Москва Икс

Глава 3

Место, где будет работать майор Павел Черных, оперативники и три технических сотрудницы, – это подставная, существовавшая только на бумаге, фирма «Агрегатэкспорт», всего в нескольких кварталах от главного здания Комитета госбезопасности на площади Дзержинского, занимающая часть первого этажа серого восьмиэтажного здания, постройки начала двадцатого века. С парадной стороны три пыльных витрины: за стеклом высокие щиты из пожелтевшего картона, – наискосок надпись синими буквами «Агрегатэкспорт СССР». На переднем плане, близко к витринному стеклу – макеты трактора «Беларусь», дизельного двигателя в разрезе, прицепной косилки-плющилки и комбайна «Дон».

У парадного подъезда, возле вечно запертой двери – стеклянная доска в раме, золотыми буквами на черном фоне то же название – «Агрегатэкспорт СССР», а внизу, буквами помельче, – «при Министерстве внешней торговли СССР». Любому прохожему ясно, – тут помещается контора по экспорту тракторов, комбайнов и запасных частей, – родное государство гонит продукцию в развивающиеся страны, поскольку странам развитым этот хлам, включая косилки, плющилки и знаменитые комбайны «Дон», – без надобности. Странам развивающимся, – нашим добрым друзьям, – за трактора и комбайны платить нечем, но это уже не экономика, а большая политика, от которой простым людям надо держаться подальше, – во избежание неприятностей.

Оперативники попадали в контору через черный ход, спрятанный во дворе-колодце. В такой двор, в эту вечную темноту или полумрак, если понадобится, удобно будет подогнать машину, чтобы доставить сюда или отвезти нужного человека в Лефортовский следственный изолятор или еще подальше, где и искать не станут.

Майор Павел Черных занял место за письменным столом в большом кабинете, отделанном по моде, – светлыми деревянными панелями, и обставленном с шиком руководителя высокого ранга. Вдоль кабинета – приставной стол для совещаний, рабочий стол с несколькими телефонными аппаратами, в том числе «вертушкой» с золотым гербом СССР в центре диска – каналом связи с важными чиновниками, членами правительства и партийными бонзами, для разговоров с руководителями КГБ. Рядом – телефон внутренней связи с оперативниками, которые занимали комнаты вдоль коридора.

Черных открыл сейф, вынул несколько листков с машинописным текстом и большую клеенчатую тетрадь, упал в кресло, закинул ноги на стол и стал шуршать бумажками. В тетрадь он заносил некоторые мысли, наблюдения, чтобы не держать в голове лишней информации, там же была начерчена таблица с именами морских пехотинцев, как убитых во время операции «Гарпун», так и тех, кому повезло, кто выжил. Отдельно – кое-какие адреса и телефоны: жен, детей, матерей, любовниц, – они могут понадобиться в скором времени.

Наверное, герои этой истории, бывшие морпехи Северного флота, стараются забыть прошлое, всю эту чертову операцию, забыть кровь, потерю друзей, предательство. У них давно другая жизнь, но прошлое бежит следом, держит за шкирку и не хочет отпускать. Восемь лет прошло… За эти годы один офицер и два прапорщика скончались. Станислав Ухов, старший лейтенант в отставке, пять лет назад под Новый год пьяным замерз на улице. Прапорщик Иван Ткачук получил увечья во время аварии в котельной, где работал истопником, умер в машине «скорой». Прапорщик Николай Абрамов попал под машину, получил серьезные травмы, умер в крошечной больнице, в Рязанской области.

Чтобы развеять последние сомнения и все проверить, по месту жительства этих граждан побывали оперативники, представились работниками местных военкоматов, поговорили с родственниками, сказали, что хлопочут об увеличении пенсии на умершего кормильца, дело это непростое, потребует времени, и бюрократы не дремлют. Опера забрали кое-какие документы и фотографии, побывали на кладбищах.

А буквально месяц назад умер еще один участник событий восьмилетней давности, некий Иван Губанов. Проживал в Колпино под Питером, был женат, осталась приемная дочь семи лет и годовалый сын. Лейтенант Губанов умер в квартире любовницы, когда они вдвоем принимали душ. Что ж, список стал короче, сама смерть его проредила, значит, – возни меньше, – он вычеркнул четыре имени фломастером.

Перелистал страницы, – вот те счастливчики, кто выжил и до сих пор неплохо себя чувствует. Как пишут в газетах: «их судьбы сложились по-разному». Некий Вадим Матвеев заочно окончил строительный институт, быстро взлетел наверх, получил должность старшего прораба, начальника СМУ. Теперь он заместитель управляющего строительным трестом. Женат, есть ребенок. Водитель грузовика Роман Ищенко живет в Питере, женат, дочери два годика. Николай Петров – старший товаровед в московской комиссионке, где перепродают импортную аудио-технику, женат, двое детей. Артур Зарецкий – холост, живет в Питере, в одной квартире с престарелой матерью и сестрой. Инвалид первой группы, детей нет, получает пенсию, подрабатывает в церкви…

Эти четверо ни от кого не прячутся, живут открыто и пребывают в заблуждении, что большие неприятности всегда, как было и раньше, обойдут их стороной. С Ищенко и Зарецким можно не церемониться, не надо искать трудных решений там, где все просто и ясно.

Немного сложнее с Вадимом Матвеевым из строительного треста, – человек относительно молодой, но заметный, если что-то с ним приключится, например, встреча с вооруженным бандитом, которая кончится плохо, – поднимется шум. Будут строчить в районной газете, а потом и в областной… Некролог с фотокарточкой Матвеева, а рядом целый очерк под заголовком «Знаете, каким он парнем был?». И запретить этого нельзя. В горбачевские времена газеты получили слишком много воли и слишком мало ответственности, молодые журналисты вытирают ноги о заслуженных людей, не смотрят на чины и звания, все ставят под сомнение…

Но главная проблема – трое военнослужащих, пропавших без вести… Раненые во время операции «Гарпун», они вернулись в Северодвинск на десантном корабле, проходили лечение в госпитале. Когда пошли на поправку – избили контрразведчиков, угнали машину и пропали, будто в воду канули. Наверное, сменили имена, живут неизвестно где, непонятно что замышляют, – от них жди беды. Вопрос в одном – когда рванет этот ящик динамита, точнее, целых три ящика.

Мирзаян, Кузнецов и Бондарь.

* * *

Черных налил из термоса стакан чая, бросил пару кусков сахара, размешал карандашом и стал разглядывать два книжных шкафа, забитых материалами партийных съездов, конференций и пленумов ЦК. На почетном месте в средних рядах – полное собрание сочинений Ленина – пятьдесят огромных томов в строгом темно-синем переплете с золотым тиснением.

На стене над письменным столом большой портрет, – бывший Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, облаченный в парадный светло-серый мундир маршала, с золотыми звездами на груди, сидел у окна с видом на Кремль, смотрел строго, густые сросшиеся брови были нахмурены. Это произведение искусства не сняли с гвоздя по какому-то недоразумению, по ошибке или ждали второго пришествия Брежнева. Рядом портрет Горбачева, тоже под стеклом, этот товарищ в цивильном синем костюме и бордовом галстуке, на лице загадочная, словно у Моны Лизы, улыбка, на заднем плане башенки Кремля.

В углу кабинета – кожаный диван, в нем выдвижные ящики, а в них – свежее постельное белье, на тот случай, если захочется заночевать на работе. Время от времени кабинет убирали, смахивали пыль с портретов, натирали воском пол, но почему-то здесь витали странные запахи. Так пахнет в поликлинике или амбулатории: нафталином, валидолом, карболкой и еще какой-то дрянью, не имеющей названия.

На столе и книжных полках в беспорядке расставлены памятные сувениры: макет самолета ИЛ-69, бюстики Ленина и Карла Маркса, ракета, летящая к Луне, Гагарин из фаянса, пара вымпелов из велюра на блестящих латунных подставках: «Победителю социалистического соревнования» и еще разная бесполезная чепуха. Черных с первого взгляда влюбился в большой светлый кабинет, была бы его воля, – сидел бы тут до самой пенсии.

* * *

Когда вошел Вадим Ильин, Черных, задрав ноги на стол, допивал чай. Он поставил стакан, тронул подметкой бюст Гагарина, чуть не свалил его на пол. Ильин поздоровался, сел к приставному столику.

– Как успехи? – спросил Черных.

– Успехи есть, – Ильин улыбнулся и потер ладони. – И очень даже впечатляющие. Будь здоров успехи. Вчера вечером мне Ленка звонила, сама. Ну, та блондинка, кудрявая. Она от тебя млеет. Сказала, что в пятницу можно собраться у нее. Еще подружка придет, потрясающая…

– Господи… Я не об этом, не о Ленке.

– А, тогда замолкаю.

– С сегодняшнего дня надо сосредоточиться на бывшем капитане морпехов Сурене Мирзаяне, прапорщике Юрии Кузнецове. Я просмотрел всю макулатуру, которую дали в конторе, и вот что скажу, – в этой истории Мирзаян и Кузнецов – ключевые фигуры. Они подготовили побег из гарнизонной больницы, они избили офицеров контрразведки, спустили с лестницы начальника секретной части и дознавателя, учинили погром, угнали машину. И пропали без следа. Они самые опасные. Ну, и Бондарь следом увязался. Найдем этих парней – и точка. Бондарь сам найдется, он фигура второстепенная.

– Нет вопросов, из-под земли достанем, – продолжил мысль Ильин. – И получим бесплатные путевки, ну, в дом отдыха, в Сочи. Там расслабимся. Итак… Наше меню: вино и биллиард – целый день, до вечера. На десерт – женщины. Строгий отбор, от семнадцати до двадцати пяти. Правда, есть отягчающее обстоятельство. До лета еще далеко.

– Слушай, Вадим, я не требую невозможного. Но в рабочее время – думай хоть иногда о работе. Так вот, надо проверить Мирзаяна и Кузнецова по всем категориям учета. Начать с профсоюзного, – он самый большой. Далее партийный учет. Вдруг наши герои ненароком в КПСС вступили, за такое время все могло случиться. И теперь они борются за дело мира и строят коммунизм. А мы их еще не поздравили.

– Далее Загсы?

– Точно. За прошедшие восемь лет не одна сотня мужчин с такими именами и фамилиями сочеталась законным браком. Наверняка отдельные граждане брали фамилии жен. Надо проверить. Или другой вариант. Может быть, Мирзаян или Кузнецов благополучно скончались. Ну, преждевременно. Если так, то где похоронены? Затем милицейский учет, потом прописка, жилищно-эксплуатационные конторы, ЖЭКи. Дай паспортным столам столько работы, чтобы они неделю потели, но Мирзаянов и Кузнецовых принесли на тарелочке. Всех, ну, кроме древних стариков и новорожденных. Плюс – база данных ГАИ. Возможно, кто-то получал водительские права. Наконец, учет министерства здравоохранения.

– Поликлиники, больницы?

– К каким поликлиникам прикреплены все Мирзаяны и Кузнецовы, подходящие нам по возрасту и описанию. Знаю, ты скажешь, что наши герои давно обзавелись липовыми паспортами, живут под чужими именами и так далее. Скорее всего, так оно и есть. Но мы обязаны отработать все версии. А вдруг?

– Я скажу другое. Если мы пойдем этой дорожкой, то утонем в макулатуре, которую сюда будут присылать со всего Союза. Грузовиками. Справки, ведомости, протоколы…

– Позвоню в контору, попрошу, чтобы нам дали в помощь трех-четырех женщин из информационного центра. В конце коридора свободная комната, пусть там работают. Когда разберемся с этими категориями учета, копнем глубже. Пока распредели работу между всеми сотрудниками, так мы быстрее продвинемся. Чего думаешь?

– Хм… Кадры из информационного центра не нужны. Там красивых и молодых девушек – ноль целых и две десятых. А если по делу… Надо задействовать золотой фонд – лучших осведомителей. Ведь кто-то что-то видел, слышал… Люди, которых мы ищем, наверняка сталкивались с криминальным миром. Кузнецову и Мирзаяну были нужны паспорта, прописка, хотя бы временная. Наконец, водительские права. Тут требуется толковый фармазонщик.

Черных встал, прошелся по кабинету, рассуждая на ходу.

– Кузнецов вырос в детдоме. Можно найти друзей его юности. Он был женат, родился сын. Брак существовал недолго. Надо поговорить с бывшей женой. Возможно, Кузнецов после побега появлялся в Питере, даже жил там, пытался встретиться с ребенком. По Мирзаяну… Дай подробное поручение армянским оперативникам. Составь список вопросов, которые надо прояснить. Отправь в Ереван копии его фотографий. Они старые, но других все равно нет.

– Еще что-нибудь?

– Одна тонкость. Скажем, Мирзаяну очень легко поменять фамилию. Надо дописать в паспорте всего несколько букв. Не Мирзаян, а Мирзаянов. Или Мерзаянин. Кузнецов мог превратиться в Кузнецовского. Фамилии, близкие по написанию, тоже надо бы проверить. Но это дело долгое, пока отложим. А то и вправду – утонем в бумажках. И тогда операцию «Москва Икс», авось, закончат наши потомки.

– Не понял… А что это за операция «Москва Икс»?

– Хороший вопрос. Ты ведь знаешь, что любые наши мероприятия или операции обозначают на бумаге набором цифр и букв. Но у меня в голове не задерживаются вся эта арифметика. Поэтому про себя называю мероприятия человеческими словами. Вот «Москва Икс», например. Вся эта история началась в Москве, на самом верху. МИД СССР направил самым большим людям этой страны, тем, кто принимает решения, секретное письмо. Так и так, наши дипломаты попали в плен, им угрожает смертельная опасность… А сверху дали отмашку Генштабу Военно-морских сил: надо вытащить сотрудников МИДа из той помойки.

– Я не знал этой предыстории, – сказал Ильин.

– Так вот, начальство из Генштаба ВМФ быстро сварганило свой план, простой и верный. На нашей вьетнамской военной базе в Камране находится десантный корабль и куча морских пехотинцев, вооруженных до зубов и готовых к бою. В Москве принимали все главные решения. И закончиться эта музыка должна именно в Москве, в тюрьме КГБ, в Лефортовском следственном изоляторе. Но есть икс, есть некая загадка, тайна… Ведь мы сейчас не знаем, когда наступит конец истории, и сколько человек до него доживет.

– Понял. Это занятно. Да, чертовски забавно…

Черных остановился возле шкафа с собранием сочинений Ленина, открыл стеклянную дверцу, вытащил наугад первый же том, положил на стол, попытался полистать, но страницы слиплись, – уборщица изредка протирала книги влажной тряпкой, другие страницы не были разрезаны. Видимо Черных оказался первым человеком после уборщицы, который прикоснулся к великому ленинскому наследию.

Он включил радио, сделал звук погромче, наклонился к Ильину:

– Владимира Ильича мы любим, но никто не читает. А все печатаем, печатаем… Я где-то слышал, что ленинских работ в мире издано столько, что их количество чуть уступает количеству библий или цитатников Мао Цзэдуна. И еще жалуемся, что в стране бумаги нет. Кстати, вклейки в эти книжки, все эта портреты, карты, графики, – напечатаны за границей. Мы так красиво не можем. Это к вопросу: на что расходуем валюту. Все Ленину…

– Да, не зарастет народная тропа, – придушенным шепотом поддакнул Ильин. – Не зарастет. Хотя давно уж пора…

– Сколько паразитов сделали карьеры на этих книжках. Диссертации защитили, в академики пролезли. Эх, чего говорить…

Ильин вертелся на стуле, как на горячей сковородке, и думал: вот бы письмишке с этой болтовней отправить куда следует, кому следует, и пленку с записью приложить. Черных вытряхнули бы из штанов за пять секунд, из партии, с должности, – отовсюду. Но писать нельзя, сам себя подставишь, себе яму выроешь и окажешься в ней вместе с майором, рядышком, – ты и он.

– Так что Ленке сказать? – уже в дверях спросил Ильин. – Идем или нет?

– Не пойду, – ответил Черных. – Скажи, что я заболел. Ангиной, а не дурной болезнью.

Глава 4

Черных пришел на работу пораньше и снова стал просматривать две тощие папки, которые фельдъегерь принес вчера во второй половине дня. Часть материала хватило времени прочитать вчера, оставшиеся несколько страниц просмотрел по диагонали. В документах речь шла о побеге из северодвинского военного госпиталя трех главных фигурантов дела: Мирзаяна, Кузнецова и Бондаря. Первый вопрос, который сам собой напрашивается: почему бежала именно эта троица? Они были друзьями и могли друг другу довериться. Бежать одному трудно, тут нужна компания. Придумал все Сурен, его выбор пал на Бондаря и Кузнецова – эти не проболтаются.

Черных листал протоколы допросов свидетелей, пострадавших, врачей. Кузнецова и Бондаря держали в отдельных палатах в разных концах коридора на втором этаже, Мирзаяна устроили в палату на третьем этаже, тоже отдельную. Возле каждой двери дежурили два вооруженных матроса. Никакой связи между этими парнями, разумеется, не было. Лечащий врач у всех один – некий Ватутин Иван Ильич, ныне покойный, умер от белой горячки три года назад.

Доступ в палаты имели и другие врачи, медсестры, уборщицы, в общей сложности девятнадцать человек. Когда приходили врачи или сестры, с ними в палате оставался один из дежурных охранников, слушал разговоры и вообще… Да, связи между ранеными быть не могло, но она была. Помогал кто-то из врачей или медсестер. Вечером к Мирзаяну приходили контрразведчики, начинались допросы. Мирзаян симулировал потерю памяти, говорил, что не спит от боли и так далее. Видимо, он уже пришел в себя, оклемался, на нем вообще все заживало быстрей, чем на собаке, – но тянул время, выжидал. «Мне бы еще хоть немного подлечиться, и все вспомню», «Дайте время – и память вернется», – его слова. За две недели контрразведчики прониклись доверием к Мирзаяну, угощали его куревом, отстегивали наручники от кровати.

О чем думал капитан морпехов ночами, когда оставался один? Ему было страшно. Еще неделю больничной жизни, возможно, подарят, – и все. Потом переведут в следственную тюрьму, начнутся настоящие допросы, а не посиделки, потом военный трибунал, длинный срок в крытой тюрьме строгого режима, там, в холодной клетушке, он оставит молодость и здоровье, может быть, сойдет с ума. Когда в следующий раз наручники отстегнули от кровати, он выкурил сигарету, а затем избил контрразведчиков и охрану, связал их бельевой веревкой, переоделся в китель и зимнюю шапку, спустился на второй этаж, где ждали Бондарь с Кузнецовым. Там охранники уже были разоружены и связаны, телефонная связь с больницей нарушена…

* * *

Черных закрыл папки и убрал в сейф, скоро встреча с отставным подполковником второго главного управления КГБ Олегом Ивановичем Глотовым. Лет семь-восемь назад Олег Иванович занимался тем, чем сейчас занят Черных: искал прапорщиков и офицера, бежавших из госпиталя в Североморске. Глотов подошел совсем близко, но нелегкая судьба, чертов случай взяли свое, – Олег Иванович на темной улице заступился за девушку, которую волок в подъезд пьяный амбал, откуда-то появился еще один громила, сунул в спину перо, лезвие задело позвоночник.

Глотов пережил несколько операций, но восстановиться до конца не смог. Чистая и прекрасная с виду девица, из-за которой он потерял здоровье, оказалась кабацкой потаскушкой, ее не поделили два пьяных Ромео. Глупо.… Вскоре поменялось руководство госбезопасности, кто-то наверху решил, что чекисты занимаются не своим делом, когда ищут сбежавших дезертиров, – для этого есть милиция. Кое-какие материалы передали обратно в МВД, а розыскное дело положили в темный сундук и присыпали нафталином. Материалы, собранные Глотовом, вот они, в папке, но в разговоре может вспомниться что-то новое, чего нет в бумагах.

* * *

Глотов, немолодой мужчина с добрым лицом, которого здесь уважительно звали дядей Пашей, пришел раньше времени. Черных поднялся навстречу, пожал руку, помог снять пальто, спросил о самочувствие и подумал, что время людей не щадит, за прошедшие годы Глотов превратился в старика, толстого, с короткой стрижкой седых волос, похожих на птичий пух, ходил он медленно, опирался на палку. Прибавляло лет черное пальто с каракулевым воротником и шапка «пирожок» из искусственной цигейки.

Черных спросил про внучку. Оказывается, она учится в Хореографическом училище при Большом театре, в четвертом классе, подает большие надежды и станет второй Майей Плисецкой, а то и дальше пойдет. Это не стариковские фантазии Глотова, нет, – чистая, правда. Он, пользуясь положением бывшего сотрудника госбезопасности, напросился на встречу с самой Софьей Головкиной, директором этого учебного заведения, этой святыни советского балета, и Головкина, в прошлом блестящая советская балерина, добрая душа, наговорила про внучку таких теплых слов, что сердце расцвело, как чайная роза. И до сих пор, да, цветет. И даже пахнет.

Радует внучка, а ведь конкурс в училище – сто детей на одно место, и все ребятки одаренные, все талантливые, – Глотов пустил слезу, достал платок и с настроением высморкался. Он не отказался от чая, карамели и «юбилейного» печенья, несколько раз поднял голову, с ненавистью посмотрел на портрет Горбачева, хотел сказать что-то ядовитое, сказал другое:

– Вчера жена два часа простояла в очереди, чтобы курицу купить. И перед ней все кончилось. Говорят, дальше еще хуже будет. Все этот…

Он допил чай и без лишних вопросов, перешел к делу. Сказал, что в группу оперативников помимо московских оперативников входили коллеги из Еревана. Приказ найти Мирзаяна был получен, когда в это дело уже сунули нос менты и военная контрразведка, они везде наследили, потоптались, наделали шума, как слон в посудной лавке, – Мирзаян лег на дно и переждал неспокойные времена. Группа Глотова установила, что Мирзаян бывал у родителей, в Армении, точнее, в Ленинакане, гостил у них сутки или двое, старался не показываться на глаза соседям, знакомым, но в маленьких городах трудно прятаться.

За домом родителей организовали наблюдение, но поезд ушел, пыль улеглась, наблюдение сняли. Черных вставил слово: родителей Мирзаяна уже нет в живых, из близких родственников остались, кажется, дядя с тетей – Артур и Ануш Мирзаян. Глотов сделал паузу, он говорил медленно, но голова оставалась ясной, без бумажки помнил все имена. Дядя Мирзаяна тоже жил в Ленинакане, но, кажется, собирался переезжать в Спитак.

– Проверили, – кивнул Черных. – Дядя с тетей перебрались в Спитак. Купили хороший дом почти в центре города.

Дядя Паша потеребил седые брови и одобрительно кивнул. Вспомнил, что детей у дяди Артура нет, единственный сын умер молодым. Старик, как и покойный отец Мирзаяна, занимается ювелирными работами. Наверняка он весьма обеспеченный человек. Сурена с дядей связывали теплые отношения, не исключено, что племянник тайком его навещает. Прошло время, годы прошли, Мирзаян наверняка поверил, – так устроен человек, – что все быльем поросло, кому он теперь нужен, а был бы нужен, – из-под земли бы достали, – и потерял бдительность. Если Сурен жив, найти его будет проще, чем несколько лет назад, когда он, словно пуганая ворона, боялся каждого куста, и новый день жизни проживал как последний.

* * *

Черных положил перед Глотовом бумажный листок, поделенный надвое вертикальной линией. Справа мертвые, слава – живые. Восемь лет назад на чужой берег сошли тридцать восемь морских пехотинцев, обратно на корабль спасательной командой были доставлены десять морпехов, все ранены, среди них – Мирзаян. Сегодня, предположительно, список совсем короткий, всего семь человек. Большинство бывших морпехов не прячутся, не живут кочевой жизнью. Вот, например, Роман Ищенко, пустил корни в Ленинграде. В той мясорубке был ранен, страдает провалами памяти, работает водителем грузовика, женат, имеет на иждивении малолетнего ребенка. Его несколько раз допрашивали офицеры флотской контрразведки, толка никакого.

Или вот Артур Зарецкий, бывший прапорщик спецназа, живет в Ленинграде с матерью и сестрой, восемь лет назад был тяжело ранен, левая нога ампутирована выше колена, ранение в голову. Получает пенсию по инвалидности, подрабатывает в местной церкви, злоупотребляет… Он тоже не в счет. По-настоящему Черных интересуют только три человека те самые, что бежали из госпиталя: Кузнецов, Мирзаян и Бондарь.

– Ты кури, дядя Паша, – Черных придвинул гостю пепельницу. – Тут без церемоний.

Глотов ценил доброе отношение, ему нравилось, что молодые чекисты уважительно называют его дядей Пашей, приглашают на торжественные мероприятия в клуб Дзержинского, к праздникам привозят продуктовые наборы, все как полагается: палка полукопчёной колбасы, баночка икры, зефир в шоколаде, кофе растворимый, пару пачек индийского чая, курицу, поздравительную открытку за подписью начальника второго главка….. Да, такое отношение заслужить надо.

Как-то пару раз Глотова в среднюю школу приглашали, рассказать детишкам о нелегкой работе правоохранительных органах. Разве он мог рассказать хоть бы, какую историю из жизни, когда давал подписку о неразглашении? И за всякую болтовню на детском утреннике не только хорошей поликлиники и пенсии лишат, – медали снимут, а с ними заодно – и голову. Ничего из жизни контрразведчика рассказать нельзя, ни одного имени, ни намека… В его загашнике – несколько общих фраз и пожелание детям расти честными, заниматься спортом, беречь родину и завоевания Великой октябрьской революции, – это самое дорогое, что есть у советского человека, ну, эти завоевания революционные. А школьники, что с них взять, они думают, что он бывший милиционер, они про КГБ пока и знать ничего не знают. Ну, жизнь длинная, так она устроена, что с КГБ юные ленинцы еще обязательно познакомятся, не разойдутся.

– Вам бы еще месяц – и Мирзаяна взяли, – сказал Черных. – Я вот хотел совета спросить: с чего начать, как подступиться.

– Сейчас в кино разные иностранные фильмы разрешили крутить, документальные. Хожу, смотрю. Недавно про разные спутники показывали, что, дескать, из космоса можно разглядеть спичечный коробок на ладони человека. Может, оно и так. Но чекистам такую технику еще не выдали. Поэтому и работать надо проверенными методами. У Мирзаяна дядя с теткой… Пусть ночью к ним залезут двое-трое наших сотрудников. Если есть собака – отравить. Когда проникнут в дом, тетку отделать, но не перестараться. Чтобы в больнице она еще пожила. Ну, хоть неделю-другую.

– Племянник попробует пробраться к тетке? Ну, чтобы сказать последнее прости?

– Вот именно. Деда тоже отделать до бесчувствия. На этом остановка, хватит. Никаких смертельных травм. Тут же анонимный звонок в «скорую» – пусть приезжают. Нападавшие, молодые ребята, должны спросить, куда старик заховал ценности и так далее. В доме все перевернуть вверх дном – якобы грабители деньги и золото искали, чистая уголовщина. Следить за больницей. Мирзаян появится, вы его упакуете.

– А если нет? Если решит – слишком опасно?

– В этих ситуациях, когда умирает близкий человек, и ты знаешь, что не увидишь его больше никогда, – решает не голова, а сердце. Он пойдет на любой риск, чтобы увидеться со старухой. Тебе надо глубже изучить личность Мирзаяна. Он вспыльчивый, резкий. С одной стороны, – сильный человек, прошел огонь и воду, награжден медалью и орденом, бывший командир отдельного батальона специального назначения морской пехоты. Поручи ему любое задание, самое опасное, самое безнадежное, – он костьми ляжет, но выполнит. А с другой стороны…

– Что с другой?

– Жалкий сентиментальный человечек, которому эмоции заменяют мозги. Он не умеет управлять собой, не то, что отрядом морпехов. Во время выполнения боевого задания дрогнул, не пристрелил ту сучку, когда узнал, что она беременна. Мирзаян наперед понимал, – за эти фокусы его могут понизить в звании, снять с должности. На месяц отправить в нужник, чистить зубной щеткой пол… И все-таки не кончил ее. Вот в этом он весь. Он придет – это обязательно. Если все-таки не сможет пробраться в больницу, то явится на похороны. Это выше его сил – не проститься со старухой.

– Но он может и не узнать об этом ограблении и про тетку…

– Надо в республиканской газете заметку тиснуть. Даже обсуждение организовать: почему молодость так жестока? И по радио… Ну, чтобы разговоры пошли по всей республике, чтобы до него докатились. Тогда – Мирзаян твой. Или другой вариант: дом поджечь. Да так, чтобы старуха в нем сгорела, а дед получил ожоги и оказался в больнице. Но с огнем шутки плохи, ненароком можно переборщить. Первый вариант мне больше нравится. И еще…

Он вытащил из кошелька бумажку, сложенную вчетверо, положил на стол, сказал, что Рубен – имя воровского авторитета, который в те годы жил в Москве, не исключено, что он знаком с Мирзаяном. Этот Рубен находился в разработке Комитета, но выяснить правду Глотов не успел, дело закрыли.

– Слышал о Рубене?

– Может быть, – ответил Черных. – Надо бумаги поднять из архива.

– Дело давнее. Не знаю, жив ли он. Но проверить можно.

– Конечно, – улыбнулся Черных. – Обязательно.

Он поблагодарил заслуженного ветерана, потискал его мягкую, пахнущую детским мылом руку. Сказал «минуточку», открыл сейф и вытащил оттуда большую бумажную сумку, а в ней три банки мясных консервов, килограмма два апельсинов, пачка овсяного печенья, полкило соевых батончиков «Рот-Фронт», десять пачек сигарет «Пегас», крепких, с фильтром. Главное, приличный кусок мороженой говядины с костью, из такого мяса не борщ варят, – мечту. Глотов обрадовался, как дитя, аж глаза увлажнились. Он снова вдохновенно высморкался, схватил сумку и убежал, словно боялся, что Черных передумает и отберет гостинцы, тогда внучка, будущая звезда балета, останется без апельсинов.

Проводив коллегу, Черных побродил по кабинету, размышляя о превратностях судьбы, о слепом случае и о том, как тесен мир. С Рубеном, воровским положенцем и, по совместительству, нештатным осведомителем КГБ, он ужинал месяца два назад, тогда понадобилась консультация по одному пустяковому вопросу.