Лесная избушка Анатолия Онегова

Становление писателя

Среди писателей существовало правило: для того, чтобы вступить в Союз писателей СССР, необходимо предоставить две книги. По первой книге могли принять в качестве исключения лишь таких, как сибиряк Валентин Распутин, высочайший талант которого признало сразу всё литературное сообщество.

Требование иметь в руках изданные книги объяснялось тем, что многие молодые авторы, публикуясь в журналах и газетах, называли себя писателями. Чтобы остановить самозванцев, им разъясняли: писатель начинается не со слов «Я писатель», а когда у тебя издана книга.

Однако путь к изданию у авторов всегда был архитрудным. Нужно было пройти круги ада. Одним из условий и трамплинов в новую профессию являлось участие молодых авторов в семинарах под руководством маститых писателей. Того же Валентина Распутина опекал и продвигал классик современности, автор знаменитого романа «Память» Владимир Чивилихин.

Прежде чем издать свою первую книгу «Не оскудеет земля русская», мне пришлось семь лет ездить из поселка Борисоглебский в город Ярославль на литературные семинары, которые проводились под эгидой местного отделения Союза писателей СССР. Сами по себе семинары были интересными и полезными. Каждый молодой автор представлял на них свои рассказы, повести, стихи и подвергался конструктивному разбору-критике со стороны не только состоявшихся писателей, но и коллег по перу. Такие мероприятия помогали и анализу собственных ошибок, и творческому росту.

Беда семинаров заключалась в другом – молодой автор хоть и получал рекомендацию на издание своей первой книги прозы или поэзии, но безнадежно ждал очереди годами. Похвалить – похвалили, одобрить – одобрили и даже не раз предлагали выпустить книгу Наталье Михайловой из города Переславля-Залесского, Александра Некрасова из Большого Села, Владимира Гречухина из города Мышкина, Константина Васильева из поселка Борисоглебский, но их ожидание растянулось аж на десяток лет. Столько же времени потратил и я в мучениях и напрасных ожиданиях. Пока известный писатель, лауреат Ленинской премии Иван Афанасьевич Васильев не написал к моей книге «Жар русской печи» похвальное, трогательное предисловие. Как только я получил от него поддержку, то есть поддержку свыше, так Верхне-Волжское издательство взяло под козырек и тотчас выпустило мои очерки в свет.

Однако пока в Ярославле моя книга готовилась к печати, в Москве, в издательстве «Советская Россия», сотрудники оказались более расторопными и с опережением издали другой сборник моих очерков «Не оскудеет земля русская». Предисловие к ней написал писатель-натуралист Анатолий Сергеевич Онегов. Именно с выходом этой книги и начался мой путь в большую литературу.

Именно Анатолий Онегов первым поверил в мои творческие силы, вдохновил на борьбу и всячески помогал публиковаться. Задолго до выхода у меня полноценной книги он включил мой очерк «Остров» в экологический сборник всесоюзного масштаба «Мы и наша земля». Вышел этот социально значимый коллективный труд в издательстве «Молодая гвардия» в 1986 году. Составителями были писатели Анатолий Онегов и Эрнст Сафонов. Когда его увидели региональные и столичные писатели, то отношение ко мне резко изменилось в лучшую сторону. Пробившееся уважение зиждилось не только на признании таланта, но и на испуге, на понимании, что у молодого автора появился влиятельный заступник.

В будущем этот «испуг» крепко срабатывал и помогал мне двигаться вперед, минуя необоснованные барьеры чиновников от литературы. Как только в поддержку моих рассказов и очерков выступали такие маститые и популярные тогда писатели, как Иван Васильев, Сергей Залыгин, Василий Белов, так сразу передо мной открывались двери для публикаций в ведущих журналах страны – «Новый мир», «Наш современник», «Север», «Ладога», «Сельская новь». Но это будет потом, после того, как Анатолий Онегов выстроит небольшой, но прочный мосток в литературу.

Молодогвардейский сборник «Мы и наша земля» объединил вокруг себя многочисленный отряд молодых писателей, взявших на себя миссию бороться за сбережение и приумножение природных богатств. Все они жили и работали в разных уголках нашей громадной страны. Собрать их в единую команду, провести образовательный семинар и дать задание написать художественно-публицистические произведения на заданную тему было поручено чиновниками ЦК ВЛКСМ Анатолию Онегову и Эрнсту Сафонову. Редактором сборника назначили Петра Алешкина.

Мечта попасть на семинар в Москве, по результатам работы которого выходил важный сборник, завладела мною полностью. Я спал и видел, что найду там единомышленников, завяжу нужные литературные связи и главное – как открою книгу и увижу на её страницах свой опубликованный очерк. И когда семинар переносился с одной даты на другую, на меня находила хандра, пропадала уверенность, что семинар вообще состоится. Мне почему-то верилось, вернее, веру вселял Онегов, что московский семинар, в отличие от областного, будет результативным, многострадальный очерк, не раз одобренный к публикации, наконец-то дойдет до массового читателя.

Ожидание длилось месяцами.

Старания, забота, пробивные способности Анатолия Онегова оказались не напрасными. Из ЦК ВЛКСМ на моё имя пришло приглашение на семинар… Первым, кто его видел, прочитал, и побелел лицом от испуга, был редактор районной газеты, которого часто после моих критических статей и обширных очерков вызывали на ковер в райком партии. Вряд ли я тогда мог назвать ещё одного подобного писателя, как Анатолий Онегов, кто бы так бескорыстно и настойчиво добивался формирования семинара из тех начинающих писателей, живущих за пределами Москвы, кто делами и поступками доказал верность Отечеству, кто разделял его экологическое мировоззрение и взгляды на задачу природоохранного сборника.

На семинаре я встретил и подружился с его учениками и единомышленниками, среди которых – Георгий Корольков, Андрей Коновко, Николай Старченко.

Неожиданным открытием и огорчением для меня стало на семинаре негласное противостояние двух составителей – Онегова и Сафонова. Борьба развернулась не только за расширение или сужение темы борьбы за природу, что можно было понять, нужно ли, к примеру, бить тревогу в защиту Волги или Байкала, но, увы, даже за количество страниц, влияющих на гонорар. Если Онегов предлагал будоражить общественное мнение, поднимать народ на защиту гибнущего под топором русского леса, против бесконтрольной химизации полей, отравляющих и почву, и прибрежные реки, то Сафонов успокоительно настраивал молодых авторов на рассказы о том, как живописна наша природа и умилительны домашние питомцы – собачки да кошки. Одного беспокоил равнодушный рационализм по отношению к земле, другого не интересовало даже то, что станет с нашей природой, если исчезнут птицы и звери. А третий, редактор Петр Алешкин, – беспощадно кромсал, будто не пером, а скальпелем, тексты каждого незнакомого ему или неугодного автора, чтобы гонорар побольше достался тем, к кому у него имелось расположение. Мой очерк попал под сокращение.

Онегов резко отличался от всех членов команды, ответственных за сборник. Те рассказы, очерки, новеллы, что вошли в сборник и пробуждали в человеке и добрые чувства к природе, и ответственность за её обитателей, состоялись благодаря Онегову. Их отметил особым вниманием и сам читатель.

Я не раз благодарил судьбу, что всегда выбирал в борьбе сторону Анатолия Онегова.

Но так сложилась судьба, что на моём жизненном и писательском пути не раз встречались и Эрнст Сафонов, и Петр Алешкин. Когда Сафонов был редактором популярной писательской газеты «Литературная Россия», а я народным депутатом РСФСР и заходил к нему в кабинет, возлагал на стол очерки с пожеланием не сокращать, то он их с радостью печатал целыми полосами. Не знаю, что тогда играло важную роль – или мой высокий статус, или острота и значимость материала. А редактор Петр Алешкин с течением времени, по каверзам судьбы, приходил ко мне оформляться общественным помощником по работе в Государственной Думе России. И уже мне приходилось давать ему задание активно развивать в стране патриотическое и экологическое воспитание подрастающего поколения.

Спустя время я по-другому, с большим почитанием и глубоким осмыслением, перечитываю те искренние слова Анатолия Онегова, которые были начертаны им на подаренном мне сборнике «Мы и наша земля»: «Толя, милый! Да здравствует жизнь без экологии домашних собачек. Твой А. Онегов».

Дело не в том, что он не считал важной заботу о домашних питомцах… Нет, у него дома жили и таксы, и спаниели, и с ними ему приходилось ходить как на охоту, так и на экскурсии в леса и луга. Просто он ставил перед собой более государственную задачу – взрастить поколение писателей, осознающих пагубность наступления человека на природу, давать читателю книги, где экологическая проблематика звучит остро и ответственно. Подобные уроки правды перенимал сам Онегов как у отечественных, так и зарубежных писателей-натуралистов. Не зря в сборнике «Мы и наша земля» он приводит в пример те книги, которые произвели на него глубокое впечатление, это «Оскальпированная земля» А. Леньковой, «Нам и внукам» Д. Арманда, «Прогресс и природа» К. Митрюшкина и Л. Шапошникова.

Для разъяснения своей непримиримой позиции в отношении «экологии домашних собачек» Онегов написал в том же сборнике: «Остаются две категории, которые в тестах защитников природы Запада определяются так: пессимисты и оптимисты. С пессимистами нам с вами уже всё ясно, а вот оптимизмом в указанных тестах обозначается, как я понимаю, именно та позиция, которую занимают люди, верящие в силу человеческого разума, отрицающие фатум экологического кризиса. К категории “оптимисты” я смело отношу и себя, и тех, реально мыслящих литераторов, с которыми встретился осенью 1983 года на творческом семинаре издательства “Молодая гвардия” и которым старался оказать посильную помощь в подготовке настоящего сборника. Да, мы не пессимисты, но и понятие “оптимист”, по-моему, не до конца раскрывает наши позиции гражданской ответственности за всё происходящее на Земле. Вот почему я назвал бы тех, кто озабочен судьбой людей, судьбой Земли, кто трезво и мужественно смотрит на всё происходящее и принимает ответственные решения, РЕАЛИСТАМИ».

На семинаре я не удержался и задал Онегову наивный, но клокочущий в душе и требующий ответа вопрос: «Почему государство так плохо заботится о том, чтобы растить и поддерживать писателей-патриотов, поднимающих голос в защиту природы, а наоборот, мешает их деятельности, тормозит творческий рост?» Ответ обескуражил своей честностью.

– Всему виной деньги за книги да страх чиновников, ведь защитники природы выступают против решения власти, – признался Анатолий Онегов. – Гонорар за книгу – три года сытой жизни. Потому писатель не пропустит впереди себя молодого автора, чтобы тот издался и перехватил его заработок. А чиновнику не нужен писатель, бьющий тревогу за гибельное состояние Волги или Байкала. Им комфортнее жить с теми, кто пишет на тему «экологии домашних собачек». Но мы с тобой не имеем право сдаваться. Пока мы боремся – будем побеждать, как сдадимся, уйдем в сторону, станем равнодушными, так потеряем землю.

Признание писателя-учителя оказалось для меня добрым уроком и напутствием на всю жизнь. Борьба за природу, за экологическое воспитание молодежи стала её смыслом. Насколько сложно расширять и укреплять ряды защитников природы я понял только после того, как познакомился с Анатолием Онеговым поближе и ощутил на себе его участие в моём творческом становлении. Не позови он меня на семинар, не добейся от чиновников моего участия в нём, не вышел бы мой очерк в сборнике «Мы и наша земля», а значит, усложнились бы дальнейшие мои шаги в большую литературу. Конечно, мне никто уже не мог помешать стать писателем, но с бездарными чиновниками сражаться в одиночку пришлось бы труднее.

Из некоторых писем Анатолия Онегова, которые он писал мне неустанно, яснее ясного – то был настоящий учитель, человек с большой русской душой, писатель, умеющий бороться за будущее Отечества.

Здравствуй, милый Толя!

Как же ты ругаешь меня за молчание! Не ругай! Я все думал, как тебе помочь. Прошлую весну предлагал – ты отказался, а теперь и возможности такой нет – бросил я «Школу юннатов» на 250 передаче. Но вот я о чём сейчас!

О чём я тебя попрошу. Перепечатай в 2-х экземплярах свой очерк «Остров». Если у тебя есть какой-то более полный вариант, то пришли именно его. Если есть ещё что-то на это похожее, то тоже пришли в 2-х экземплярах.

Дело в том, что с прошлой осени я веду при «Молодой гвардии» творческий семинар. Съезжаются сюда ребята со всей страны. И после каждого семинара рождаются сборники. После семинара «Ноябрь 1983 г.» будет сборник, посвященный теме «Земля – наш дом». Это как раз твоя тема. Я этот сборник буду составлять и комментировать. Так что срочно жду от тебя то, что просил выше.

Это ещё очень необходимо, чтобы вызвать тебя на следующий семинар (конец октября – начало ноября – 5–6 дней). Следующий семинар будет на тему «Твоя Родина» (малая родина). Здесь тебе надо постараться и написать рассказ, очерк (что пожелаешь). И прислать его мне (чем скорее, тем лучше). Хорошо бы до лета!

Ну, а вызов на семинар мы тебе пришлем в октябре.

А ты думаешь, что я тебя забыл! Да? Толя, очень прошу: не падай духом ни при каких обстоятельствах! Пиши побольше. «Остров» и ещё что-то (что есть) жду срочно. Ребята на семинаре хорошие, молодые. Специальности разные. Так что сразу почувствуешь себя человеком. Ответь, как получишь моё письмо. Тут же.

Жму руку. Твой А. Онегов.

Пиши – обо всём!

9 февраля 1984 года.

Милый Толя, здравствуй!

Пишу на ходу – уезжаю из Москвы недели на 3.

Получил и письмо, и материалы. «Остров» я уже читал, а вот «Поленницу» читал впервые и получил большое удовольствие.

Есть ли ещё такие же кусочки о «просто людях»? Если есть, все шли мне. К осени будем составлять один сборник, на будущий год – второй! В сборник (и в этот, и в тот) дадим по подборочке твоих вещичек. Так и пиши – ищи во всём этом интерес для себя и для людей. И пой по-своему песню о «просто русской земле». И нос не вешай – всё всегда будет очень хорошо, если очень этого желать и очень стараться.

Что касается романа, то сейчас же прочесть не смогу – уезжаю. Буду в Москве в конце марта всего 10 дней – и снова уеду до конца апреля. Вот тут где-то меня можно изловить. Телефон домашний 162-06-53

А несколько своих «газетных» вещичек ещё срочно подошли!

Твой А. Онегов.

Пиши – не стесняйся. Чем могу – помогу!

Вот видишь – даже конверта под рукой не оказалось – выменял у своих сыновей какой-то мятый. Извини.

На обороте конверта написано рукой А. С. Онегова:

«Толя, есть ли у тебя ребята, пишущие природу, землю, людей? Каков их уровень?»

1984 год.

Здравствуй, милый Толя!

Получил я твоё письмо и, как понял, ты моего письма, что посылалось тебе из Карелии ещё в апреле и писалось от руки, не получал.

Придется повториться.

Делаешь ты всё правильно. Я тебе советовал в том письме собрать книгу рассказов-очерков о своих земляках, о тех, с твоей точки зрения, замечательных людях, о которых ты мне рассказывал. Это была бы удивительная книга.

Далее: все данные для того, чтобы вызвать тебя в октябре-ноябре на семинар в «Молодую гвардию», я передал Главной редакции, думаю, что там не откажут. Твой «Остров» включил в сборник молодогвардейский «Земля – наш дом».

В Москве буду только к 5–10 сентября. Так что до этого прочесть твоё произведение не смогу никак. Сюда посылать его рискованно, да и дел у меня здесь куча – всё время в бегах – я здесь не пишу и не читаю.

Пишу тебе коротенько, ибо нечаянно объявилась почта и уже уходит. Ну, вот пока и всё.

Мой адрес до 15 августа: 186174, Карелия, Пудожский район, п/о Усть-река, д. Пелусозеро. А. С. Агальцов (Онегов).

8 июня 1984 года.

Здравствуй, милый Толя!

Ты в списках, утвержденных ЦК ВЛКСМ. Семинар чуть задерживается – будет он в декабре. Но будет обязательно. И тебя хочу увидеть, и уговорить тебя на очень интересную работу хочу. Появишься в Москве – объявись по телефону…

1984 год.

Сегодня, то есть спустя почти сорок лет, мне нечего добавить к этим боевым, оптимистичным письмам Анатолия Онегова. Только слова благодарности, только восхищение подвижнической деятельностью великого писателя-натуралиста. Поверив в меня, осознав, что я, как и он, – добровольный и искренний защитник природы, он протянул мне крепкую руку помощи. Не на словах, а на деле доказал всем мечтающим реализовать себя – дорогу осилит идущий.

В трудные минуты он любил повторять: человек может победить даже самого себя.

Сборник «Мы и наша земля» актуален сегодня, как никогда. Его стоит изучать и перечитывать, чтобы понять, насколько хрупка экосистема планеты, насколько важен каждый защитник природы. А для меня важно ещё и то, что это пример, продемонстрированный Анатолием Онеговым, как следует работать с молодыми литераторами и как важно придать экологическому образованию и воспитанию государственную значимость.

Дом в Реброво

Долгие годы я мечтал купить дом в лесной деревушке Реброво, обустроить там семейную усадьбу и навсегда спрятаться от городской суеты. Не только журналистская работа, но и политическая деятельность не могли остановить меня… Упорно идя к цели, я ездил в Реброво и вел переговоры с хозяином понравившегося дома, который то и дело откладывал продажу на потом.

Во всей округе этот дом был самым привлекательным – и потому что единственный был построен из красного кирпича, и потому что стоял у живописного пруда, окруженного липами и тополями. От него веяло таинственной стариной. В просторной комнате из белого изразца возвышалась печь с лежанкой. Прохаживаясь по дому и вокруг него, я представлял, как тихо, спокойно и красиво будет протекать здесь моя усадебная жизнь.

Кроме старинного дома с помещичьим, видимо, прошлым, меня радовала и сама деревня – тихая, ухоженная, с малым количеством жителей, спрятанная в глухом лесном углу, далеко от наезженных дорог. Порой я спорил с самим собой о том, что в том краю больше мне нравилось: сама деревня с её тишиной или кирпичный дом с его основательностью.

Мечта моя жила до тех пор, пока хозяин дома не расстался с желанием продать его. Как только он тормознул, сказал, что отдает его родственнику, я вынужден был отступить и приобрести дом в другой лесной деревне Денисьево.

О полюбившейся деревне Реброво я вспомнил, когда ко мне в гости приехал писатель Анатолий Онегов. После выхода в Москве книги «Мы и наша земля», в которой был опубликован мой очерк «Остров», ему захотелось побродить в описываемых местах. Дорога к острову, зажатому с двух сторон извилистой рекой, проходила как раз через Реброво. По ней в детстве я сотни раз уходил в поход с ночевкой в шалаше. На речных раскатах и широком омуте ловил на удочку и жерлицы окуней, щук, голавлей, налимов, язей. Опытный рыбак Анатолий Онегов загорелся увидеть собственными глазами мой загадочный остров.

Отправившись рано утром в поход, я решил изменить маршрут движения – выйти к деревне Реброво не со стороны родной деревни Редкошово, откуда всегда уходил на рыбалку, а с противоположной стороны. Там, за лесом, на взгорке, когда-то жила-была деревня Вахрево, но она прекратила своё существование – её объявили неперспективной. На месте разобранных ушлыми плотниками домов плотной стеной выросли крапива да иван-чай, а там, где были посажены сады, по сей день плодоносили яблони, вишни, смородина, крыжовник.

Прежде чем дойти до Вахрева, мы заглянули в деревни Акулово и Кузнечиха, где непременно останавливались и беседовали с жителями. Для Онегова это был первый поход по ярославской сельской земле, начало знакомства с её жителями и природой, потому мне, естественно, хотелось удивить его, поразить… Хотя это было непросто, ведь он прошагал полстраны и в своих путешествиях встречал тысячи интересных собеседников и подвижников. Но меня выручили старожилы деревень. Они приглашали нас в дома, угощали чаем из самовара и наперебой рассказывали о своей судьбе. Кто-то вспоминал голодные годы войны с фашистами, кто-то горевал по поводу раскулаченных родственников, а кому-то в голову приходила мысль поделиться секретами плотницкого ремесла, садоводства, пчеловодства… Одна говорливая старушка, приобняв писателя, долго пела ему озорные частушки.

В знак признательности и душевного расположения Онегов дарил старикам свои книги.

После хлебосольных бесед мы отправлялись в дальнейший путь. И, к моему удивлению, Онегов через каждые пять минут то переспрашивал меня фамилии сельчан и детали услышанных историй, стараясь отложить их в памяти, то повторял слова бодрых частушек. Его глаза светились искренним радостным светом, а с лица долго не сходила довольная улыбка.

На краю лесной опушки мы спустились в низину и обнаружили едва живой родничок. Серебристая струя воды выбивалась из-под обмокшей земли и протекала под листьями высоких растений. Онегов снял кепку, как бы выказывая уважение к редкому и необычному дару природы, опустился на колени и, набрав в ладони воды, освежил лицо. Попробовал её на вкус, помотал головой от удовольствия и начал усиленно расчищать родник от травы и бугристой земли, мешающих его жизнеутверждающему движению.

Для меня этот поступок был хорошим уроком. Писатель из далекой столицы, в добротном костюме, с фотоаппаратом, висящем на шее, опускается на колени перед родником и, шепча загадочные слова, очищает родник, который встречает впервые и который наверняка больше не увидит. На такие поступки способен лишь истинный эколог, патриот, защитник природы. И когда он пишет книги о животном и растительном мире, то в его словах содержится истинная любовь… А приведенные в повестях и рассказах мысли излучают, будто спасенный родник, теплый, радостный свет и дают не только духовное прозрение, но и утешение на трудных земных дорогах.

Весь остаток пути до долгожданной деревни Реброво я думал почему-то об одном: что двигало писателем, когда тот снял кепку перед родником и опустился перед ним на колени? Видимо, в этом крылась основная идея его жизни: доказать, что человек в вечном долгу перед природой. Уже несколько десятилетий этот любимый мною учитель – широкоплечий, подтянутый, седовласый – борется против человеческой алчности и жестокости, против равнодушия и негуманного отношения к животным. И если бы его одинокому голосу громко и настойчиво вторила другая появившаяся сотня голосов, полная тревоги за экологическую судьбу планеты, то в коллективное сознание человечества обязательно пришла бы идея, что данную нам от Бога природу следует не покорять, а беречь.

К полудню мы вышли к намеченному месту. Сквозь высокие и кудрявые кроны сосен проглядывали контуры знакомой деревни. Я осознанно завел Онегова на эту возвышенность – отсюда открывались просторы лугов и полей, а посреди них утопали в зелени крестьянские избы. Полная идиллия, гармония сосуществования человека и природы. Глядя на одиноко стоящие среди разнотравья пышные, богатырского сложения сосны, невольно вспоминаешь живописные картины великого художника Ивана Шишкина, и от увиденного захватывает дух. А тут ещё глаз радуют древние камни-валуны, покрытые рыжеватыми лишайниками. Порой я ложился возле них на отдых после дальней дороги, глядел на бездонное небо и поражался, что вокруг меня сосны так высоки, что, кажется, задевают облака.

Во мне жила уверенность, что Онегов испытает здесь те же восторженные чувства. Ну, а когда войдем в саму деревню, утопающую в зарослях зеленых садов и огородов, то его душа вообще запоет. Ранее Анатолий Сергеевич признавался мне в письмах, что видит в снах русские луга и сады, речку, где бы он ловил рыбу… Он жил ожиданием раствориться в том мире тишины и покоя, который хранился в душе и который утрачен был в северных таежных краях.

– Боже, какая красота! – услышал я радостный возглас Онегова, положившего руку на грудь в восхищении от увиденной деревенской идиллии. – Какая тишина! Кажется, лес и деревня спят и днем.

Через пару минут молчания добавил:

– Я, кажется, слышу, как стучит растревоженное сердце.

Он присел у крупного камня-валуна. Откуда он знал, что я любил тут тоже сидеть и лежать? Мысль эта передалась ему. Он ответил:

– Самое время перевести дух, подышать травами, разливающими медовый аромат, послушать живую музыку сосен.

В юности я тоже слушал здесь необычные звуки сосен. Они шли накатами, широкими очищающими волнами, заставляя сердце стучать в унисон им. Хотелось жить, мечтать, стремиться к душевной чистоте.

Он ещё не взошел в деревню, не проникся её тайнами и уютом, а вдруг вымолвил:

– Я в последнее время только и мечтаю пожить в такой деревне.

Меня его признание ничуть не удивило. Я хотел познакомить Анатолия Онегова с деревней Реброво и наконец-то подарил такую встречу. Он был тем писателем-натуралистом, который месяцами жил в тайге, дружил с медведями, питался от матери-земли, умывался росой и потому сходу оценил бы таинственный дух и благолепие деревни Реброво. К тому же я с пылким мальчишеским воображением подогревал его интерес к ней, когда он расспрашивал по телефону или в письмах про то, в каком состоянии ярославские леса, чем богата и привлекательна сельская природа. Мои рассказы не могли не завораживать – вот из небесных глубин звонко льется песня жаворонка, а в ночном лесу разбойничьими посвистами обмениваются невидимые совы, а вот глухарь важно вышагивает по лесной поляне, задрав кверху бородатую голову, а на дальнем омуте громко хвостом бьет о воду щука-охотник…

Деревня Реброво встретила нас теплым вечерним ветерком и задушевной, веселой песней со свистовыми переливами зеленой пеночки.

– Тююу-тюу, ти-притю-прититити-ти…

– Здравствуй, птичка-невеличка! – приветливо выдохнул Онегов. – По-доброму нас встречают…

На заросшей мелкой травой деревенской улице мы не увидели ни резвящихся детишек, ни гуляющей домашней животины. Но стоило нам, поглядывая на палисадники, сделать несколько шагов, как навстречу вышла простоволосая старушка, а следом за ней и небольшого роста дед в разноцветной рубахе. То была семья Грамагиных. С ними я раньше вел переговоры о продаже кирпичного дома у пруда. В разговоре с Онеговым они теперь пообещали ему подумать о торговой сделке. Приезжать каждое лето из далекого города Череповца им по старости уже было тяжело, а дети и родственники давно расстались с мыслью тратить время, чтобы зачем-то навещать деревню.

Онегов зацепился за предложение приобрести дом и как только уехал в Москву, стал заваливать меня письмами с напоминанием о нём. Ему уже не грезились воспоминания о спасенном роднике, о музыке сосен, о благолепии деревни… Все мысли сосредоточены были на одном – каким образом купить дом. Не в одном, а в нескольких письмах сразу он просил меня помочь ему осуществить ожившую мечту.

Здравствуй, милый Толя!

…Из архивов достал карту Ярославской области и нет-нет да и посматриваю на твои места.

Знаешь, когда-то я мечтал пожить и поработать где-то возле Ростова Великого! Всё-таки эта земля очень-очень русская. А мой Север меня очень мучает – всё там разгромлено (и с/х, и лес, и люди), живу там в обстановке умерших деревень и уничтожаемого леса. А едешь мимо ярославской земли и сердце радуется – всё-таки живут там люди.

А вот речушку твою представляю только по твоему «Острову» да по нескольким строкам из письма: «были в походе, варили уху из голавлей и хариусов». Толя, а речка Устье – это твоя речка?

А. Онегов.

Пиши! Очень уж чисты и честны твои письма!

21 октября 1984 года.

Толя, милый!

Письмо твоё получил сегодня, после нашего с тобой разговора по телефону. За приглашение – спасибо.

Теперь с рукописью!

Пошли её мне сразу же. Но пошли в одном экземпляре (лучше второй, чтобы первый не трепать) и ценной бандеролью (чтобы не пропала). Я к твоему приезду всё прочту и разговор подготовлю.

Да ты и прав – если до этого рукопись прочесть – то я мог бы основательнее предлагать её издательству «Молодая гвардия». Словом, жду рукопись – и побыстрей.

А приехать к тебе истинно хочется. М.б. после семинара к тебе и загляну. Хоть на полдня! Была у меня и такая мечта – оставить свои северные леса и переселиться (обжив свой дом) в места Ярославские, чтобы из одного дома видеть луг и речку и сажать сад, из самых разных мест собранный к одному дому. И с такой мечтой я не расстался. Север прекрасен, но я вырос в средней России и не могу не видеть, как солнце встает над росным лугом и снова уходит на ночь за луг над травами, вновь приготовившимися омыться росой.

Это у меня, Толя, как видение. И отделаться от этого не могу. И ходил бы я пешком по такой земле, здоровался бы с людьми и от них тоже слышал: здравствуй. А на Севере сейчас великий разбой – сносят остатки леса. Сам понимаешь, что люди, уродующие свой лес, свою землю, перестают быть людьми. И общаться с такими пьяными недоумками очень тяжело. Но об этом тоже при встрече.

Жду рукопись. Жду в Москве.

Твой А. Онегов.

Пиши – я понимаю, что душе думающей порой только письмо-откровение приносит облегчение. И не ругайся на меня, если вдруг задержусь с ответом.

А. Онегов.

31 октября 1984 года.

Милый Толя!

Поздравляю тебя и всю твою семью с Новым 1985 годом. Желаю счастья, здоровья, успехов в творчестве!

А вот приехать к тебе 4 января не смогу – у Гали тяжело болен отец и ей, видимо, придется туда к нему ехать. Как соберусь, дам телеграмму.

Твой А. Онегов.

26 декабря 1984 года.

Здравствуй, Толя!

…А о Кузнечихе все время помню. И приеду обязательно ещё до весны – хочу посмотреть места, чтобы нацелиться на твою землю окончательно. Будет возможность, поинтересуйся, оформляют ли у вас продажу домов людям из города (т. е. без прописки – я имею в виду себя), но только вслух об этом не кричи, а то кого-то ещё испугаешь. Будет возможность, поинтересуйся, почём дома (больше тысячи или меньше?).

Так что видишь, я очень по-деловому настроен на Борисоглебск.

Ну, вот и всё.

Посмотри, если не забыл Киреевского – он был в Москве летом, издание 1983 года. И. В. Киреевский.

Всё. Обнимаю.

Твой Онегов. Пиши, как живешь?

17 января 1985 года.

Дорогие Галя и Толя!

Я почти по дипломатическому этикету спешу (как с борта самолета) сказать Вам Большое Спасибо за тепло и доброту Вашего дома.

Добрался я очень быстро и просто до Москвы. До Ростова доехал с умным собеседником (шофер), который все наши с/х беды предложил излечить очень простым способом: надо говорить людям правду и менять систему отношения человека к земле. А в 11.45 я уже был в поезде «Котлас – Москва», а в 16 часов 15 минут был дома. Вот как у меня все хорошо получилось. И тут же во всякие грязные дела залез.