Читать книгу: «Обязательно вспомнят», страница 2

Дядька Черномор

«…И очутятся на бреге,

В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря…»

По лесной тропинке, взявшись за руки, шли молодая женщина с сыном.

«… Все красавцы удалые,

Великаны молодые,

Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор…»

– А почему Черномор?

– Потому что жил он со своими витязями в Черном море. Устал? – женщина погладила вихрастую голову. – Давай немного передохнём.

Они поставили полные грибов лукошки, и присели на поваленное дерево.

– Значит, – не унимался ребёнок, – он моряк, как наш папа?

– Да, Максимка, как наш папа, – она украдкой вздохнула и добавила, – такой же высокий, сильный и добрый.

– А Черномора все боялись?

– Нет, его боялись только злые и недобрые люди, которые делали плохо другим.

Ребенок задумался:

– А когда придёт папа, немцы испугаются и убегут из деревни?

– Конечно, все до одного, – улыбнулась женщина.

– И наш сосед дядя Петя?

– Самый первый, потому что…

– Он предатель и называет меня отродьем, – закончил Максим.

– Не слушай его, он сам не понимает, что говорит, – она крепко обняла сына. – Всё будет хорошо. Пойдём?

– Мам, смотри, там что-то есть!

Женщина не успела оглянуться, как сын вскочил и бросился к росшим неподалеку кустам можжевельника.

– Максим! – забыв о лукошках, она побежала за ним.

– Ты где?

– Максим!

– Я тут!

– Вот непоседа.

Облегченно вздохнув, она подошла и взяла его на руки.

– Мам, смотри, – ребёнок показывал в сторону.

– Что ты там увидел, пойдем до… Наши?

Неподвижные кочки, кажется, немного смущённо зашевелились, затем одна из них что-то пробурчала и, тяжело вздохнув, встала, превратившись в огромного военного в маскхалате.

Он приложил палец к губам.

– Говорите спокойно, – женщина улыбнулась. – В лесу немцев нет. Они дальше деревни ходить боятся.

Раздался тихий свист, и ожили остальные кочки.

Максим во все глаза смотрел на рослых, как на подбор, красноармейцев.

– Вы кто?

– Мы? – первый знакомый вытянулся и, подмигнув, отрапортовал. – Капитан Дядька Черномор и витязи, мы пришли…

– Выгнать всех немцев? – закончил ребёнок.

– Так точно, – кивнул офицер, – всех до одного, вместе с дядей Петей.

– Дождались, – женщина опустила сына на землю и заплакала. – Наконец-то дождались.

– Как вы тут? – их окружили бойцы. – Трудно было?

– По-всякому, кому-то трудно, кому-то легко. В страхе жить – это не немцам сапоги лизать.

Максим, замерев от счастья, смотрел на настоящих солдат с самыми настоящими автоматами. А ещё и гранаты. Ух, никто из друзей не поверит!

– Мы слышали разговор, вы о соседе? – спросил один из разведчиков.

– О нём самом, местный, соседи говорили, и до войны непутёвым был, а как пришла новая власть – в полицаи подался, ходил гоголем. Сейчас, правда, притих: знает – скоро расплата.

– А можете нам сказать, где? – начал было командир группы.

– Могу показать на карте, – предложила женщина.

Глядя на удивленные лица бойцов, она рассмеялась:

– Муж говорил, что жена офицера просто обязана уметь стрелять из пистолета, оказывать первую помощь и знать основы топографии. Да и пединститут за плечами, я до войны учительницей работала.

– А здесь как оказались? – спросил один из бойцов, доставая карту.

– В июне сорок первого приехали с сыном погостить к свекрови. Думали, на месяц, а вышло… Смотрите, они здесь, здесь и здесь, а это – развалины бывшего помещичьего дома, от нашего сарая метрах в ста, к ним овражек заросший идет… Максим, ты опять за своё, отпусти.

Ребёнок, виновато опустив голову, разжал руку. Получивший свободу уж мгновенно скрылся в кустах можжевельника.

– Спасу нет, – шутливо вздохнула женщина, – постоянно с мальчишками прибегают сюда.

– Они же не ядовитые, – начал было Максим, но увидев, что оказался в центре внимания, тут же забыл об ужах и дернул командира за маскхалат:

– Мама говорила, что Черномор живёт в море, а ты в лесу прячешься, значит, ты ненастоящий?

– Самый настоящий, вот смотри, – и, раздвинув китель, капитан показал сверкнувшую под ним тельняшку, – теперь веришь?³

– Ага, – Максим взял моряка за руку, – тогда пойдём.

– Куда?

– Как куда, немцев выгонять.

– Ишь, шустрый какой, – офицер присел перед ребёнком и улыбнулся. – Ты вначале расскажи, как нас заметил, а, глазастый?

– Это военная тайна, – подмигнул Максим.

– Не расскажешь?

– Неа.

– Молодец, – похвалил капитан, – значит, и о том, что нас видел, молчок. Никому, даже друзьям. Это наша с тобой военная тайна, договорились?

– Договорились, а пароль?

Разведчики рассмеялись.

– Пароль, Максимка, «Черномор». Если вдруг что-то случится, сразу кричи пароль.

– И вы придёте?

– Мы прибежим, малыш, мы прибежим, очень быстро.

***

– Командир, – прошептал один из разведчиков, – как думаешь, сдадут или нет? Мало ли, в оккупации жили.

– Эти не сдадут, – глядя вслед женщине с сыном, усмехнулся капитан, – они наши. И всё-таки, как пацан нас обнаружил, есть мысли?

Бойцы молча пожали плечами.

***

В хате вкусно пахло жареной картошкой и грибами. На печи спал Максим, рядом, нагло раскинув лапы, тарахтел кот. Аккуратно, чтобы не разбудить, женщина достала из-под головы сына книгу:

«…море вдруг

Всколыхалося вокруг,

Расплескалось в шумном беге

И оставило на бреге

Тридцать три богатыря;

В чешуе, как жар горя…»

Она улыбнулась, вспомнив встречу в лесу. В окно требовательно постучали.

– Кого там нелёгкая несёт на ночь глядя… – недовольно пробурчала свекровь.

– Принимай гостя, Семёновна!

– И не спится же ироду, чтоб ему пусто было, – шепнула женщина и, перекрестившись, пошла открывать.

В дом, стуча сапогами, ввалился средних лет мужчина в грязной телогрейке и замызганной белой повязке на рукаве⁴. Без приглашения усевшись за столом, он смачно отрыгнул:

– Не нальёшь ли гостю дорогому, хозяйка?

– Дороже некуда, – Семёновна поставила на стол стакан и неполную бутыль мутного самого. – Что надо?

– Да вот, – почесав голову, хмыкнул визитер, – иду мимо, дай, думаю, забегу, спрошу про житье-бытье. По-соседски. Ваше здоровье.

– Ишь, сосед мне выискался.

– Ох, – старательно занюхивая рукавом, закашлялся полицай, – забористая у тебя самогонка, хозяйка. Катерина, присаживайся, давай вместе выпьем.

– Я не пью, – тихо отозвалась невестка.

– Канешна, вы ж, мать вашу, культурные, образованные, инте..интелихтенцыя, – пьяные глаза налились злобой, – я вас мог вот так!

Кулак стукнул по столу.

– Тише ты, разорался, внук уснул, разбудишь.

– Но не сделал, – понизив голос, продолжил полицай, – жалел, и пацана вашего жалел, и тебя, Семёновна, и невестку. А почему! Потому что сердце имею. Думаешь, по головке погладят в комендатуре, если узнают о том, что она жена офицера Красной Армии. Ваше здоровье.

– Петя, Петя, – подперев голову, свекровь смотрела прямо в глаза, – и до войны ты трусом был, и сейчас такой. Думаешь, не знаю, что тебе надо? Боишься ты, кары боишься за дела свои.

– И боюсь, да только не одному мне бояться надо. Катерина, неси стаканы и садись за стол! Уважь люд простой!

– Иди, Катенька, иди, – позвала свекровь.

Невестка молча поставила стаканы и присела.

– Ну, – наливая самогон, просипел полицай, – давайте, в последний раз.

– Крайний, – тихо поправила Екатерина.

– А я говорю, последний, – мотнул головой гость, – и для меня последний, и для вас. Будем.

Когда дверь с грохотом захлопнулась, Семёновна посмотрела на невестку:

– Вот что, дочка, бери Максимку и марш в сарай ночевать. Лето на дворе, не замёрзнете. А в сене, даст Бог, не заметят.

– Что вы такое говорите?

– А ты, Катенька, не понимаешь? Петя хоть и пьяный, но зря языком молоть не будет, – и, промокнув платком глаза, свекровь продолжила, – бери внука и уходи.

***

– Командир, – в овраг ввалились двое бойцов, – деревня оцеплена.

– Собираются сжечь, – скрипнул зубами офицер, – радист!

– Я!

– Связь быстро!

– Есть.

И, повернувшись к разведчикам, спросил:

– К развалинам подбирались?

***

Сна не было. В ушах звучали пьяные выкрики полицая: «для меня последний, и для вас» и слова свекрови: «Петя хоть и пьяный, но зря языком молоть не будет». Сухой выстрел разорвал предрассветную тишину. Она вздрогнула и прильнула к щели между досками.

«Господи, неужели?».

По деревне шли немцы. Остановившись у первой калитки, один их них что-то крикнул стоявшим рядом полицаям и те, выполняя команду, бросились в дом. Через минуту двор заполнился криками и плачем: полусонных людей без церемоний вывели на улицу и, подталкивая прикладами, погнали вперёд.  Запахло дымом.

***

– Командир, началось, – прошептал один из разведчиков.

– Приготовиться.

***

Следующая калитка… Крики, голодный треск огня. Дым.

Она бросилась к сладко посапывающему сыну.

– Максимка, просыпайся, Максим!

– Мам, – ребенок повернулся на другой бок и сделал попытку уснуть.

– Вставай, вставай, мой хороший! Тебе нужно бежать.

– Куда бежать, – спросонья он не понимал, почему мама так встревожена, – а где бабушка?

– Сынок, слушай меня внимательно, – женщина раздвинула доски. – Здесь не высоко, прыгай и оврагом беги прямиком к развалинам, там Черномор.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, – она с трудом сдерживала слёзы, – но я очень хочу в это верить.

– Мама, а ты?

Раздался стук калитки.

– Быстрее, прыгай.

Она поставила доски на место и спустилась по лестнице вниз.

– А я-то думаю, с чего бы только старуха в доме, – дверь хлева распахнулась. Вчерашний гость пьяно осклабился и, схватив женщину за руку, вытолкал во двор.

– Пошла.

– Семёновна, с тебя магарыч за находку!

Стоявшие вокруг полицаи расхохотались.

– Черти в аду пусть тебе наливают, – свекровь обняла невестку и посмотрела в глаза.

Та незаметно кивнула.

– Ах ты, держите их… – и полицай побежал за сарай, – стой, отродье!

Щёлкнул затвор винтовки.

– Пустите нас!

– Стоять!

– Черномор! – донёсся детский голос.

***

– Командир.

– Вперёд.

***

– Черно…

Выстрел.

В стелющемся дыму мелькнули огромные тени.

– Пустите!

Резкий удар по голове.

***

Два дня спустя.

В хате вкусно пахло жареной картошкой и грибами. На печи, нагло раскинув лапы, тарахтел кот. Свекровь, стоя на коленях перед иконами, тихо молилась.

«…море вдруг

Всколыхалося вокруг,

Расплескалось в шумном беге

И оставило на бреге

Тридцать три богатыря;

В чешуе, как жар горя…»

Екатерина открыла глаза. У окна, в не по росту большой тельняшке, вслух читал сказку о царе Салтане…

– Мама, ты очнулась, – отбросив книгу, он бросился к кровати и крепко её обнял, – мама.

– Максимка, – не веря своим глазам, она крепко прижала сына.

– Всё хорошо, доченька, попей, – подошедшая свекровь протянула кружку.

В окно тихо постучали.

– Открой, внучек.

Ребёнок бросился к двери:

– Черномор!

– Добрый день. Принимайте гостей, хозяева!

В дом вошли командир разведгруппы с бойцами.

– Иду мимо, дай, думаю, забегу со своими витязями, спрошу про житье-бытье. По-соседски, – улыбнулся офицер и, подойдя к Екатерине, спросил: – Как вы?

– Всё хорошо, только голова болит. Расскажите, что было? Я ведь слышала выстрел и крик оборвался.

– Мама, я же кричал пароль, вот Черномор и спас, – вмешался ребёнок.

Все рассмеялись.

– И стрелял не полицай, – добавил командир. – Ну а дальше – ничего интересного. Всё как обычно.

– Спасибо вам, – прошептала Екатерина.

– Так, дочка, нечего плакать, радоваться надо, – перебила свекровь, – может, к столу?

Она посмотрела на разведчиков.

– Спасибо за приглашение, но нам некогда, – развёл руками офицер, – зашли ненадолго, попрощаться.

– Храни вас Господь, – Семёновна перекрестила разведчиков.

– Спасибо на добром слове, – ответил офицер и присел перед Максимом: – Ну а теперь, глазастый, откроешь тайну? Как ты нас заметил?

– Мы с мальчишками часто бегали туда ужей ловить, их в можжевельнике знаете сколько?

– А при чём здесь ужи? – капитан пожал плечами.

– Эх, дядя, дядя, – хмыкнул ребёнок, – всё просто, сколько раз ни был, никогда я там таких больших кочек не видел. Вот.

В наступившей тишине раздалось сдержанное хмыканье. Командир растерянно оглянулся: его разведчики, стараясь не расхохотаться, один за другим выскакивали за дверь.

Марш-бросок

(Все совпадения имён, событий, фактов не случайны)

– Смирно!

Ровные ряды застыли, как изваяния. Тишину нарушали лишь полощущиеся на ветру знамёна. Яркое солнце отражали начищенные бляхи на груди замерших солдат.

На вершину холма вышли двое. Первый, невысокий пожилой генерал, морщась, опирался на трость, второй – смуглый подтянутый мужчина в строгом чёрном костюме. По тому, как генерал уважительно пропустил гостя вперёд, все отлично поняли, что перед ними стоит очень важная птица.

Смуглый кивнул генералу, и тот, прокашлявшись, обратился к строю:

– Солдаты Рейха! Я, обергруппенфюрер Эйке, счастлив приветствовать доблестных воинов СС. Сегодня вас ждёт, возможно, самое тяжёлое испытание: марш-бросок в условиях абсолютно незнакомой местности, насыщенной ловушками, засадами противника и минными полями. В конце маршрута – река. Победителем считается тот, кто, пройдя препятствия, переплывёт ее и выйдет на другой берег. К сожалению, в соответствии с правилами, нельзя озвучить приз, но поверьте мне, что даже я завидую тому, кто победит.

На лицах солдат и офицеров засияли улыбки.

– Победить будет очень тяжело, – продолжил генерал. – Вместе с господином, э-э-э… – он повернулся к смуглому.

– Просто инспектором, – мягко улыбнулся гость.

– Мы вместе с господином инспектором будем наблюдать за ходом учений отсюда, общая протяжённость маршрута всего лишь три километра. Но не думайте, что впереди лёгкая прогулка. Чтобы вы прочувствовали уровень сложности, я вкратце познакомлю вас с основными правилами.

– Итак, всем выдано другое оружие, причём никто не знает и не имеет права знать, исправно оно или нет, какими снаряжено боеприпасами: боевыми, холостыми, либо бракованными с осечкой. Обстановка полностью будет соответствовать фронтовой: противник вооружён и очень опасен, к встрече с ним вы должны быть готовы каждую секунду. Зазевавшиеся, само собой разумеется, в лучшем случае будут ранены, в худшем – убиты. Повторяю: учения абсолютно реальные, поэтому потери неизбежны. Погибший не имеет права носить гордое звание военнослужащего войск СС, но я верю, что вы, мои орлы, с честью пройдёте через все испытания, и на другом берегу реки я с гордостью буду жать руки элиты войск Великой Германии, хайль Гитлер!

– Зиг хайль, – громыхнул в ответ слаженный рев сотен мужских глоток.

– А сейчас, – генерал достал ракетницу и поднял вверх, – красная ракета означает сигнал к началу учений. С Богом, мои рыцари!

Раздался хлопок, и дружный топот сапог растоптал тишину.

– К чему эта патетика, генерал? – недовольно поморщился Инспектор. – Неужели нельзя обойтись без лишнего пафоса?

– Виноват, – вытянулся Эйке, – дань традициям.

– Эту верность традициям я и учёл, планируя учения, – хмуро заметил гость.

– Вы знаете, что впереди? – удивлению генерала не было предела.

– Естественно, мой друг, естественно, – улыбнулся смуглый гость. – А сейчас советую внимательно следить за развитием событий, начинается …

…. Штурмбаннфюрер СС Иоахим Пейпер оглянулся на бегу: его подопечные не отставали; ровный строй, ощерившийся во все стороны стволами автоматов, радовал глаз.

«Молодцы, – улыбнулся офицер, – я горжусь вами, ребята».

– Господин штурмбаннфюрер, – подбежал запыхавшийся солдат-посыльный, – разведка доложила, что впереди засада – три пулемётных гнезда. Двести пятьдесят метров правее есть овраг, он чист, можем пройти там, единственный минус – сильно пахнет бензином: на краю оврага стоит разбитая цистерна, вероятно, топливо из неё и вытекло.

– Отлично, поворачиваем, – Пейпер устремился за солдатом, краем глаза отметив, что строй повернул вслед за своим командиром практически мгновенно.

Через минуту батальон скрылся в овраге.

– Держаться вместе, – шёпотом отдал команду офицер, стараясь не замечать едкого запаха. – Глядеть в оба.

Солдаты, готовые в любой момент открыть огонь, крадучись шли по оврагу, с легким недоумением рассматривая мертвых кошек и собак, тельца которых были повсюду. Вдруг впереди зашевелились кусты, и навстречу со стоном выползла старуха в окровавленной обгоревшей одежде. Было видно, что каждое движение ей давалось с огромным трудом: перебитые ноги волочились за исколотым штыками телом, оставляющим после себя кровавую полосу.

Увидев немецких солдат, старуха неожиданно улыбнулась и подняла вверх правую руку, в которой была… зажигалка. Рев взметнувшегося пламени заглушил крики боли и ужаса. Батальон вместе со своим командиром, кавалером Рыцарского Креста с Дубовыми листьями штурмбаннфюрером СС Иоахимом Пейпером, исчез.

… Эйке вздрогнул и повернулся.

– 18 февраля 1943 года, село Ефремовка, именно так поступили доблестные солдаты Пейпера с мирными жителями, помните? – отвечая на безмолвный вопрос, сказал смуглый, не обращая внимания на начавшие раздаваться звуки перестрелок и резких команд. – Но не отвлекайтесь, господин обергруппенфюрер. Кстати, не могу не отметить безупречную выучку ваших подчинённых: посмотрите направо.

Под прикрытием двух пулемётных расчётов немецкие солдаты сносили раненых товарищей в стоящее полуразрушенное здание церкви. Со стороны казалось, что все действия словно спланированы заранее и происходят автоматически, как по конвейеру.

– Просто блестяще, невероятно, так организовать эвакуацию может только действительно талантливый военачальник, кто он?

– Если я не ошибаюсь, это рота гауптштурмфюрера Вильгельма Монке, – прохрипел генерал.

– Посмотрим, посмотрим, действительно ли он так талантлив во всём, – усмехнулся Инспектор, глядя на то, как пулемётчики нырнули в церковь вслед за Монке, а через минуту над развалинами поднялся флаг с Красным крестом. – Умно, ничего не скажешь, но учения продолжаются.

– Англичане? – вскрикнул генерал, глядя, как словно из ниоткуда вынырнули около сотни солдат, окруживших импровизированный госпиталь со всех сторон.

– От вас невозможно ничего скрыть, мой проницательный собеседник, – Инспектор уважительно взглянул на обескураженного Эйке, – это сводная рота 2-го Уорквикширского и Чеширского полков. Ворма, 1940 год, помните, генерал?

Однако ответ заглушили разрывы, стоны и проклятия, доносившиеся из церкви: британцы, израсходовав все гранаты, не обращая внимания ни на что, хладнокровно облили стены бензином и подожгли. В пылающем аду исчезли раненые и остатки роты во главе с гауптштурмфюрером СС Вильгельмом Монке.

– Неужели они не видели знак Красного креста, там же были раненые, где элементарная человеческая жалость? – Эйке, не сдержавшись, сжал кулаки и в ярости повернулся к презрительно улыбнувшемуся Инспектору.

– «Любая жалость недостойна эсэсовцев. Слабакам не место в её рядах, и они поступят правильно, если подадутся в монастырь. Мне нужны только твёрдые, решительные люди, готовые безоговорочно выполнить любой приказ, недаром же у них на фуражках изображены черепа», – надеюсь, я правильно процитировал ваши слова, господин генерал, – смуглый гость уже не улыбался и смотрел в упор.

– И прекратите изображать мнительную институтку, обергруппенфюрер, ведите себя согласно тем традициям, которые вами же и были установлены. Как вы догадались, мы немного изменили ход событий: теперь те, кто был жертвой ваших солдат, стали палачами. Но я заметил, что вы потеряли всякий интерес к происходящему, поэтому, если позволите, я буду вкратце комментировать то, что сейчас происходит на маршруте. Ну же, генерал, согласитесь, картина выглядит просто ошеломительно, это ли не прекрасно? Только посмотрите, – Инспектор приглашающе протянул руку в сторону реки.

Эйке нехотя поднял голову: ему казалось, что он видит фильм, а сверху, словно голос диктора, доносился голос стоявшего рядом собеседника. Партизан, судя по одежде и трофейному автомату, ткнул несколько раз штыком в раненого ефрейтора и стал привязывать того за ноги к конскому хвосту.

– 29 июня 1943 года, село Чернь. А чуть в стороне сдающихся в плен солдат 14-й роты СС и их доблестного командира Фрица Кнохляйна с удивительным энтузиазмом закалывают штыками французские солдаты, это Ле Парадиз 1940 год, я не ошибся?

Две женщины, отрубив руки молодому обер-лейтенанту, с весёлым смехом наблюдали, как тот в жуткой агонии истекает кровью.

– А это 1942 год, деревня…

– Хватит, прошу вас, – Эйке закрыл лицо руками.

– Вы рано сдаётесь, мой храбрый друг, впереди столько интересного: в ста метрах от реки два польских подростка поджигают связанного фельфебеля, это практически идентично тому, что произошло в Варшаве, в октябре 1939 года. Кстати, слышите визг? Это не свиньи, а танкисты, ваши любимые танкисты из дивизии СС. Неужели они не могут молча быть раздавленными, как три раненых советских офицера в июле 1941 года под Барановичами? Посмотрите, я прошу вас, это забавно! Я сказал – СМОТРЕТЬ!

От грома голоса на время стихли даже вопли истязаемых эсесовцев. Инспектор силой поднял голову генерала и, удерживая её, продолжил:

– Я вижу, наконец-то ты понял, кто я и где находишься ты, но об этом позже. А сейчас смотри, Эйке, смотри, во что превратились твои герои, очутившись в ситуации почти беспомощных и почти безоружных. Где их хвалёная якобы выучка, якобы доблесть и якобы смелость? Это трусливое быдло, рвущееся к реке, как стадо перепуганных овец.

И действительно, бросив оружие, боеприпасы, знамёна, уцелевшие солдаты и офицеры в панике бежали к реке, как к единственному спасению от окружающего кошмара. На крики раненых никто не обращал внимания, их просто перепрыгивали, либо вообще топтали, некогда безупречно организованные части превратились в перепуганную толпу.

– Пока мы побеседуем, я великодушно дарю им надежду. Итак, сегодня я разрешу задать мне любые вопросы. Они есть?

– Если позволите, – генерал напоминал провинившегося школьника перед разгневанным учителем, – только один вопрос. Что это и почему, ведь, если я правильно понимаю, мы действовали так, как действуете вы.

– Ни в коем случае, – желтые глаза Инспектора расширились и засияли нестерпимо ярким светом. – Я не выношу приговоры, а исполняю их, я не караю, а даю муки каждому по делам его, а вы возомнили себя богами и взяли на себя функции судей, карали людей только за то, что они люди, вы поставили себя даже выше Бога, – раскаты голоса стали походить на звуки артобстрела.

– И наш приговор, – прошептал генерал.

– Их приговор, – дьявол небрежно махнул в сторону реки, – каждый день, из месяца в месяц, из года в год, из века в век переживать то, что пережили их жертвы. Но не это самое страшное, самое страшное наступит очень скоро, смотри.

Эйке поднял голову и увидел, что его солдаты доплыли практически до середины реки, казалось, вот она, победа – в нескольких метрах от берега, но из воды в одно мгновение появились тысячи рук: мужских, женских, детских, в обрывках одежды, обмундирования и просто обнажённых, в кровавых ранах, обгоревших или распухших от воды. Руки тянули вниз орущих от ужаса эсесовцев, вода словно вскипела от поднятых сопротивлявшимися солдатами брызг. Одна за одной головы исчезали в мутной пучине. Надежды на спасение не было, и генерал понимал это со всей очевидностью, как вдруг на тот берег выбежали трое запыхавшихся, судя по остаткам комбинезонов, танкистов. Не обращая внимания на руки, они бросились в реку и вырвали практически утонувшего эсесовца с нашивками унтершарфюрера.

– Держись, браток, – услышал генерал, – держись, мы тебя вытащим.

– Предваряя твой вопрос, – усмехнулся дьявол. – Это унтершарфюрер СС Михаэль Виттман, командир StuG III в 1941 году.

– Он победитель?

– Да, только победил он ещё 12 июля 1941 года, когда спас из им же подбитого танка горевший экипаж. Какая жестокая ирония судьбы: воин СС спас советских танкистов для того, чтобы другие воины СС замучили их в концлагере. Но, как бы то ни было, трое русских потребовали для себя возможности отплатить за спасение. Надеюсь, ты помнишь, как сам Виттман потребовал у генерала Зеппа Дитриха вместо ордена за подвиг в том бою оказать помощь раненых танкистам.

– Вы говорили о самом страшном, – тихо спросил обергруппенфюрер.

– Самое страшное для остальных, – дьявол показал на реку, в которой уже никого не было, – что победитель только один. Открою тайну, завтра это будет механик-водитель Колденхофф, затем – наводчик Клинк, они оба из экипажа StuG III Виттмана. Каждый день будет новый победитель, и все остальные будут об этом знать, помнить и надеяться, что следующим станет кто-то из них, но победителей определили такие, как те русские. Это и есть самая страшная мука: бесплодная надежда на спасение.

– А моя? – несмело прошептал Эйке.

– О, она достойна твоих регалий, званий и наград – помнить каждый день, помнить в мельчайших подробностях и просто стоять и смотреть, а теперь, – дьявол махнул рукой…

– Смирно!

Ровные ряды застыли как изваяния, тишину нарушали лишь полощущиеся на ветру знамёна. Яркое солнце отражали начищенные бляхи на груди замерших солдат.

На вершину холма вышли двое. Первый, невысокий пожилой генерал, морщась, опирался на трость, второй – смуглый подтянутый мужчина в строгом чёрном костюме. По тому, как генерал уважительно пропустил гостя вперёд, все отлично поняли, что перед ними стоит очень важная птица.

Смуглый кивнул генералу и тот, устремив потерянный взгляд вперёд, обратился к строю:

– Доблестные солдаты Рейха! Я, обергруппенфюрер Эйке…