Читать книгу: «Таежная хмарь», страница 2

– Что, гложет тебя несвобода? – прищурив выцветшие глаза, спросил Кровлев, неверно истолковав задумчивость собеседника.

– Еще как…

– Меня тоже. А потому я и брожу тут, выход наружу ищу.

– А как же норма? – удивился поручик. -Тебя же засекут!

– Да я уже давно в нетях числюсь – как только загнали нас сюда, – ухмыльнулся щербатым ртом каторжанин.

– А пропитание где добываешь? Уж не рудой ведь питаешься!

– Еду потихоньку у артели подтаскиваю, а воду из подземной реки беру – она хоть и гадкая, на зубах хрустит, но пить можно.

Савелий вспомнил, как совсем недавно артельный разорялся по поводу пропавшего продовольствия и проверял пожитки шахтеров, заподозрив их в краже.

– Свободу искать – дело хорошее. Но в этом подземелье бесполезное, а то даже и гибельное, – сказал он. -А потому проще работать прилежно – авось кабалу отработаешь и выпустят…

– Ты и вправду в это веришь! – загоготал Егорка. -Я тебе так скажу, – посерьезнел он, – я таких как наш приказчик Борзев среди каторжного начальства успел не раз повидать – они тебе хоть что пообещают, лишь бы ты на себя хомут одел да работать начал. А потом хоть в одиночку шахту вырой, не отпустят тебя! Лишь норму повышать будут, чтобы на тебе вдоволь успеть наездиться, прежде чем копыта откинешь.

«А ведь он прав» – подумал Савелий. «Есть работяги, что тут уже не один и не два месяца гору роют; сгорбились от натуги, полуслепые, на нечисть стали похожи, а их к полю так и не отпускают. Что уж там к полю – даже недельку роздыху от работ для них Борзеву жалко!»

– Прав ты, – с досадой признал поручик. -Но как сбежать отсюда? Нижние этажи затоплены, сам говоришь, а штольня, помимо того, что воротиной заперта, так еще и наверняка под надзором находится.

Узкое лицо Егорки приняло заговорщицкий вид; он наклонился поближе к собеседнику, будто боялся, что в этом глухом месте кто-то может подслушивать.

– Штольня вырублена была уже заводскими, а входы, которыми пользовались белоглазые, так и не были найдены. Большая часть нижних уровней, куда гезенки ведут, и вправду затоплены, но сегодня нашел я один лаз, спускающийся во вполне сухой проход. Оттуда сквозняком тянет, да так, что пламя свечи без склянки начинает колебаться, а значит – выход наружу где-то есть.

– Покажи ее! – загорелся Савелий. -Надо слазить, вдруг и вправду можно выбраться!

– Пойдем, – легко согласился Егорка. -Только условимся: мои указания будешь бестрепетно выполнять, потому что я в этих лабиринтах намного лучше ориентируюсь и знаю, что делать должно.

– По рукам! – воскликнул поручик. Наконец-то, впервые за долгое время, его охватила надежда на спасение из этой горной темницы.

«Всего-то надо наружу вылезти и Василию Никитичу весточку послать» – бодро подумал он, шагая за своим спасителем.

– Для начала надо только едой запастись, а то ведь не знаем, сколь придется по урманам колобродить, прежде чем до скитов доберемся, где нас не сдадут властям. Подземелье я изучил неплохо, путь до складов артельных знаю…

4

Каторжанин уверенно шел по тоннелям, увлекая за собой Савелия. На каждом перекрестке он останавливался и шарил по откосам крепи ладонью, будто искал одному ему известные вешки, помогавшие находить путь среди одинаковых горных проходов. Проведя пальцами по очередному «путевому» откосу вслед за своим спутником, поручик наткнулся на загнутый гвоздь, наполовину вытянутый из бревна.

Спустя несколько перекрестков, вдали показался огонек лампадки, освещавшей склад с инструментом и продовольствием, расположенный в устье одной из выработок – к удивлению Савелия, он забрел не так далеко от известных ему мест, как казалось в приступе ужаса. Сторожей на складе не было; допускавшиеся на поверхность шахтеры старались брать с собой еду из дома, брезгуя подачками от хозяев в виде сухарей и гнилой солонины, а лишний инструмент и подавно никому не был нужен. Паршивый харч был предназначен для подобных Савелию, не выпускавшихся наружу неделями – «чертяк», на языке работных. Но таких были единицы, а потому артельный считал нецелесообразным освобождать от горной работы кого бы то ни было, отвечая перед приказчиком за месячную выработку. Жиденькое освещение же на складе было единственно лишь потому, что вездесущие крысы чувствовали себя чуть менее привольно при свете, оставляя хотя бы какую-то часть пайки, предназначенной для чертяк, нетронутой.

Нагрузив взятую на складе шахтерскую сумку провиантом, наполнив меха водой, запасшись свечами и новым фонарем, Егорка повел поручика в обратный путь к гезенку, вновь ориентируясь по вешкам-гвоздям. Наконец, в одном из тупиковых забоев, где породу в последний раз ломал еще инструмент чуди, каторжанин указал на дыру в земле, ведущую куда-то вниз.

В гезенк, над поверхностью которого виднелась ветхая лестница, спускалась крепкая веревка, обмотанная за лежавший поблизости валун. Обмотав пояс веревкой для страховки, каторжанин полез в колодец по ненадежной лестнице; как только он достиг дна, Савелий последовал его примеру.

– Ну, дальше ты первым пойдешь, – властно объявил Егорка, дождавшись своего спутника. -Путь тут верный, без провалов, не бойся.

– А почему это я?! – запротестовал было Савелий.

– Да потому что договоренность у нас: я говорю, а ты делаешь!

– Ну уж нет, так не пойдет, – начал горячиться поручик, почуяв неладное. -Либо вместе идем, либо я возвращаюсь…

– Да я тебя артельному сдам, чертяка! – ощерился каторжанин. -За кражу харча, тебя с тачкой на месяц «поженят»!

– Тебя и вовсе плетьми засекут, коль на глаза ему покажешься, – парировал поручик, поежившись от мысли о том, что его прикуют колодками к рудничной тачке.

– Ну-ну, – осклабился варнак. -У Наума свой интерес в моих розысках, ничего мне не будет. А вот тебе надо будет внимательнее по сторонам смотреть, коли к артели воротишься: не раз бывало, что упадет с потолка камень на голову работному, да тут же и покинет дух горюна.

«Все у него продумано» – с горечью понял Савелий. «И про артельного, скорее всего, не врет: можно ведь будет иной раз тому, кто за душой что имеет, выход показывать, мошну набивая».

– Черт с тобой, – плюнул он. -Пойду вперед, коли так…

Он двинул по широкой и высокой выработке, размерами превосходящей любую из «заводских», постепенно забиравшей вверх. Свет фонаря на поясе с трудом доставал до потолка, а отходящее в обе стороны от пытающихся найти выход из шахты людей пространство и вовсе терялось в темноте. Временами на пути попадались остатки древних агрегатов, состоящие из колес, рычагов, цепей. Большая их часть под воздействием времени превратилась в груду мусора, однако пару раз Савелий натыкался на огромные механизмы, на четырех колесах которых громоздилась горизонтальная рама из толстых бревен, удерживавшая хвостовик спиралевидного лезвия, сужающегося к концу. К хвостовику крепился поворотный рычаг, запускавший в движение этот хитроумный коловорот, предназначенный для дробления стен.

Пройдя одно из таких приспособлений, сумевшее бы значительно облегчить работу заводских людишек, Савелий почувствовал чуть слышный запах гари, пропавший через пару мгновений. Снаружи, под небом, он бы даже и не обратил на этого внимания: мало ли запахов витает в округе – может осенние листья где-то поблизости жгут или костер горит, – но под землей, коли спертый воздух гарь приправляет – жди беды.

– Горелым пахнет, – сдавленно произнес он.

– То свеча твоя чадит, – отрезал каторжанин, державшийся значительно позади.

– Да что я, вони сала не знаю! – возмутился Савелий. -Говорю тебе – гарь здесь!

– Болтай поменьше да шаг ускорь, – рявкнул Егорка.

– Сколь идти-то еще?

– Недолго…

Наконец Хлопьев вошел в огромную пещеру-полость, в дальнем конце которой виднелся луч света, выбивавшийся из-под обрушившегося свода. Насколько он мог судить со своего места, расстояния между землей и нависшей над ней каменной россыпью было достаточно, чтобы пролез человек – один из булыжников упал так, что задержал остальной поток, оставив расселину. К удивлению поручика, в пещере запах гари был куда сильнее, однако никаких видимых источников горения не было. Он пошел вперед, уловив смутные очертания похожего на ствол дерева объекта, темневшего в углу по правую сторону от выхода; как следует рассмотреть его не было никакой возможности – свет бил по отвыкшим от солнца глазам, заставляя их слезиться и испытывать резь. Приняв его за очередной механизм, помогавший древним людям вгрызаться в копи, Савелий сосредоточился на пути к выходу, не желая угодить в шурф совсем рядом с долгожданным выходом на свободу.

– Ну-с, дошли, – облегченно выдохнул Егорка, догнав поручика, когда тот приблизился к обрушившемуся своду. -Видимо, недра тлеют вот и вонь; а я все боялся, что здесь пар наподобие болотного бродит, который и от пламени свечи может вспыхнуть.

– Потому ты и отправил меня первым?! – возмутился Савелий.

– Не держи обиду, – крякнул Егорка, снимая с плеч сумку и подталкивая ее к щели. -Я ж тебе свободу даровал!

– И то правда…

Тут поручик краем глаза заметил, как терявшаяся в темноте махина пришла в движение, устремившись к беглецам; одновременно с этим, едкий смрад окутал их своим дымным коконом еще сильнее, заставив обоих зайтись в приступе кашля. Не видя быстро и бесшумно приближавшейся позади фигуры, каторжанин, опасаясь того, что выход окажется на высоком яру протекавшей неподалеку от рудника полноводной реки, указал сообщнику на щель, приглашая выбраться на волю первым, проверив надежность пути. Савелий был бы и рад поползти, словно червяк, по ведущему наружу лазу, но тут в луч света вступила имеющая человеческие очертания деревянная фигура: лик на заостренной кверху голове, венчавшей обгорелый ствол-туловище грозно хмурился, а длинные руки-ветви тянулись к непрошеным гостям, намереваясь сдавить тела из костей и мяса в мертвой хватке.

«Не успеть ни за что!» – мысли Савелия закрутились с удивительной быстротой; вмиг он понял, что пока будет извиваться в узкой расселине, пытаясь протиснуться наружу, деревянный человек успеет его схватить за ноги.

«Обратно надо бежать; может не погонится, когда с его территории уберусь!».

– Что, опять спорить будешь? – ухмыльнулся Егорка, туловище которого уже начали незаметно оплетать руки менква. -Ладно, в этот раз… – голос каторжанина резко оборвался; в груди что-то глухо чавкнуло, стоило ветвям резко сдавить тщедушное тело.

– Помоги, – еле слышно просипел он; в вытаращенных, наполненных болью глазах читался ужас с примесью недоумения.

Не теряя времени зря, Савелий рванул прочь с такой скоростью, которую прежде никогда не развивал. Вот осталась позади пещера, сменившись тоннелем с древними механизмами, быстро замелькавшими по сторонам; вот уже видно в свете чудом не потухшей во время лихорадочного бега свечи основание старой лестницы, ведущей наверх. Не теряя времени на обмотку веревкой, Хлопьев начал взбираться по трухлявым ступенькам, рискуя сорваться вниз и расшибиться прежде, чем до него доберется обитающий в глубинах человек из лиственницы. Наконец, оказавшись наверху, поручик ухватился за тетивы лестницы и, напрягая жилы, потянул на себя, в конце концов вытянув ее из гезенка.

«Вот тебе и вызвался помочь Татищеву», – с трудом приходя в себя, подумал Савелий. «Сидел бы себе в конторе канцеляристом, да бумажки перекладывал, но нет же – скучно, видите ли! Зато тут веселья вдоволь – либо камнем придавит, либо чудище хребтину переломит…»

5

По настоянию артельного, нашедшего обратный путь благодаря вешкам-гвоздям Савелия «поженили» на тачке; Наум заметил пропажу «чертяки» и решил перестраховаться: с такой обузой далеко не уйдешь. Поручик уже давно отказался не только от намерения раскрыть секту, но и от идеи побега. На одно лишь оставалась надежда: что Василий Никитич заподозрит неладное и начнет розыски своего верного помощника. Правда, нанося миллионный удар по неподатливой породе и нагружая тачку в тысячный раз, Савелий все чаще приходил к мысли, что горный начальник, погруженный в заботы, попросту забыл про него: слишком уж высоко вознесся Василий Никитич, чтобы помнить о каждой мелкой букашке, помогавшей ему торить свой путь во властные выси. Пропал человечишка – да и бог с ним! Другой найдется, мало ли желающих.

Савелий уже не раз, грешным делом, задумывался о том, как бы безболезненно уйти в мир иной, пусть и ругал себя за недостойные мысли впоследствии, когда очередной приступ сильнейшей мехлюдии несколько ослабевал. Однажды «чертяка» даже начал искать распорную балку покрепче, чтобы накинуть на нее связанные петлей заскорузлые портки, и лишь осознание, что ветхая ткань не выдержит веса человека, к ногам которого цепями прикована рудничная тачка, остановила поручика от греха.

«Как же обычный люд выдерживает это? За неделю на руднике получают лишь на шиш с маслом, а оставляют три года жизни!».

После очередной смены, когда потерявший прежний облик Савелий – обросший, похудевший, покрытый пылью горняк был ничуть не похож на пышущего здоровьем бойкого офицера, – возвращался с забоя к месту роздыха, желая как можно скорее бухнуться на настил из досок, застеленный побитой молью холстиной, представлявшийся ныне достойным императоров ложем, ему повстречались двое мужиков, о чем-то тихо оживленно шушукавшихся. Быстро обернувшись на шум едущей по каменистому полу тачки, шахтеры тут же продолжили свою тихую беседу, не обращая внимания на «чертяку»: считалось плохой приметой разговаривать с провинившимся – вдруг на тебя его доля перекинется?

– Небольшая она, но на два пашпорта хватит… – услышал поручик обрывок разговора.

Савелий сразу понял, о чем говорят горняки: о золоте. Среди работных разговоры о желтом металле были одной из излюбленных тем; все мечтали найти золотую жилу. Хоть «сокровища недр» согласно указу Петра I были объявлены собственностью царя независимо от принадлежности земельного участка, однако об их обнаружении ни сам рудокоп, ни владелец участка сообщать наверх не спешили, стремясь первейшим делом из находки извлечь личную выгоду. На руднике, где оказался Савелий, обнаружить золотую жилу было равно получению вольной: всем новичкам артельный Наум сулил пашпорта, дающие право покинуть Камень без опасности быть остановленными конными разъездами и начать новую жизнь вдали от заводов. Нетрудно было догадаться, что пашпорта Наума были поддельными, а обладание ими приравнивалось к фальшивомонетничеству: попадись служилому поопытнее да позорчее, так жизнь в шахте раем покажется. Но, измотанные маятой горняки об этом не думали, каждый день загадывая найти свой пропуск в свободной жизни. Временами счастливцам везло; с того момента они становились замкнутыми и подозрительными, изо всех сил охраняя свой секрет и держа кайло всегда под рукой, дабы отогнать пожелавших поживиться подземной добычей.

«Нет смысла даже пытаться упросить их взять с собой» – горько подумал Савелий. «Скорее придушат во сне, чем место покажут».

Подходя к своей лежанке, поручик наткнулся на артельного, идущего со склада.

– Будь здоров! Ты ведь у нас на свет вообще не выходишь – небось, тачку научился в несколько махов кайлом заполнять? – насмешливо спросил Наум, осклабившись.

Савелий волком взглянул на артельного.

– «Разводить» нас пришел? – хрипло спросил он, позвенев цепями на ногах. -Так не тяни, невмоготу мне женка моя…

– Рано пока, – с притворной жалостью развел руками Наум. -Срок пока не пришел…

«Ну и пошел вон тогда!» – хотел было взреветь Хлопьев, но в последний момент был остановлен неожиданной мыслью.

– Жаль, – медленно начал он, -к жиле, что мне каторжанин Егорка показал, с такой обузой не спуститься…

Глаза на широком скуластом лице артельного округлились.

– Большая жила? На сколько пудов? – жадно спросил он.

– Да уж немало: с пяток тачек точно можно нагрузить, – с деланным безразличием пожал плечами Савелий.

– А Егорка где? Жилу небось молотит и мне ничего не сказал! – Наум затрясся от возмущения.

– С ним беда приключилась, – вздохнул Савелий. -Жила находится в штольне, где дух горючий бродит; он первым шел, когда полыхнуло…

– Упокоился варнак, значит, – Наум быстро перекрестился. -Ну, я тебя раскую, но взамен ты жилу разработаешь и мне привезешь; как дело сробишь, так пашпорт тебе дам и наружу выпущу.

– Да на что мне твой пашпорт будет, коль скоро ты меня «разведешь», – усмехнулся Савелий. -Штольня наружу ведет, а жила как раз неподалеку от выхода находится – с такой добычей я себе карету найму и от любого разъезда откуплюсь!

Наум нахмурился.

– Покажи ее!

– Покажу, – согласился поручик. -Вот только судьбу Егорки повторить не хочу, а потому принеси мне шкуру медвежью: я ее в тамошнем ручье вымочу и вперед пойду – под ней огненный всполох не страшен будет.

– Шкуру еще поискать надо, – задумался артельный. -Могу тебя сермяжными кафтанами обвешать – то на то и выйдет!

– А вот и нет, – хмуро ответил Хлопьев. -Довелось мне в пожарной команде поработать, где мы таким приемом всегда пользовались – любая ткань быстро обсыхает и гореть начинает, в то время как шкура воду в себе долго держит.

– Хорошо! – нетерпеливо воскликнул рукой Наум. -Найду тебе шкуру сегодня же! Ты смотри, главное, никому не говори о находке, – наказал он напоследок и быстро посеменил прочь.

Довольно быстро артельный вернулся обратно, неся в руках свернутую медвежью шкуру. Когда Савелий был освобожден от колодок, он повел за собой Наума, ища путь по забитым в опоры гвоздям. Пару раз они встречали бредущих навстречу шахтеров; при виде приближающихся огоньков поручик прятался в ближайшую расселину – артельный не хотел, чтобы их видели вместе, что могло бы вызвать лишние пересуды. Оказавшись подле гезенка, Савелий накинул на плечи шкуру, завязал лапы на груди и, скинув лестницу в провал, полез вниз, дождавшись своего спутника.

– Скоро придем, – напряженно оглядываясь по сторонам в поисках фигуры с заостренной головой, сказал он. -В нескольких саженях от меня держись, чтобы всполохом не зацепило.

– А где же ручей, в котором ты шкуру хотел вымочить? – с подозрением спросил артельный, поправив висящий на поясе небольшой клевец. -Уровень сухой, кажется…

– Дальше, дальше будет, – махнул рукой Савелий. -Возле жилы течет.

А сам подумал: «Не поможет тебе твоя дубина».

Пока шли по выработке, поручик все косился на темнеющие механизмы, силясь рассмотреть среди них спрятавшегося от гнева Нуми-Торума в подземных глубинах деревянного человека. С одной стороны он понимал, что глупо и нерационально надеяться на спасение от смертоносных рук-ветвей единственно лишь благодаря животной шкуре; однако с другой стороны, стоило попробовать последовать примеру встреченного на пути к руднику вогульского шамана, который явно знал больше о законах того мира, где существовали подобные создания.

– Мрачноватое место, – нарочито бодрым голосом произнес Наум. -Будто великаны окаменевшие стоят. Еще и тяга воздуха где-то – периодически звук раздается, будто вздыхает кто.

Савелий задрожал: «Рядом бродит!».

Наконец, оказались в пещере с обрушившимся выходом, рядом с которым темнело тело каторжанина с неестественно плоской головой. Артельный оглянулся по сторонам и, не увидев ничего похожего на ручей, почуял неладное.

– Нет жилы никакой, верно? – прищурился он, снимая с пояса оружие. -Ты Егорку сначала укокошил, а теперь и мне отомстить за «женитьбу» решил перед тем, как сбежать?

– Это не я, – хрипло ответил Савелий, пятясь от разъяренного артельного, угрожающе размахивающего клевцом. -Здесь чудище вогульское бродит…

– Я тебе сейчас покажу «чудище», – недобро усмехнулся Наум, тесня к стене поручика. -Ты уж лучше не сопротивляйся: по голове как следует тюкну и отойдешь безболезненно, а будешь брыкаться – руки-ноги переломаю да здесь брошу, на выход глядеть да от тоски помирать.

Он размахнулся и чиркнул краем железного клюва по стене, где мгновение назад была голова Савелия. Оказалось, артельный мастерски управлялся с оружием варнаков, промышлявших на пустынных трактах с наступлением темноты, что, впрочем, не было удивительным: на заводах работал разный люд, имевший самые разные судьбы и занятия. К счастью, поручик не забыл бесконечных экзерциций, в которых он участвовал во время военной службы, обучавших солдат, помимо всего прочего, навыкам штыкового боя, где одним из важнейших условий победы было умение вовремя увернуться.

– Что крутишься, как уж на сковородке! – злобно пыхтя, прорычал артельный. -Все равно доберусь!

И правда: один из ударов тупым концом клевца пришелся аккурат по правой коленной чашечке Савелия, чудом не раздробив ее; поручик припал на здоровую ногу, потеряв равновесие. Артельный уже замахнулся было, чтобы нанести смертельный удар, как вдруг захрипел, уронил оружие. Савелий поднял голову: Наум будто запутался в ветвях лиственницы, которая теперь тянула его за руки и за ноги в разные стороны, стремясь четвертовать. Не обращая внимания на боль в колене, поручик вскочил и бросился в сторону лучившейся светом позднего дня расселины, оставив позади затрещавшего, словно рвущаяся по швам рубаха, артельного. Рухнув на землю, он, извиваясь, пополз по щели. В одном месте шкура так крепко зацепилась за выступ, что ему пришлось скинуть ее себя, чтобы продолжить путь.

«Вперед, вперед!» – пульсировало в голове.

Наконец, руки Савелия коснулись травы заросшей уремой овражины – никто и не думал искать здесь вход в древние копи, считая это место естественной впадиной, недостойной внимания. Оглянувшись на темневший зев горы, внутри которой пряталось древнее чудище, поручик подтянул портки и начал быстро ползти наверх по поросшему корневищем склону. Выбравшись из оврага, Савелий перевел дух; лиственничные ветви не скользили вслед за ним по лазу, стремясь догнать воспользовавшегося уловкой человека, не видно было и заостренной головы, заходящейся в немом крике. Здесь, снаружи, среди проникавшего сквозь листву солнечного света, наполненного хвойным запахом воздуха и пения птиц, произошедшее несколько минут назад казалось нереальным. Впрочем, казалась нереальной и подземная жизнь, бурлящая в угоду заводчикам, которой вдоволь хлебнул Савелий.

Отдышавшись, он двинул прочь, твердо решив добираться до Арамильской слободы самостоятельно, не прося ни у кого помощи: кто знает, поверят ли на слово потерявшему человеческий облик артиллеристу или воспримут за хитрого на выдумку беглого крепостного?

***

Было начало осени, когда случаются настолько теплые деньки, что приходится снять накинутый поутру кафтан, однако поднимающийся по ночам над остывающими полями туман, полностью рассеивающийся в падях и на кочкарниках лишь к полудню, явно говорил о том, что скоро земля покроется палым листом, затем сменив шуршащие одежды на снежное одеяло. Савелий решил в пути к Арамильской слободе идти по лесу близ тракта, по которому его пригнали на шахту, однако в попытке не попасться на глаза разъездам, периодически объезжающим окрестности рудника, ему пришлось сделать крюк по окружающим гору урманам, нетронутым пока еще лесорубами. Идти по дебрям порой было непросто: в частоколе деревьев, перемежающихся густой порослью, даже звери не прокладывали своих троп, предпочитая более проходимые места.

Выбравшись из шахты далеко за полдень, поручик довольно скоро понял, что ночевать ему придется в лесу, не пройдя и половины пути до слободы. Отойдя подальше от дороги, он присмотрел для ночлега место под склоном невысокого скалистого холма, вершина которого не дотягивала даже до середины крон окружавших его деревьев. Не желая выдавать своего присутствия случайному человеку, Савелий до последнего не разжигал огня, жался к комлю кряжистой сосны, после заката некоторое время сохранявшей накопленное за день тепло. Однако сколь бы крепко он не обхватывал дерево, ближе к полуночи не выдержал и, отчаянно жалея об оставленной в расселине шкуре, начал сначала трясущимися руками собирать валежник, а затем высекать над ним искру с помощью предусмотрительно захваченного огнива.

Вскоре под нависающей гранитной стеной весело затрещал костер, старательно отгоняя от себя ночную темноту. Савелий и сам не заметил, как его, согревшегося, начало тянуть ко сну, несмотря на пережитое. Вдруг во мраке за освещенным кругом что-то зашумело, заскрипело старыми ветвями; застучали комья земли, падающие с зашевелившихся толстых корней, стремящихся выбраться наружу. Прикрыв рукой глаза от огня, Савелий увидел, что вековая сосна, от ствола которой он совсем недавно получал крохи оставшегося дневного тепла, медленно приближается к нему; подняв взгляд, он заметил в отблесках лунного света, что на заостренной верхушке дерева вырезан грозный лик, гневно распахнувший рот в беззвучном крике.

Не помня себя от страха, поручик попытался бежать, но ноги словно налились свинцом – вместо того, чтобы стремглав сорваться с места, он смог сделать лишь два неуверенных шага. Выхватив из костра горящую головню, он попытался отмахнуться от огромного менква, но понял, что тщетно: острая от торчащих иголок ветка уже оплела его ноги и крепко сжала плечо.

– Негоже огонь без надзору оставлять, – прозвучал мужской голос где-то совсем рядом.

6

В светлой натопленной горнице, напротив красного угла стоял шестнадцатилетний Авдотий, силясь прочитать текст в старой потрепанной книге, лежащей перед ним открытой на столике рядом со свежими березовыми розгами. Над столиком находилась полка с тремя иконами; с нее на мальчика с сожалением взирали святые, житие которых он все не мог зачитать ни про себя, ни вслух.

– Ну? – грозно спросила мать, сидящая на лавке рядом с печью; несмотря на духоту, Екатерина Никитична была одета в телогрею, доходившую ей до щиколоток.

Авдотия затрясло. Прошло уже девять месяцев с того момента, как мать решила сделать его, своего единственного сына, грамотным, отдав на обучение церковному дьяку Сидору, считавшимся в деревне человеком ученым. Сидор с готовностью взялся за сынка состоятельного коннозаводчика Матвея Козелкова – бывшего крепостного, когда-то получившего вольную от барина, – зная, что наградой его не обделят. И вправду: за занятия с Авдотием ему исправно платили до тех пор, пока норовистый калмыцкий конек не заехал копытом в лоб старшему Козелкову, умертвив на месте. Вдова, несмотря на природную сметливость и крепкую хватку, не смогла удержать хозяйство в прежнем размахе – не в последнюю очередь этому способствовали налетевшие коршунами процентщики, у которых отец Авдотия занял крупную сумму незадолго перед смертью на расширение дела: если прославленному в местных краях заводчику они доверяли и могли потерпеть с возвратом долга, то его вдове о подобных уступках оставалось только мечтать.

Проблема была в том, что чтение никак не давалось Авдотию. Он знал азбуку наизусть, с легкостью воспринимал отдельные буквы, но вот сложить их в слова ну никак не получалось! Его учитель уже давно понял, что в голове подопечного скрывается какой-то изъян и учить того чтению бесполезно, однако не спешил сообщать об этом Екатерине Никитичне, пока та исправно вносила плату за уроки. Но как только женщина начала просить повременить с оплатой, то дьяк сжалился над вдовой и посоветовал отложить средства на более необходимое.

«Времена для вас тяжелые наступили – со дня на день в плуг придется впрягаться, – поэтому средства лучше поберечь, нежели на бестолковое занятие тратить» – заявил он.

Со временем положение семьи выправилось, хоть и стало значительно хуже прежнего: Екатерина Никитична нашла грамотного управителя, который смог вести предприятие, освободив владелицу от хлопот. Свободное время женщина решила пустить на воспитание сына, надеясь, что тот унаследовал деловую жилку отца и в будущем сможет добиться куда больших успехов, чем покойный. Но для этого Авдотий, по мнению матери, должен был научиться читать. Продолжать учить его грамоте она решилась самолично.

Она все никак не могла взять в толк, почему сыну грамота не дается: первоначальное недоумение довольно быстро сменилось гневом, вызванным суждением о лености сына, не прилагающего достаточного количества усилий. Вот уже три месяца Авдотий безуспешно бился над книгами, пока скорая на расправу мать придумывала все более и более изощренные способы наказания за «лень». Утром она пообещала сыну исполосовать спину розгами и выгнать на мороз февральского дня – и Авдотий знал, что это была не пустая угроза.

– Я так понимаю, лень в очередной раз победила тебя, – сухо произнесла Екатерина Никитична, медленно поднимая свое грузное тело с лавки. -Ничего, я выдавлю из твоей души этот грех.

– Думаю, не стоит злить ее, – смешливо произнес детский голос позади.

Авдотий резко обернулся, изумленно уставившись на чумазого мальчишку лет восьми в грязном полушубке и натянутом на затылок треухе, невозмутимо выбиравшегося из печного зева за спиной Екатерины Никитичны, которая с угрожающим видом надвигалась на сына, совершенно не обращая внимания на незваного гостя.

– Что, думал прощу в этот раз? А вот и нет: за ленивость в отношении священных текстов наказание должно быть всенепременно, – по-своему расценила реакцию сына женщина.

– Ты разве не… – начал было Авдотий.

– Тише ты! – перебил его мальчуган, вывалившийся на пол в облаке сажи. -Она меня не видит, а я тебе помочь хочу!

В это время Екатерина Никитична подошла к божнице, с сожалением захлопнула ветхую книжонку, так и не давшуюся Авдотию, и убрала ее в стоящий рядом поставец.

– Рубаху задирай и на лавку, – скомандовала она, взяв в руки розги.

– Скажи, что это была Книга Иова! – чумазый незнакомец подскочил к Авдотию и преградил ему путь. -Уж я-то знаю, поверь!

Авдотий оглянулся на грозную мать – она до сих пор будто и не замечала постороннего. На ум приходили предания о домовых, помогающих хозяевам в трудную минуту, но на обросшего шерстью старичка с желтыми глазами стоящий перед Авдотием отрок был никак не похож. Конечно, это мог быть и ангел-хранитель, но по разумению «лентяя», небожители приходили к людям иным путем, нежели через печной зев.

– Что, тебе и это сделать лень? Не вопрос, я тебя и через одежду смогу хорошенько отходить, – розги взлетели к потолку, готовые обрушиться на сжавшегося от страха Авдотия.

– Это Книга Иова! – испуганно пискнул он.

Березовые ветки остановились; мать тупо уставилась на сына.

– Что?

– Текст, что ты давала мне, – неуверенно начал Адвотий под одобряющее качание головой «домового». -Это Книга Иова…

– Ты прочитал название! – воскликнула Екатерина Никитична, резко опустив занесенную руку. -Так может, ты еще что-то сможешь прочитать?