За последним порогом. Начало

Как-то раз за завтраком, мама как бы между делом сказала:

– Вам пора фехтованию учиться и всему прочему. Я договорилась насчёт учителей для вас, будете заниматься.

– А зачем нам фехтование? – удивился я.

– Как зачем? – в свою очередь, удивилась мама. – Ты же дворянин, тебя могут и на дуэль вызвать. С шести лет дворян и начинают фехтованию учить.

– А мне тоже надо? – влезла мелкая.

– Конечно. Ты ведь тоже дворянка. Я как тебя удочерила, так тебя сразу в реестр и вписали.

Это Ленку полностью удовлетворило. Ей по большому счёту было всё равно чем заниматься – главное, чтобы со мной вместе.

– Мама, я всё равно не понимаю, – для меня вся идея выглядела какой-то средневековой, что-то из кинофильма про трёх мушкетёров, – если, допустим, мы Владеющие, то зачем нам шпагой махать?

– Дворяне обычно не владеют Силой. Поэтому дуэли проходят только на шпагах, Силу использовать запрещено. Ты можешь быть хоть Высшим, но если фехтовать не умеешь, то про тебя будут говорить, что ты в коровнике своё дворянство выслужил. Ну и извиняться придётся всегда. Кто такого уважать будет?

Что-то сомневаюсь я, что можно так просто вызвать на дуэль кого-то из Высших. И даже если найдётся такой не в меру отважный идиот, совсем не факт, что этот вызов будет принят. В моём старом мире любой дворянин тоже теоретически мог вызвать на дуэль хоть министра, но практически он просто выставил бы себя клоуном. И это в лучшем для него случае, когда министр воспринял бы подобный вызов с юмором.

Впрочем, для ребёнка такие соображения выглядели чрезмерно умными, так что высказывать их я не стал, а вместо этого спросил:

– И что, вот так можно вызвать любого на дуэль и убить?

– Нет, конечно, серьёзный повод нужен. Дуэльный комитет решает, стоит ли повод дуэли. Может заставить извиниться вместо дуэли или просто не разрешить. А дуэль до смерти очень редко разрешают, я такого и не припомню.

– Так ведь можно и случайно убить.

– Будут расследовать и до правды всё равно докопаются. Если действительно случайно, можно ссылкой отделаться, а если нарочно – казнят.

Чувствовалась продуманная система. Мне, как человеку двадцать первого века, дуэль всё равно казалась анахронизмом, но что-то в этом было.

– Мама, я вот ещё что спросить хочу, – нужно пользоваться случаем, раз уж мама разговорилась, – а почему мы дворяне, если нас из рода изгнали?

– А это здесь при чём? – удивилась она. – Дворянства может только князь лишить, а ему на наши размолвки с родом плевать с высокой башни. Да даже если бы мы дворянами и не были – мне этой зимой на седьмой ранг сдавать, я Старшей стану. А это сразу потомственное дворянство.

– А что вообще дворянство даёт?

– Ну ты и спросил, – задумалась мать. – Даже не знаю, как ответить, чтобы тебе понятно было. Многое даёт, и многого требует. Дворянин налоги не платит, правда, только личные. С предприятиями сложнее, я там и сама деталей не знаю. Недвижимость и землю дворянин покупает без ограничений. Ещё обычный суд его судить не может. Много чего ещё по мелочи.

– То есть как судить не может? – поразился я. – Убил мещанина и ходишь дальше спокойно?

– Примерно так, – мать засмеялась, – но не совсем. Обычный суд не может судить, зато Суд Чести может и судит. Но судят они по-разному. Вот представим, что мещанин на тебя в драку полез и тебя ударил, а ты его убил. Будь ты тоже мещанин, пошёл бы в тюрьму, а дворянина могут и оправдать. Или виру^[2] небольшую заплатишь. Но только если он на тебя действительно напал. Ещё бывает наоборот, мещанин может годом тюрьмы отделаться за то же самое, за что дворянина казнят. Потому что тот дворянскую честь замарал.

– Ты ещё сказала, что дворянство многого требует?

– Многого, да. Должен князю служить, а если не служишь, обязан содержать того, кто вместо тебя будет служить. Если война, обязан воевать, откупиться уже не получится. Не можешь перепродажей заниматься, только своё производство. Не можешь деньги в рост ссужать, то есть акциями банка, к примеру, дворянину владеть невместно. Ну это тебе пока сложно понять, потом сам разберёшься, там много всего. Есть такая книжка, называется «Древо Чести Благородной», вам её ещё наизусть учить придётся.

– А Владеющие все дворяне?

– Нет, из простолюдинов многие отказываются от дворянства, когда ранг получают, – ответила мать. – Права-то все любят, а вот обязанности не всех устраивают. Но отношение к таким не очень хорошее, и уважения им сложнее добиться.

Здешнее общество и без сословности оказалось совсем непростым. Например, я никак не мог понять даже такую, казалось бы, очевидную вещь, как отношения полов. С первого взгляда они представлялись довольно похожими на отношения в моём старом мире – женщины здесь в основном предпочитали заниматься семьёй, но женщины, занимающиеся карьерой, были не редкостью и никакого осуждения не вызывали. Ситуация, однако, сильно осложнялась, когда в рассмотрение включались роды. Непонятно было вообще, что именно делает род родом и чем род отличается от обычной дворянской семьи, но самое главное – каждый род управлялся Матерью рода. Означало ли это матриархат? Моя мать, выходец из рода, которую с детства готовили в Матери, никаких матриархальных привычек не проявляла. Напротив, она находила совершенно естественным, что, например, в семье наших слуг главой является мужчина. С другой стороны, она несколько раз отзывалась о мужчинах с изрядным презрением. Меня такая двойственность сбивала с толку, но я не представлял, как можно попросить разъяснить это, не выходя из образа ребёнка. Точнее говоря, не сильно выходя – мать, похоже, уже смирилась с моими вопросами, но всё же лучше было с этим не перегибать.

* * *

Прихватив у Арины по пирожку для себя и Ленки, я вышел во двор. Ленка во что-то играла с соседскими девчонками, и оттуда периодически доносился пронзительный визг. Отчего девчонки всегда так визжат? Идти туда не хотелось, и я, доев свой пирожок, принялся за Ленкин. Дверь гаража была распахнута настежь, а изнутри слышалось звяканье каких-то железок. Немного подумав, я решительно двинулся к гаражу.

Дядька Ждан, открыв капот маминой машины, что-то ковырял в моторе. Я подошёл вплотную, и встав на цыпочки, заглянул туда. Мотор выглядел странновато. Я не специалист в автомобильных моторах, но обычно могу распознать основные компоненты. Здесь же я не мог идентифицировать ничего, кроме собственно блока цилиндров.

– А что ты делаешь, дядька Ждан? – если непонятно, надо спрашивать. Тупые вопросы от ребёнка – это нормально.

– Техническое обслуживание делаю, – рассеянно отозвался дядька Ждан, сосредоточенно крутя какие-то болты. – Раз в полгода положено конвертор с сепаратором чистить.

Что-то не припомню я в двигателях внутреннего сгорания никаких конверторов. Да и с сепараторами тоже не вполне ясно.

– А что это такое?

– Тебе что, в самом деле интересно? – глянул он на меня. – Тебе же непонятно будет.

– Я пойму, – упрямо отозвался я.

– Ну смотри, могу и рассказать. Если скучно будет слушать, скажешь, – согласился дядька Ждан. – Ты же знаешь, что в машину надо спирт заливать, чтобы она ездила?

Знаю ли я, что в машину надо заливать спирт? Интересная концепция. Насколько я знаю, чаще спирт заливают в водителя. А в книжке про Незнайку, помнится, машины ездили на газированной воде с сиропом. Про газировку я всё же решил не упоминать.

– Только спирт можно? – вместо этого спросил я.

– В том-то и дело, что не только, – дядька взглянул на меня с уважением. – Что угодно можно, лишь бы хоть как-то горело. Ну, не совсем так, там немного сложнее. Но очень многое можно, хоть растительное масло. Вот для того, чтобы машина ехала нормально на чём угодно, и нужен конвертор.

Он замолчал, отвлёкшись на закручивание очередного болта.

– Но госпожа Милослава не крохоборничает, мы всегда только спирт льём. У нас и чистить-то ничего не надо, я больше для порядка обслуживание делаю. А вот взять соседа нашего, Сиротина – самобег купил роскошный, всё в хроме, а льёт туда ради экономии что попало. Водитель их, Фёдор, рассказывал, что он как масло меняет, хозяин приказывает на отработанном масле ездить. Купчишки! – сплюнул Ждан с презрением. – Хоть миллион заработают, а всё равно за веверицу^[3] удавиться готовы. Фёдор говорил, каждые три месяца чистить приходится, грязь чуть не лопатой выгребает.

– А для машины всё равно, что ли, что туда заливают? – удивился я. – Ну, кроме того, что чистить надо.

– Нет, конечно, не всё равно. Человека ведь если всякими отходами кормить, здоровья ему это не добавит, верно? Вот и с самобегом то же самое. Просто Сиротин к тому времени свой самобег уже продаст, а покупатель и не поймёт, что машина убитая, возраст-то у неё небольшой. Торгашу ведь обмануть в радость. Ему даже не деньги нужны, а надуть кого-то приятно.

– А сепаратор зачем?

– А когда топливо сгорает, дым-то чистить ведь надо? От спирта почти ничего не идёт, а с отработанного масла знаешь, сколько вони будет? Вот сепаратор всякую пакость и отделяет.

– А без него машина ведь поедет?

– Поедет, только недалеко, – засмеялся дядька Ждан. – Дальше квартала не уедет, первый же стражник остановит.

– И что потом?

– Для начала штраф. На второй раз большой штраф. А на третий раз суд будет. Ну, если как у нас, на чистом спирту ехать, то, может, и без сепаратора не остановят. Но всё равно нехорошо людей травить.

– А как они внутри устроены?

– Этого не скажу. Это же артефакты, их Владеющие делают. Я даже раскручивать не пробовал, не дай боги, сломаю. В хорошем самобеге, как вот в нашем, чуть не половина узлов артефактные, туда лезть не стоит.

Дядька Ждан захлопнул капот и любовно протёр его чистой тряпочкой.

– Всё понял-то? – с улыбкой спросил он меня.

– Многое, – уклончиво ответил я.

* * *

Весна уверенно начинала переходить в лето. Мы постепенно втянулись и в упражнения с Силой, и в утренние пробежки, и в занятия фехтованием три раза в неделю. Как-то за завтраком мама сказала:

– Кени, Лена, сегодня к концу моего дежурства подойдёте ко мне в лечебницу.

– А зачем? – удивился я. С процедурами у нас сейчас был плановый перерыв на три месяца, и мы только раз в пять дней пили довольно мерзкие на вкус коктейли.

– Попробуем хотя бы примерно измерить ваши характеристики силы, в лечебнице есть кое-какие приборы.

Замеры оказались довольно занудным занятием – удерживать шарик света на месте, гонять его по кругу, отбивать летящий шарик в указанное место и тому подобные упражнения, немного похожие на простейшие аркадные игры. Наконец, с замерами закончили, мама упаковала в сумку стопку заполненных бланков, и мы все двинулись домой. Обрабатывала мама данные несколько дней, что-то подсчитывая и рисуя графики, и в конце концов позвала меня в кабинет.

– В общем, по основным показателям результат такой, – мама достала исчирканную бумажку. – Плотность у Лены по второму рангу, у тебя немного больше, но тоже второй. Объём у обоих на первый ранг. Контроль у Лены двойка, а у тебя целая тройка.

– А это много или мало?

– Для шестилетних-то? Очень много, очень. Ненормально много. Для вашего возраста и первый ранг ненормально. А контроль у вас – это вообще что-то запредельное. Когда меня отлучили, я до четвёртого ранга откатилась. Со вторым-третьим рангом поступают в Академиум, четвёртый-пятый ранг – это выпускник Академиума, так что сам прикидывай. Но сейчас главное, чтобы развитие продолжалось, а то ведь бывает, что сначала всплеск, и на этом всё заканчивается. Вам никак нельзя останавливаться с тренировками. Если развитие затормозится, то потом его уже будет не разогнать.

В принципе, большой неожиданности в таком результате для меня не было – я уже давно пришёл к определённому выводу о причинах своего раннего развития. Главную роль сыграло моё видение Силы – хотя неясно, было ли это связано с памятью о коридоре света, или же такое видение было присуще всем младенцам. В пользу последнего предположения говорило то, что Лена тоже увидела Силу, но это могло быть и следствием нашей близости. В результате и раннее осознание себя, и тренировки с младенческих лет дали ожидаемый результат.

– А какой показатель самый важный?

– Смотря для кого. Для целителя главное контроль, вы уже сейчас могли бы помощниками целителя работать, если бы дар был, конечно. Хотя для целителя ранг вообще мало значит, главное, дар иметь. Мой наставник всего седьмой, но считается одним из сильнейших. Для воина важнее объём и плотность. Для ремесленника – контроль и немного плотность. – Мама пристально на меня посмотрела. – Кени, ты понимаешь, что всё это не делает вас Владеющими?

– Понимаю. Знания и опыт нужны.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – улыбнулась мама. – Умный ты у меня.

– Мне приходится быть умным, – пробурчал я, – у меня две женщины на руках.

Мама захохотала, схватила меня в охапку, и начала тискать.

– Ну что такое! – возмущённо завопил я. – Что за привычка меня тискать, как игрушку!

– Ладно, ладно, не сердись, больше не буду. Очень уж трудно удержаться. – Мама поцеловала меня в макушку. – А Леночке лучше про результаты не говори – ты-то посерьёзнее, а она совсем ещё ребёнок, может и похвастаться перед кем-нибудь.

Глава 2

Лето постепенно шло к концу, и нагрузки у нас ещё прибавилась. Стало больше физических упражнений, и к тому же мы начали заниматься развитием эмпатии. Как сказала мама: «Это мало у кого получается, но у вас может выйти, хотя бы друг с другом». Разные тренировки занимали заметную часть нашего времени, и в конце концов мать вспомнила о развлечениях, здраво рассудив, что дети не могут непрерывно учиться. В один из выходных она заявила:

– Сегодня поедем в визион.

– А что это?

– Я знаю, – влезла Ленка. – Марта с Гертой там были, хвастались. Они вообще задаваки.

– И что там? – спросил я.

– Долго объяснять, – она снисходительно махнула рукой. – Сам увидишь.

Всё ясно – сама толком не поняла, о чём девчонки хвастались. Мать прятала улыбку.

Визион оказался чем-то вроде пафосного кинотеатра. Бархат и позолота, дети с родителями сидят за столиками, официанты разносят закуски и напитки. Всё включено в стоимость билета, заведение явно не для бедных. Я ожидал чего-то грандиозного, однако всё оказалось гораздо проще – на большой экран проецировалась картинка, чтец зачитывал текст, всё это сопровождалось игрой на клавире^[4]. Потом картинка менялась. Я был совершенно разочарован, но очень скоро мне пришлось изменить своё первоначальное мнение. Стоило только внимательно всмотреться и вслушаться, как всё преображалось. Картина на экране приобретала выпуклость и цвет, наливалась жизнью и буквально затягивала в себя зрителя. Создавалось полное ощущение присутствия – цвета, звуки, запахи, всё давало чувство реальности повествования. Это больше не было статичной картинкой на экране – я действительно стоял в настоящем летнем лесу, а другие зрители ощущались как что-то неясное где-то на грани восприятия. Какая-то магия здесь, несомненно, присутствовала.

Маленькие зрители, включая Ленку, были в полном восторге. Давали героическую историю, где звери защищали свой лес от подлых захватчиков, в роли которых выступали довольно отвратительного вида свиньи в каких-то тевтонских шлемах. Псов-рыцарей, то есть свиней-рыцарей, в конце концов с позором изгнали, вызвав у публики бурное ликование.

Жаль, что этот мир ещё не дорос до братьев Люмьер, представляю, какое потрясающее три-дэ сделали бы здесь из обычного фильма. Изобрести синематограф, что ли – попаданец я или тварь дрожащая^[5]? Вот только не знаю, как эти самые киноплёнки устроены, а то непременно ошарашил бы местных продвинутой технологией.

Надо сказать, что я много времени посвятил раздумьям о перспективах прогрессорства. Дело в том, что хотя с первого взгляда и казалось, будто я получил немало роялей из кустов, каждый мой подарок был, как бы это сказать, слегка с гнильцой. Мать – аристократка, но изгнанная, с другими аристократами контактов не поддерживает, и к тому же в плохих, если не сказать враждебных отношениях с Матерью сильнейшего рода. Вхождению в столичное общество это, мягко говоря, не способствовало. Да, моя семья обеспечена, но эта обеспеченность базируется исключительно на личных доходах матери. Довольно больших доходах, но случись с ней что-то, и всё благополучие растает как дым. То есть деньги у семьи водятся, а вот состояния нет. С моей силой вопрос также не совсем ясен – развитие, в принципе, может остановиться в любой момент, а мой текущий уровень не дотягивает даже до минимального ранга Владеющего. Конечно, родись я в крестьянской семье, ситуация была бы не в пример хуже, но всё же понимание, что карета в любой момент может превратиться в тыкву, порядком нервировало. Мне хотелось бы иметь более надёжную основу.

Использование изобретений моего старого мира просто напрашивалось, но в конечном итоге мне так и не удалось придумать, как извлечь из этого хоть какую-то пользу. Мелочи вроде замка-молнии или складного ножа здесь благополучно придумали и без умного меня. Что-то же посерьёзнее выглядело совсем безнадёжным. К примеру, я неплохо знал устройство биполярного транзистора, но был не в состоянии превратить это знание в комплект технологической документации. К тому же производство полупроводников базировалось на огромном числе непростых технологий, начиная от зонной плавки и кончая фотолитографией, которые, в свою очередь, основывались ещё на чём-то и так далее. Развить целую группу отраслей было далеко за пределами возможностей одного человека, даже если представить, что найдётся сумасшедший, готовый эту безумную затею профинансировать.

Однако и более-менее подходящие под текущий технический уровень вещи также не выглядели перспективными. Например, я в общих чертах представлял себе устройство дизельного двигателя, но не знал устройства многих важнейших частей, да и вообще мои познания были на уровне картинки из популярной книжки. Всё то, что я знал, легко мог придумать любой инженер-двигателист. Единственным моим преимуществом было точное знание, что это направление не тупиковое, но заинтересовать нужных людей голой идеей было совершенно нереально, а изготовить хотя бы действующий макет было не в моих силах, и я это осознавал с полной ясностью.

В конце концов я пришёл к выводу, что идея прогрессорства – это полный бред, годный лишь для написания фэнтези. Каждый мир развивается по собственному пути; если какое-то изобретение находится в рамках этого магистрального пути, его сделают и без попаданца. Можно вписаться и снять немного сливок, но для этого слишком многое должно совпасть: запрос общества на нововведение, достаточно полные знания именно по этому вопросу, а главное, способность убедить нужных людей, что ты можешь выдать реальный и востребованный продукт. Или же нужно быть одновременно гениальным организатором, гениальным финансистом и гениальным инженером. Может быть, такие люди и существуют, но это явно не мой случай.

Окончательно меня убедило в этом выводе знакомство с местной авиацией. Сначала я считал, что воздухоплавание здесь представлено лишь медлительными грузовыми и грузопассажирскими дирижаблями. Но однажды в выходной мать взяла нас на аэродром смотреть демонстрационные полёты, и я с большим удивлением обнаружил, что авиация тяжелее воздуха в этом мире всё-таки присутствует. Здешние самолёты представляли собой «рус фанер» в самом примитивном варианте, и были дорогой игрушкой для экстремальных спортсменов, примерно как мотодельтапланы в нашем мире. О пассажирской авиации речи не шло вообще – мать порядком удивилась моему вопросу, заявив, что сразу столько сумасшедших найти будет слишком сложно.

Подумав немного, я понял, что причина здесь в отсутствии военной авиации. В нашем мире именно она обеспечила отработку технологии и позволила в конце концов создать более или менее надёжные летательные аппараты. Лишь потом они начали постепенно внедряться в гражданскую жизнь. Но когда я завёл с матерью разговор о том, что можно с высоты бросать на врага что-нибудь взрывающееся, вроде бочонка с порохом, она снисходительно потрепала меня по голове и объяснила глупому малышу:

– Понимаешь, Кени, даже я, целитель, совершенно невоенный человек, легко сниму эту тарахтелку с любой высоты. Например, создам у неё перед носом локальное разрежение Силы. Техника плохо выдерживает резкие перепады Силы – у неё или мотор заклинит, или крылья отвалятся, или ещё что-нибудь сломается. А тому, что она сбросит, я не дам даже до земли долететь.

Авиация была хорошим примером того, как условия мира предопределяют путь его развития. Кстати, позже я понял, что идея с транзисторами тоже была нежизнеспособной – хотя простые и грубые технические конструкции в этом мире работали, что-то более сложное сбоило из-за естественных колебаний поля Силы. Заставить надёжно функционировать приборы, основанные на квантовых эффектах, такие, как полупроводники, было практически невозможно.

На том и закончились мои мечты двинуть этот мир по пути его прогресса и моего процветания. Разумеется, если подвернётся возможность «изобрести» что-то простое и востребованное вроде замка-молнии, я такой возможностью непременно воспользуюсь. Но как основа для обустройства моей жизни прогрессорство явно не подходило.

В целом, этот мир местами производил очень странное впечатление смеси времён. Помнится, меня просто потрясла огромная телега, которую тащил здоровенный битюг, но при этом колёс у телеги не было, и она парила над землёй на уровне полуметра. Мир в чём-то напоминал девятнадцатый век, но девушки ходили в мини-юбках, а одежда и поведение людей были скорее характерны для моей прошлой современности. Автомобилей – причём примитивных – было довольно мало, мобильных телефонов не было вовсе, но при этом люди жили лет до ста пятидесяти, рак лечился амбулаторно, и даже в бедных кварталах на лицах не было печати безнадёжности. Какой мир я бы предпочёл, будь у меня такой выбор? Не уверен, что свой…

* * *

Летом произошла ещё одна история, которая немного добавила мне понимания этого мира. Мы с мамой поехали за покупками, а Ленка осталась дома одна. Представившейся возможностью она решила воспользоваться на полную. Взгромоздив на стул табуретку, она залезла в шкаф и вытащила баночку земляничного варенья, но не смогла удержать её в руке. Банка упала и разбилась. Ленка в панике сбежала в свою комнату, а когда мы вернулись, и началось разбирательство, выдала дичайшую историю про землетрясение (мы как раз только что прочитали детскую книжку про вулканы и землетрясения), от которого дом шатался, и банки с вареньем вылетали из шкафов. Тот факт, что на кухне так и осталась стоять конструкция из стула и табуретки, рассказчицу не смутил.

Я до этого никогда не видел маму такой сердитой. Ленку она отругала так сурово, как не ругала нас никогда. Та перепугалась и зарыдала. Тут, наконец, и пробудилась эмпатия – на меня нахлынула такая волна детского горя и отчаяния, что я кинулся её утешать. Мама следом. Ленке для утешения была выдана другая баночка с вареньем, которое она ела, шмыгая носом и размазывая по лицу слёзы пополам с вареньем.

Когда она, наконец, успокоилась, мама принялась ей объяснять:

– Понимаешь, Леночка, мне не жалко для тебя варенья. Если бы ты не начала врать, я бы тебя и ругать не стала. Тебе нельзя говорить неправду никогда, даже в мелочах. Будешь врать – потеряешь силу, станешь бездарной.

– Как такое может быть? – тут уже удивился я. – Сила что, следит за этим?

– Нет, Силе до этого дела нет. Тут другое. Когда ты управляешь Силой, у тебя должна быть полная уверенность, что всё получится. У Владеющего каждое действие и каждое слово есть абсолютная истина, в которой не может быть никаких сомнений. Говоря неправду, ты подрываешь свою уверенность. Ты начинаешь приучать себя к мысли, что твоё слово может быть не истиной, а просто пустым звуком, понимаешь?

– То есть Владеющий всегда говорит только правду?

– Я думаю, Высшие – всегда, ложь им слишком дорого обойдётся. Если Высшая тебе что-то сказала, можно смело считать, что это правда. Но там надо, наоборот, смотреть, что она не сказала. Врать она не станет, но она может умолчанием подвести тебя к какой-то мысли. Есть много способов заставить человека самого себя обмануть. А низкоранговые, конечно, могут иногда и соврать. Не все же хотят развиваться – это сложно, надо много работать, а каждый следующий ранг даётся всё тяжелее. Вот такой находит себе тёплое место, и всё, ему больше ничего не надо, у него всё хорошо. Но есть всем известный факт – тот, кто врёт, хоть иногда, хоть в мелочах – никогда не поднимется высоко. Не хотите говорить правду – лучше просто молчите.

После этого события у меня немного сдвинулось дело с эмпатией. Точнее, я начал понимать, как она работает. Чужие эмоции воспринимаются как свои, и самое сложное было в том, чтобы определить, что это наведённые эмоции, отделить их от своих, и проанализировать их как бы со стороны, отстранившись. Главная трудность с тренировками состояла в том, что эмоции должны были направляться на меня, и быть достаточно сильными. Равнодушие не генерировало ничего и никак не определялось. Сильные чувства у окружающих получалось вызывать редко, так что дело продвигалось медленно. Возможно, на более высоком уровне владения эмпатией можно будет определять и ненаправленные эмоции, но пока до этого было очень и очень далеко.

* * *

Так незаметно прошла осень, а потом и зима. Минули и наши дни рождения – мне мама подарила отличный складной нож, а Ленка получила какую-то особенную куклу, по которой она сохла последние месяца три. К учителю фехтования добавились учителя танцев и этикета, а немного попозже – музыки и рисования. Мы постепенно втянулись в учёбу и привыкли к своей постоянной занятости. Свободное время у нас, конечно, тоже было, но именно по принципу «делу время, потехе час». Для этого мира такое считалось совершенно нормальным – дети очень рано начинали помогать взрослым, а если семья была богатой, и помогать не требовалось, то они были постоянно заняты учёбой и тренировками. Огромный контраст с моим родным миром, где нормой было сунуть ребёнку планшет, чтобы не донимал родителей, и тот часами пялился в него, играя или смотря мультики.

Как-то мы шли домой из кондитерской, в которую регулярно ходили за Ленкиными любимыми сливочными тянучками. На перекрёстке с узкой аллейкой нас перехватила группа из пяти пацанов лет восьми-девяти.

– Так, насекомые, ну-ка быстро сюда подошли! – скомандовал вожак.

Гопы дворянского квартала, ну надо же! Мы подошли, и я немедленно выдал главному отличный джеб. Брызнула кровь из разбитого носа, и я добавил прямой правой в челюсть. Ленка сориентировалась мгновенно, и молодецким пинком по яйцам вывела из игры ещё одного – нет, вот откуда что берётся, а? Где она могла научиться так ловко проводить операцию по смене пола? Хочется верить, что не у мамы в лечебнице, там должно быть погуманнее. Тем временем мне прилетел хороший удар в глаз, и я слегка потерял ориентацию. Ленка с умеренным успехом отмахивалась сразу от двоих, похоже, её сочли самой опасной. Хотя мы были заметно сильнее и быстрее своих сверстников, тут силы были явно неравны, и исход боя выглядел предопределённым. На наше счастье, раздался свисток стражника, и бой сразу же прекратился. Пацаны кинулись вглубь аллейки, и даже несчастный трансгендер поднялся и торопливо заковылял следом. Мы тоже не стали ждать карающей руки закона и рванули в другую сторону.

Ввалившись домой, мы сразу наткнулись на маму. Таких больших глаз у неё я ещё не видел. Из кухни высунулась Арина и тоже застыла с открытым ртом.

– Вы что, друг с другом подрались? – наконец, с изумлением спросила мама.

Мы посмотрели на одинаковые фингалы друг у друга и начали хохотать.

Позже Ленка спросила:

– Ты почему сразу драться полез?

– А ты разве не почувствовала, что он злится и хочет поиздеваться? Они бы в любом случае нас бить начали, так чего было ждать?

– Нет, ничего не почувствовала. Я там сама вдруг разозлилась.

– Это не ты разозлилась, это ты его злость почувствовала. Надо учиться отделять свои чувства от чужих. Постарайся запомнить, как чужие чувства выглядят и не давай им себя запутать.

Ленка задумалась.

– А можно ведь было и убежать.

– Девушка, вы не из коровника дворянка?

Ленка захихикала и начала на меня наскакивать и пихаться. На том и закончилась эта история, но вскоре она получила неожиданное продолжение.

* * *

На следующий день на прогулке мы опять наткнулись на квартального.

– Ого! – удивлённо воскликнул Любомир. – Это кто же вас так разукрасил?

Надо сказать, что мама наотрез отказалась лечить наши синяки, заявив, что она мирный целитель, и боевые ранения не её специализация.

– Пустяки, – я махнул рукой. – Мы разобрались.

– А победил-то кто?

– Да что-то вроде ничьей вышло.

– Ну да, Мирон так мне и докладывал: бились, мол, они как львы, но вынуждены были отступить, – Любомир откровенно ухмылялся. – А что же так-то?

– Умения не хватило, – пояснил я. – Нас драться не учат – только танцы, музыка, всё такое.

– А зачем вам уметь драться? Вы же дворяне.

– Так это вдвойне нехорошо, когда дворянина какая-то мелкая шушера бьёт.

– И то верно, – засмеялся Любомир. – Ну я вам тогда вот что скажу. Брат мой, Данислав, держит школу для ратников вольных отрядов. Детей он тоже учит, но берёт редко, только от друзей-знакомых. От меня возьмёт, конечно. Если мать уговорите. И сами крепко подумайте, там трудно учиться.

– Спасибо, дядька Любомир! Посмотрим, что получится…

* * *

Было совершенно ясно, что Ленка потянется за мной, так что принимать решение следовало вместе.

– Лен, давай подумаем, нужно ли нам учиться драться. Я один не хочу решать.

– А сам что думаешь? – рассеянно спросила она, исправляя какую-то неправильность в наряде куклы.

Вопрос действительно был неоднозначным. С одной стороны, Владеющим умение драться вроде и ни к чему. К тому же свободного времени у нас не так уж много, и добавить к нашим занятиям ещё и школу Данислава – значит урезать его ещё больше. Даже мне, ребёнку с психикой взрослого, нелегко жить в таком ритме – детский организм накладывал свои ограничения.

С другой стороны, Владеющими мы фактически станем только после семнадцати лет, когда достигнем второго, полного совершеннолетия. До тех пор нас просто не станут учить ничему серьёзному – и, кстати, совершенно правильно. Пока будущий Владеющий не научится ответственно и с полным контролем использовать свои способности, ему доступны лишь безобидные упражнения по развитию и контролю Силы. То есть как минимум до этого времени любой хулиган может практически безнаказанно настучать нам по физиономиям. К тому же я, как взрослый и поживший человек, прекрасно понимал, что в бою сила не главное. Дай ботану любую силу, и его всё равно будут тиранить все кому не лень. Чтобы стать воином, нужно с детства вырабатывать в себе воинский дух, а романы, где ботан-программист переносится в другой мир, сразу становится великим магом и начинает нагибать окрестные народы – это всего лишь мечты конкретного ботана, с реальной жизнью никак не связанные.