Но чу!.. Свист, гиканье!.. Во весь опор мчит вдоль по дороге эскадрон. Бурки, папахи, автоматы наголо. Над головами бело-сине-красный стяг реет. Спешат, торопятся.

Ишь ты, беда-то какая… Сызнова, видать, где-то красная сволочь пошаливает. Всё-то им неймётся, нехристям окаянным!

Улетел эскадрон. И вновь тишина. Никого на улице. Только у плетня, там, где верблюд привязан, два отрока промеж собой тихо гутарят. Прислушался Щукарь.

– Ma che razza di animale è?

– Boh… Che sia un cavallo cosacco?..

Закручинился старый казак, поник головой. Плюнул в сердцах, ушёл в хату да дверью хлопнул.

Хоть похоже на Россию, только всё же не Россия.

***

Март 1920 года, Новороссийск. Другой Новороссийск, настоящий.

Слухи грозные, ужасные, наступают банды красные!..

Нет, не слухи. Красные идут. От причалов спешно отваливают разнокалиберные суда. Соединённая англо-франко-итальянская эскадра артиллерийским огнём прикрывает эвакуацию…

Нет, не эвакуацию. Бег. На палубах плечом к плечу стоят люди. Стоят, поскольку сесть не могут. Некуда. Нет места. Это остатки Донской и Кубанской белых армий. Казаки. Для них война закончена. Они проиграли. У них больше нет дома, нет земли. Под аккомпанемент британских пушек они уплывают в никуда.

***

Январь 1943 года, где-то под Сталинградом.

Сквозь вьюгу, по-бабьи закутанные в платки, в ошмётках разномастной военной формы, бредут сгорбившиеся от холода человеческие фигуры. Это остатки 3-й королевской горнострелковой дивизии «Джулия». Альпини. Для них война закончена. Они проиграли. И втайне этому рады. Нет, горные стрелки вовсе не трусы. Воевать очень даже умеют. Но здесь, на Среднем Дону, нет гор, в которых можно было бы укрыться от ужасных cosacchi e mongoli – «казаков и монголов», как они их именуют. Главное, впрочем, не это. Главное, альпини совершенно утратили представление о том, зачем Дуче вообще послал их сюда. Что забыли они тут, рядом с немцами?.. Ведь у них есть свой дом, своя земля. «Джулия», название дивизии, – не женское имя. Это Alpi Giulie – Юлийские Альпы. Под аккомпанемент русских пушек они возвращаются на переформирование туда, домой. В Венецию-Джулию. Во Фриули. В Карнию.

Карниа – регион не административный, а историко-географический. Расположенный в правом верхнем углу карты Италии. Тысяча двести квадратных километров гор над рекой Тальяменто. На западе – Паданская равнина, на севере – Австрия, на востоке – Словения. Древний перекрёсток культур и смешения народов, населённый потомками итальянцев, немцев, славян. Не слишком утончёнными, но трудолюбивыми и добродушными крестьянами.

В сентябре 1943 года измученная войной Италия заключила перемирие с Великобританией и Соединёнными Штатами. И мгновенно подверглась немецкой оккупации. Карниа превратилась в район Operationszone Adriatisches Küstenland (OZAK) – «Оперативной зоны Адриатического побережья» под управлением немецкого гауляйтера. Фактически – стала частью Третьего рейха.

Альпини – тем из них, кто умудрился выжить, не попасть в плен и добраться домой – рейхи, гауляйтеры, фашисты и нацисты стояли уже поперёк горла. Слишком долго они умирали за них в Греции, Африке и России. Альпини оглянулись по сторонам. Вокруг были Альпы. Альпы – это горы. Горы – это родина. А они были горными стрелками. И за Родину привыкли сражаться. Наконец-то почувствовав себя в своей тарелке, альпини оседлали вершины с перевалами и оттуда принялись стрелять по немцам. Стреляли они метко и часто попадали. Помогали им в этом не только родные горы, но и Бог. Плоть от плоти набожных карнийских крестьян, они сразу же получили благословение католического духовенства. Тут наверх вскарабкались местные коммунисты и поинтересовались: не будут ли альпини возражать, если они тоже вместе с ними немножко постреляют? Те не возражали. Сделав скидку на условия военного времени, Бог, в виде исключения, начал помогать и этим безбожникам.

Быть партизанскими мишенями немцам не понравилось. Они по привычке достали огнемёты и пошли жечь деревни. Сжигание деревень, однако, – не лучший способ завоевать симпатии их жителей. В горах же – во всех горах мира, не обязательно итальянских – это, как правило, равносильно тому, чтобы плеснуть ведро бензина в костёр партизанской войны. Теперь партизаны получили одобрение и поддержку даже тех, кто до того предпочитал оставаться нейтральным.

Немцы изменили тактику. В посёлки приходили итальянские фашисты, переодетые в якобы нуждавшихся в ночлеге и припасах партизан. Получив же искомое, – вытаскивали огнемёты. Разозлившиеся не на шутку карнийцы утратили обычное добродушие, трудолюбиво подбадривая нацифашистов пинками ружейных прикладов, окончательно скинули их с гор и провозгласили создание Свободной зоны Карниа.

Явление уникальным не было. Восстания полыхали по всему северу Италии. Ни первой, ни единственной партизанской республикой Карниа не стала. Однако, занимала наибольшую из них площадь. Партизанские бригады ограничились ролью её вооружённых сил и в дела гражданского общества не вмешивались. Правительство же было сформировано путём всеобщих свободных выборов, на которых – впервые за всю итальянскую историю – получили право голоса женщины. Да и вообще, даже по строгим современным меркам, Карниа обладала правовым и демократическим государственным устройством. С пропорциональной налоговой системой, институтом мировых судей, всеобщим обязательным начальным образованием и отсутствием смертной казни.

Ужаснувшись столь беззастенчивому попранию всех их идеалов, немцы понатыкали вокруг границ мятежной республики табличек «Осторожно! Бандиты!» и принялись думать, что с ней теперь делать дальше. Проблема заключалась в том, что через Карнию пролегали стратегически важные пути, связывающие Адриатическое побережье, Паданскую равнину и Австрию. Нет, выбить оттуда партизан немцы, разумеется, могли бы с лёгкостью. У них всё же была регулярная армия, не стеснённая необходимостью считаться с какими-либо моральными ограничениями. Но что потом? Ведь когда солдаты уйдут, – партизаны неизбежно вернутся. Держать же в регионе постоянный и достаточный для эффективного контроля над его территорией войсковой контингент Берлин, учитывая плачевную ситуацию на мировых фронтах, позволить себе не мог.

Тут какой-то немецкий генерал хлопнул себя по лбу, закричал: «Heureka! Ich habe gefunden!» – схватил карандаш, склонился над картой и приписал к названию зоны OZAK одну букву: KOZAK.

Дело в том, что казаков у немцев образовался излишек.

Ещё в 1918 году генерал Пётр Краснов, командующий Донской армией, предложил кайзеровской Германии мир и нейтралитет в обмен на продовольствие, оружие и признание независимости казачьих земель. Остальным белым генералам красновская придумка понравилась не очень, и из командующих его постепенно выперли.

К 1936 году немецкая бюрократическая машина пришла в движение, извлекла Краснова из чрева Парижа, в котором он к тому моменту очутился, и переселила в Германию. Там генерал охмурился идеями национал-социализма и с началом Второй мировой войны принялся скликать казаков под свои – точнее, немецкие – знамёна. Как тех, ещё старых, бежавших от красных из Новороссийска и Крыма, так и новых, никуда не бегавших, но сначала переживших расказачивание, а затем обнаруживших себя на оккупированных немецкими войсками территориях. Следует признать: у казаков имелись веские причины советскую власть недолюбливать. Сумрачный германский гений грамотно сыграл на чувствительных струнах казачьих душ, пообещав им после окончательного решения большевистского вопроса «возвращение всех привилегий, коими владели отцы ваши с древнейших времён; автономию, которая породила вашу историческую славу; неприкосновенность права владеть землёй, обретённой трудами вашими и предков ваших». В общем, понять казачью мотивацию можно. Оправдать, впрочем, значительно сложнее.

– Любо! – сказали казаки и развёрнутой лавой поскакали бить жидов и коммунистов.

Зимой 1943 года, однако, стало понятно, что построение казачьего государства на территории бСССР откладывается на неопределённый срок.

– Нихт любо! – пожаловались немцам казаки.

– Позвольте, – сумрачно возразили сумрачные гении, – у нас договорчик. Вот, пожалуйста, в сноске на тридцать восьмой странице мелким шрифтом: «В случае временной технической невозможности возвращения исконных казачьих земель, немецкое правительство обязуется предоставить равноценную территорию в иной части Европы». Мы от своих обязательств не отказываемся. Но и вам отказаться не позволим!

Юридически неграмотным казакам ничего не оставалось, кроме как сесть на узлы и дожидаться отправки, ибо перешедшая в наступление Красная армия в моральные дилеммы коллаборационистов вникать не желала, а желала ставить их к стенке. Начались казацкие мыканья по Европе. Только лишь немецкие квартирмейстеры в очередной раз присматривали подходящие земельные угодья, как безответственные советские варвары портили все тщательно выстроенные планы, распахивая живописные пейзажи грязными сапогами и танками.

Для германского командования казаки, отступавшие вместе со всеми чадами и домочадцами, превратились в обузу и головную боль. Тут-то Карниа удачно и подвернулось. Ежели натравить казаков на партизан, и первые вторых перебьют, здраво рассудили немцы, то решатся сразу оба вопроса: и земельный и партизанский. Если наоборот партизаны казаков перебьют, – невелика и потеря. При идеальном же раскладе они и вовсе взаимно аннигилируются. Короче говоря, полсотни битком набитых казаками эшелонов двинулись в Италию. Груз, с немецкой точки зрения, скоропортящимся не был, потому ползли они несколько недель. Кормить же кого-либо по дороге в светлое итальянское будущее никто не обещал.

Карнийцев немцы кормить не собирались и подавно. Наоборот – что неудивительно – ввели против партизанской республики экономические санкции. На беду карнийцев, сельское хозяйство их не было самодостаточным. Требовался постоянный товарный обмен с равнинными итальянскими территориями. Если Карниа и не голодала в полном смысле слова, то, во всяком случае, запасы провизии были скудны. И хотя по тайным горным тропам вверх и вниз сновали контрабандистские караваны вьючных женщин, для облегчения труда которых была даже, где возможно, создана система партизанского общественного транспорта, – грядущая зима внушала серьёзные опасения.

В июле 1944 года начали прибывать первые эшелоны с казаками. Зрелище было необычайным настолько, что при виде него партизаны от удивления даже забыли взорвать железнодорожные пути. Казаки были всех разновидностей: донские, кубанские, терские, уральские… Разбираться в их сортах немцы нужным не считали и руководствовались лишь наличием вторичных казачьих признаков: папахи и шашки. Потому среди переселенцев в изобилии попадались чеченцы, армяне, осетины, аварцы, а равно и представители иных народов Кавказа и Средней Азии. Мало того, из почти тридцати тысяч казаков – или, скорее, «казаков» – оружие могли держать менее половины. Вторую половину составляли женщины, старики, дети или просто прибившиеся по дороге беженцы-коллаборационисты всех полов, возрастов и национальностей. Путешествовал этот разномастный табор не налегке, а вместе со скарбом, телегами, арбами, лошадьми, коровами и верблюдами. Объединяло их лишь одно: за время пути все они – и люди и животные – успели изрядно проголодаться.

Первые встречи карнийцев с казаками выглядели так: в деревни, трубя в рога и беспрестанно паля в воздух из оружия всех существовавших на тот момент в мире калибров, моделей и модификаций, влетали на худющих лошадях лихие всадники в немецкой полевой форме, с ног до головы обвешанные шашками, кинжалами, эполетами, папахами, газырями, нагайками, бурками, шароварами, медалями и лампасами любых возможных цветов и оттенков радуги. Хватали всех подозреваемых в симпатиях к партизанам кур и овец, без суда и следствия приговаривали их к немедленному съедению, после чего, всё так же паля в воздух, уносились прочь.

Тут уже пришла очередь удивляться местному немецкому командованию. В Берлин полетели вежливо-возмущённые депеши: вы нам, мол, кого прислали? Мы же заказывали качественных профессиональных карателей, а не этот передвижной цирк с конями.

Но в Берлине хватало других забот, да и отыгрывать обратно было уже поздно. Пришлось полагаться на собственные силы. Благо в это время наступавшие с юга итальянского полуострова Союзники уткнулись в оборонительную линию «Готика» и плотно в ней увязли. Немцы получили передышку и высвободившиеся войска.

В конце сентября 1944 года началась зачистка партизанской республики. Основную часть работы выполнял Вермахт и эсэсовцы. Хотя и слегка отъевшиеся казаки тоже оказались не такими уж бесполезными, как представлялась поначалу. Воистину странная война на фоне альпийских пейзажей: вооружённые трофейными танками Т-34 казаки – по одну сторону фронта; вооружённые трофейными шмайссерами и фаустпатронами советские солдаты, бежавшие из фашистских лагерей и сформировавшие костяк партизанской бригады «Сталин», – по другую.

Сдержать немецко-казачье наступление партизаны были не в состоянии. В Карнии и в лучшие-то времена проживало всего девяносто тысяч человек. Война же значительно сократила число боеспособных мужчин. Рассудив, что смерть тех немногих, кто ещё остался, в создавшейся ситуации делу не поможет, большинство командиров временно распустило свои отряды. Партизаны вернулись по домам, закопали оружие в огородах и сделали вид, что давно так сидят. Лишь наиболее убеждённые коммунисты и всё тот же русский батальон «Сталин» ушли повыше в горы и продолжили воевать оттуда. Без особого, впрочем, успеха. Партизанская республика пала за неделю.

Теперь нужно было расселить казаков на освободившихся территориях. В первые дни действовали так: немцы заходили в деревни, давали их обитателям несколько часов на сборы, а затем приказывали убираться на все четыре стороны. Быстро выяснилось, однако, что если запустить казаков в населённые пункты без населения, то они каким-то шестым чувством находят запасы спиртосодержащих жидкостей и, чтобы не достались врагу, уничтожают их под корень. После чего приступают к грабежам, поджогам, изнасилованиям, убийствам и прочим зверствам. Против зверств немцы не возражали, по этой части они и сами были не дураки. Истинная проблема заключалась в том, что принявшие жидкого озверина казаки временно, но начисто утрачивали боеспособность.

Стратегия изменилась: теперь жителей из домов не выгоняли, а лишь уплотняли, подселяя к ним казаков. В обязанность карнийцам вменялось подавать им положительный пример трезвого образа жизни, вовремя перепрятывать спиртное, а заодно кормить и оказывать разного рода хозяйственные услуги. Начался период вынужденного сосуществования двух культур.

Точнее, если карнийцы действительно были единым этносом, то вот казаки по своему географическому и социальному происхождению, воспитанию, образованию, привычкам и обычаям различались настолько, что порой не имели друг с другом ничего общего. Потому и отношения их с местными жителями складывались совершенно по-разному: от неприкрытого взаимного отвращения до дружбы.

Нацистами, идейными человеконенавистниками, казаки в большинстве своём вовсе не были. Были лишь людьми, совершившими трагическую, в том числе и для самих себя, ошибку. Но все же людьми. Карнийцы, то ли понимая, то ли чувствуя это, хотя ни малейшей радости от знакомства с казаками не испытывали, однако к тем из них, кто вёл себя по-человечески, относились скорее не как к завоевателям, а как к некой разновидности беженцев, пусть и весьма своеобразной. В конце концов, давно ли их собственные родные альпини точно так же сражались под немецкими знамёнами на настоящей казачьей земле?

От мирной идиллии, впрочем, всё было крайне далеко. В результате предшествовавшей экономической блокады к наступившей зиме и так смогли подготовиться еле-еле. А тут ещё население – а значит и количество ртов – в одночасье выросло на треть. Это уж не говоря о пяти или шести тысячах казачьих лошадей, которые с боями отбирали у карнийских коров скудные запасы сена. Точнее, бои вели не они, а их хозяева: ограбления и убийства превратились в постоянный фоновый элемент местной хроники.

Справедливости ради, казаки не рассматривали себя в качестве полицейско-карательной силы, призванной терроризировать население. На злодеяния их толкали куда более прозаические мотивы: голод и пьянство. Хотя это и выглядит стереотипным штампом, но сложные их отношения с алкоголем упоминаются в качестве серьёзной проблемы как итальянскими, так и немецкими источниками.

Главное же, – казаки считали Карнию своей, казачьей, обетованной немцами землёй, на которую они пришли всерьёз и надолго. С их точки зрения, вовсе не они, а карнийцы были здесь чужаками. И коли уж приходится терпеть их рядом с собой, – то пусть, по крайней мере, знают своё место. Знают, кто на этой земле истинный хозяин. С целью же доказать этот тезис наглядно, они приступили к оказачиванию и казакоформированию окружающего пространства.

В один прекрасный день карнийцы узнали, что, прямо не выходя из дома, переселились в станицы под названиями Новочеркасск, Екатеринодар, Новороссийск, далее везде. Быт, нравы и обычаи каждой из станиц определялись тем, казаки какого войска в ней преобладали. Представителей неказацких кавказских народов, копируя привычную модель, отселили в горные альпийские аулы. Против чего те не возражали, ибо в большинстве своём были правоверными мусульманами и рядом с правоверными православными казаками чувствовали себя не слишком уютно. Равно как и наоборот. Что по этому поводу думали правоверные карнийские католики никого, разумеется, не интересовало.

Местные католические церкви казаки использовали лишь в редких случаях, предпочитая проводить богослужения, похороны и свадьбы в нейтральных помещениях. Поглазеть на них, наперекор прямому запрету своего архиепископа, толпами сбегались любопытные карнийцы, находившие казачьи ритуалы странными и варварскими, но живописными. Казаки же, со своей стороны, полагали бескультурными варварами самих карнийцев. Отвратительные местные обычаи использовать носовые платки, а потом засовывать эту грязную тряпку обратно в карман, или, скажем, держать под кроватью ночной горшок, вместо того, чтобы как всякий нормальный казак выйти из хаты до ветру, – серьёзно потрясали казачьи эстетические чувства.

Единственными, пожалуй, кто сразу же разглядел в местных жителях родственные души, были случайно затесавшиеся промеж казаков грузины. Обитатели Италии и Грузии вообще чем-то неуловимо друг на друга похожи. То ли формой носов, то ли общим отношением к жизни. Эти же конкретные грузины вдобавок представляли собой остатки царской аристократии, после революции эмигрировавшей в Париж. В отличие от основной массы казаков, были они людьми европеизированными и образованными. Даже свободно по-итальянски говорили. Между ними и карнийцами установились отношения настолько добрососедские, что когда грузины отправлялись устраивать облавы на партизан, то галантно предупреждали последних о том, где и как именно собираются их ловить. Позднее, огорчённые, что поймать никого не удаётся, они посовещались-посовещались да и почти в полном составе присоединились к батальону «Сталин», название которого им очень нравилось. Частенько переходили к партизанам и казаки, правда, не столь массово.

В общем, быт, пусть и странный, постепенно налаживался. Тем более что первоначальные казачьи бесчинства возмутили даже итальянских фашистских иерархов, которые – ошибочно, скорее всего – полагали, что немцы отделили зону OZAK от Италии лишь временно, до стабилизации обстановки. Они накатали Муссолини жалостливое письмо: тут у нас, мол, итальянских граждан обижают, спасите-помогите! Но Муссолини, понимая, очевидно, что нет ничего более постоянного, чем временное, предпочёл смолчать. Немцы, впрочем, и сами сообразили, что перегнули палку и своими – точнее, казачьими – руками вновь способствуют росту симпатий к партизанам. А потому особо рьяных лиходеев приструнили.

Волей-неволей, казаки были вынуждены направить энергию в мирное русло. Открывались казачьи больницы, школы, военные училища, дома инвалидов. Начали выходить две газеты, «Казачья земля» и «Северокавказец». Даже школа танцев появилась. Многочисленные ансамбли песни и пляски с успехом гастролировали по окружающим Карнию крупным городам.

В феврале из Берлина прибыл сам генерал Краснов с супругой и другими официальными лицами. Ставка верховного казачьего командования сразу же приобрела черты императорского двора, с балами, приёмами, золотопогонными офицерами и дамами в вечерних туалетах.

Развивалось и казачье народное хозяйство: мастерские, лавки, харчевни. Парадоксальным образом, это благотворно отразилось и на коренных местных жителях. Ежемесячное жалование, которое строевые казаки получали от немцев, теперь вливалось в истощённую экономику региона.

Потихоньку стали готовиться к посевной. Вот это-то карнийцам ничего хорошего не сулило. Землю, само собой, предполагалось отобрать у них. Но посеять, не говоря – пожать, казакам было не суждено. На дворе стояла весна 1945 года.

Красная армия рвалась к Берлину. В Италии Союзники готовились к финальному штурму немецкой обороны. Партизаны, не особо скрываясь, выкапывали из огородов винтовки, а казаки предпочитали делать вид, что этого не замечают. Было ясно: война закончена. Они вновь проиграли.

На что надеялись?.. Те, кто подоверчивее, – тешили себя иллюзиями о неприступной крепости где-то в Австрии. В десять раз более неприступной, чем линии Мажино, Маннергейма и Зигфрида вместе взятые. Там можно отсидеться, пока не подоспеет долгожданное немецкое вундерваффе. Так утверждала пропаганда.

Те же, кто поумней, – шли к семьям, дома которых оккупировали в течение этих семи месяцев, и произносили самое важное на тот момент из выученных итальянских слов: Nascondetemi! – «Спрячьте меня!» И карнийцы, забыв обиды, укрывали оккупантов от их собственных командиров в подвалах и сараях.

29 апреля 1945 года сдались последние немецкие части в Италии. Под проливным дождём со снегом через горные перевалы к австрийской границе потянулись колонны казаков. Партизанское командование, дабы избежать бессмысленных жертв, решило продвижению не мешать. Но то настоящие партизаны, сражавшиеся ещё во времена партизанской республики. Были и другие, «партизаны последнего дня», взявшиеся за оружие, лишь когда исход войны стал очевиден. Этим не терпелось совершить напоследок какой-нибудь подвиг. И 2 мая они попытались захватить в плен казачий авангард в посёлке Оваро. Казаки сдаваться не пожелали, завязалась перестрелка. На подмогу своим поспешили оказавшиеся поблизости немногочисленные «старые» партизаны-гарибальдийцы и грузинские князья из батальона «Сталин». Одновременно к Оваро подошла большая казачья колонна. Партизаны-новички в панике отступили. Но бой продолжался. Опровергая свидетельство поэта Лермонтова, грузины оказались не робкого десятка. Бежать не спешили и защищали Оваро до последнего патрона. Когда патроны всё же закончились, из мёртвых тел этих царских аристократов казаки выложили на площади пятиконечную звезду.

В те же часы в соседней деревушке немецкие эсэсовцы без видимых на то причин устроили резню мирного населения, расстреляв шестьдесят пять человек. Лишь только весть об этом и о событиях в Оваро разнеслась по окрестностям, – вспыхнула кровавая вендетта. Теперь партизаны убивали казаков без разговоров и при первой возможности. Увы, но сподручнее всего оказалось убивать тех, кто был захвачен ранее или даже сдался в плен по собственной инициативе. Такие дела.

Впрочем, остановить или хотя бы существенно замедлить продвижение казачьих колонн партизанам было не по силам. В начале мая передовые отряды казаков перешли австрийскую границу. А 9-го числа вблизи города Лиенц все они добровольно и без каких-либо условий сдались британским войскам.

Через месяц британцы – те же самые британцы, которые двадцать пять лет тому назад спасали этих же самых казаков от большевиков в Новороссийске – передали их советскому командованию. Генералов и атаманов ждала петля, остальных – Сибирь. Казачий круг замкнулся.

Но не для всех.

Из книги писателя Леонардо Заньера, ещё мальчишкой своими глазами видевшего оккупацию Карнии:

Не так давно мне рассказали эту «австралийскую хронику»: Поэта, мой односельчанин и ровесник, в 70-х годах эмигрировавший в Австралию вместе со всей семьёй, занимался в Сиднее разными промыслами, в том числе строительством. Получив заказ из какого-то дома, приезжает туда и слышит, что говорят на карнийском диалекте и упоминают Маранзанис¹. Заинтересовавшись, он начинает расспрашивать супружескую пару, которая удивлена, что их разговор кто-то понял. Выясняется следующее: он – казак из расквартированного в Маранзанисе подразделения, дезертировавший и перешедший к партизанам. Вместе с десятком товарищей был схвачен и сразу же расстрелян в Комельянсе у стены бывшей железнодорожной станции, напротив памятника павшим. Все спешат, после пулемётной очереди никто не подходит, чтобы сделать контрольный выстрел; очнулся – раненный, но живой, ждёт темноты, переправляется через реку, просит приюта в первом попавшемся доме, его принимают, его лечат, его спасают, его кормят, его прячут; в доме есть девушка, рождается история любви. Лишь только война окончена и появляется возможность эмигрировать – они среди первых, чтобы сесть на пароход в Австралию.²

История эта не единственная. Во всём мире – в Италии, России, Австралии, Америке – ещё возможно отыскать тех, кто видел. Тех, кто помнит. Помнит, как семь коротких долгих месяцев итальянская Карниа была Казачьей землёй.

1. Населённый пункт в Карнии.

2. Leonardo Zanier, Carnia Kosakenland Kazackaja Zemlja. Storiutas di fruts ta guera. Racconti di ragazzi in guerra, Mittelcultura, Udine, 1995¹, 1996²