Читать книгу: «Искусство падения», страница 3

Мы вывернули на Московскую и поехали на север к бизнес-центру «Аврора», где должны были разгрузиться к полудню. Широкая дорога без пешеходных переходов позволяла разгоняться, взвывая двигателем; зимняя резина шоркала по реагенту, стуча его ошметками по кузову автомобиля. Звуковое представление длилось десяток секунд, затем приходилось тормозить перед каждым светофором, вставая в короткую пробку желающих побыстрее разобраться со своими будничными делами. Мы ехали наскоками, как кавалеристы, от одной точки к другой. Ирина оставалась неразговорчивой и, чтобы разбавить тяжесть молчания, мне приходилось переключаться между радиостанциями, лавируя между рекламой и болтовней ведущих. Под музыку сидеть с незнакомым человеком в машине было легче, и мы могли оставаться погруженными каждый в свои мысли.

Солнце окончательно поднялось над домами, достигнув такого уровня своего слепящего могущества, что решило показать его всем людям, не желая более прятаться за городскими постройками. Задремав утром в ожидании Ирины возле ее работы, а затем резко проснувшись, я мигом переместился из тягостной мрачной ночи в яркий ослепительный день. Ленная слабость сразу сменились энергией бодрости, заряжая электричеством солнечной батарейки. Душевная хворь отступила под натиском дел, навалившихся на меня вместе с новой знакомой, и появилась надежда избавиться от внутренних демонов страха, выпущенных на свободу пропажей лучшего друга, и нарушившей такой хрупкий баланс чувств и эмоций. Тогда я еще не догадывался, что на несколько месяцев оказался выбитым из колеи и возвратиться обратно поможет страх гораздо больший, чем в тот момент, а помощь незнакомой девушке окажется самым невинным поступком в поджидавшей меня впереди череде безумных событий, какие годами копятся на верхушке гор наших противоречий и, если их вовремя не преодолеть, набравшись веса, снежным комом летят вниз. А мы с Матвеем только и занимались оттягиванием решительных поступков, плыли по течению жизни, не замечая, как тяжелеем под грузом ошибок. И когда течение перестает нас держать, остается лишь нервно барахтаться в надежде поймать новый баланс.

Молчание погружало в мысли, опасно поселившиеся в голове и быстро размножающиеся в тепле человеческого мозга. Поняв, что слишком накручиваю себя, я сделал несколько медленных вдохов и постарался расслабиться. По радио играла хорошая музыка, за окном светило солнце, и город даже окрасился несколькими цветами, развеяв душевный нуар на несколько теплых дневных часов.

– Вот «Аврора», – сказала Ирина, указав на круглое синее здание из стекла с примесью разноцветной мозаики, как на картинах Герхарда Рихарда, – объедь вокруг и стань в переулке.

Синий цвет бизнес-центра символизировал небо, а прямоугольные вкрапления разных цветов походили на радугу в стиле конструктивизма. Понимая, что занимаюсь самообманом, я все-таки принял скромный знак судьбы и почувствовал, как на лице появляется теплая улыбка, беззаботно прожившая там несколько счастливых секунд, пока вечно бдящее подсознание не прогнало ее восвояси.

Весь центр города, в том числе переулки, был платным для долгой парковки, но двадцати минут, предоставляемых на оплату, нам должно было хватить для доставки еды. На улице оказалось намного прохладнее, чем в теплом уюте, созданном печкой внутри машины, и мы энергично, чтобы не замерзнуть, занялись работой. Я выгрузил нужное количество еще теплых коробок, а Ирина подготовила документы. Вокруг сновали увлеченные делами люди, не обращая на нас никакого внимания. Не зная, как надо себя вести, я остерегался придирчивых взглядов, будто какой-то преступник, боящийся сделать что-то не так. Впрочем, ситуация оставалась неловкой лишь для меня, а сестра Матвея, подобно всем окружающим, делала все привычно, гордясь своим местом и пользой для общества. В конечном счете через несколько минут я тоже смог стать шестеренкой огромного механизма города, работающего как часы.

По переулку, ведущему от парковки ко второму входу в «Аврору», я шел с коробкой позади Ирины, несущей нужные документы. Внутри здания я оставил ее возле поста охраны и вернулся к машине за второй упаковкой еды, весившей около десяти килограмм, но сложенной в такой большой неудобный прямоугольник, что принести за раз я мог только одну утепленную изнутри коробку. Пешеходы почтительно расступались, позволяя мне почувствовать часть беспредельной гордости, которую испытывала Ирина на протяжении нашего короткого знакомства. Оформив временный пропуск, мы погрузились в лифт и поднялись на нужный этаж, где кипела работа крупной консалтинговой компании, состоящей из десятков работников, желудки которых, какими бы профессионалами их владельцы ни являлись, уже требовали подпитки. Мы поставили коробки у входа в офисы, раскрыли и вынули из них парящие теплыми запахами обеденные наборы, плотно запечатанные в фольгу. Я помог девушке пересчитать каждую порцию и повторно свериться с необходимым заказом, но почти все делала она сама. Мое присутствие выиграло ей минут пять от силы, которые я потратил на возврат за второй упаковкой в машину. Хотя, будь Ирина одна, ей в любом случае пришлось бы проделать такой двойной путь. И точно так же подписать документы на посту охраны и в офисе на пятнадцатом этаже, а затем разложить и пересчитать порции бизнес-ланча. Я просто оказался путающимся под ногами помощником, который в лучшем случае лишь компенсировал потраченное на меня время. Стало понятно, что девушка просто переложила на меня физическую нагрузку и затраты на бензин. Если учесть, как внезапно я ворвался в ее жизнь и начал просить об услуге проверить квартиру брата, оказавшегося ей глубоко безразличным, такой обмен услугами был более чем равноценным. С этими мыслями я стал таскать коробки с гордостью и самоуважением за ответную помощь, которую получу не просто так, а в оплату за честно проделанную работу. Мы вернулись в машину с двумя одинаково сияющими самодовольными лицами.

В некоторых частях города обед уже начинался, поэтому мы торопились успеть в два оставшихся места, благо они были рядом друг с другом, поэтому было достаточно оставить машину где-то посередине и не искать лишний раз свободное парковочное место. В обед город кишел транспортом и толпами спешащего куда-то народа, становилось тесно, критически не хватало пространства и кислорода, то был ад мизантропа. Мы долго пытались повернуть возле дендропарка на Куйбышева. Пока наша длинная полоса желающих совершить неудобный всем другим участникам движения маневр простаивала в ожидании нужного сигнала светофора, слева от нас колыхались зеленые ели, сохранившие цвет в течение долгой, высасывающей краски зимы, которая, если ее вовремя не закончить, оставляет после себя серое ледяное безмолвие. Но, слава богу, деревья с иголками в очередной раз выдержали испытания и пережили белый плен. Не зря древние люди праздновали новый год в начале весны. Для них весна была освобождением из сжимающихся лап голодной смерти, а для нас освобождением из пробки стал зеленый сигнал светофора. Чтобы не заниматься дальше сравнением разных эпох, я решил развеять гнетущую тишину.

– Не знал, что вы почти не общаетесь с Матвеем. Иначе не стал бы тебя беспокоить и отрывать от дел.

– Без почти, – ответила Ирина, скромно держа руки на коленях. – Мы совсем не общаемся. Мы с ним разные.

– Конечно, не хочу лезть не в свое дело… – намекнул я, ведя машину по Куйбышевскому мосту через Исеть.

Но вместо ответа девушка лишь вздохнула.

– Поверни направо и ищи место для парковки, – сменила она тему.

Пока я следовал ее указаниям, в мысли стало закрадываться подозрение о неправильности происходящего, будто я пошел по ложному пути, выбрал какую-то глупость в попытке узнать о пропавшем друге. Все было лучше тупого бездействия, но был ли это самый подходящий способ поисков? И вообще, кого я больше ищу? Матвея или потерявшегося себя? Как и следовало ожидать, на мои вопросы не существовало ответа. Многие бегут от себя к чему-то более вдохновляющему, чтобы выбраться из рутины, если воображение, конечно, им позволяет. Иные же, вроде меня, не могут выбрать, куда бежать, поэтому бегут за кем-то, кто точно знает свою цель. Лишившись Матвея, я потерял и его цель, за которой вместе с ним следовал, словно тень. Теперь он пропал, и я бегаю на месте, как хомяк в колесе, занимаясь развозом пищи с молчаливой незнакомкой. По крайней мере, могло быть и хуже.

Как только заняли единственное пустое место на уличной парковке, Ирина сразу всучила мне документы.

– Без десяти час, – сказала она, выпрямляя потрепанные бумаги. – Если пойдем вместе, то не успеем, поэтому надо разделиться. Я понесу коробку в торговый центр, а ты иди в «Небо», тут за углом.

Удостоверившись, что я понял, где находится моя цель, она схватила свою часть груза и быстрым шагом последовала вверх по улице, ища удобную возможность ее перейти. Простояв минуту без дела, я пытался вспомнить, было ли на ней обручальное кольцо, когда она снимала перчатки в машине. Вроде бы нет. Идущая ко мне спиной, виляющая обтянутыми джинсой бедрами, девушка казалась мне помешанной на работе трудоголичкой, требующей в отношениях с парнем такой же беспрекословной ответственности и дисциплины, что никакой кандидат не мог под это подстроиться. Тогда я еще не понимал, по каким именно признакам вычислял одиночек, но они очень сильно бросались в глаза. Не успев подумать, могло ли у нас с Ириной что-нибудь получиться, я услышал гневный крик от обернувшейся на другом конце квартала девушки и быстро принялся за дела.

Бизнес-центр «Небо», куда скромнее предыдущего, находился перед большой парковкой, за которой текла речка со старой набережной. Грязных, с налипшим снегом машин стояло так много, что вид портился целиком и полностью, но я помнил, как красиво гулялось здесь в теплый летний выходной день, когда вся парковка и дорожка над водой были заняты лишь мягкими заботливыми лучами яркого солнца. Я понял, что зимой – а март здесь определенно зимний месяц – работать доставщиком ланчей мне не нравится, и сделал усилие над собой, чтобы осуществить свой первый и последний заказ. Выходящий из офисного здания человек придержал дверь и помог мне протиснуться с уже не обжигающей руки коробкой. Еще кто-то придержал лифт, и я вовремя добрался до нужного этажа, получив подпись заказчика за минуту до крайнего срока. Уже опытными движениями разделил слипшиеся от жара свертки фольги, сверил названия. Два куриных бульона, котлеты с пюре, пять мисо-супов, гарниры из печеных овощей, шесть порций грибного крем-супа с сыром и два вида свеженарезанных салатов к каждой порции, лежащих отдельно от горячего. Принимавший заказ удивленный клерк среднего возраста с сединой на висках ожидал увидеть Ирину, но я выдумал объяснение, что сегодня мы подменяем друг друга на соседних точках, после чего мужчина передал мне заготовленную заранее шоколадку и я ревниво, сквозь зубы, пообещал, что передам презент адресату. Не имея конкретных романтических целей, я злобно отнесся к попыткам другого человека сблизиться с девушкой, которая сегодня со мной. Пусть даже мы с ней незнакомы и почти не общаемся, но это наш день. Пусть клерк ждет своего. С этими мыслями я покинул здание бизнес-центра.

Вечно голодные черные птицы перелетали над людьми, садясь на обрубленные конечности изуродованных бензопилами тополей. Несчастные покалеченные деревья оставляли соответствующий отпечаток в душах угрюмых, неулыбчивых пешеходов, встречавших меня тяжелыми пустыми взглядами. Как осторожные звери, не доверяющие ничему, кроме своих зубов, они существовали в одном на всех городе, но делали вид, что никого рядом нет, живя каждый в невидимом пузыре своей собственной реальности. Я шел к машине между чужими людьми и оставался чуждым для них. Даже Ирина, с которой мы уже познакомились, не впускала меня в собственную версию окружающей нас жизни. И самое обидное крылось в том, что я был точно таким же замкнутым на себе, отрешенным, как и все, мизантропом. Лавируя в море людей, я оставался в пустыне эмоций. Будто кто-то в масштабах целого города открыл клуб глухонемых эгоистов с примесью садизма и мазохизма по отношению к ближнему своему, если тот вдруг ослаб. В таком обществе, если кто-то пытается залезть на следующую ступень пирамиды Маслоу, все общество хватает его за ногу и тянет назад. Вместе с недостатком света после долгой зимы я испытывал и недостаток общения.

– Успели? – спросил я у Ирины, в очередной раз пытаясь разбить стеклянную стену между нами.

– Да, спасибо. Теперь у меня всего час на обеденный перерыв и снова надо работать.

– У меня с собой сэндвичи, а чай или кофе можем прикупить по дороге к Матвею, – прямо напомнил я об утренней просьбе. – Кстати, вот еще шоколадка от какого-то седеющего клерка из офиса.

– А, спасибо, – даже не засмущалась Ирина.

Девушке некуда было деваться, и целый час своей жизни она теперь была вынуждена посвятить мне. Безликое в утренней темноте лицо теперь окрасилось рабочим румянцем и налилось солнечным светом. Линии носа, рта и бровей наконец позволили мне запомнить этот женский образ. Ранние морщины вокруг рта и на лбу, гусиные лапки у накрашенных век не вызывали дикого желания покорить девушку своим жарким мужским началом, но и не отталкивали от себя так сильно, чтобы не захотеть познакомиться с ней. Идеальный маленький подбородок под тонкими линиями губ был самой красивой частью ее лица, аккуратная шея пряталась в воротник плотной куртки, на время закрывающей от обзора тело Ирины, лишь с бедер снова показывая ее достоинства во всей репродуктивной красе. Для меня стакан был наполовину…

– Может, поедем уже? – спросила она с пассажирского сидения, отогревая дыханием замерзшие без перчаток тонкие пальцы со свежим красным маникюром.

Я завел двигатель и, как любой мужчина в самом начале знакомства с женщиной, мысленно решил, буду ли я клеить Ирину, если она не станет подавать откровенно негативных сигналов. Кто-то может отшучиваться, кто-то нагло врать, но, между нами говоря, все мужчины делают это. И не реже раза в месяц пересматривают свое мнение относительно уже знакомых девушек, мысленно переписывая свой тайный список.

Началась непринужденная беседа, прожившая дольше пяти секунд благодаря расслабившему Ирину вкусному сэндвичу, после которого она стала ко мне чуть добрее, словно прикормленный с руки одичалый зверек, пойманный в этом мире двуногих злобных животных. Мы рассекали бетонные джунгли, проскальзывая по ним машиной как древние путешественники своими мачете. Как незнакомые прежде конкистадор и амазонка, мы постепенно сокращали недоверие между собой, обменивались первыми неравнодушными взглядами, делились любимыми увлечениями, познавали повадки и привычки друг друга. За пятнадцать минут поездки я узнал любимое блюдо Ирины – блинчики с курицей и икрой, ее любимую страну – Турцию (потому что она больше нигде не была) и любимое животное – кошку (потому что других питомцев она никогда не держала). Отвлекшись на разговор, я не заметил, как приехал по нужному адресу.

Старое жилье не вернувшегося из кругосветки Матвея все так же располагалось возле УрФУ, на улице Мира. За несколько лет общения с ним мне ни разу не выпало возможности побывать в бывшем гнездышке друга. Наверняка это место наполняло его личными воспоминаниями об ушедшей матери, поэтому парень запирался здесь в одиночку и, проваливаясь во времени и пространстве воспоминаний и чувств, просто творил, никого не пуская в свой мир. Хоть он и оставил мне на всякий случай запасные ключи, мы оба прекрасно понимали, куда не стоит лишний раз наведываться, ограничиваясь лишь его новым домом, в котором на время кругосветки жили Антон со Сливой. Поэтому даже в таком форс-мажоре, как исчезновение друга, я боялся нарушить границы его публичной и частной жизни. Мы так и сидели в машине, я – в нерешительности, Ирина – в непонимании.

– Может быть, он просто высыпается с дороги? – Моя пассажирка развеяла тишину.

– Нет, это на него не похоже. Тем более он удалился из соцсетей, это явно какая-то спланированная акция, – сказал я, смотря в ее лицо обычной с вида соседской девчонки, которую сразу не обольщаешь, оставляя вариантом на черный день.

– Ну ключи-то у тебя есть, мог бы сходить без меня, – ответила она, разглядывая мое щетинистое, с широкими скулами, невыспавшееся лицо, уже придумывая в голове, как игриво отбреет меня, если начну приставать.

– А вдруг с Матвеем что-то случилось? Мы с друзьями работаем с ним в журнале и не хотим посещать его квартиру в такой ситуации без свидетелей, – ответил я, раздумывая, хочу ли начать действовать – совершить первый шаг, положив руку на подголовник за ее пышными черными волосами, освободившимися из-под шапки.

– Ну а родители? У него же есть отец – мой дядя… Хотя он живет далеко отсюда совсем другой жизнью. Но, может быть, все-таки общается с ним больше, чем я? Да кто угодно, увидевший его случайно на улице, уже общается с братом больше меня, – сказала она, встревожась, что я не начну приставать.

В чем дело? Может, девушка не накрасилась?

– У отца мы сразу спросили, но тот остался равнодушен, будто ничего его не колышет. Я, конечно, не осуждаю, к старости жизнь может наложить какой угодно чудовищный отпечаток… – проговорил я, кладя руку на подлокотник между нами, ладонью вверх.

Девушка из моих грез обязательно бы вложила в нее свою.

– Ну ладно, давай покончим с этим скорее. Только иди со мной. Не хочу иметь с ним лично никаких отношений, даже на расстоянии.

Мы вышли из машины, а я так и не узнал, что за черная кошка пробежала между братом и сестрой. Душу заполнила свербящая любознательность, а в глазах появилась зудящая белая рябь. Спустя пару мгновений я понял, что это пошел снег, кружась невесомыми пушинками вокруг нас. Очень мелкий, почти незаметный, но создающий наполненное невесомостью пространство. Казалось, что не он падает, а мы медленно летим вверх, становясь лишь фигурками, сотканными из миллионов снежинок. Хотелось отбросить земные тяготы и пребывать в этом парящем состоянии всю оставшуюся жизнь, пока не расшибешься в падении или не выйдешь за край мира в полете. Синхронная пляска снега походила на расслабляющую медитацию, которой мне так не хватало. Еще минуту назад я смотрел на Ирину, полный решимости влезть в их семейную жизнь своими любознательными вопросами, чтобы расставить все точки над i, а теперь потерял всяческий смысл в такой лишней, ненужной, а может быть, и вредной для меня информации. Остатки желания как можно больше узнать трансформировались в улыбку. Ирина улыбнулась в ответ. Глядя на девушку, я обычно знал, что хотел, – но внезапно щелкнувшая меня по носу вселенная наполнила все пространство вокруг и тело внутри меня такой самодостаточной свободой и пустотой, лишенной тяготящих сердце желаний, что я просто расслабился и поплыл по течению вслед за беззаботными, но от того гораздо более мудрыми, чем я, снежинками.

Вот примеры того, что дальше не произошло:

– А знаешь, я не похож на твоего брата, мы очень разные. Я бы точно ценил такую интересную и независимую сестру, – не сказал я.

– Аха, да ладно тебе, не смущай, – не ответила она, не шлепнув меня по плечу.

– Мне кажется, тебя невозможно смутить, ты же не какая-то там неразборчивая и неопытная девочка, – не засмеялся я.

– А ты умеешь пошутить, – не ответила она с улыбкой, не прильнув к моему телу.

– Знаешь, это ведь длинная история – рассказать обо всем, что меня к тебе привело. Прямо какой-то невероятный знак свыше, цепь далеко не случайных событий. Можем пообщаться об этом вечером после работы, – не сделал я резкий галантный выпад.

– До семи часов вечера я, пожалуй, смогу потерпеть без этой истории, – не согласилась она в ответ на все, до тех пор, пока я ловлю волну.

Так далее и тому подобное. И да, у нас не родились дети. Зато в молчаливой гармонии со мной город наполнился всевозможными красками, отражавшимися в дисперсии каждого клочка летящего снега. Непонятно откуда взявшиеся радость полета и счастье от нежелания. Все было похоже на демоверсию какого-то дорогого и редкого товара, за который в будущем придется дорого заплатить. Очень дорого. В молчании мы подошли к дому Матвея. Странная безликая нить отношений натянулась между мной и Ириной. Они одновременно и существовали, и нет, как в двух параллельных вселенных, сблизившихся настолько, что из одной было видно другую. Мы пребывали в суперпозиции. Мы были всесильны что угодно вокруг себя возвести, но выбрали свободу без рамок и ограничений. Я выбрал за нас двоих. Иногда самые лучшие отношения в жизни те, которые решаешь не начинать.

Мы обошли ресторан «Мама Азия» и оказались в старых дворах, ютившихся за современной вывеской красивых фасадов зданий внутри каждого уважающего свою историю квартала. Узкие, заставленные машинами серые проходы тонули в забвении между домами, скрывавшими от них солнечный свет. Они вернули меня с небес на землю, с планеты вечного счастья Голока на нашу бессмысленную Землю. Красоты во дворах стало намного меньше, развеялась минутная эйфория от радости, застлавшей пеленою глаза. Демоверсия счастья закончилась так же внезапно, как началась, оставив после себя только веру, что благоденствие и гармония достижимы. Жизнь вернулась в серые подворотни, в которых когда-то, четыре миллиарда лет назад начиналась. Я хотел во что бы ни стало снова достичь такой неописуемой благодати, но сначала требовалось, как Улиссу, завершить свою одиссею, так внезапно начавшуюся с утра и весь день дробящуюся на более мелкие события. С этим надо было кончать, я хотел перевернуть страницу своей временно взятой из библиотеки книги жизни. Мы как раз подошли к дому Матвея.

Нас приветствовали серый обвалившийся козырек над коричневой железной дверью подъезда с налипшими обрывками объявлений и черные кучи снега, подтаявшие вблизи подвальных проемов, в каждом из которых грелось по несколько кошек.

– Ты представляешь, – сказала Ирина, – я ведь здесь еще не была.

– Я думал, Матвей живет здесь всю свою жизнь.

– Вот и я о том же.

Мы вошли внутрь и поднялись на нужный этаж, попутно облаянные маленькой злобной собакой и осужденные взглядом ее крупной толстой хозяйки. Из открытого на одном этаже лестничного окна дул свежий морозный воздух, заглушая привычную жаркую духоту зимнего отопления. Горящая днем лампочка пятого этажа освещала дверь Матвея со всеми вставленными в нее и повешенными на ручку рекламными проспектами. Судя по всему, хозяин действительно не появлялся. Если висящие объявления можно было не трогать, то агрессивно торчащие из дверной щели бумажки с рекламой обязательно выпали бы при открытии. Чтобы не привлекать лишнее внимание соседей, я взглядом показал Ирине, мол, видишь, о чем я тебе говорил. Неподвижностью и молчанием она ответила: «Это ничего не меняет, мне все равно неприятно здесь находиться, хоть я и понимаю свой социальный долг помочь в сложившейся ситуации». А возможно, она ничего и не отвечала.

Ключ в двери повернулся, она немного скрипнула и открылась, попутно усеяв этаж приветственным конфетти из разлетевшихся разноцветных флаеров, выпавших из щелей. Пока девушка нерешительно всматривалась в темноту квартиры, я собрал весь бумажный мусор и подтолкнул ее ближе к порогу.

– Ау, есть кто дома? – спросил я, стараясь направить весь звук только вперед, но он предательски разнесся эхом в подъезде.

Ответа не последовало, и я спешно вошел внутрь, галантно придерживая Ирину то ли из страха войти первым, то ли не давая ей убежать. Нащупав входной выключатель света, я зажег все лампочки и закрыл дверь, для надежности повернув запор внутреннего замка. Коридор встречал меня в том же оставленном три месяца назад виде, вся мебельная стенка прихожей покрылась пылью, из открытых комнатных дверей на нас мрачно смотрели неподвижные задернутые шторы. Я посадил Ирину на тумбу у самого входа, чтобы сняла грязную обувь, сам поступил так же, и мы пошли разведывать кухню и комнаты. Самое страшное в жизни – это чувство ожидания чего-то плохого, пугающее нас в разыгравшемся воображении самыми жуткими образами, хотя, если даже они сбудутся, мы отреагируем не так судорожно, как в предвкушающих их мыслях. Я боялся увидеть все, что только возможно, что за сотни лет эволюции нарисовала нам поэзия, музыка и кино, но увидел просто пустую квартиру со спертым воздухом, потому что открывать на несколько месяцев окно, да еще и зимой – плохая идея. Давящий полумрак и неловкая тишина развеялись со звуком распахнувшихся штор, когда Ирина аккуратно развела их в стороны. Вместе с их шуршанием комната налилась светом и разогнала страх. Я медленно подошел к девушке, чтобы не испугать, и предложил в будущем включать только свет вместо такого резкого изменения экспозиции в квартире, в которой до выяснения обстоятельств лучше ничего не менять.

– Вот блин, – заговорщицки прошептала она. – Я как-то не подумала.

– Ничего страшного… Ну вот, смотри, как живет твой двоюродный брат.

Не считая толстого слоя пыли, с которой уехавший человек ничего не может поделать, в квартире царили идеальный порядок и чистота, позволяющие сложить хорошее впечатление о хозяине таким внезапным гостям, как мы. И вот Ирина стояла посреди квартиры и не могла ни к чему придраться. В этом была и моя заслуга – так редко получается ничего не испортить.

– Конечно, побольше моей, – протянула она. – И район неплохой. Когда-нибудь я тоже заработаю на такую квартиру.

По моим ощущениям, девушка была ровесницей тридцатилетнего Матвея или на несколько лет младше. Я слушал, что она говорит, позволяя молчаливой сестре друга выплеснуть накопившиеся с утра эмоции.

– А это фотография из Африки? – указала она на изображение папуасов в рамке, стоящее на коридорном трюмо. – Не знала, что он даже там побывал.

Она увлеченно ходила по комнатам, словно открывая для себя мир родного человека, пока имелась возможность. Учитывая полное отсутствие общения между ними, второго шанса могло и не быть. Я тоже растерянно озирался в надежде увидеть записку или лежащую не на своем месте вещь.

– Надо же, весь холодильник в магнитах, буквально весь, – сказала Ирина и принялась внимательнее разглядывать изображения и надписи на них.

В этот момент я понял, что мог бы чаще проведывать квартиру Матвея, чтобы позаботиться о некоторых вещах во время его кругосветки. Внутри холодильника, наверное, все поросло снегом и льдом – морозным отблеском долгой, надоевшей зимы. Впрочем, проверять это уже не хотелось, появились проблемы и поважнее. В пустой убранной квартире с разложенными по местам вещами легко было заметить полное отсутствие записок или тайных знаков. Втянув руку в рукав куртки, я принялся открывать ящики тумбочек и шкафов через ткань, чтобы не оставлять свои отпечатки. Не до конца осознавая смысл подпольной скрытности, я не мог поступать иначе, войдя в раж детективного поведения и практически стал копаться в грязном белье, с той лишь разницей, что все белье в квартире Матвея было кристально чистым. Ящики с одеждой особого интереса не вызывали, а вот у письменного стола пришлось повозиться – внутри оказалось много бумаг. Я подвинул поближе стул, касаясь его руками через рукав, и присел, сразу почувствовав жар в теле под толстым слоем зимней одежды. Хотелось раздеться и спать, но, естественно, не в этом месте. Над письменным столом висел постер группы The Doors с обнаженным до пояса Джимом Моррисоном. То была любимая группа Матвея, а погибший в двадцать семь лет ее вокалист был идолом целого поколения и символом девиза: «Живи быстро, умри молодым». Я еще сильнее испугался за друга, стараясь удерживать страх где-то внутри желудка, не выпуская его на свободу, затем встряхнул головой и отвлекся от постера на стене. Было слышно, как Ирина с энтузиазмом шуршала на кухне, делясь вслух эмоциями, обрывки которых долетали до комнаты.

– В квартире, которую я снимаю, такие же шторы, – говорила она.

– Так сколько, говоришь, вы знакомы? – спрашивала она.

– Ха-ха, Матвей коллекционирует спичечные коробки со всего света! – восклицала она.

Пытаясь унять нервную дрожь в кончиках пальцев и расслабиться, чтобы меньше потеть в теплой куртке, я перебирал бумаги из ящика его письменного стола. Большинство из них были оттисками статей, которые я уже видел, но с карандашными исправлениями и комментариями Матвея, совершенно незнакомыми для меня. То были его сокровенные чувства и размышления, не годящиеся для массовых публикаций. Я водил глазами по строкам и будто погружался во внутренний мир друга. Многое из наших статей его отвращало, но собственное мнение по этому поводу казалось парню настолько диким, что он не решался делиться с кем-либо сокровенными чаяниями и просто писал это, как говорится, в ящик, освобождался от засевших в душе эмоций, выплескивал энергию в пустоту. Я перебирал одну бумагу за другой, погруженный в живое сознание друга, явственно представшее передо мной, но не находил главного – ключа или скрытого сообщения. Я так и не узнал, куда подевался Матвей. С кончиков моих волос на затылке медленно капал за шиворот пот, но раздеваться, оставляя тем самым еще больше следов, не хотелось. Медленно поднявшись из-за стола и поставив стул на прежнее место, я принялся бесшумно бродить по квартире, как призрак потерянного прошлого и неизвестного будущего. Апатия и родившийся из нее страх стремительно сводили с ума. Казалось, что сейчас в закрытую дверь ворвется полиция и арестует нас с Ириной за похищение или убийство. За девушку я особенно не волновался, но вот собственное сердце колотилось все чаще. Захотелось вдохнуть свежий воздух, но открывать окна было опасно. Захотелось побежать, но скрипеть старым полом было страшно. Я взял себя в руки и решил поскорее избавиться от этого захватившего меня в заложники бесконечного дня, с каждой минутой замедляющего свой ход, чтобы не закончиться никогда. Словно узник в его непробиваемых стенах я ощущал подлинное бессилие, не в силах вырваться за пределы пространства-времени, закапывающих меня в одном маленьком дне. Я страшился повторить судьбу бедолаги Джойса и застрять в этих сутках на целое десятилетие, судьбу, высасывающую лучшие годы и убивающую все живое внутри человека.

– Никаких следов, – сказал я, стараясь держать ровный тон. – Пошли отсюда.

– Ты чего, тут столько всего интересного! – возмутилась Ирина, затем замолчала и свела брови, осматриваясь по сторонам, словно вернулась с небес на землю, смахнула пелену с глаз. – Ну да, ты, наверное, прав.