Нотариат находился в центре города. Стефан мчался по заснеженной дороге, то и дело поглядывая на часы. Похоже, он неверно рассчитал время в пути. По крайней мере его теперь не было слышно. Отношения между братьями были натянутыми несмотря на радость встречи. Они приближались к тому, что скоро узнают решение матери, прописанное в завещании. Кого она любила больше? Кому оставила состояние?

Возле здания нотариата резвились в снегу дети, веселились прохожие. Катарина хотела бы присоединиться к ним вместо предстоявшей процедуры. Она поняла одно – дядя, в отличии от отца, был испорчен деньгами. И несмотря на дружелюбность и открытость, был совершенно другим человеком: не таким, каким он себя представлял.

Они подъехали с опозданием в десять минут, поднялись по празднично украшенному крыльцу и оказались в просторном холле. При входе находилась стойка регистрации, женщина за ней была привлекательной внешности. Она с трудом успевала отвечать на звонки сразу нескольких телефонов. В другом углу была зона отдыха: кожаные диваны, искусственные декорации и журнальный столик. На диване, положив ногу на ногу, сидела женщина: за сорок, кашемировое пальто, стройная, блондинистые волосы убраны в элегантный пучок, красивое лицо, голубые глаза, надменный взгляд, на тонких запястьях дорогие украшения. «Она могла бы работать моделью», – подумала Катарина.

Рядом с женщиной с журналами в руках устроились два молодых человека, которые делали вид, что не заметили их появления. Они были похожи на мать, – от дяди Стефана внешне было не много. Старший красив и знал об этом: за двадцать, высокий, блондин, голубоглазый, спортивного телосложения. А младшему было шестнадцать: приземистый, роста невысокого, круглолицый, темные волосы, карие глаза. Но стоило ему улыбнуться, и он сразу притянул к себе внимание девушки.

Родственники оставили свою воображаемую занятость и подошли к стойке регистрации. Отец по-дружески обнялся с женщиной.

– Сколько лет, Агнесс, – сказал он, уже пожимая руки парням. – Как вы выросли. Базель. Ты просто неотразим, – похлопал он по плечу старшего сына своего брата. Базель жеманно улыбнулся. – Николас, – перевел он взгляд на младшего. – Я помню тебя совсем младенцем. – Николас явно был рад встрече, и крепко обнял его, широко улыбаясь. – Знакомьтесь, моя дочь – Катарина. – Они не скрывая оценивали девушку.

– Значит, ты девчонка из-за которой дядя не приезжал к нам столько лет?! – съязвил Базель.

– Заткнись! – прикрикнул на него брат. – Какая же ты скотина!

– Разговорчики, – вступила в беседу Агнесс, и парни притихли. – Вы не из бедной семьи, чтобы так выражаться. Где ваши манеры? – монотонно преподала она им урок. – Добро пожаловать, Катарина. Не обращай внимание. Они юные, как и ты. У вас с Базелем небольшая разница в возрасте: ты старше его на два года. Твоему отцу конечно приходилось несладко, своих племянников он видел крайне редко. Но он сам это выбрал. – Кристоф побагровел, сжимая кулаки.

– Спасибо, – поспешила перевести тему Катарина. – Давайте не будем больше об этом. – Агнесс кивнула и вернулась обратно на диван.

Отец и дядя направились к стойке и дожидались, пока освободиться занятая помощница нотариуса. Катарина присела в свободное кресло и взяла один из журналов. В тишине, прерываемой перелистываемыми страницами, громко тикали часы. Она уже начала воспроизводить звук у себя в голове за долю секунды до его появления.

Встреча с родственниками оказалась не очень дружелюбной. Они были крайне избалованными деньгами, и это бросалось в глаза. Девушка думала о том, каково приходилось ее отцу. Забавно, сутки назад она мечтала познакомится с ними. Она даже радовалась тому, что не стала развращенной и чванливой, как они.

Катарина заметила заинтересованность Николаса, он бросал на нее любопытные косые взгляды. Младший брат выглядел добрым. Есть такие люди: по ним просто видно, что они открытые.

Телефоны перестали трезвонить, помощница сгорбилась за своим столом, заметила перед ним мужчин, и вновь выпрямилась.

– Чем могу быть полезна? – вежливо и громко спросила она.

– Нам назначено на пять. Оглашение завещания.

– Минутку, я сообщу о вас мистеру Балмеру, – сказала девушка и спешно удалилась, скрывшись за дверью из красного дерева с табличкой: «Нотариус».

– Балмер? Тот самый Балмер, живший со мной по соседству? – удивился отец.

– Ну, да. Он давно получил статус и работает. Мать доверяла ему одному вплоть до самого конца, – скорчил дядя недовольную рожицу.

«Продолжаю восхищаться старушкой. Она была, и правда, кремень!», – подумала Катарина и хихикнула вслух, не сдержавшись.

– Знаешь, мне было любопытно что…в завещании, – прошипел Стефан, ближе наклоняясь к отцу. – Но этот прохвост и слова не сказал! – повысил он тон. – Не удивлюсь, если наследство переписано на его имя! – Он говорил грубо и ехидно, не стараясь скрыть раздражение, и жена шикнула на него через весь зал.

– Я привык выполнять свою работу честно, мистер Мансдантер! – жестко пробасил в дверях высокий, очаровательный мужчина. – Ваша матушка – Чера, была широкой души человек, и она во мне не сомневалась! Ее воля состояла в том, чтобы я огласил завещание в присутствии всех указанных лиц! Прошу за мной! – указал он на открытую дверь кабинета.

Кабинет был просторным, но темным: шторы плотно закрывали окно. Освещение было тусклым. Он пригласил их присесть на мягкие, коричневые диваны, расположенные напротив резного стола (бумаги на нем были сложены в идеальном порядке). Стены кабинета были завешаны грамотами и благодарностями, в рамках, схожих по цвету с палитрой стола.

Пока они рассаживались, а нотариус искал нужные документы в сейфе, девушка его разглядывала: около тридцати, высокий, крепкий, темноволосый, смуглая кожа, прямые черты лица, волевой подбородок, и глаза – неестественно-небесного цвета, небольшая щетина. Рубашка была такой белой, что при тусклом освещении буквально светилась. Из под нее проглядывали мышцы мужчины, брюки идеально смотрелись на его спортивном и стройном теле.

Катарина загляделась на него и не заметила, как он поймал ее восхищенный взгляд, и вогнал ее в краску.

– Что ж, приступим, – лукаво улыбнулся он девушке. – Последнюю волю Чера изъявила приблизительно за год до смерти. Она была крайне взволнована, так что при составлении завещания присутствовали свидетели. В официальных бумагах имеются их данные и адреса. Если угодно, проверите достоверность позднее. Итак, завещание Черы Мансдантер оглашает уполномоченный ею Габриэль Балмер, – обьявил он, удобнее устраиваясь в кресле, и стал читать. В какие-то моменты у него самого на глазах наворачивались слезы, которым он ни за что не позволил бы пролиться. Не возникало сомнений, что он хорошо знал ее бабушку:

– «Я, Чера Мансдантер, 8 апреля 1930 года рождения. Когда-то мой дедушка, умирая, вверил мне огромное состояние. Я сохранила его фамилию и приумножила состояние в десятки раз. Ради достижения этой цели я работала не покладая рук всю свою жизнь вплоть до старческой слабости. И тогда мой сын решил помыкать мной, – нотариус намеренно сделал паузу, и дядя Стефан громко хмыкнул. – Я потратила жизнь не зря, сохраняя и оберегая династию. Быть может, я и жалею о том, что была слишком занята, чтобы дать детям больше любви и заботы. За это я прошу меня простить. Особенно ты, Кристоф. Не держи на меня зла. Обладая несгибаемым характером и чрезмерной гордостью, я отдалила тебя от семьи, причинив много боли. Но ты справился и доказал, что в тебе течет моя кровь. Я так и не смогла решиться поговорить с тобой лично, сынок. Но знай, что мое сердце болело не меньше твоего, хоть я и не показывала этого. В любом случае, я горда называть тебя своим сыном». – Отец плакал, не скрывая своего отчаяния. Он продолжал любить ее, ведь она была его мамой. Катарина накрыла его руку своей.

– «Прости и за то, что не принимала твою дочь. Прекрасное имя ты выбрал для нее. Имя королевы. – Кристоф выпрямился, вытирая слезы. – Ну, конечно, я следила за тобой все эти годы. Как я могла оставить без присмотра своего сына? Жалко только, что семья у тебя распалась, и девочка живет в другой стране. Ей приходилось тяжело».

– Извините, – прочистил Балмер горло и отхлебнул из стакана воды:

– «Дорогая Катарина, я наблюдала за тобой с самого рождения. Сожалею, что перевернула с ног на голову твой мир, и что мы не успели познакомиться. Стефан. Ты испорчен. Деньги превращают тебя и твою семью в чудовищ. Не думай, сынок, что мне неизвестно о твоих махинациях, у меня глаза даже на затылке, иначе я не смогла бы столько достичь и прожить так долго. Единственный из твоей семьи, кто достоин наследства – Николас. Ему я и передаю часть денег, трастовый фонд и дом, в котором ты живешь. Отныне, без согласия Ники ты не сможешь пользоваться деньгами, а к восемнадцати годам он унаследует все, включая акции банка на главной улице города». – Агнесс вскочила со стула, Стефан еле держался, чтобы не закричать, на его лице сменялись эмоции. Балмер продолжал, не обращая внимания.

– «Остальную часть наследства получает Кристоф, включая бизнес отца в Цюрихе и домик на Мальте, который он так любил в детстве. А для моей смелой и сильной духом внучки – Катарины, я оставляю самое дорогое, что у меня когда-либо было – дом в Фибурге, и в дополнение к нему небольшой счет в семейном банке, – Катарина забыла как дышать. – Я долго думала и решила, что никто из моих детей не достоин владеть этим местом. Но у меня есть предсмертное желание: не продавай дом. Я хочу, чтобы ты заботилась о нем, как о собственном ребенке, потому что в нем останется жить моя душа. Я прилагаю к завещанию личные письма для каждого из вас. Подпись. Дата».

Балмер закончил читать, смахнул непрошеные слезы и пододвинул к ним бумаги, в которых нужно было расписаться. Дядя Стефан вскочил первым, подписал документ, прорвав кое-где от злости листок, и стремительно покинул комнату, хлопнув дверью. Агнесс подписала бумаги следом и молча вышла. Базель повернулся к Катарине, пребывавшей в ошеломленном состоянии:

– А ты молодец. Ты ее даже не знала. Чтоб ты подавилась! – рявкнул он.

– Следи за языком! – осадил его отец, и парень ретировался.

Николас был также шокирован, но все подписал. Он неохотно выходил из кабинета, понимая, что семья и раньше его особо не жаловала, а теперь совсем ополчиться. Катарина и отец подписали бумаги одновременно, и поблагодарили мистера Балмера за терпение.

На улице уже стемнело, зажглись фонари и гирлянды, дома сияли. Машины дяди на горизонте не было. Похоже, их бросили. Лишенные наследства родственники, которым всего час назад похвалялся Стефан, обозлились.

– Я так понимаю, остановиться нам негде, да пап? – растерянно спросила девушка.

– Не переживай. Ты же слышала, дом принадлежит Николасу, а не им. Уверен, он не будет против нашего присутствия. К тому же, там наш багаж и кот. Понимаю, ты не питаешь к животному сильных чувств, но все же…– грустно улыбнулся отец.

Прогулочным шагом они шли по улице, наслаждаясь улочками, людьми, чудесными видами. Катарина нарушила тишину:

– Куда мы идем?

– Такси здесь не поймать, пойдем на главную площадь, там и возьмем машину, – взял ее под руку отец.

Снежинки летели с небес и оседали на одежде и лице. В свете фонарей они кружились словно барышни на балу в пышных платьях. Катарина повернулась к отцу:

– Мне жаль, что так вышло… с бабушкой. Это так странно. Она ведь не знала меня, но оставила, как она выразилась, самое дорогое, что у нее было. Не пойму, чем я заслужила такое доверие. – Кристоф остановился и заглянул ей в глаза:

– Ты чем-то на нее похожа. Даже ее детские фотографии, с годами пожелтевшие от времени, не отличить от твоих. И твоя обособленность…, отстраненность. Мой отец был крайне настойчив и влюблен в нее без ума, только поэтому у нас с братом появился шанс появиться на свет, – погрузился он в воспоминания. – Он любил ее до самого конца, закрывая глаза на истерики и командный тон. Наверное, он просто боялся спугнуть ее, потому что тогда она погружалась в себя и в работу на долгие месяцы, лишая нас внимания, – отец сболтнул лишнего и замолчал.

– Не молчи пап. Прошу! Я прожила двадцать семь лет, не зная ничего о своих корнях! Я так хочу узнать больше! – Он понимающе кивнул, возобновляя прогулочный шаг.

– Да, собственно, мне, и правда, нечего тебе рассказать. Ты итак все знаешь. Потомки королей… – скептически хохотнул. – Стефан всегда гордился этим больше меня. Сегодня я потерял брата, лишь обретя спустя много лет. – Он поймал ее встревоженный взгляд. – Ох! Не волнуйся, птичка, я в порядке! Я не забывал о том, какой Стефан на самом деле. Ты это тоже заметила, не так ли? За напускной добродетелью скрывается мешок с дерьмом, которое ужасно смердит! – Она открыла от удивления рот, ведь папа был слишком сдержан, чтобы ругаться. – А о доме в Фибурге я знаю понаслышке. Мама не возила нас туда. – Он задумчиво почесал подбородок. – Как-то раз я просил у нее разрешения устроить там вечеринку в школьные годы. Она отказала. А когда я воспротивился наказала меня на два месяца. Я так злился, что и думать забыл о том месте. Видимо, оно для нее много значило.

Вскоре они вышли на главную площадь: необыкновенные здания с проблесками старины окружали полукруг из брусчатки, в центре которого заняла свое законное место пышная ель. Дерево было несколько метров в высоту, наряжено золотой мишурой и удивительными игрушками ручной работы. От такого яркого и насыщенного зрелища у Катарины слегка закружилась голова.

– Ах, птичка! Я и забыл как тебя манит все сверкающее! – обрадовался отец.

– Пап! Я ценитель прекрасного! – возмутилась девушка.

– Ну, конечно, это я и имел в виду, – ответил он ей игриво и слегка подмигнул.

Они поймали такси. Катарина думала о том, как их встретят, и не состряпали ли чучело из кота, в отместку за наследство. Отец задумчиво смотрел в окно. Она вдруг подумала, почему он не взял с собой свою новую семью, и вспомнила слова мистера Балмера об указанных в завещании лицах, мысленно благодаря бабушку за время, проведенное с папой наедине. Затем девушка переключилась на красавчика Балмера, воссоздавая в памяти его мышцы под рубашкой, небесно-голубые глаза и белоснежную улыбку. Его сексуальность бросалась в глаза, и Катарина вновь стала винить себя за свою похотливость. А еще она вдруг вспомнила, что его необычные глаза ей знакомы. Вот только где она их видела? Может, во сне?

Глава 5. Люцерн

«Бродяга» бросился к ней в ноги и обвил их хвостом, громко мяукая. Она сняла пальто, взяла его на руки, согревая ладони о теплую шерсть. В прихожей материализовался дядя Стефан. Он сжал кулаки и принял комичную позу обиженного мальчишки. Девушка сместила взгляд и заметила, что их чемоданы стоят у двери. Отец гордо поднял подбородок и поджал губы так, что они образовали сплошную линию. Трудно было судить спустя столько лет, но кажется, сейчас он был разгневан как никогда раньше.

– Забирайте вещи и уматывайте! Вам ни к чему оставаться под одной крышей с нищими, учитывая ваше теперешнее состояние! – плевался он ядом, снедаемый завистью и злобой.

– Ты не хозяин этого дома, Стефан! Могу я поговорить с настоящим владельцем? С твоим сыном, – твердо сказал отец.

– Да как ты смеешь? Ты не имеешь права указывать мне! Убирайся! У меня больше нет брата! – Орал Стефан во всю глотку, брызжа слюной, надвигаясь на него, пока между ними не осталось пространства, – ситуация накалилась.

– Пусть так. Уйди с дороги, – процедил Кристоф сквозь зубы.

Драки было не миновать, но в холле появился Николас. Он преодолел разделявшее их расстояние, и втиснулся между ними.

– Вы можете остаться, сколько пожелаете! Мой дом – ваш дом, – абсолютно серьезно сказал парень.

– Ты что щенок? Кто тебя вырастил? – взвыл Стефан и отвесил сыну звонкую пощечину. Катарина прикрыла рукой рот.

Агнесс застала картину домашнего насилия над ребенком, стоя на лестнице. Николас явно собирался дать сдачи. Он был разгневан, взъерошен, глаза у него блестели. Мать спустилась с лестницы, встала рядом и мягко положила руку ему на плечо. Николас отбросил ее и спешно покинул холл.

– Ты не имеешь здесь больше прав, Стефан! Так что заткнись! И будь добр не поднимай больше руку на сына, иначе потеряешь и то немногое, что у тебя осталось, – сверкнула она глазами и отправилась вслед за сыном. Дяде ничего не оставалось, как посторониться.

Они заняли гостевые комнаты в дальнем крыле дома, подальше от сумасшедших родственников. «Кто знает, что у них на уме», – говорила она коту, оставшись с ним наедине в просторной комнате, которая стала ее пристанищем на ближайшее время.

«Бродяга» растянулся на огромной кровати и уже посапывал. Девушка огляделась: стены были ярко-желтыми, на полу протертый до дыр ковер, мебель обшарпанная, но функциональная, плюсом было окно практически во всю стену, выходившее на сторону Альп, которые величественно возвышались вдалеке и выглядели в ночи черными громадинами. Она представила, что они хранят какую-то тайну, и воображение начало ей подыгрывать.

Ужин был вкусным и сытным, на десерт принесли загадочный, полукруглый пирог, не оставивший ее равнодушной: начинка была из мяса, грибов и изюма. Такого необычного сочетания девушка еще не пробовала, во рту у нее взрывался вкусовой фейерверк. А после, она не устояла от того, чтобы попробовать плитку настоящего, швейцарского шоколада. Он напомнил ей детство. Папа часто приносил ей, приходя с работы, плитку. Больше всего она любила с орешками. И сегодня так совпало, что это оказался именно он. Хотя, может, это отец попросил, желая ее порадовать. Кристоф улыбнулся, заметив ее реакцию на десерт.

После ужина она отправилась в кровать, предварительно натянув любимую пижаму с мультяшками. Кот улегся у нее в ногах и затарахтел. Катарина прокручивала в памяти события самого насыщенного из дней. Одно она знала наверняка – ее молитвы были услышаны, отчаяние сменилось эмоциями: и не важно, что не всегда приятными. Если бы она продолжала топтаться на месте, то исход был бы петлей. Кто-то оберегал ее, вытягивая из угнетенного состояния, и приоткрывая завесу семейных тайн. Возможно, это был Бог, или Ромка, приглядывавший за ней с того света.

Мысли вернулись к мужу. Они всегда возвращались, чтобы ни происходило. Забыть его она не могла. Боль когда-нибудь притупиться, и тогда она сможет жить нормально. А сейчас она снова плакала. В полудреме она вспомнила об Артуре и поцелуе, и подскочила к своему телефону, – пропущенных не было.

«Он сказал, будет ждать. Наверное думает, что я позвоню сама. Так и сделаю, завтра».

Ей снился дом: большой, массивный, деревянный, с множеством окон. К калитке вела тропинка, кем-то расчищенная от снега. Катарина огляделась. За домом возвышалась гора, испещренная рытвинами, видимо, оставшимися после природных катаклизмов, а перед ней небольшая поляна, через несколько футов заканчивавшаяся обрывом и пропастью такой глубины, что невозможно было разглядеть ее окончания.

Дом находился на отвесном месте. Кто и как смог построить тут здание, оставалось загадкой. Девушка крикнула: «Эге-ге-й!», и эхо повторило ее голос в нескольких точках. Энергетика места была сумасшедшей, сшибающей с ног, и голова у нее немного кружилась. Она присмотрелась к зданию, окна были старыми, как и оно само, но красивыми, резными, окрашенными в белый цвет. В композиции рамы девушку привлекло что-то, напоминавшее издалека завиток.

Она решила подойти поближе и рассмотреть, но ее словно выкинуло из сна что-то, что инстинктивно ее испугало. Проснувшись, она ощущала это мгновение, стараясь запомнить весь спект ранее неизвестных эмоций.

– Со мной здесь что-то творится, – говорила она вслух перед зеркалом в уборной. – Сначала из меня лезла бестактность, теперь эти сны.

Закончив утренние процедуры, она остановилась возле панорамного окна: горы освещало яркое солнце, снежные шапки блестели и искрились, город у подножья еще спал. Окно чуть-чуть замерзло за ночь, и метель нарисовала на нем незатейливый узор. Только что дремавший на кровати кот куда-то пропал, но она знала где его искать. Девушка спустилась по винтовой лестнице, пару раз свернула и заблудилась. Одна комната сменялась другой, но кухни и знакомого холла нигде не было. Она бродила по дому минут пятнадцать, не меньше, пока ее не окликнул пожилой мужчина: сгорбленный, седовласый, с морщинистым лицом и длинным, крючковатым носом, на котором будто бы прилипла большая черная родинка. Катарина ухмыльнулась про себя, сравнивая мужчину с колуном из детских сказок.

– Заблудились, мэм? – крякнул он скрипучим голосом.

– Я совсем не знаю дом. Не могли бы вы… – она старалась не слишком пристально его разглядывать.

– Ну, конечно. Следуйте за мной, – заковылял мужчина, шаркая волочившейся за ним ногой. – Дом очень большой. В молодости я часто бродил здесь, прежде чем наткнуться на кого-то. Меня зовут Серж.

– Катарина. Вы работаете здесь всю жизнь?

– Я работал на вашу бабушку. А потом меня оставили…из жалости. Мы с Черой были друзьями. Она не относилась ко мне как к прислуге…в отличии от этих. Простите, мисс. Я всего лишь старик, – кряхтел он.

На стене девушка заметила большую картину. Здесь повсюду были картины, но на этой была изображена гора и тот самый дом, который она вчера видела во сне. Краски были яркими и как будто свежими. Катарина остановилась, не сводя взгляда с произведения искусства, – старик прищурился.

– Нравится? Это работа Черы. Она любила рисовать, но мастерская у нее была не здесь, а в Фибурге. Полагаю, в этом поместье, которое изображено на картине. Вам оно знакомо? – неожиданно спросил он.

– Нет, конечно нет. Просто очень красиво, – запнулась она.

– Вы не слышали кому досталось поместье? Чера им так дорожила! – напирал старик.

– Нет, – солгала девушка, не желая продолжать разговор.

Старик проводил ее до лестницы и указал рукой:

– Дальше вы сами. Выйдете прямо на кухню. У меня много дел. Прошу меня извинить, – поклонился он на старинный манер.

Катарина поблагодарила его, а он обернулся и принял совершенно другую форму: статного, высокого, широкоплечего мужчины с сединой в висках, – его лицо закрывала широкополая, белая шляпа. Только девушка этого не увидела.

Катарина оказалась в кухне, где хлопотали женщины. Они смеялись о чем-то своем. Рыжая морда спрыгнул со стола, на котором для него кто-то заботливый установил миски. Он осторожно подошел к одной из них, прижал уши, и шерсть у него на загривке вздыбилась. Кот издавал угрожающие горловые звуки, зрачки у него были расширены. Девушка попятилась. «Бродяга» остановился, зрачки вдруг сузились, и он принялся как ни в чем не бывало лизать лапу.

Она отправилась в обеденный зал, села за стол и умяла грушевый пряник. Помимо груши в начинке девушка различила нотки орехов, изюма и трав, названия которых не знала. Когда она закончила трапезу, в зал вошел Николас. Он присел на соседний стул и налил себе чая из позолоченного чайника.

– Мне жаль, что они так отреагировали. Я не хотел быть белой вороной, но бабуля решила иначе. Но я даже рад. Отец совсем спятил из-за денег. У него, конечно, остались магазины, которые он успел оформил на себя, но этого ему не достаточно, – они ведь привыкли швыряться деньгами. – Парень немного помолчал, отпивая из кружки. – Извини, что гружу тебя. Ты видела город?

– Нет, не видела, я здесь впервые. Когда я была маленькой мы жили в другом месте.

– Хочешь я покажу его тебе? Или у тебя были свои планы?

– Я была бы тебе очень признательна, Ники, – искренне улыбнулась Катарина брату.

Она нашла отца в зале охотничьих трофеев, ужаснувшись их бесчисленному количеству. Это была коллекция дяди Стефана: оказывается он любил охотиться и каждый сезон убивал по два образца для ее пополнения. Отец пожелал им хорошо провести время и продолжил работать за ноутбуком, куря сигарету. Дурная привычка была единственным его недостатком, от которого он никак не желал избавляться.

Они спустились в гараж, и Николас сел за руль новенького кроссовера, сверкающего и тонированного. День был солнечным, ясным, снегопад кончился, оставляя после себя белоснежные дали протяженностью в несколько километров. Они мчались по извилистой дороге в город, из колонок звучала приятная мелодия.

– Как ты можешь водить? Тебе же всего шестнадцать! – перекричала девушка музыку.

– Я богат, – пожал он плечами.

Они махнули сначала в северную часть города, минуя многочисленные площади и улочки. Памятник, высеченный прямо в скале, сразу привлек ее внимание. Это был лев. Он мирно лежал, умирая, вытянув вперед массивные лапы. Николас рассказал ей историю о том, что перед ними самый знаменитый монумент в стране, воздвигнутый в честь погибших гвардейцев. Катарина долго смотрела на произведение искусства, представляя, как, творивший его человек, выдалбливал чудесного льва в середине скалы, добиваясь четкости линий.

Затем они отправились к реке, через которую пролегал знаменитый мост Каппельбрюкке, являющийся часовым и соединяющий обе части города вместе. Сам мост не сильно впечатлил девушку, но вот картины, изображенные на его кровле, были невероятными. Важнейшие события города отразились на века в этом месте: когда-то мост был маяком, сокровищницей и тюрьмой. Она воображала сцены из прошлого, мечтая увидеть, как сменялось время и жили люди. А высокая башня и восхождение на нее оказались настоящим испытанием для них обоих, но наградой за старания стал вид непередаваемой красоты.

Николасу приходилось поторапливать девушку, иначе за весь день она не прошла бы дальше каменного льва. Красота находила отклик в ее душе, задействовала нечто на тонком, бестелесном уровне, возвышая ее над всем остальным. Это была ее слабость, и она находила ее во всем: природе, искусстве, людях.

Конечно, это был не единственный мост в городе, остальные были также интересны и каждый по-своему притягивал. Церкви они рассмотрели со стороны, в предпраздничный канун там проходили службы, чаще всего закрытые. Затем побывали на крепостной стене, знаменитой своими башнями и часами, отбивающими время раньше всех остальных в городе. За экскурсионный день ребята изрядно устали, ноги гудели.

Перед тем как вернуться домой, они заскочили в ресторанчик в центре города. Пицца и салат с пармезаном стали лучшим завершением экскурсии. Они наелись и заказали по чашечке кофе. Атмосфера в кафе была праздничной и ненавязчивой, ощущался дух предстоящего рождества. Катарина смотрела на брата – юного, доброго и отзывчивого, размышляя о том, каким он станет через несколько лет.

– Спасибо за экскурсию.

– Мы не все посмотрели. Но на сегодня, думаю, достаточно, – хохотнул парень.

– Ники. Какой она была? – неожиданно спросила Катарина, он опечалился, и она пожалела об этом.

– Она была строгой, справедливой, умной. Отец вечно ныл, что она о нем не заботится. Как по мне, так она наоборот ограждала его от себя самого. После ее смерти он совсем слетел с катушек. Я единственный, с кем она иногда говорила, не считая себя самой. В последний год бабуля была совсем плохая, несла какую-то чушь про волшебство и злого мага, который охотился за кем-то, кого она спасала, – задумчиво уставился он в стену. – Я хотел, чтобы это оказалось правдой. Тогда я смог бы уйти в эту волшебную страну. Она назвала ее «параллельная». – Катарина вздохнула.

– Тебе повезло. Ты знал ее при жизни и был к ней добр. А вот я не пойму, за что мне досталось наследство.

– Как знать, – подмигнул он ей и рассмеялся, разряжая обстановку.

Колокольчик на двери зазвенел, и в помещение вошел мужчина. Его костюм был идеально отглажен и имел глубокий синий оттенок. Он снял пальто и пристроил его на вешалке. Сегодня Габриэль Балмер выглядел еще притягательнее: взъерошенные ветром волосы, пиджак зауженного кроя. Он оглядывал кафе в поисках свободного столика и остановил свой взгляд на ней, – уголки его губ приподнялись, и размашистым шагом он направился к ним.

– Добрый день, Николас, – подал он руку брату. – Катарина, – кивнул, – выглядите очаровательно.

– Благодарю, мистер Балмер, – смущенно ответила девушка, презирая себя за чувствительные щеки, выдававшие ее эмоции.

– Ну, что вы. Мы же практически одного возраста. Можете звать меня – Габриэль. Могу ли я присоединиться?

– Конечно. Правда, я немного тороплюсь. Доберешься сама? – прерывисто лопотал брат.

– Хорошо. Еще раз спасибо, Ники, – улыбнулась ему Катарина. Вскоре они с нотариусом остались наедине.

– Можем перейти на ты? – спросил он после того, как сделал заказ.

– Думаю, да, – отпила девушка кофе, отметив про себя, что не чувствует рядом с Габриэлем себя зажатой. Он располагали ее к себе каким-то невиданным образом.

– Ты совсем не помнишь меня, Кэти? А я сразу тебя узнал. Ты выросла, но твои волосы, глаза и улыбка: я не забуду их никогда, – девушка поперхнулась.

– О чем ты говоришь?

– Мы были соседями, дружили, ужинали на общей кухне. Мой отец одноклассник твоего. Да и твоего дядю я прекрасно помню. Он иногда бывал у вас в гостях, хоть и редко. А тот злосчастный велосипед, с которого ты упала и заработала шрам во все колено. Готов поспорить, он еще там, – лукаво улыбался мужчина, сильнее вгоняя ее в краску.

Она начала вспоминать: темный, красивый мальчик, с которым она играла, рассказывала ему истории, а он ей страшилки. Как они бегали на озеро и получили потом от отца, и как он заботился о ней, приносил вкусности и учил преферансу. Ее осенило: «Глаза! Как я могла их забыть?»

Память часто подводит людей, остаются лишь яркие вспышки, но мы помним ощущения, и тело тоже их помнит, заставляя испытывать непонятную тревогу, печаль, радость, смущение. Чувства сильнее разума.

– Габи! Прости! Столько времени прошло… – девушка надеялась, что он не обижается. Габриэль наклонился и обнял ее. Объятия были теплыми, и она почувствовала себя защищенной. Он нежно провел пальцами по ее лицу.

– Я всегда знал, что ты станешь красавицей, когда вырастешь. Помнишь? Я говорил, что женюсь на тебе, – весело рассмеялся. – А ведь я так и не был женат. У тебя есть кто-нибудь близкий? Парень? – он пожирал ее взглядом, глаза потемнели, принимая обычный голубоватый оттенок.

– Он умер год назад.

– Соболезную, – Габриэль не изменился в лице. – Если честно, я знал об этом. Чера следила за тобой и твоей жизнью. Семейная драма разрывала ей сердце, – вздохнул мужчина, Катарина насторожилась.

Во время оглашения завещания она догадалась, что за ней наблюдали, но почему-то упустила тот факт, что и о трагедии бабушке было известно.