Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

Но разве мне солгали Ананий и Сапфира? Что из их имущества досталось мне? Они утаили от грабителей, которые, говоря о Боге, имели в виду себя.

Видишь ли, невозможно обоих сделать вампирами – Царь в земле может быть только один, а обоих проклятыми – запросто.

– Это доказывает только то, что людям нужен Бог.

– Ну так и искали бы Бога или ту муху, которая их укусила. Почему вдруг решили, что те, кого видят впервые и не съели с ними пуд соли, праведнее их? Какой человек в здравом уме откажется от непосильно нажитого тяжелым трудом? Но они вдруг массово повредились в уме, побежав покупать вечную жизнь, которая и так была им обещана за праведность. Разве я не сказал, что человек вернется только при одном условии: если пройдет мимо ангела с вращающимся мечом и отведает плоды с Дерева Жизни? И разве человек не лист на этом Дереве, чтобы искать его далеко?

Манька долго пыталась найти в себе все те ужасы, о которых говорил Дьявол, и не находила. Сейчас в ее пространстве было снова темно, как будто она смотрит в черное зеркало. Но ведь древние вампиры были, она их смогла пощупать, так почему слова Дьявола до нее не доходят, не становятся ее внутренним эго, основой, на которую могла бы опереться? Умом она понимала, что проклята, но в себе чувствовала только несостоятельность на фоне успешных людей, которым все давалось легко. Она пыталась повторить их успех, и не помыслила бы связать неудачи со своим внутренним содержанием, а Дьявол упорно доказывал, что корень ее проблем далеко. Но правильно ли это, винить тех, кого она даже не знает?

– Маня, Святый Дух говорит во тьме и шепчет на ухо тайно, а плоды вампир получает явно. Если б темницу было просто обнаружить, проклятие открылось бы на следующий день. Сознание у всех одинаковое, содержание разное.

– Если двое не хотят быть вместе, зачем же неволить их? Я не знаю его, да и любит он другую… Тут поневоле в вампиры подашься, чтобы избавиться от ненавистного прицепа.

Конечно, Маньке хотелось, чтобы ближний любил ее и жили они долго и счастливо, но насильно мил не будешь. Как было бы хорошо, если ближний ее оказался бы простым деревенским парнем, у которого и руки, и голова на месте. Вся жизнь наперекосяк, и только ли вампиры в этом виноваты? Если бы на ее месте была Ее Высочество, которую ближний любил беззаветно и всем сердцем, ради которой готов пойти на любое преступление, стал бы он ее убивать? И тогда и она, и ее ближний жили бы со своими половинками душа в душу.

– А разве это я сказал, что вы должны стать мужем и женой? —Дьявол рассмеялся. – Ваш прародитель… А цена таким словам – ломанный грош в базарный день. Я просил помнить, что душа ваша ходит в народе, а ночная тварь – крик о помощи, крайняя плоть сердца, которую каждый должен обрезать. Но вампиры научились придавать этой твари особый смысл, делать плотной, со множеством голов. Знания – не добро и не зло, но их можно использовать и так, и эдак. Я изобрел атом и радиацию, чтобы сделать вселенную вечной, а человек использовал мое изобретение для атомной бомбы, чтобы убивать себе подобных. Кость твоя там, к душе твоей нет доступа никому, кроме ближнего, только у него есть запасной ключ, чтобы поднять, когда упадешь, но ведь и у тебя такой ключ лежит в ладони! Сейчас у тебя есть знания – распорядись ими правильно.

Манька задумалась: получалось, утвердил вампир себя Царем, принимает дары от тех, кто на него ведется, а еще вознаграждение от развенчанного Дьявола, который в это время выгоду какую-то подсчитывает. Конечно, никакого ключа у нее не было, и радио с Дьяволом тоже не соглашалось, переиначивая слова: говорило то же самое, только от себя и про себя.

– Меня распяли, и мне же в аду гореть? – повысила она раздраженный голос. – А где твоя хваленая справедливость? Я ближнего не предавала – вот с него и спрос!

– Маня, у тебя сера в ушах? Это было на твоей стороне! – вспылил Дьявол. – Царем вампира назвали в твоей матричной памяти! А поскольку они и в земле вампира есть, то плотность их достаточно твердая и непрошибаемая, чтобы использовать их в качестве стен для темницы. И если вампир отстоит от меня на одну голову – Духа Святого, которого сам же изображал, то проклятый на Духа, и на вампира, и на свидетелей, и на себя убиенного… Предлагаешь разгребать эти головы, чтобы найти под ними твою?

– И никак не спастись?

– Ну почему же… Положив начало добровольным мучениям, ты заменила одну муку другой. Но только так, принеся себя в жертву, можно вырвать жало вампира, вырвав из руки его железный жезл, в котором его сила. В Небесном ты останешься один на один с мутью, которую невозможно изменить – она станет твоим бытием, а мучители останутся здесь.

Дьявол говорил о жертве, о врагах, как будто ей предстояло забежать в кафе и выпить чашку кофе. Он не понимал той пропасти, которая лежит между страданиями и беззаботным существованием довольных жизнью Благодетелей.

Принести себя в жертву…

Оглядываясь назад и примериваясь к тому, что уже испытала, она видела впереди только ужас, и кто доказал, что это правильно? Полтора года – и всего лишь четвертинка железного комплекта. Одно дело – успокаивать себя, а другое – смотреть на пережитое трезво: чтобы избавиться от железа, понадобится шестнадцать таких же беспросветных, леденящих душу лет. Ни дома, ни семьи, ни детей… А еще тюремный срок за Бабу Ягу и Кикимору, если докажут, что их смерть – ее рук дело. Пожизненный! И как после этого разогнать малину с множеством неопределенных и неизвестных в пространстве и времени лиц, чтобы чаша геенны миновала ее, и жила бы она тихо и мирно, пока Бездна не разлучит ее с Дьяволом?

Ей вдруг отчаянно захотелось прервать этот бесконечный ужас, не придумывать счастливую жизнь, не искать оправдание ни себе, ни богоизбранным, перестать обманывать себя.

– А почему нельзя, чтобы оба стали как вампиры?

– Предлагаешь вампиру разделиться в самом себе? Все, что человек делает, он делает правой стороной. А она у тебя – разрушенная крепость. Для вампира она – левая. Щедрость твою, подкрепленную словами Святого Духа, видят люди. А правая сторона вампира – твоя левая, по ней судят о тебе люди, а там вся подлая сущность вампира, и ты, какой тебя вампирское сообщество представило миру. Если он будет раздавать и там, и там, что останется ему?

– То есть, левая сторона у меня жадная?

– До неприличия!

– И об этом тоже есть в Писании?

– «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно».

Как можно творить милостыню втайне, чтобы люди не видели и не знали? Не на обычную человеческую благодарность вампиры рассчитывают, а на такую, которая не оскудеет во все дни его жизни. Господи Упыреев знал, о чем говорит, когда хвастался народной любовью: «Пришли к тебе разбойники, и в одну ночь осталась без штанов, а то богатство, которое на небо положено, никто не унесет, но все видят. Богатство возвышает человека, да не каждый знает, где и как его сеять… На небе его сеют, Маня, на небе, а у тебя там голод, холод, глады и разорение – и тоже видят – все, кроме тебя. Но не уразуметь тебе умишком бестолковым и приземленным».

Манька тяжело вздохнула: кто бы ей сказал, что Дьявольская правда кузнеца Упыреева есть истина, только она не от мира сего, и смысл этой правды такой вот глубокий. И у этой страшной Дьявольской правды не было ни конца не края, и чем больше Манька о ней узнавала, тем больше хотелось стереть себя из этой реальности. Вся жизнь пропитывалась нечистью, как ядом. Но голос, который шел изнутри, обрекал на смирение и молчание. Не ее, чужой и всесильный – сильнее слов Дьявола. Слова Дьявола были противоядием минуту, другую – пока она размышляла над ними, в это время вся ее земля, которую она чувствовала, как свое пространство, была заполнена какими-то неясными безликими осколками чужеродного эмоционального присутствия. Едва уловимые образы незнакомых людей выставлялись отовсюду, где бы она ни пыталась нащупать себя, свои чувства, а как только отвлеклась, ее состояние возвращалось в исходное состояние, став тьмою – давящее эмоциональное поле, в котором сама она была пустым местом.

Пророк сказал: «Всякий раз, как они захотят выйти оттуда из страданий, их вернут туда и… вкусите мучение огня! Поистине, тех, которые не веровали в Наши знамения, Мы сожжем в огне! Всякий раз, как сготовится их кожа, Мы заменим им другой кожей, чтобы они вкусили наказания…»

Вот она, прошедшая столько дорог, пьет живую воду, рядом Дьявол – Бог Нечисти, а где это все? Где ее новая кожа?! Где ее знания и ее умные мысли? Даже ужас был только в сознании, а в сердце – огромная необъятная всепрощающая любовь к мучителям, и она не понимала, откуда у этой любви растут ноги.

Это что же, ее насильно заставили быть такой?

«.. Мы заменим им другой кожей, чтобы они вкусили наказания…»

Наказание за что?! За то, что не искала смерти ближнему? За то, что не мечтала о чужой земле и не пыталась жить обманом?

– Я никогда не желала ближнему зла, за что он со мной так?

Дьявол пожал плечами.

– Он даже не видел тебя, пока не положили перед ним на вампирской свадебке. В чулке – чтобы лица видела смутно и не смогла опознать.

– Это было на работе… Я сознания больше нигде не теряла, – расстроилась Манька. Сердце ее облилось кровью. Знала бы раньше, что знает сейчас, берегла бы себя пуще глаза. – Ведь чувствовала какую-тревогу… – поделилась она. – К нам на работу мужчина приходил, а я ни глаз оторвать, ни слова вымолвить, лицо как камень и руки тряслись…. Подумала еще: любовь с первого взгляда. А сейчас лица не могу вспомнить. Если он не мой ближний, с чего бы мне западать на него? На колдовскую присушку похоже. А он понял, что со мной что-то не так, смотрел загадочно, улыбался, и ушел с другой.

– Зов на живца – так вампиры ищут пару. А когда убедились, что нашли душу, провели ритуал. Ну, до чистокровного вампира ему еще далеко, чистокровным он станет, когда ты, с его матричной памятью, отлетишь в Небесное царство, – и успокоил, и осудил Дьявол. – А пока какой же он чистокровный, если по каждому слову устраиваешь дискуссию? Да, не звездой летишь, но приходится все время поднимать твою мечту: строить дворцы, умножать кладовки с одеждой и драгоценностями…

– В смысле?

– Твоя нужда поднимает против него им же созданного древнего вампира, как те, что следуют за тобой. В твоей душе нищеты нет, она в твоем сознании, когда смотришь вокруг, а у него нищета в душе, а в сознании – рай. Но что лучше, внутреннее состояние или осознание? Палка о двух концах… – вы застряли во времени, в тот момент, когда твой ближний убивал землю. Поэтому обычному человеку и одного простого дома хватает, а вампир и при десяти дворцах чувствует себя бездомным.

– А при чем тут мои мечты? – прищурилась Манька, насторожившись.

– Древние, что тебе о боголепии Благодетелей вещают, как зеркало – врать не умеют, можешь им верить. Слова они воруют у сознания. Те, что ты слышишь, у вампира, а те, что слышит он, взяты у тебя. А о чем твое сознание мечтает? О теплом доме, о хлебе насущном, о деньгах, чтобы проблемы решились.

– Могу помечтать о лесоповале, чтобы прямая просека до гор, а то приходится все время перелезать через валежники, – горько пошутила Манька.

– Дорогу вампир будет строить там, где сам бывает, зачем ему дороги в лесу?

– А если вампир умрет первым, будет мне какое-то облегчение?

– Легче не станет, – не стал Дьявол обнадеживать. – Люди ему в Божьем царстве нет-нет да показывают зубы, пока ты здесь, а там… Что здесь херувимы осанну поют, что там будут петь, только все твои враги выйдут наружу. В Небесном царстве бытием человека становится то, что он принес с собой. Если здесь враги унижают тебя тайно, и сознание еще как-то борется с этим, то там унижать будут явно.

– Тогда смерть не наказание, а избавление, – ужаснулась Манька.

– Для тебя избавление, для вампира – наказание.

– Тяжелая у тебя работа: разбирать человеческие сопли с сахаром, – посочувствовала она Дьяволу.

Дьявол зачерпнул из котелка еще одну кружку чая.

– Ты не представляешь, что значит быть Дьяволом, – пожаловался он. – И хотел бы помочь человеческому горю, но как, если нечестивый Бог унесет мои мысли? Вот сидим с тобой, и нет рядом человека: лес, ночь, тихо, спокойно, и кажется тебе, что мир – он такой, он задремал… Но на другой стороне планеты светит солнце и поезда бегут по рельсам. И даже тут, недалеко от нас, в ближайшем селении, в четырех днях пути, плачут четыре человека.

Маленькая девочка, которую изнасиловал отчим. Мать узнала, избила, выставила на улицу в одном исподнем – и она стоит под дверьми и не знает, куда ей пойти. Холодно, хочется есть и спать… К утру замерзнет. И как сказать: «беги!»? Там, на краю села, живет женщина, которая ослепла от слез, умоляя дать ей дитя…

Еще одна плачет. Старость не за горами, а чрево бесплодно, и некому будет в старости подать стакан воды. Не знаю, смогу ли я достучатся до ее сердца, чтобы уговорить пройти по деревне и увидеть замерзающего ребенка. Мысль ей кажется глупой, никчемной и неуместной – глубокая ночь на дворе.

Еще плачет женщина. Муж избил. Проклятая, но, скорее, доморощенным оборотнем. Случайно подсмотрел ритуал посвящения и решил, что сам справится. Убит в пьяной драке. Она могла бы легко обратить его в прах, но она – ни рыба, ни мясо – все еще слышит Зов. Муж ее, вместо того, чтобы помочь завершить ритуал, привел ее в дом женой.

– А зачем бьет?

– Любовь на крови только между вампирами бывает долгой.

Еще убивается мужчина: потерял дом и семью. Скрипит зубами, обвиняя Бога, что тот к нему несправедлив. И ведь знает, что дом в отместку подожгли.

Так какого лешего украшаешь Бога рогами?

А еще плачет добрая женщина: соседи привезли огромного пса и бросили без еды и воды, посадив на цепь у забора. Она кормила его, привязалась, а вчера его зарезали и съели.

Жалобную книгу не рассматриваю, животные не подлежат суду. Пес станет свидетелем, как предначертано, что ласковая женщина кормила его из своих рук.

Будет не лишним заметить, что хозяева пса тоже плачут – пес был украден.

И все человеческое население государства плачет, пока вампиры рапортуют об успехах. Не бывает такого, чтобы, поднимая цену на топливо и энергоносители, тут же не поднялись бы цены на все остальное. Вампирам хорошо, и горя им нет, все ресурсы планеты им принадлежат, и чем выше цена, тем больше доход, а народ в нищете копейки считает. И ты бы до сих пор умывалась слезами, если б ходила между людьми с твоим-то имиджем!

Но среди тех, кто обливается кровью, я не вижу ни одного вампира!

Я понимаю, что и они искренне верят, что однажды въедут в город Рай на украденном осле со сломанным хребтом, и свидетели будут постилать под ноги пальмовые ветви, но что мне до их надежд? Они усыпили не меня. Свидетели их будут лишь вещественным доказательством их великого злодеяния. Если я объявил душу проклятой, разве вампира оставил незапятнанным? Это клеймо – его не смыть ни водой, ни огнем, ни кровью.

– Но не у всех же душа – вампир.

– Не у всех, но сколькие идут вслед вампира, подражая ему во всем? Если человек не искал убить душу, он не вампир, он всего лишь служил его идеалам, приближаясь устами и делами… А это «всего лишь» как-то спасает человека? Разве не он преумножал богатства вампира и ставил свечки в его храмах? Человек умер вместе с вампиром, когда остановил на нем глаз и назвал его Богом. Первый и Последний побрезговал бы им. Еще не каждый, кто творит и говорит во имя своего Бога, будет принят Альфой и Омегой, а только тот, кто распнул душу и приготовил себе белые одежды. Собирают вампиры на праздник всех, а попить и поесть удастся не каждому. Одним пир, а другим – тьма, где скрежет зубов.

А вот если б первая освободилась от души, то была бы в почете! Сказал Спаситель: «когда идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу».

Он же не сказал «уладить дело миром», он прямым текстом заявил: «избавься, пока не стало поздно».

– Мне не надо царств, – ответила Манька обижено. – Но, если б знала, береглась бы.

– Это от тебя не зависело, – признался Дьявол. – Тебя вампиры приметили, когда ты вот такой крохой была, – он развел руки на полтора локтя. – Разве темница, в которую тебя заключили, в твоем детстве была вечерними сумерками?

– Нет, наверное, но память какая-никакая была. Зачем же тогда верить в Бога, если он не судит по справедливости?

– Правильно, на земле, пока жив человек, я не сужу. Разве судят дом за дела человека? Почему я должен объяснять своей земле, что арендатор ее не был интеллигентом? Пока сознание человека в земле, все, что с человеком происходит, земля принимает и на свой счет. Она не знает себя, и дает определение своему состоянию, опираясь на сознание, которое проникает в ее пределы. Точно так же, как человек, который ходит по дому и делает заметки, чист ли дом, не грызут ли его муравьи и мыши. Но там, вне дома – за каждое слово, за каждое дело, за каждую мысль, что владела человеком – сужу! И никто не смог бы кроме меня – только я вижу, что творится в доме. Я понимаю, что вампиру спокойнее, если б его судил вампир, который был бы, как человек. И покаялся один, и принял второй: рассмотрел, примерил на себя, и сказал: «Вижу – нужда была! Оправдан!», но я не человек. Если сегодня, имея нужду, вошел в дом ближнего и умертвил его – что сделаешь завтра, когда увидишь мой дом, украшенный и умноженный? Я заберу все! И кто, после этого, скажет, что я не Совершенный Вампир?

– Ты не вампир, – простила Манька Дьявола. – Ты несчастный Бог… Отказавшийся от людей, которые не умеют обманывать. Наивные, может быть, на чем-то споткнувшиеся, но честные и порядочные люди.

Дьявол засмеялся.

– Они сами отказались от знаний. Они не хотят знать. Спроси любого и любой скажет, что Спаситель, призывал беречь душу, когда черным по белому написано, что должен ее возненавидеть и отказаться. Читать надо глазами и разумом, а не наветами вампира. Знания всегда перед глазами. Вот человек, созданный по образу и подобию вселенной, сознание его ограниченно в пространстве своим пространством, а разве пространство вселенной иное? Неужели песок и камень, не имеющие разума, способны сотворить самые совершенные творения, способные дышать, видеть, чувствовать? Человек смотрит вокруг и видит солнце, звезды, грязь под ногами, но если бы он заглянул в себя, разве бы не увидел то же самое? В пространстве его кипит жизнь, но основа не живее песка и камня. И вдруг ставит во главу Вселенной человека, не способного снять с себя путы.

Да, человек не испытывает страх перед тем, в чьем пространстве он занимает место, как перед Царем, который может убить его, но чем я заслужил такое наказание, чтобы обо мне помнили лишь страхом?

Или, может быть, Спаситель предложил ему какую-то другую землю, не мою?

О моей земле мечтают все Спасители, в моей земле ходят вершить свои суды, мои царства не дают им покоя.

Так почему человек так легко согласился ограбить меня?

«Все передано мне Отцом Моим…»

Все – это что? Бразды правления? Мудрость? Гармонию и миропорядок? Совершенный Закон, отвечающий за жизнеспособность Бытия?

Да, я могу сказать о себе, что я не от мира сего, я сошел от Бездны, но как человек мог подумать о себе такое? Как он мог послать меня в огонь и призывать на мою голову серу, если огонь и сера исходят от меня? Если все в этом мире, имеет меня в себе? Кто, кроме меня, смог бы сдвигать галактики и проникать внутрь их? Кого еще Отец мог бы сделать осью земли?

«И, возведя Его на высокую гору, диавол показал Ему все царства вселенной во мгновение времени…» – кто, кроме того, кто управляет Бытием, мог бы открыть все Царства?

Так почему человек поставил Дьявола ниже вампира, который не показал ему ни одной бледной планеты?

Или: «что немного мне времени осталось!»

А куда это все денется? Мироздание? Неужели же я, сделав это однажды, не смогу встряхнуть старушку еще раз?!

Я Дух Бытия, а Небытие – Душа моя. И если бы человек только мог представить Бездну, он понял бы, кто правит его головой и куда призвали его, но он не хочет, его все устраивает, он рад, что я, хозяин земли, заключенный в ней, вдруг исчезну, и все мое достанется вампиру.

Так могу ли я после этого пожертвовать человеку, мертвому и заранее уготовившему мне участь слуги, хоть одну горсть земли, которая бы уместилась в его ладони?

Человек захотел, чтобы над ним был Царь, и земля принадлежала ему – я дал ему Царя!

Над его землей! У меня без Царя забот хватает!

Вот у тебя, Манька, Царь. Много ли ты можешь увидеть, имея его в голове? Что же я, дурак совсем, сидеть в темницах? А как уж он распоряжается землей человека, дело Царя!

– Я себе Царя не просила! – уперлась Манька. – Просто жаль, вампиры хоть здесь успеют пожить!

– А я не обо всех… – открылся Дьявол. – Кому-то я не могу предсказать его судьбу: он идет своей дорогой, и, честно говоря, пока не известно, чем это все закончится. Но земля уже открылась ему и показала место, где зарыто паскудство. И кажется, дом для него готов, и, может быть, друзья примерно знают, где его искать. Проклят человек, но не мной, и пока не прожил жизнь до конца, как открыть ему, что он жив?

– Счастливчик! – искренне позавидовала Манька.

Наверное, не одна она пыталась изменить судьбу, и, видимо кто-то еще, более успешный, сумел приблизиться к вампиру и чего-то от него добиться. Но не ее это случай. Вряд ли Его Величество когда-нибудь откажется от Царицы лесов, полей и рек. Да она сама не оценила бы его героический поступок, и не собиралась становиться разлучницей. Она не раз удивлялась, когда человек, под осуждение всех, кто знал его, вдруг бросал все: покладистую жену, детей, заработанное имущество, и ни о чем не жалел. Это теперь она понимала, что счастье не всегда там, где видит его человек, но, наверное, можно же как-то решить вопрос о мирном сосуществовании…

Каждый день Дьявол пытался приоткрыть ей тайну Бытия, приготовляя к новой реальности, но где эта новая реальность? Внутри как будто все уснуло – тихо и спокойно, а в уме в уме по-прежнему пусто и темно – горсть пепла и не думала открывать ей двери темницы. С утра она могла не вспомнить и половину из того, о чем Дьявол рассказывал. Не помогало даже то, что он терпеливо добивал ее этими знаниями по дороге, прикладывая к старым постулатам и аксиомам новые. И, наконец, когда понимал, что и после этого у нее ничего не осталось, сразу становился Богом Нечисти, начиная превозносить Помазанников до небес за сообразительность и умение питаться мыслительной материей без всякой подкованности.

Тогда к чему эй эти знания, если толку от них ноль?

– Прямо новая раса какая-то… – завистливо проворчала она.

– М-да, на земле нет такой заразы, которая проникла бы в человека и убивала лучше, чем вампир. Любая зараза убивает тело, и только вампир убивает сознание. Разве не достойно восхищения, как он захватывает у человека ум, память, тело и все его достояние?

– У меня нет достояния и никогда не было, а тебя послушать, так это я царица лесов, полей и рек. Ну как моим ближним может быть человек образованный, богатый, самодостаточный? – она этого искренне не понимала. – Говорят, что Его Величество красавец писаный, собой хорош, наследник знатного рода. Это ведь даже не смешно, что вампирам что-то от меня могло понадобиться.

– От тебя ничего, от твоей земли – имидж и царство в придачу. «Истинно, – сказал Спаситель, посылая человека продать землю и раздать нищим, – истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, вовремя сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной».

Не об этом ли мечтает обделенная половина человечества, чтобы иметь все ныне, во время гонений, как имеют вампиры?

Манька пожала плечами.

– Как я, сидя в курятнике, на толстом слое помета, могу думать, что я интересна хозяевам целой страны? Любой врач поставит мне диагноз: шизофрения.

– Маня, ты хранишь в себе столько знаний! Ты и есть знание. Ты вот заглянула в себя, увидела ужас, посидела, подумала, пошла к соседу: а давай мы вампира ограбим, я сама не могу, но тебя никто не знает! И ограбили… Так что, они не только тобой интересуются, они еще за тобой приглядывают, вовремя отвращая людей. На месте вампира я бы в тот же день сжил тебя со свету, чтобы не рисковать. Правда, и живые мысли закончились бы в тот же день, а без живых мыслей трудно стать Царем, но лучше синица в руке, чем журавль в небе.

Манька задумалась: люди так внезапно менялись в отношении к ней, что она зачастую не успевала понять, за что и каким образом человек увидел в ней врага. Происходило это как-то вдруг, но каждый раз перед тем она предчувствовала, что это случится. За неделю, за месяц. Один кузнец Упыреев не исчезал из ее жизни, не становился равнодушным, и так искренне радовался ее неприятностям, что она переставала считать неприятность бедой. Странные у нее с кузнецом Упыреевым сложились отношения – теплые. Он ее костерит, клянет, на чем свет стоит, все смерти ей желает, а она все прощает, верит, что он добрее, чем кажется, и все надеется на него, то работу придет просить, то искать сочувствия, то совета. Ведь ни в одном разе не помог.

Уж не он ли за ней присматривал?

Манька вопросительно посмотрела на Дьявола.

– Распяли, а потом спокойно смотрят, как человек гибнет?

– С радостью. В душе вампира – рай, а к проклятому в конце концов придет из сердца страшная правда и полчища проблем станут одним мгновением – и умрет, гонимый Святым Духом на смерть, а Святые Отцы даже кладбищенской земли для него пожалеют.

Маньке снова задумалась, прислушиваясь к себе. У нее тоже был рай, когда она думала с любовью о Благодетелях, а когда о себе, видела только гнилой корень, который нужно вырвать. Душу было жалко до слез – свою изуродованную матричную память, которая перестала быть помощницей. И не могла поставить себя на место вампира, почувствовать то же, что чувствует он.

– Но, если мы друг другу так близки, должно же быть между нами что-то общее.

– Есть. Пограничные чудовища.

– А если я возненавижу мир, как он?

– Не поможет, твоя ненависть будет идти от сознания, а не из сердца.

– И никак нельзя вернуть вампира к жизни?

– Никак. Ему хорошо, значит, и мудрость его хороша.

Манька снова задумалась. Правильно, если бы у нее в жизни все сложилось, стала бы она слушать Дьявола? Зачем ей тот, кто пришел разрушить ее мир? А если бы пришел вампир? С такой любовью, может, и отдала бы все имущество, как те, которые побежали вслед Спасителя, отдавая имущество его ученикам. Сколько раз ее мошенники раздевали, а она нет-нет, да и попадалась на их удочку снова, как будто что-то в уме переклинивало – вот это и страшно.

– Ну хорошо, открыла я железо, но разве что-то изменилось?

– Трезвость в понимании должна быть, а у тебя одна хмель в голове.

– Так не я одна, на Их Величества весь народ уповает. Где еще правду искать, если Богу до меня дела нет?

– Вот-вот, всю куцая жизнь Царя приурочена к подвигу… – ворчливо заметил Дьявол. – Сколько народов, которые не держали в руках меча, ушли в один день по их прихоти? И люди помнят их, а не народ, который не искал никому смерти. Пусть будет проклят такой народ, который не заслужил другого господина.

– Но ведь были жрецы, которые могли лечить, те же пророки…

– Были, но знания ушли в небытие. Вышел огонь из среды человека и пожрал и его, и все, что у него было, в назидание народам. Войны на каждый день, разврат, человеконенавистничество, матери пожирают плоть детей, дети – родителей… Вот что значит позволить вампиру жить среди народа – это мудрость для всей вселенной, когда мои проклятия становятся бытием.

Манька молча согласилась. Пришлось. Каждый день она видела, как втаптывают человека в грязь. Не было роддома, в котором бы не лежал никому ненужный ребенок, каждый день кто-то кого-то грабил, насиловал, убивал, война каждый день, то громкая между народами, то тихая, между соседями. И кто-то развязывал эти войны ясной холодной головой, осознавая, что умрут тысячи, преследуя одному ему понятные цели. Но если не смотреть, вроде не болит. Люди не жаловались, их все устраивало. Даже там, где шла война, люди оставались людьми – влюблялись, объединялись, вставали плечом к плечу, и не искали смерти вампиру, уповая на него. Им было проще проклясть еретика, который пытался призвать к здравомыслию.

А она?..

Год назад ее знания ограничивались тем, что она прочитала в книгах, написанных рукой вампира, ибо человек изживался, труды его оставались тайной для народа.

Много ли она поумнела с тех пор?

Кому как не ей знать, что мысли, которые прививал Дьявол, улетучивались, как только первый луч солнца касался ее головы. В том-то и дело, что лучи были снаружи, Дьявольская истина ни на миллиметр не приближала ее разумному началу в делах житейских. Взять ту же соболиную шубу Бабы Яги: отказался бы вампир от удобства только потому, что совесть не позволила?

В последнее время она чувствовала, что надо измениться самой, в себе. Например, Дьявол не мучился совестью, когда она коченела от мороза, накрывая плащом лишь изредка и только краешком. А был он у него целебный и с волшебными свойствами. Она словно проваливалась в другие измерения. Мерещиться начинало всякое: то галактика на нее наползет, и проскочит она миллиарды звезд, то застрянет в каком-то месте – черная громада, где варится такое варево, что не опишешь словами, и плющить начинало, а то привидится город, который не мог существовать на земле. А если вокруг себя из-под плаща посмотреть, то все виделось в серебристых струях света, и тепло под ним было. Только Дьявол сотни причин придумывал, чтобы с нею не делиться, не мучила его совесть, что ей после железа надо каждый вечер лечиться.

Но умнее-то не стала!

И что удивляться, что люди подумали и порешили: пусть будет вампир! Грозное Дьявольское развенчание на долгие времена никого не радовало. Какой Бог, если пришел, враги ее целы, и он за них горой? И там у него правило, и тут правило, и сюда не суйся, и туда не положено. Что от него ждать, непонятно, а кто мог запретить Богу? Если ты Бог, грозно с неба метни молнию в того же ближнего, и не надо будет искать его по белу свету. Но она думала, как человек.