Трамвай и немного странно

Капля

Льет дождь. Целый день льет дождь. Окно затянуто густой сеткой капель. Сквозь нее видны ветви мокрых понурых тополей и окна дома напротив. Изображение расплывается и причудливо преломляется. Линии превратились в волны, зигзаги, и концы их размазаны на границе стекла и оконной рамы. Мир искажен дождем.

Сергей постоял у окна, затем отошел к письменному столу. На столе – чертеж. Последний чертеж к дипломному проекту, только что испорченный нечаянно упавшей на лист каплей туши.

– Перечерчивай!

Приготовил новый лист. Прижал непослушные уголки стопками книг, заточил карандаш…

Звонок…

– Да, слушаю!

– Здравствуй… я… приехала, – трубка выплеснула очевидно заранее приготовленную фразу и замолкла. Отчетливо стал слышен вечный телефонный прибой.

– Хорошо, – Сергей не знал, что ей сказать.

– Ты рад?

– Рад.

– Я… приду?

– Нет! То есть я бы с радостью, но… Давай встретимся не у меня, а…

– В парке у фонтана?! – голос в трубке заметно оживился. – Через час.

– Да. Давай там. Через час.

– До встречи?

– До… – фразу Сергея прервали короткие гудки. Очевидно, незнакомая собеседница поспешила в парк.

Он представил, как сейчас она бежит по мокрому асфальту, как постукивают-позвякивают металлические набойки на каблучках, как она то и дело поглядывает на часики, спотыкается, торопится…

– Повезло же какому-то… – протянул мечтательно, положил трубку и вновь направился к письменному столу. Но чертежом заниматься уже не хотелось. Шум ливня за окном навевал сон. Сергей растянулся на диване (руки в замок и за голову), неожиданно рассмеялся:

– Дуреха влюбленная! Промокнет до нитки, – закрыл глаза и незаметно заснул.

Разбудил его дробный торопливый стук в дверь. Вскочил, полусонный, бросился открывать. В дверном проеме огромный мокрый зонт, за ним – шуршание.

– Вы к кому?

Зонт закрылся. Оказалось, что его держит в руках совершенно незнакомая девица. Смешная мокрая курица.

– Здрасьте! Новиков Станислав здесь живет?

– Нет. Здесь живет Сергей Новиков.

– О-ой!.. Так значит я… О-ой!..

– Ошиблись. С кем не бывает? До свидания, – Сергей начал закрывать дверь.

– Постойте, а где же Стасик?

– Откуда ж мне знать?!

– Так ведь я ему звонила и…

– Ну?!

– Говорила с ним, встречу назначила…

– Ну?!

Тут за спиной Сергея зазвонил телефон. Он поднял трубку, но связь прервалась и раздались короткие гудки. Повернувшись к двери, Сергей увидел на лице девицы сложную смесь различных выражений: раздумье, сомнение, надежда, разочарование…

– Ну?!

– Скажите, это я вам звонила, да? Часа два назад? Да?

– Да, мне звонили, но я не знаю, вы ли. Кто-то ошибся номером.

– Значит, ошиблась… – посетительница сделала неповторимый жест руками (как-то по-особенному развела их и уронила: что ж…) и сразу стало понятно: она на грани отчаяния.

– Простите, я пойду, – раскрыла зонт и начала медленно спускаться по лестнице к лифту.

– Странная какая-то, – Сергей пожал плечами, закрыл дверь, вернулся в комнату.

На столе лежал готовый к работе чистый лист, отточенный карандаш. Собравшись с духом, Сергей начал чертить.

Работа была почти закончена, когда вновь раздался телефонный звонок. Подняв трубку, Сергей услышал:

– Простите, но это снова я. Я вас, конечно, отвлекаю?

– Нет, что вы! – чертеж удался, и Сергей был теперь в благодушном настроении.

– Я вдруг подумала, что адрес-то ваш…

– Простите, о чем вы подумали?

– Видите ли, мы с ним переписывались. Я отправляла письма на адрес почтового отделения. Недавно решили встретиться. Он дал мне адрес… Мне проще приехать: я это город знаю, я… А он работает… Я приехала, хотела позвонить: неловко как-то без предупреждения. В справочном дали номер, и вот…

– Вы думаете я вас разыгрываю? Нет! Я не Стасик. Простите! – Сергей едва сдержал раздражение.

– Да нет, я не думаю, – трубка замолчала. – Только как же он так…

Сергей не знал, что сказать. Ее молчание было таким же красноречивым, как тот неповторимый жест (по-особенному развела руки и уронила их: что ж…). Телефонный прибой напоминал шум льющего за окном дождя. Помехи, словно густая сетка, разделили Сергея и ту, что была на другом конце провода. “Как же так, как же так, как же так,” – пульсировало в висках и пальцах, сжимающих трубку телефона. Незаметно пульсация стала звуковой: связь прервалась и раздались короткие гудки. Она ушла.

Сергей довольно долго не решался сделать то же самое, слушал, слушал… Затем бережно опустил трубку на рычаг. Вернулся к столу.

Дождь за окном шел, не переставая. Шум его заглушал все уличные звуки: гул моторов, шорох шин, голоса людей… Небо было затянуто густой серой пеленой. На почти законченном чертеже красовалась большая нечаянно сорвавшаяся капля туши.

июнь 2000

Лотерея

Предисловие

Неисповедимы пути мысли писательской! Никогда не знаешь, что нового она тебе преподнесет и из чего родится твое очередное произведение. Вот, например, недавно читал журнал. Сначала все шло честь по чести: произведения заглатывались строчка за строчкой, страничка за страничкой до тех пор, пока я потихонечку не подобрался к рассказу Сергея Главаткого “Лотерея”. И все бы ничего, да только с седьмого абзаца сюжет вдруг раздвоился: одну линию развития событий я считывал с листа, а другая проигрывалась у меня в голове, стояла перед глазами и переливалась всеми красками жизни. Скажите, что мне оставалось делать, кроме как выплеснуть на бумагу то, что пронеслось перед моим взором в считанные минуты?

* * *

– Вот мне и исполнилось сорок три года, – именно так думал Крохúн, бесцельно бродя по жарким, пыльным и по-праздничному многолюдным улицам родного города, заткнув кулаками карманы потертых джинсов. Конечно, он думал не только об этом. Были в его мыслях и семья, и работа, и критика действий правительства, и неодобрение жизненной позиции сослуживцев, назревшее в связи с недавними выборами. Много чего успевал он передумать, рассекая своим не лишенной зрелой массивности телом толпы праздно гуляющего народа, но к мысли о возрасте возвращался чаще всего.

– Вот мне и исполнилось сорок три года, – хмыкнул про себя наш герой, смяв при этом попавшую ему на пути стайку веселящейся молодежи. – Веселятся! Правильно, у них еще все впереди. Черные полосы еще только поджидают их на жизненном пути. А у меня давно идет сплошная и беспросветная черная полоса, все хорошее уже в прошлом. Жизнь, можно сказать, прожита и впереди меня ждет череда многочисленных разочарований и горьких страданий, – Крохин, повинуясь многолетней привычке, взметнул руку вверх, дабы поправить челку, но наткнувшись на гладкую загорелую лысину, вспомнил, что его дивные вихры, сводившие с ума женщин, давно там, где и беззаботная молодость. Пригладил несуществующие волосы, чтобы жест не пропал даром, и вдруг резко отдернул пятерню, будто что-то ее жгло. – Вот я уже и лыс, – выражение гадливости пересекло его полные губы, еще сильнее выделяя и без того резко прочерченные морщины в уголках рта. Только сейчас Крохин осознал в полной мере этот давно свершившийся факт.

– Угораздило же меня родиться 9 мая! – Чужое веселье раздражало, пестрое убранство улиц резало глаза, воздух был липким и душным настолько, что приклеивал рубашку к позвоночнику. – Который год я чужой на этом празднике жизни, – горькая усмешка не сходила с губ Крохина. – Да что ж это такое! Невозможно уединиться в собственный день рождения, – возмущение нахлынуло следом за молодым человеком, не сумевшим избежать столкновения с плечом брюзги средних лет. – У него еще хватает наглости извиняться! Будь я помоложе… уж ты бы выбрал тон повежливей, я б тому поспособствовал, – Крохин продолжал сверлить взглядом быстро удаляющуюся спину своего обидчика. – А сам ведь меня даже и не заметил! Все машинально: врезался машинально, извинился машинально, так же машинально отдавил ногу, сбил машиной, инстинктивно извинился, тут же забыл и дальше помчался по своим делам.

Крохин вдруг понял, что прохожие странно на него поглядывают, и догадался, что бурчит вслух.

– Сволочи! Довели! Сам с собой разговаривать начал! Совсем ничего у меня не осталось. Даже я – уже не я! Толстый и лысый маразматик. Ну что еще может быть омерзительней! Бежать! Бежать без оглядки! Подальше от этих каменных коробок, от груд стекла, металла и пластика, от этих тошнотворных запахов выхлопных газов и разогретого асфальта, пристающего к подошвам, – Крохин резко остановился. Тут же ему в спину врезался паренек на роликах. Не глядя, он наградил его подзатыльником.

– Бежать! – Крохин передразнил самого себя. – А куда? Сегодня даже в лесу полно гуляющих: шашлыки, водочка, песни, веселье. Дома родственники празднуют. Одна половина, наверное, уже мордами в салатах лежит, а вторая у нее требует признания в уважении. Да что это я? От них еще можно сбежать, – злой взгляд уперся в веселые островки полноценно отдыхающих людей. – А от себя куда убежишь? – горькая усмешка не хотела покидать лица. – И главное, ничего уже не изменить. Был бы молодой… А сейчас я человек сформировавшийся – всего, о чем мечтал, достиг. Семья: жена, дети (мальчик и… мальчик), телевизор, газета, ничего не значащая болтовня каждый вечер. Работа: должность, звание (кандидат наук как-никак), зарплата, ежедневная надоевшая до невозможности суета и полное отсутствие новых идей. Шел в науку, чтобы двигать ее вперед и вверх, а на самом деле все силы уходят на то, чтобы оставаться на месте. Надоело. Все приелось, набило оскомину. На десять лет пережил Христа, а толку – кот наплакал: как говорится, ни учения, ни учеников. И… не жизнь, а маниловщина какая-то! Разве что не такая слащавая. До чего же я докатился! Надо бы что-то сделать, но… нет ни сил, ни желания, ни, главное, идей о том, что именно сделать.

– Неужели так и будет все продолжаться? Долгие-долгие годы? – Крохин оторвал испуганный взгляд от пыльного асфальтового полотна, щедро заваленого окурками, банками и бутылками из-под пива и газировки, оберточной бумагой от ход-догов и прочей требухой, лениво перекатываемой не несущим прохлады ветром, потерянно огляделся вокруг и вдруг увидел никак не вяжущуюся с окружающим пейзажем бабуську с лотерейным барабаном на столике.

Бабка как бабка: низенькая, сутуленькая, сухонькая, седовласенькая, в ситцевом коричневых тонов платьице, но что-то влекло к ней Крохина: то ли ее глаза, то ли ее лототрон, который, казалось, выскочил на улицы города из его студенческой юности. Точно такая же восьмигранная призма из прозрачного пластика (или стекла?) стояла, наполненная лотерейными билетами, в книжном магазине по соседству с общежитием и несколько раз Крохин вытянул из него выигрыш на право повторного билета, а один раз аж на два рубля. Это был единственный выигрыш за всю его продолжительную лотерейную жизнь.

– Что, милок, билетик будешь тянуть? – приветливо улыбнулась бабуля.

– Сколько? – спросил Крохин, помимо своей воли начав рыться в кармане в поисках наличных денег.

– Так ведь бесплатно, милок, – эти слова были для него, как удар пыльным мешком из-за угла. Крохин оторвался от пересчета мелочи, лежащей на ладони и воззрился на бабку.

– Так не бывает, – уверенно хмурясь сказал он.

– Бывает, милок, сегодня все бывает. У тебя ведь день рождения. А это, стало быть, подарок. Тяни, милок, не смущайся, тем более что – лотерея-то беспроигрышная.

– Что еще и приз будет? – никак не мог поверить в происходящее Крохин.

– Будет, обязательно будет. У нас без обману.

– Ну… хоть два рубля возьмите, у меня все равно больше нет, только вот… на дорогу… чтоб до дому добраться, – Крохин растерялся окончательно. Никогда и никто не предлагал ему даже самую незначительную мелочевинку бесплатно, всегда требовалось компенсация потраченных моральных и физических усилий. А тут… подарок! Просто так, от впервые им в жизни увиденной бабки, которая, кстати, знает, что у него сегодня день рождения.

– А… – начал было Крохин, но бабуська его прервала в самом начале:

– По глазам увидела, милок. Я деньрожденников по глазам узнаю.

– Давно, значит, работаете, – не нашел, что еще можно сказать Крохин.

– Да давненько уже. А ты не тяни время-то, все равно билетик твоим будет. И подарок вместе с ним.

– А ну, как возьму и уйду? Догонять что ли будете? Подарок в руки пихать? – воззрился Крохин на пугающе уверенную в себе бабку.

– Как же тебе уйти, если я из-за тебя на этой жаре который час парюсь? А и попытался бы, так все одно вернулся. Хочется ведь узнать, что за подарок тебя поджидает? Я бы даже сказала: сюр-приз! – Последнее слово бабка старательно выделила.

– Хочешь ведь сыграть, – старушенция ненавязчиво крутнула барабан, тот легко завертелся, перемешивая с легким шорохом в своем чреве чье-то счастье, а чье-то разочарование.

Крохин прислушался к забытым звукам лототрона, потом – к себе и понял, что без билета с обязательным подарком он отсюда не уйдет, пусть там даже календарик будет или стержень для ручки…

– Хочу, – уверенно сказал Крохин, раскрутил барабан, отодвинул заслонку и вытянул билетик. Оборвав корешок по намеченной линии, начал разворачивать образовавшийся в руках свернутый листок, незаметно для себя облизывая внезапно пересохшие губы. В центре листа стояла огромная, пестро раскрашенная, щедро посыпанная искрящимися блестками, цифра.

– Шестнадцать, – удивленно сказал Крохин. – А что это, собственно, значит?

– Твой подарок, милок! – бабка широко улыбнулась. – Поздравляю!

Крохин хотел спросить еще о чем-то, но тут на него накатила волна…

На Борьку накатила волна веселья. Это же до чего здорово, что завтра он получит паспорт. С предыдущего дня рождения он только и делал, что торопил время: уж очень хотелось поскорее взять в руки эту книжицу с красными корочками, с гербом на обложке и своей собственной физиономией внутри.

– Это дело надо отметить! – Борьке вдруг захотелось, чтобы все знали о предстоящем событии в его жизни. Но… он самолично решил сбежать в центр, дабы окунуться в суету и потоки машин без сопровождения знакомых и, если честно, набивших оскомину лиц: “Последний день неопаспортаченной жизни должен быть особенным!”

– Жизнь полна неожиданностей, – подумал Борька, втягивая полной грудью воздух, наполненный ароматами яблони и сирени, и проводил взглядом шустро обошедшую его девушку с ладной фигуркой, которую выгодно подчеркивали белая блузка и серая юбка. Каблучки белых туфель процокали по борькиной тени и оставили в его душе глубокие отпечатки.

“Вот она, та, которую я искал всю жизнь!” – подумал Борька и кинулся догонять свое счастье.

– Девушка, – начал он, забегая справа и подстраиваясь под ее шаг, – мне вдруг показалось, что нам с вами по пути и я предлагаю себя в попутчики, – девушка, не изменяя ритма движения повернула голову, окинула взглядом личность Бориса, хмыкнула и снова развернулась к одной ей известной цели.

– Девушка, чтоб вы знали: я телепат, ясновидец и пророк… так сказать, – навалившаяся стеснительность смазала заготовленную фразу. Но карие глаза, забавная челка и легкая курносость девушки прошли через борькино сознание, словно сель через горный аул и смели последние преграды к словоизлиянию. Борька неслышно вздохнул и отдался на волю своего языка и сердца, которое вкладывало в него слова.

– Мало того, я очень, можно даже сказать, крайне, как вы уже, наверное, успели заметить, стеснительный ясновидец. Но что поделать! Я только что увидел ваше будущее и просто обязан вам его сообщить, – одна половина Борьки съежилась, подумав, “что он несет?”, а другая, тотчас заняв освободившееся пространство, продолжила веселиться на всю катушку.

Взгляд девушки, брошенный на Борьку, говорил одновременно о заинтригованности и об усталости от многочисленных ухажеров.

– Я вижу, что вы мне не верите! – В борькином голосе начал прорезаться акцент одесского еврея. – Чтоб вы мне-таки поверили, я буду говорить, а вы слушать и слушать внимательно, потому как никто и никогда не расскажет вам беззвозмездно вашего будушего, что я, собственно, собираюсь сделать!

– Так и безвозмездно, – Борис отметил, что голос у его избранницы именно такой, какой он себе и представлял тихими спокойными вечерами и попутно порадовался, что беседа стала превращаться (наконец-то!) из монолога в диалог.

– Конечно! Без-воз-мезд-но! То есть, даром! Как я могу вас обмануть?! Вы же видите, что на плечах у меня красная футболка, в голове весна, а в груди бьется сердце, которое томится в ней вот уже шестнадцать лет и два часа с четвертью.

– И что, там действительно весна? – девушка хитро посмотрела в точку между борькиными бровями.

– Разве я бы смог обмануть столь очаровательную особу, как вы, сударыня! Если хотите, мы бы могли провести трепанацию черепа, чтобы вы таки удостоверились в моей правдивости, но у нас с вами нет на эти пустяки ни минуты лишнего времени. И чтобы вы таки поверили мне за свое будущее, начну издалека, – Борька немного приотстал, пропуская степенную пожилую пару.

– И ты знаешь, когда я родилась? – спросила девушка, как только Борьке удалось снова с ней поравняться.

– Зачем я буду забивать вам голову вашим же рождением! Вы же и без меня все прекрасно знаете. К тому же, это может сказать любой шарлатан. Я же исповедую чисто научный подход и пойду гораздо дальше, – Борька выдержал эффектную паузу, чтобы обозначить важность момента, – я назову ваше имя! Вы – Катерина!

– А вот и нет! Меня зовут Еленой, – засмеялась девушка. – Все последующее словоблудие будет столь же близко к правде? Или ты уже передумал рассказывать мне мое будущее?

– Довольно обидные ваши слова. Я ж только начал и до конца еще далеко. А самое интересное в том, что я не ошибся. Я не могу ошибиться, поскольку читаю все в ваших глазах. Вы самая, что ни на есть натуральная, Катерина. Луч чистого света в пестром царстве! Катюша, я буду тебя так называть, ошибся не я, а ваши родители. Посмотрите вокруг, посмотрите на себя, и вы поймете, что вы такая же Елена, как я Теофраст Бомбаст, и, следовательно, я – прав.

– Может, еще что-нибудь из моего прошлого расскажешь, чтобы я не сочла тебя шарлатаном?

– Запросто! После рождения, не сразу конечно, вы попали в детский сад, а потом пошли в школу, где до сих пор и учитесь, – взгляд Бориса требовал подтверждения.

– Ну… в целом верно, но…

– Я же говорил, что вы будете довольны! – быстро перебил Елену Борька. – Я знаю, вы хотите знать даты. Сейчас такое время, что мало кто верит на слово – всем подавай бумагу с гербовой печатью. Хорошо, будут вам даты. Вы пошли в школу… 1 сентября! – речь была закончена таким многозначительным тоном, что Елена весело засмеялась.

– Я вижу весна потихоньку пробирается в ваше сердце. Я также знаю, что вы сейчас спешите на встречу с подругами, но еще немного времени – и вы о них не вспомните. Ваше будущее увлечет вас.

– Послушай, прорицатель, я же до сих пор не знаю, как тебя зовут, – все еще смеясь констатировала Елена.

– Родители нарекли Борисом, но я предпочитаю имя Натаниэль, для друзей – Наан.

– Так вот, Наан, хочешь, я скажу тебе сейчас свой номер телефона, а то вдруг потом передумаю?

– Дача взятки должностному лицу при исполнении, – казенным тоном отчеканил Борис, но телефончик записал.