Читать книгу: «Дневник Анны Франк. Впервые в России полная версия и рассказы», страница 2

– Но, папа, когда же это будет?

Он говорил так серьезно, что я очень заволновалась.

– Не беспокойтесь об этом, мы все устроим. Получай максимум удовольствия от беззаботной молодости, пока можешь.

Вот и все. О, пусть эти мрачные слова еще не скоро исполнятся.

Твоя Анна

Воскресенье, утро 5 июля 1942 года

Дорогая Китти!

Результаты нашего экзамена объявили в прошлую пятницу в Еврейском театре, я и не могла надеяться на лучшее, мои оценки совсем не плохи, у меня одна неудовлетворительная, пять по алгебре, а остальные все семерки, две восьмерки и две шестерки. Дома, конечно, все были довольны, хотя в вопросе об оценках мои родители сильно отличаются от большинства других, им все равно, хорошие у меня оценки или нет, если я здорова и счастлива и если я не слишком наглею, а остальное придет само собой. А у меня другое отношение. Я не хочу плохих оценок; на самом деле я должна была остаться в седьмом классе в школе Монтессори, а меня приняли в еврейскую среднюю школу, но хотя все еврейские дети должны были пойти в еврейские школы, господин Эльте после небольших уговоров взял нас с Леж Гослар. Леж тоже перешла в следующий класс, но после жесткой переэкзаменовки по геометрии. Бедняжка Леж, она никогда не может нормально заниматься дома; ее младшая сестра играет в крошечной комнате весь день, избалованный ребенок почти двух лет. Если Габи не добивается своего, она начинает орать, а если Леж не обращает внимания на нее, то госпожа Гослар начинает орать. Леж не может нормально заниматься, и даже если ей дадут сотню дополнительных заданий, это не принесет ей много пользы.

А вот что представляет собой дом у Госларов: из пяти комнат на Зёйдер-Амстеллаан одна сдается в аренду, родители госпожи Гослар живут в пристройке рядом с ними, но питаются с семьей, потом у них есть служанка, малышка, всегда рассеянный и отсутствующий господин Гослар и всегда нервная и раздражительная госпожа Гослар, которая снова ждет ребенка. Для Леж с ее двумя левыми руками жить там – все равно что заблудиться на базаре.

У моей сестры Марго тоже пришли результаты, как всегда, блестящие. Она могла бы получить переходный аттестат с отличием, если бы такой был в школе, она такая умная! Звонят в дверь, пришел Хелло, ставлю точку.

Твоя Анна

Среда, 8 июля 1942 года

Дорогая Китти!

Кажется, прошли годы между воскресеньем и сегодняшним днем, столько всего произошло, как будто весь мир перевернулся, а я еще жива, Китти, и это главное, как говорит папа.

Да, я действительно еще жива, но не спрашивай, где и как. Ты не поймешь ни слова, так что я начну с рассказа о том, что произошло в воскресенье днем.

В три часа (Хелло только что ушел, но вернется позже) кто-то позвонил в переднюю дверь, я лежала и лениво читала книгу на веранде на солнышке, так что не слышала. Немного позже в дверях кухни появилась Марго, очень взволнованная. «Из СС прислали повестку, вызывают папу, – прошептала она. – Мама уже поехала к господину ван Пельсу»³.

Для меня это стало большим потрясением, знаком; всем известно, что это значит, я сразу представила себе концентрационные лагеря и одиночные камеры – разве мы можем обречь его на это? «Конечно, он не пойдет, – говорила Марго, пока мы вместе с ней ждали. – Мама пошла к В. П., чтобы спросить, не следует ли нам уже завтра переехать в наш тайник. С нами идет В. П., всего нас будет семеро». Тишина. Мы не могли больше говорить, мы думали о папе, который, мало зная о том, что происходит, поехал в «Джудси Инвалид» ⁴; ожидание мамы, жара и тревога – все это очень пугало нас, и мы молчали.

Вдруг снова раздался звонок. «Это Хелло», – сказала я. «Не открывай дверь», – удержала меня Марго, но в этом не было необходимости, так как мы услышали, что мама и господин В. П. внизу разговаривают с Хелло, потом они вошли и закрыли за собой дверь. Каждый раз, когда звонили, Марго или мне приходилось тихонько ползти вниз, чтобы посмотреть, не папа ли это, и не открыть дверь кому-то другому.

Нас с Марго отправили из комнаты, В. П. хотел поговорить с мамой наедине. (В. П. – знакомый и партнер папы по бизнесу.) Когда мы остались вдвоем в нашей спальне, Марго сказала мне, что вызов касался не папы, а ее. Я очень сильно испугалась и начала плакать. Марго 16, неужели девочек такого возраста одних забирают? Но, слава богу, она не пойдет, мама сама так сказала, это, должно быть, имел в виду папа, когда говорил о том, что мы поедем в укрытие.

А это укрытие, куда мы спрячемся, оно в городе или деревне, это дом или коттедж, когда, как, где?.. Было много вопросов, которые я не могла задавать, но не могла выкинуть из головы. Мы с Марго начали упаковывать некоторые из наших самых важных вещей в школьный ранец, первое, что я положила, этот дневник, затем бигуди, носовые платки, учебники, расческу, старые письма, я брала с собой самые безумные вещи, если учесть то, что мы будем скрываться, но мне не жаль, воспоминания значат для меня больше, чем платья.

В пять часов наконец приехал папа, и мы позвонили господину Клейману, чтобы спросить, может ли он прийти вечером. В. П. ушел и привел Мип. Мип пришла и взяла туфли, платья, пальто, нижнее белье и чулки, убрала все в сумку, пообещав, что вернется вечером. Затем дом погрузился в тишину; никому из нас не хотелось ничего есть, было еще жарко, и все было очень странно. Мы сдавали большую комнату наверху некоему господину Гольдшмидту, разведенному мужчине лет тридцати, которому, казалось, нечего было делать в этот вечер, мы просто не могли от него избавиться, иначе пришлось бы грубить, он торчал до десяти часов. В одиннадцать часов прибыли Мип и Ян Гиз. Мип работает с папой с 1933 года и стала его близким другом, как и ее новый муж Ян. Туфли, чулки, книги и нижнее белье снова исчезли в сумке Мип и в глубоких карманах Яна; а в одиннадцать тридцать и сами они тоже исчезли.

Я устала как собака, и хотя я знала, что это моя последняя ночь в собственной постели, я сразу же заснула и не просыпалась, пока мама не разбудила меня на следующий день в 5:30 утра. К счастью, было не так жарко, как в воскресенье; весь день не прекращался теплый дождь. Мы надели кучу одежды, будто собирались на Северный полюс, а как еще мы могли бы взять с собой одежду. Ни один еврей в нашем положении и не мечтал бы выйти с чемоданом, полным одежды. На мне было две жилетки, три пары штанов, платье, сверх того юбка, жакет, летнее пальто, две пары чулок, туфли на шнурках, шерстяная шапка, шарф и многое другое. Я чуть не задохнулась, прежде чем мы отправились, но это никого не интересовало. Марго набила ранец учебниками, взяла велосипед и поехала за Мип в неизвестность, как мне представлялось. Понимаешь, я все еще не знала, где наше тайное убежище.

В 7:30 дверь за нами закрылась, Муртье, моя кошечка, была единственным существом, с которым я попрощалась. Ей будет хорошо у соседей. Все это было написано в письме, адресованном господину Гольдшмидту. Незаправленные кровати, разложенные на столе продукты для завтрака, фунт мяса в кухне для кошки – все производило впечатление, что мы срочно уехали. Но нам было все равно по поводу впечатления, мы только хотели уйти, только убежать и благополучно добраться до места, больше ничего.

Продолжу завтра. Твоя Анна

Четверг, 9 июля 1942 года

Дорогая Китти!

Итак, мы шли под проливным дождем, папа, мама и я, у каждого школьная сумка и сумка для покупок, набитая до краев всевозможными вещами, которые мы собрали. Люди, идущие на работу, с сочувствием смотрели на нас. По их лицам было видно, как они жалеют, что не могут нас подвезти: кричащая желтая звезда говорила сама за себя.

Только сейчас, в пути, мама с папой начали кое-что рассказывать мне о своем плане. В течение нескольких месяцев мы старались продать или отправить как можно больше наших вещей, и движимого имущества, и предметов первой необходимости, и все было вполне готово для того, чтобы 16 июля мы могли скрыться по собственному желанию. План пришлось ускорить на 10 дней из-за пришедшей повестки, потому в нашем убежище все было еще не очень хорошо организовано, но мы должны были сделать все возможное.

Сам тайник находился в том же здании, где у папы был офис. Посторонним трудно понять, как это возможно, но позже я объясню. У папы было немного подчиненных: господин Кюглер, Клейман и Мип, а также Беп Воскуйл, двадцатитрехлетняя машинистка, которые знали о нашем приходе. Господин Воскуйл, отец Беп, которому ничего не сказали, и еще двое мужчин, работающих на складе.

Я опишу здание; на первом этаже находится большой склад, который используется как производственная площадь и который делится на разные маленькие отсеки, такие как размольное отделение, где измельчают корицу, гвоздику и заменитель перца, кладовая и веранда; входная дверь в дом находится рядом с дверью склада, а внутри входной двери есть второй дверной проем, который ведет к лестнице. Наверху лестницы есть еще одна дверь с окном из матового стекла, на которой черными буквами написано: «Офис». Это и есть главный офис, очень большой, очень светлый и заставленный. Беп, Мип и господин Клейман работают там днем; маленькая темная комната с сейфом, гардеробом и большим стенным шкафом ведет в маленький, душный, темный кабинет директора. Раньше тут сидели господин Кюглер и господин В. П., а теперь только господин Кюглер. В кабинет Кюглера можно попасть из коридора, но только через стеклянную дверь, которая открывается изнутри, но ее нелегко открыть снаружи. Длинный коридор идет от кабинета Кюглера мимо угольного склада, поднимается на четыре ступеньки и ведет к парадному залу всего здания, к личному кабинету. Темная, солидная мебель, линолеум и ковры на полу, красивая лампа, все первоклассное, рядом вместительная кухня, где есть кран с горячей водой и газовая плита, а рядом – туалет. Это первый этаж. Деревянная лестница идет вверх, на следующий этаж. Наверху есть небольшая площадка. Есть двери справа и слева от лестничной площадки, левая ведет к передней части дома, где расположена комната для специй, затем через коридор в переднюю и на чердак. Одна из этих по-настоящему крутых голландских лестниц идет вбок и к другой двери, которая выходит на улицу.

Справа от лестничной площадки находится наша «Секретная пристройка». Никто никогда не догадается, что за простой дверью, крашенной в серый цвет, скрывается столько комнат. Один коротенький шаг за дверь – и вы уже внутри. Прямо напротив входа находится крутая лестница. Крошечный проход слева приведет вас в комнату, эта комната должна была стать спальней-гостиной семьи Франк; по соседству расположена комната поменьше, кабинет и спальня для двух молодых леди этой семьи. Справа небольшая комната без окон, в которой есть умывальник и небольшой туалет, а также еще одна дверь, ведущая в нашу с Марго комнату. Если поднимешься на следующий лестничный пролет и откроешь двери, то просто диву даешься, что в таком старом доме у канала есть большая светлая комната. В этой комнате находятся печка (благодаря тому, что раньше она использовалась как лаборатория Кюглера) и раковина, теперь это кухня, а также спальня для супругов В. П., а еще гостиная, столовая и буфетная. Крошечная коридорная комнатка станет квартирой В. П. Затем здесь так же, как на нижней площадке, есть большой чердак. Итак, добро пожаловать, я познакомила тебя со всей нашей прекрасной «Секретной пристройкой»!

Твоя Анна

Пятница, 10 июля 1942 года

Дорогая Китти!

Думаю, что изрядно утомила тебя своими многословными описаниями нашего жилища. Но все же я считаю, ты должна знать, где я оказалась; то, как я устроилась, ты сможешь хорошо понять только из следующих писем.

Но сначала продолжу свой рассказ – видишь ли, я его еще не закончила – когда мы дошли до дома 263 на Принсенграхт, Мип быстро провела нас по длинному коридору вверх по деревянной лестнице прямо к «Секретной пристройке». Она закрыла за нами дверь, и мы остались одни. Марго уже ждала нас, так как на велосипеде она добралась гораздо быстрее. Наша гостиная и все остальные комнаты были битком набиты всяким хламом – просто неописуемо: картонные коробки, отправленные в офис в предыдущие месяцы, лежали грудами на полу и на кроватях; маленькая комната до потолка была заполнена постельным бельем.

Если мы хотим провести эту ночь в приличных постелях, нам следует немедленно начать уборку. Мама и Марго были не в состоянии принять в ней участие; они устали и легли на свои неразобранные постели, они чувствовали себя несчастными и все такое, но два «уборщика» в нашей семье, мы с папой, решили сразу же взяться за дело.

Целый день мы распаковывали коробки, набивали шкафы, стучали и убирали, пока не свалились замертво. В ту ночь мы спали на расстеленных кроватях. Весь день мы не ели ничего горячего, но нам было все равно, мама и Марго слишком устали и волновались, чтобы есть, а мы с папой были слишком заняты. Во вторник утром мы продолжили с того места, где остановились накануне, Беп и Мип собрали нам поесть, папа исправил плохое затемнение, мы вымыли пол на кухне и снова были целый день на ногах. У меня до среды не было времени подумать о большой перемене в моей жизни; только тогда мне представилась возможность, впервые с момента нашего приезда, рассказать тебе обо всем и в то же время попытаться понять, что случилось со мной и что еще случится.

Твоя Анна

Суббота, 11 июля 1942 года

Дорогая Китти!

Папа, мама и Марго еще не могут привыкнуть к звуку вестерторенских часов, которые бьют каждые четверть часа. А я привыкла. Мне он понравился с самого начала, особенно ночью это верный друг. Думаю, что тебе будет интересно узнать, каково это – прятаться; ну, все, что я могу сказать, это то, что я пока не понимаю свое состояние. Я не думаю, что когда-нибудь буду чувствовать себя здесь как дома, но это не значит, что я ненавижу это место, все больше похоже на отпуск в очень своеобразном пансионате. Возможно, безумие смотреть так на то, что мы прячемся, но именно это меня и поражает. «Секретная пристройка» – идеальное укрытие, и пусть в нем покосились стены и сыро, такого удобного тайника больше во всем Амстердаме не найти, может быть, даже во всей Голландии. Наша маленькая комната сначала выглядела очень голой, на стенах ничего не было; но спасибо папе, который еще раньше принес сюда мои открытки с картинками и коллекцию кинозвезд, и с помощью клейстера и кисти я превратила стены в одну гигантскую картину. Это придало комнате более жизнерадостный вид, и когда сюда придет семейство В. П., мы возьмем немного дров на чердаке, сделаем несколько стенных шкафчиков и другие мелочи, чтобы здесь стало поживее. Марго и мамочке сейчас немного лучше, вчера в первый раз мама чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы сварить суп, но потом забыла о нем, и, пока она разговаривала внизу, горох сгорел дотла и наотрез отказался отлипать от кастрюли. Господин Клейман принес мне «ежегодник для молодежи». Вчера вечером мы вчетвером пошли в личный кабинет и включили радио, я так ужасно испугалась, что кто-нибудь услышит нас, я просто умоляла папу подняться со мной наверх; мама поняла, что я чувствую, и тоже пришла. Мы очень нервничаем и по поводу других вещей, что соседи могут услышать нас или увидеть, что здесь что-то происходит. Мы сразу же, в первый день, сделали шторы, на самом деле их с трудом можно назвать шторами, это всего лишь широкие, колыхающиеся на сквозняке полоски ткани, все разной формы, качества и узора, которые мы с папой сшили как могли; эти произведения искусства фиксируются в нужном положении канцелярскими кнопками, чтобы они не сползли вниз, пока мы не выберемся отсюда. Справа от нас местное отделение компании «Кег» из Заандама, а слева мебельная мастерская, так что там нет людей в нерабочее время, но даже в этом случае звуки могли проникать сквозь стены. Мы запретили Марго кашлять по ночам, хотя у нее сильный насморк, и заставили ее глотать большие дозы кодеина.

Я с нетерпением жду вторника, когда прибудут В. П.; будет гораздо веселее и не так тихо. Эта тишина так пугает меня по вечерам и по ночам. Я хочу, как и все, чтобы хоть кто-то из наших защитников ночевал здесь.

Вчера у нас было много работы, нам пришлось вытаскивать косточки из двух корзин вишен для производства, господин Кюглер хочет их законсервировать. Коробки от вишен мы превратили в маленькие книжные полки. Днем нам приходится говорить шепотом и ходить очень тихо, иначе люди на складе могут нас услышать.

Кто-то зовет меня. Твоя Анна

Пятница, 14 августа 1942 года

Дорогая Китти!

Я бросила тебя на целый месяц, но, честно говоря, у нас так мало новостей, что я просто не могу найти что-то интересное, чтобы писать тебе каждый день. В. П. прибыли 13 июля. Мы думали, что они будут 14-го, но между 13 и 16 июля немцы рассылали повестки направо и налево, что создавало все больше и больше беспорядков, так что они решили, что для безопасности лучше на день раньше, чем днем позже. В девять тридцать утра (мы еще завтракали) пришел Петер, сын В. П., ему нет еще шестнадцати, довольно тихий, застенчивый и неуклюжий молодой человек; трудно многого ожидать от его компании. Господин и госпожа В. П. прибыли через полчаса; и мы повеселились, увидев, что в шляпной коробке у нее был большой ночной горшок. «Я нигде не чувствую себя как дома без своего туалета, – заявила она, так что он стал первой вещью, которая нашла постоянное пристанище под ее тахтой. Господин В. П. своего не принес, но принес под мышкой складной чайный столик. С того дня, как они появились здесь, мы все вместе уютно кушали, а через три дня казалось, будто мы семеро были одной большой семьей. Естественно, В. П. смогли многое рассказать нам о той дополнительной неделе, которую они провели в обитаемом мире. Среди прочего нам было очень интересно узнать, что случилось с нашим домом и с господином Гольдшмидтом. Вот что нам рассказал господин В. П.

«Господин Гольдшмидт позвонил мне в девять часов утра в понедельник по телефону и спросил, могу ли я приехать. Я немедленно отправился к нему и нашел Г. в состоянии сильного волнения. Он дал мне прочитать письмо, оставленное Франками, и собирался отнести кошку к соседям, как говорилось в письме, что меня порадовало. Господин Г. боялся, что в доме будет обыск, поэтому мы прошлись по всем комнатам, немного прибрались и убрали со стола. И вдруг я обнаружил на столе госпожи Франк адресную книжку, где было написано Маастрихт ⁵. Хотя я знал, что это было сделано нарочно, я притворился, что очень удивлен и потрясен, и попросил господина Г. немедленно разорвать этот злосчастный клочок бумаги. Я все время делал вид, что ничего не знаю о вашем исчезновении, но, когда я увидел бумагу, меня вдруг осенило. «Господин Г., – сказал я, – до меня только что дошло, к чему может относиться этот адрес. Я очень ясно помню, как около полугода назад я видел в офисе высокопоставленного офицера, он, похоже, очень хорошо относился к господину Ф. и предложил ему помощь в случае необходимости. А он действительно жил в Маастрихте. Я думаю, что он, должно быть, сдержал свое слово и каким-то образом сумел забрать с собой господина Ф. в Бельгию, а затем в Швейцарию. Надо рассказать об этом всем друзьям, кто спрашивает, не упоминая, конечно, Маастрихт».

С этими словами я вышел из дома. Большинство ваших друзей уже знают об этом, потому что я слышал это уже несколько раз от разных людей». Нас очень позабавила эта история, и тогда господин В. П. сообщил нам дополнительные подробности и снова посмеялся над тем, как люди могут дать волю своему воображению.

Одна семья с Мерведеплейн ⁶ видела, как мы вчетвером проезжали на велосипедах очень рано утром, а другая леди совершенно точно знала, что нас забрала военная машина посреди ночи.

Твоя Анна

Пятница, 21 августа 1942 года

Дорогая-предорогая Китти!

Теперь вход в наше убежище надежно замаскирован. Господин Кюглер решил, что лучше поставить шкаф перед нашей дверью (потому что во многих домах ищут спрятанные велосипеды), но, конечно же, это должен быть передвижной шкаф, который может открываться, как дверь.

Господин Воскуйл все это сделал; но сначала стены коридора нужно было оклеить обоями. (Мы уже посвятили господина Воскуйла в нашу тайну, тут уж ничего не поделать.) Если мы хотим спуститься вниз по лестнице, то сначала мы должны наклониться, а затем прыгнуть. Первые 3 дня мы все ходили с шишками на лбу, потому что мы бились о низкий дверной проем. Так вот, Петер сделал его как можно мягче, прибив к верхней части двери ткань, набитую древесными стружками. Что ж, посмотрим, поможет ли это! Я сейчас мало занимаюсь, устроила себе каникулы до сентября. Потом папа собирается давать мне уроки, но сначала нам нужно снова купить все учебники.

Мип и Ян заходили к Г., чтобы принести еще немного нашей одежды, но все платяные шкафы оказались пустыми. Г. сказал, что не может понять, как мы ухитрялись поесть напоследок, так как в доме осталась только одна тарелка и одна чашка. Разве это не ужасно? Черт знает что он сделал с нашими вещами, с его стороны было подло ничего не дать Мип. Нельзя представить, что он боялся передать наши вещи незнакомому человеку, потому что он очень хорошо знает Мип. Мы были очень возмущены, но ничего не могли с этим поделать.

Погода прекрасная, и, несмотря ни на что, мы максимально пользуемся этим, лежа на раскладушке на чердаке.

Петер все равно мне не очень нравится, он такой скучный, что половину времени лениво валяется на кровати, немного столярничает, а затем возвращается, чтобы еще раз вздремнуть. Какой дурак!

Твоя Анна

Среда, 2 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

Между господином и госпожой В. П. произошла потрясающая ссора, никогда раньше я не видела ничего подобного. Маме с папой и в голову не придет кричать друг на друга. Причина была настолько незначительной, что все стало пустой тратой времени, но это уж как кому нравится.

Конечно, Петеру очень неприятно, он должен стоять в стороне, ведь его никто не воспринимает всерьез, но он такой ужасно обидчивый и ленивый. Вчера он сильно расстроился, когда обнаружил, что у него язык синий, а не красный; это необычное явление природы исчезло так же быстро, как и появилось. Сегодня он ходит в толстом шарфе, так как у него не гнется шея, к тому же «милорд» жалуется на люмбаго. Боли в сердце, в почках и легких для него тоже не редкость, он настоящий ипохондрик (так называют подобных людей, правда?).

Между мамой и госпожой В. П. не все гладко, причин для неприятностей предостаточно, приведу один пример, расскажу тебе, что госпожа В. П. взяла себе три простыни из общего бельевого шкафа, она считает само собой разумеющимся, что мамины простыни для всех нас. И каково же будет ее удивление, когда она обнаружит, что мама последовала ее хорошему примеру.

Кроме того, она очень волнуется насчет того, что используется ее обеденный сервиз, а не наш. Она всегда пытается узнать, куда мы положили наши тарелки; они в картонной коробке за кучами рекламного хлама «Опекты» на чердаке. Пока мы здесь, с наших тарелок не едят, и это замечательно!

Мне всегда не везет; вчера я разбила одну из суповых тарелок госпожи В. П. на тысячу осколков. «О, – сердито сказала она, – не могла ли ты быть хоть как-то поосторожнее, это единственное, что у меня осталось». Пожалуйста, имей в виду, дорогая Китти, что две здешние леди ужасно говорят по-голландски. (Ничего не смею сказать о джентльменах, потому что они бы очень обиделись.) Если бы ты могла слышать их пререкания, то лопнула бы от смеха; мы уже не обращаем на это внимания, поправлять их тоже бесполезно, когда я буду писать о маме или госпоже В. П., я не буду повторять их настоящие слова, а переведу их на правильный голландский язык. На прошлой неделе у нас был небольшой перерыв в нашей однообразной жизни, это случилось из-за книги о женщинах и Петера. Во-первых, я должна тебе сказать, что Марго и Петеру разрешено читать почти все книги, которые господин Клейман приносит нам, но взрослые придержали эту конкретную книгу о женщинах. И у Петера тут же вспыхнуло любопытство. Что там такого было в этой книге, что им двоим не разрешали ее читать? Он схватил книгу, пока его мать разговаривала внизу, и исчез с ней на чердаке. Все шло хорошо в течение двух дней, его мать знала, что он делает, но никому не говорила, пока это не выяснил господин В. П. Он очень рассердился, отобрал книгу и решил, что дело с концом. Однако он не учел любопытства сына, которое скорее усиливалось, чем угасало из-за отношения отца.

Петер, полный решимости дочитать, придумал, как заполучить эту захватывающую книгу. Тем временем госпожа В. П. спросила маму, что она думает обо всем этом, мама считала, что книга не подходит для Марго, но она не видела ничего плохого в том, чтобы дать ее прочитать ей. «Существует большая разница, госпожа В. П., – сказала мама, – между Марго и Петером. Во-первых, Марго девочка, а девочки всегда взрослее мальчиков, во‑вторых, Марго прочитала довольно много серьезных книг и не отправляется на поиски вещей, которые ей уже не запрещают, и, в‑третьих, Марго намного более развитая и умная, о чем свидетельствует тот факт, что она учится в четвертом классе школы». Госпожа В. П. согласилась, но все же считала принципиально неправильным давать детям читать книги, написанные для взрослых.

Тем временем Петер выбрал время, когда никто не беспокоился ни о нем, ни о книге: семь тридцать вечера – тогда все были в личном кабинете и слушали радио. В этот момент он снова отнес свое сокровище на чердак. Ему следовало снова спуститься вниз к половине восьмого, но книга была настолько захватывающей, что он забыл о времени и только начал спускаться вниз, когда его отец пришел в комнату. Можешь представить последствия – со шлепками и хлопаньем книги о стол, а Петер-то был на чердаке. Вот как обстояли дела, когда мы сели за стол. Петер остался наверху – о нем никто не беспокоился, и ему пришлось лечь спать без ужина. Мы продолжали есть, весело болтая, как вдруг услышали пронзительный свист; мы все перестали есть и, побледнев, начали переглядываться. Затем мы услышали голос Петера, который доносился вниз через дымоход: «Говорю же, я все равно не спущусь».

Господин В. П. вскочил на ноги, салфетка упала на пол, лицо побагровело, и он закричал: «С меня хватит».

Папа взял его под руку, боясь, что что-то может случиться, и они вдвоем пошли на чердак; после большого сопротивления и топания Петер оказался в своей комнате с закрытой дверью, и мы продолжили есть. Госпожа В. П. хотела оставить кусок хлеба для милого мальчика, но его отец твердо стоял на своем: «Если он не извинится в ближайшее время, ему придется спать на чердаке». Раздались громкие протесты со стороны остальных, потому что мы думали, что отсутствие ужина было вполне достаточным наказанием, к тому же Петер мог простудиться, а мы не могли вызвать врача.

Петер не извинился; он опять был на чердаке, В. П. больше ничего не предпринимал по этому поводу, но я заметила на следующее утро, что кровать Петера смята, Петер вернулся на чердак в семь часов, но папе удалось с помощью нескольких дружеских слов уговорить его спуститься еще раз. Кислые лица и упорное молчание в течение трех дней, и все снова пошло гладко.

Твоя Анна

Понедельник, 21 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

Сегодня я расскажу тебе наши основные новости. Над моим диваном повесили небольшой светильник с веревочкой, за которую я смогу дернуть, когда начнется стрельба. Сейчас я им не пользуюсь, потому что наше окно всегда слегка приоткрыто.

Мужская часть семьи В. П. сделала очень удобный лакированный шкаф с настоящими москитными сетками. Этот великолепный предмет раньше стоял в комнате Петера, но для лучшей вентиляции его перенесли на чердак. Госпожа В. П. невыносима. Я только и слышу, как она «взрывается» в ответ на мою непрерывную болтовню. Но я не обращаю внимания на то, что она говорит! Время от времени мы получаем новости о других евреях, к сожалению, дела у них идут плохо. Например, девочку, которую я знаю, из моего класса, увезли вместе с семьей. Господин Клейман каждую неделю приносит мне несколько специальных книг, я в восторге от серии «Йооп тер Хойл» ⁷. Мне очень нравится все у Сисси ван Марксвельдт, и я прочитала «Летнее безумие» (een Zomerzotheid) четыре раза и до сих пор смеюсь над некоторыми нелепыми ситуациями, которые там описаны.

Снова начался семестр, я усердно работаю над своим французским и успеваю учить по пять неправильных глаголов в день, Петер вздыхает и стонет над своим английским. Мы только что достали некоторые школьные учебники, у нас хороший запас тетрадей, карандашей, резинок и наклеек, так как я взяла их с собой. Иногда я слушаю голландские новости из Лондона, недавно слушала принца Бернхарда, он сказал, что они ожидают ребенка примерно в январе следующего года ⁸. Я думаю, что это прекрасно; другие не понимают, почему я так увлечена королевской семьей.

Меня обсуждали и решили, что я все еще довольно глупенькая, и это заставило меня на следующий день работать очень усердно, я, конечно, не хочу сидеть в первом классе, когда мне будет четырнадцать или пятнадцать.

Также упоминался тот факт, что мне почти не разрешают что-либо читать; мама читает «Джентльмены, слуги и женщины» (Heren, knechten en vrouwen), а мне нельзя (Марго разрешено!). Сначала мне нужно стать более развитой, как моя талантливая сестра. Потом мы говорили о моем невежестве в философии, психологии и физиологии, о которых я, по общему признанию, ничего не знаю, может быть, к следующему году я буду мудрее! (Я быстро отыскала эти трудные слова в «Коэнене» ⁹!) Я только что проснулась от беспокойства о том, что у меня есть одно платье с длинными рукавами и 3 кардигана на зиму; папа разрешил мне связать джемпер из белой овечьей шерсти, она не очень хорошая, но хотя бы дает тепло, вот и все. У нас есть кое-какая одежда, сданная на хранение друзьям (в том числе Броксам), но, к сожалению, мы увидим их только после войны, если они еще там будут.

Я как раз писала кое-что о госпоже В. П., когда она вошла, хлопок, я закрыла дневник.

– Привет, Анна, можно мне просто посмотреть?

– Боюсь, что нет.

– Ну, только последнюю страницу?

– Нет, извините меня.

Естественно, это вызвало у меня ужасный шок, потому что именно на этой странице содержится нелестное описание ее самой.

Твоя Анна

Пятница, 25 сентября 1942 года

Дорогая Китти!

У папы есть старый знакомый, господин Дреер, мужчина лет семидесяти, очень слабослышащий, больной, бедный, и к тому же у него проблемное приложение – женщина на 27 лет моложе его, тоже бедная, у нее все руки и ноги обвешаны настоящими и искусственными браслетами и кольцами, оставшимися со старых добрых времен. Этот господин Дреер доставлял папе немало хлопот, и я всегда восхищалась папой за ангельское терпение, с которым он разговаривал с этим жалким стариком по телефону. Когда мы еще жили дома, мама велела папе поставить рядом с телефоном патефон, который будет говорить каждые 3 минуты: «Да, господин Дреер… нет, господин Дреер», так как старик в любом случае не понимал длинных папиных ответов. Сегодня господин Дреер позвонил в офис и спросил господина Кюглера, не хочет ли тот приехать и повидаться с ним, господин Кюглер не хотел и сказал, что пришлет Мип. Мип не брала телефон. Затем госпожа Дреер звонила три раза, но, поскольку Мип как бы отсутствовала, ей весь день приходилось говорить голосом Беп по телефону. Внизу (в офисе), как и наверху, все ужасно веселились, и теперь каждый раз, когда звонит телефон, Беп говорит: «Госпожа Дреер!» Мип снова разражается хохотом и очень невежливо хихикает, когда она должна отвечать людям. Знаешь, таких шуток, как у нас, не услышишь больше нигде во всем мире, директора и девушки из офиса получают огромное удовольствие!