… И дева эта – не ты, хабиби.

– Знаю, – буркнула Кира и посмотрела на приятельницу с суеверным ужасом. – Что ещё видишь?

– Что не быть тебе с ним, – пифия уставилась на подругу в некотором замешательстве. – С одной стороны… А с другой – вроде как и… Ничего не понимаю, – прикусила она губу в растерянности.

– Что?! – скривилась подруга. – Что за бред – с одной стороны, с другой стороны… Хватит мрачняка нагонять, и без твоих прогнозов тошно!

Она отвернулась к стене, подтянула колени к животу и решила погрузиться в сожаления и страдания до самого Эль-Муралы. Это было бы правильно. Это было бы как никогда своевременно и красиво. Да и вообще… Устала она что-то. Да, точно. Как же, блин, она устала от бесконечной череды потрясений, эмоций и слоновьих доз адреналина! Дайте же, наконец, передохнуть измученному разуму и страдающему телу!..

Кира приложила к горящей щеке прохладное монисто и незаметно для самой себя уснула.

* * *

Внутренний гаремный дворик плавился в послеполуденном зное: вяло шевелили пыльными листьями апельсиновые деревца в кадках, нестерпимо бликовала вода в мозаичном бассейне, рассыпая мириады солнечных зайчиков на ажурные галереи дворца, лениво жужжали мухи.

Где-то то крякали, то по-кошачьи мяукали павлины. Эти медитативные звуки вводили обитательниц женского общежития в подобие транса – одни клевали носами, другие спали, раскинувшись на шёлковых коврах в тени полотняных навесов. Было жарко, лениво, дремотно… Даже бояться расслабленное сознание ленилось: конечно, тень нависшего над каждой гаремной насельницей домоклова меча никуда не делась, но вдруг стала казаться отдаленной до невозможности, словно старость…

Кира вяло отмахнулась от докучливой мухи и потормошила за плечо похрапывающую рядом Зарему.

– Эй, подруга, – позвала она, недовольно морща нос, – кажись, наша неутомимая мадам Энерджайзер вновь возжелала общения… Выручай давай! Я сегодня уже имела удовольствие выслушивать её сентенции. Теперь твоя очередь.

Зарема открыла сонные глаза, зевнула, откашлялась и, подтянувшись на руках, заняла полусидячее положение:

– Отчего ты, дорогая, – вздохнула она, вновь мучительно зевая, – настроена к этой деве столь недоверчиво? А если она права? Если у неё и правда получится? – персиянка проморгалась, стараясь проснуться окончательно, и устремила взор на предмет обсуждения.

Предмет производил достаточно шума: на фоне всеобщего сонного расслабона его энергичное плескание в бассейне с бурными отфыркиваниями, размашистые растирания полотенцем и бодрые приседания выглядели более чем чужеродно. Покончив с водными процедурами, обсуждаемая охлопала себя по жилистым бёдрам, накинула на плечи газовую накидушку и целенаправленно двинулась в сторону уже готовящихся к встрече коллег.

– Получится? – фыркнула Кира. – У таких самоуверенных и чрезмерно деятельных молоко обычно подгорает, пока они других учат его кипятить… Впрочем, ты у нас ясновидящая, тебе виднее.

– Хватит дрыхнуть! – чрезмерно громкогласно и до тошноты жизнерадостно возопила пловчиха, зависая над девушками и капая на них сверху водой с мокрых прядей. – Что вы тут все – сонным зельем опились? Их судьба и жизнь решается, а они – дрыхнут!

Скривившись ещё более, словно от оскомины, Кира скосила глаза на загнутые носы своих парчовых туфель.

– Мы спим, – буркнула она. – Ты суетишься, словно хомяк в житнице. И что? По итогу – результат один.

– Один? – возмутилась мокрая девица и энергично запахнула на груди накидушку. – Ты так думаешь, Ахалиль? А вот и нет! Придётся мне тебя разочаровать! Это у вас, сонных тюлениц, результат всё тот же, потому что жрёте, пьёте и спите в ожидании, пока на вас жребий падёт! А я – нет! Я вам не какая-нибудь корова снулая! Я уже всё придумала и продумала! Уж будьте уверены – за мной не заржавеет: выберусь из этого переплёта красиво! Ещё и вас, идиоток, походя выручу!

Зарема протёрла глаза и посмотрела на собеседницу гораздо более заинтересованно:

– Базильда, – восхитилась она, – да ты и впрямь умница! Поделишься своими придумками? Хотя… если опасаешься, что мы ими воспользуемся поперёд тебя…

– Ой, да ради бога! – зафыркала Базильда пренебрежительно. – Попробуйте воспользуйтесь! Если потянете. Тут ведь суть не в идее, а в личных качествах того, кто будет её воплощать! Имеется у вас в достаточной мере ума и обаяния? Вы в этом уверены?

– А у тебя? – Кира насмешливо смерила самоуверенную девицу взглядом.

– У меня как раз в избытке! – заверила собеседниц неунывающая наложница. – Мне достаточно взглянуть на мужика – и он уже сражён! И с готовностью поволочётся за мной без привязи, как покорный телок! А чем, спрашивается, наш султаша лучше? Тот же мужик, только в чалме!

– Короче, – вздохнула Кира, закатывая глаза. – В чём суть секретного плана?

– А вот в чём! – глаза Базильды возбуждённо засверкали. – Когда меня поведут в покои султаши, я не стану смотреть на него глазами безгласной жертвы! Я буду отважна и безмятежна! Я очарую его, околдую, как мужчину и заинтересую, как человека – вот!

– О! – вскинула брови Зарема и почесала пятку. – Каким образом, если не секрет?

– Именно! – воздела палец неуёмная фантазёрка. – Именно, что не секрет! Я буду… – она потянула театральную паузу, интригуя, – рассказывать ему сказки! И так господину сие понравится, что он не сможет боле представить ни одной ночи без меня, моего голоса и моих занимательных историй – ведь они, никто не станет спорить, гораздо интересней, если слушать их, уложив главу на нежные перси юной девы…

Кира хрюкнула и отвернулась к подкатившейся ей под руку девчонке.

– Ой, – восхитилась припозднившаяся слушательница, – какой чудесный план! – и с виновато-умоляющим видом протянула Кире ленточку. – Пожалуйста, Ахалиль, заплети мне косы – только у тебя получается так славно!..

Туули, так звали маленькую шоколадную просительницу, казалась совсем мелкой. Собственно, таковой и являлась – не более двенадцати лет. И худющей – кожа да кости. Скупщикам рабов её продало собственное племя за пару мешков кукурузной муки и стеклянные бусы для жены вождя. Так что пережить на своём веку этому ребёнку уже пришлось немало. Тем не менее, сплетая буйное руно Туули в тугие косы и представляя невольно ожидающую её в скором будущем участь, Кира чувствовала подкатывающую к горлу тошноту. Может, хоть не завтра? И не в ближайшую неделю… Может, всё-таки откормить да подрастить вначале решат? Неужто подобного малолетнего заморыша Шахрияр не забракует?

– А какие сказки ты будешь рассказывать? – поинтересовалась девочка. – Ой, я ужасно сказки обожаю! У меня дома бабка знала кучу историй, почти… – она уставилась на растопыренные пальчики рук, пошевелила сосредоточено пухлыми губами, – вот столько! – и вскинула руки, загнув на одной три пальца. – Говорят, у султана есть визирь, а у того визиря дочь по имени Шахзадэ, которая знает их ещё больше! Говорят, даже птицы слетаются к ней на окно, когда она рассказывает – вот она какая!

Базильда фыркнула и принялась энергично тереть волосы льняным полотном.

– Подумаешь, птицы… Под мои сказки сам султаша сомлеет – помяните моё слово! Заведу, к примеру, про Ильбрунга, что своровал котёл у небесных пастухов. Или про Свеборга, что лежал-лежал на горе Доврефьелль да и помер. Потому что на него наступил великан Скарувооль, спешащий подсмотреть купание лунных дев. Или ещё…

Она внезапно осеклась. И всё вокруг умолкло. Даже сонное жужжание мух. А дрёма безвозвратно испарилась, сменившись звенящим напряжением. Потому что, пригнувшись в арке входа, во дворик мягко шагнул дежурный евнух.

Он оглядел притихший курятник и кивнул головой возвышающейся над остальными Базильде.

– Ты! – сказал он и ткнул в её сторону пальцем, дабы никто не усомнился в выбранной кандидатуре.

Приговорённая вздёрнула бровь, вызывающе выпрямилась и тряхнула влажными прядями. Отшвырнув в сторону полотенце, она гордо и уверенно направилась к выходу.

– Ну! – обернулась она перед тем, как нырнуть в арку. – Чего припухли? Не вздумайте меня хоронить! Завтра утром вернусь. Чур, место моё не занимать!

Дверь хлопнула. Особо впечатлительные тихонько завыли, запричитали, как о покойнице…

Зарема покачала головой и легла досыпать.

Кира доплела косы Туули – несколько криво, правда. Руки дрожали.

Дура, всё-таки, эта Базильда. Энергичная и неунывающая дура. Можно себе представить, как она будет пыжиться перед кровожадным маньяком со своими скучными сказками про какой-то никому не интересный Хренофьелль! Жалко её. Конечно, она не вернётся…

Но она вернулась!

Рано утром дверь в общажную спальню с грохотом распахнулась, ударилась о стену, завибрировав резными филёнками. В проёме, как нарисованная, застыла в триумфальной позе долговязая Базильда.

– А что я говорила? – осведомилась она с порога, гордая собой и довольная, как слон. – Говорила, место моё не занимать? Говорила? Так отчего ж там разлеглась какая-то толстозадая фря?

Фря, проворно перевернувшись на карачки, споро поползла подальше от присвоенных ею подушек. Её суетливый побег послужил сигналом для онемевшего гаремного общества – насельницы отмерли от невиданного и нежданного потрясения и принялись кудахтать: ахать, охать, восклицать, вопрошать и пытаться дотронуться до прибывшей, будто до святого великомученика ради исцеления. На самом деле, чтобы удостовериться – не призрак ли над ними куражится?..

«Призрак», хлопнув по рукам докучливых сторонниц мистических версий, проследовал на отвоёванное законное место и плюхнулся на подушки, сложив мосластые ноги по-турецки.

– Неужто сказки прокатили? – встроилась в общий хор Кира, перемещаясь поближе к звезде. – Как тебе удалось?

Базильда окинула снисходительным взглядом всех столпившихся вокруг и с нетерпением ждущих её откровений.

– Наш султаша, – пояснила она благосклонно, – одинокая, непонятая душа. Не встретилась ему на жизненном пути Женщина – одни только овцы бессмысленные, от которых ни понимания, ни радости сердечной! И вот, представьте себе на минуту, господь внял его страданиям и послал страждущему ту единственную…

Гаремные девицы внимали гуру, разинув рты и затаив дыхание.

– Господин был моментально околдован – красотой моей и умом, и способностью развлечь его тоскующий без достойного собеседника разум… Мы всю ночь провели за вином и приятной беседой. А под утро он настолько заинтересовался моей сказкой об Ольдбуге, потерявшем сапог, что опомнился только, когда полноценный луч солнца упал на его утомлённое бессонной ночью, но бесспорно довольное чело!..

– О! – выдохнул гарем.

– Сегодня вечером он ждёт меня снова! И, провалиться мне на этом месте, если вскоре повелитель уже не сможет жизни своей без меня представить!.. Шербету! – повелела она, устало, но царственно вскидывая руку.

Кто-то тут же торопливо вложил ей в пальцы чеканный бокал.

Сказочница промочила горло, утёрла губы запястьем и рухнула в подушки:

– Всё, дорогуши, я спать! Увидимся за обедом… И потише, пожалуйста! – промямлила она напоследок, прежде, чем захрапеть.

Обитательницы общежития послушно зашелестели вполголоса, обсуждая случившееся.

Зарема тоже склонилась к Кириному уху:

– Ты поняла?

– Что?

– «Наш султаша» смертельно скучает. Он, видимо, объелся постельными упражнениями, и общение приятно разнообразило его ночную рутину…

– Ну и? Предлагаешь взять на заметку и попробовать во спасение всю ночь травить глупые анекдоты под бухло, как наша подружка?

Персиянка загадочно улыбнулась и, склонив голову набок, принялась чесать густую чёрную гриву костяным гребнем.

– Да, передовой опыт, конечно, надо перенимать, базара нет, – Кира покосилась на похрапывающую героиню, – но теперь-то это нам на кой? Разве чары Базильды не спасли наши головы? Пока она будет сказки свои травить по ночам, не лучше ли нам поискать возможности для побега?

Зарема тряхнула головой, и шёлковый водопад волос колыхнулся за спиной:

– Чары Базильды, говоришь? О да… Бедняжка… Что-то подсказывает мне, что она рановато празднует закрепощение «султаши»…

Ясновидящая оказалась права. На то она, собственно, и ясновидящая.

Вечером девицу, очаровавшую шаха Эль-Муралы, пригласили в его покои повторно, как и ожидалось. А вот утром не вернули. Не вернули и днём. И на заходе солнца… Сгинула энергичная и деятельная Базильда, как все прочие инертные и плаксивые до неё.