Читать книгу: «Грань искупления», страница 2

Моя жена тем временем спокойно затягивается своей любимой вишневой сигаретой, глядя прямо на Николая. Она сидит рядом со мной, закинув ногу на ногу.

– Меня зовут Джулари, но никак не помощница, – О, да, детка. Жги. – В обещаниях Кассия нет ничего сверхъестественного: клочок Калифорнии вы получите только при условии, что Нуэстра будет уничтожена. Мы получим часть территории при точно таких же условиях, то есть и ваша, и наша семья на равных. Есть ли риск? Нет, ведь эта земля и сейчас принадлежит другим, но вот в войне, конечно, присутствует вероятность быть убитыми – очевидно.

Но еще и очевидно то, что полечь можем и мы. Дорога для поставок ведет к нам – но ведь мы не говорим о том, что и товар будет нашим. Здесь вы получаете только неприкосновенность, которую мы вполне можем гарантировать. Вы же знаете, что мы работаем с другими вещами, поэтому перемешивание наших поставок исключено. Есть ли для вас и нас выгода? Да, мы будем поставлять товар совместно, а на самой Калифорнии разделяться, – меньше риска, а точнее, его нет вообще. Защита? Ну, мы вас трогать не будем, что логично, ведь союз это и подразумевает. Но вот война с другими Фамилиями – ваша борьба, а наша помощь возможна исходя из ситуации. – Она делает глоток холодного кофе с банановым сиропом, погружая кабинет в тишину. – И в чем же, скажите мне, вы видите здесь иллюзию? В том, что такого вам больше никто не предложит? – Из нее вырывается надменная усмешка, и это, черт возьми, самый сексуальный звук.

– Именно в этом, Джулари. Таких условий нам еще не предлагали.

– Мы от этого не теряем ничего. Зато на земле Калифорнии, при хорошем исходе, и у вас, и у нас будут развязаны руки. А подобное мы предлагаем потому, что обратились к вам за помощью, и все это – способ показать важность вас и честность нас.

– Ты же понимаешь, что моя территория находится во Флориде, да? Представь мысленно карту США. Расстояние между Калифорнией и моей землей просто огромное, поэтому риск для меня неоценимо большой, – Николай прищуривается, глядя на Джулари.

– Нью-Йорк – восток, а Калифорния – запад. Нас разделяет практически все Соединенные Штаты, но мы позаботились о поставках к нам. Сейчас пути перекрыты из-за того, что Нуэстра, мягко скажем, хочет пустить нас на корм для собак, но все же ходы есть. И именно поэтому мы берем поставку на себя – знаем, как это провернуть, и остаться незамеченными. Риска снова нет. И, кстати, мой Дон все еще ждет ответа.

– Ну, допустим, – прокашлявшись говорит Николай, залпом добивая остатки янтарной жидкости. – В чем твоя мотивация?

Он смотрит на Джулари и я напрягаюсь, потому что срабатывает инстинкт защиты своей женщины. Я понимаю, к чему он ведет, и знаю, что сейчас Украшению придется раскрывать себя. Краем глаза вижу, как моя жена лениво смахивает пепел с сигареты, и только после этого спокойно отвечает:

– Я бывший Агент ФБР Калифорнии.

Короткий и лаконичный ответ вызывает переглядывание у русских, и быстрые фразы на их родном языке. Один только Николай слегка косит взгляд, но быстро возвращает его обратно, не говоря при этом ни слова. Все мои солдаты расправляют плечи, потому что непонимание ситуации напрягает. Я замечаю, что они, подобно хищникам, готовы напасть в любую секунду. Их внимание направлено на меня, в ожидании сигнала.

– Говорить можно только на английском, – вкрадчиво произношу я, оглядывая всю эту компанию. – Можем перейти на испанский, если этот язык вам надоел. Неуважение ко мне и моей Семье карается. Быстро и жестоко.

Я не позволю вводить нас в заблуждение даже обычными фразами. Мое предложение о союзе действительно не вечное: я готов пожертвовать блестящим планом моей жены, но отстаю нашу честь.

– Прекратить, – бросает Николай, практически рыча в сторону своих людей. И вот теперь я уверен, что он не хочет отказываться от нашего предложения: слишком хорошая прибыль на кону.

Я упираюсь глазами в одного из русских солдат, потому что замечаю странный блеск в его взгляде, который он бросает на Джулари:

– Это моя жена, ублюдок. Советую даже не дышать в ее сторону, – произношу медленно и тихо, чтобы он точно понял мои слова.

– Я… Я просто наконец-то понял, кого она мне напоминает. Ты же Джулари Кларк, да?

– Кабальеро, – отвечает Украшение, туша сигарету. – Кларк умерла на улице Трэйси после предательства своих же коллег. Еще есть вопросы о моей мотивации?

– Шавка системы навсегда остает…

Он не успевает договорить фразу, потому что пуля моего пистолета оказывается быстрее. Одним резким движением я вытащил его из нагрудной кобуры, и также резко выстрелил в его мерзкое лицо. Теперь на стене позади него красуются брызги крови, а под ногами Николая лежит труп. Но, кажется, ему плевать. И это, мать вашу, отлично, потому что я готов застрелить и его за любое кривое слово.

– Джулари Кабальеро – член Мексиканской мафии. Если кто-то еще хочет что-то сказать про нее, то имейте в виду, что патронов хватит на вас всех, – произношу я, так и продолжая сидеть, закинув ногу на ногу. Ни одна мышца не дергается, ни единая струна души не задета.

– И твоя жена будет участвовать в том кровавом месиве, о котором вы сейчас нам рассказали? – удивленно спрашивает Николай, глядя на меня совершенно по-новому. Кажется теперь в его голове я не выгляжу, как сопляк, который занимается самоуправством.

– Моя жена будет наказывать, – отвечаю я, кровожадно улыбаясь.

***

Джулари закрылась в библиотеке вместе с очередной книгой и с одной из наших собак по кличке Велес. Год назад два добермана, Деметра и Велес, стали полноценными членами семьи, и выбрали себе хозяина самостоятельно – именно поэтому Деметра сидит около моей ноги, прикрывая лапами глаза. Я и Марко расположились в кабинете около камина с тарелкой закусок и безалкогольным вином.

У моего приобретенного брата, и Капо по совместительству, есть своя квартира в тихом районе Нью-Йорка. Но в последние дни он все чаще ночует в нашем доме, двери которого всегда открыты для любого из членов Семьи. Марко не говорит вслух о причинах своего побега, но я все понимаю без слов – ему тяжело быть одному. Демоны прошлого все еще не отпускают, и после колонии, где мы всегда были вместе, он никак не может смириться с уединением. Я отчасти понимаю его: скорее всего я бы тоже не смог жить один, в тишине, наедине со всеми мыслями, страхами и сомнениями, хотя в тюрьме отчаянно желал об отшельничестве. Все меняется слишком быстро, а наши ожидания не всегда оправдываются.

Я поворачиваю голову в сторону светловолосого Марко, который поглаживает свои усы зубочисткой. Его прическа остается неизменной вот уже много лет: край волос доходит до подбородка, но он всегда зализывает их назад, оголяя точеное лицо с миндалевидными глазами. Его голую грудь украшает татуировка с символикой ацтеков, которая красиво сочетается с нашим Фамильным знаком.

– Кас, Джулари разорвет меня на части за то, что ты так пялишься на мой пресс, – говорит Марко, хитро поблескивая глазами, в которых отражается оранжевый свет камина.

– Не льсти себе, твой живот уже начинает обвисать. Я думаю о том, что тебе надо завязывать с сыром и медом, – хмыкаю я, отправляя в рот орехи. – Знаешь, мне до сих пор не верится, что мы вот так сидим и шутим, не обсуждая дела. Иногда я боюсь расслабиться. Кажется, что в любой момент сюда ворвутся маршалы и положат нас мордой в пол.

– Я до сих пор просыпаюсь ровно в пять тридцать утра, чтобы успеть спрятать заточки до прихода охраны, – хмыкает Марко. – Чувствую себя тут чужим.

– В моем доме ты всегда желанный гость. Можешь жить тут, если совсем никак не можешь привыкнуть к другому ритму.

– Я не про это, Кас. – Он откидывается назад, прикрывая глаза. – Как будто я не заслуживаю… обычной жизни? Слушай, мы же хреновы монстры, которые убивают людей в любую свободную секунду, – Марко поворачивается ко мне, лениво моргая. – Наше место за решеткой. И на запястье должны красоваться наручники, а не часы.

Я задумываюсь над его словами, поглаживая гладкую короткую шерсть Деметры. В тюрьме мы не позволяли друг другу даже думать о том, как сложится наша жизнь на свободе. Сказать честно, когда мы придумывали план побега, я не был уверен в том, что он осуществится. Потом влюбился в Джулари, нашего главного врага, и понял, что лучше сдохну в тюрьме, чем позволю ей получить пулю. Но в итоге все получилось. Мы не сбежали, а вышли из-за решетки с личными телохранителями из ФБР.

Но только вкус свободы и вседозволенности прочувствовать не удалось: пришлось работать на земле Нью-Йорка, вновь наращивая авторитет хладнокровных убийц. До сих пор расслабиться удается лишь вот в такие тихие и редкие вечера. А скоро даже их не останется в нашей жизни.

– Мы проделали такой путь, чтобы оказаться на воле, Марко. Мы заслужили быть здесь. Нас ждали сотни солдат, кучка мелких банд, а еще крысы, которые знают, что умрут от наших пуль. Мы на своем месте, слышишь? Мы дома. Наконец-то можно сказать это слово, мать твою.

– Калифорния была моим домом, – тихо говорит Марко, смотря на меня из-за плеча. – Нью-Йорк просто пристанище.

– Мы вернем Калифорнию, – твердо отвечаю я. – Я ненавижу ее, но она вновь станет наша. И каждый, кто повернулся спиной к моей Фамилии, будет наказан. И ты сможешь остаться в Трэйси, как только мы убьем хренову Нуэстра Фамилию.

Мои слова звучат настолько яростно и жарко, что я хочу уже сейчас начать действовать. Каждый раз, говоря о нашем плане, я вспоминаю могилу моей сестры. Могилу моего отца. Слезы моей жены, а еще боль моих братьев. Этого достаточно для того, чтобы убивать самым изощренным способом. И я сделаю это, мать твою.

– А если мы умрем? Поляжем все под пулями Нуэстры, которая мечтает об этом с первого дня своего существования. Я больше не хочу смотреть, как умирают мои люди, Кассий.

– Я не допущу этого, – тихо, почти шепотом, отвечаю я, глядя в глаза Марко. – Мы все вернемся живыми, понял? Я вытащил нас из-за решетки, а теперь отведу домой. Закатим такой пир после победы, что ты потолстеешь еще на пару десятков фунтов.

– Давай заключим договор. Если мы побеждаем…

– Стоп, – я ухмыляюсь, поворачиваясь к нему. – Не если, а когда мы победим. Формулируй условия сделки правильно.

– Когда мы победим, ты поднимешь бокал виски и осушишь его до дна. – Я начинаю смеяться, потому что все они пытаются меня споить уже очень давно. – Не ржи, Кассий, я серьезно. Ты будешь стоять во главе стола, потом поднимешь полный бокал, скажешь речь, только не два слова, а именно речь, – Марко вскакивает со стула, сопровождая свои слова движениями, – а затем осушишь его и разобьешь о землю с криком «Мексиканская мафия вернулась домой»! Ну, договор?

– А давай. – Я тоже встаю с кресла, вызывая у Деметры лай. – Я сделаю это.

– Я ни на секунду не жалею, что нашим Доном стал ты. Я всегда за тебя. – Марко протягивает мне раскрытую ладонь, которую я принимаю, крепко сжимая его костяшки. – Как ты думаешь, Адриан там уже расчленил пару человек?

– О, не сомневаюсь, – я ухмыляюсь. – Надеюсь, Доминик сдерживает его от массового расстрела всего штата.

– Его сдерживает кое-кто другой.

Мы улыбаемся друг другу, понимая, что Адриан так рвался на землю Трэйси не только ради общего плана.

Им правит любовь с привкусом мести и расплаты.

Глава 3
Зиара

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я агрессивно заталкиваю чертежную бумагу в большую черную папку, даже не заботясь о том, что рисунки могут помяться – да плевать мне на них! Я работала полгода над проектом, практически ежедневно получала похвалу от начальства, слышала про перспективы, удачу и свой талант, чтобы сегодня меня просто распяли в середине планерки, обозвав «посредственностью» и «неответственной соплячкой». Да пошли вы.

– Мисс Грейсон, надеюсь, вы понимаете, что этот проект не будет оплачен?

– Мистер сраный Томпсон, надеюсь, вы понимаете, что я проклинаю все это? – отвечаю я своему начальнику, который стоит в дверях общего кабинета всех архитекторов, и ехидно улыбается. На языке скапливается слюна, и я бы с огромной радостью плюнула ему в тупую рожу.

– Вот об этом я и говорил, Зиара. Вы слишком молоды. И вас тяжело назвать профессионалом: живете в выдуманном мире, постоянно опаздываете, зависаете…

Я хватаю со стола бумажный стаканчик с водой, и плескаю ему в лицо, попадая брызгами еще и на стену позади. Общий «Ох!» слышится за спиной, потому что этот спектакль видят мои теперь уже бывшие коллеги. Пусть смотрят и набирают сплетни, чтобы хоть чем-то занять свою скучную жизнь.

– Я творческий человек, придурок! Конечно, я буду зависать и вечно витать в облаках, потому что творить и создавать в этом уродском спичечном коробке просто не-воз-мож-но! Желаю вам всем уволиться отсюда к чертовой матери, чтобы мистер Томпсон сам рисовал проекты своими кривыми ручонками, которые растут прямиком их его задницы!

Я все-таки плюю ему в лицо. Прямо в угол губы, хотя целилась ровно в глаз. А после этого выхожу в коридор, громко шлепая по полу кроссовками на резиновой подошве. Как было бы эффектно, если бы кабинет прямо сейчас взорвался. В теории я могу прийти сюда ночью с бензином и зажигалкой. Но на практике меня скрутят прямо на улице, потому что невысокая блондинка со злыми голубыми глазами и канистрой точно вызовет подозрения.

Выйдя на свежий воздух, я наконец глубоко вздыхаю, поднимая лицо к небу. Солнце нацеливает свои лучи прямо на меня, как будто целуя и обещая, что мое увольнение – к лучшему. Что же, остается только верить. На самом деле я никогда не любила эту работу – я творческий человек, а чертеж на ватмане с соблюдением размеров и деталей, явно не про искусство.

Я художница. Правда, отстойная художница, которая не брала кисть в руки уже несколько лет. Все потому, что у меня нет вдохновения. Нет того особенного состояния, которое дарует второе дыхание и бесконечное свидание с холстом и красками. Весь чертов год я играю в гляделки с мольбертом, и пока он выигрывает. Но, сказать честно, состояние абсолютной художественной пустоты пришло ко мне гораздо раньше. Он забрал его вместе с собой.

Все это время я относилась к своему творческому застою как-то проще, но последние триста шестьдесят пять дней это мучает меня. Выпивает всю кровь, изматывает, уничтожает. Я ничтожество, раз так и не могу собрать себя в руки и уже начать хоть что-то рисовать. Можно сколько угодно винить его, но на выходе есть только я – пустая оболочка.

Бросаю свой старый рюкзак на асфальт, и сажусь на него по-турецки, доставая из кармана пачку сигарет. Будь проклят тот день, когда я решила покурить, чтобы расслабиться, потому что теперь сигареты входят в часть дня. Я достаю телефон из кармана джинс и набираю номер Софи – моей лучшей и единственной подруги.

– Привет, детка, – говорит она на выдохе, пока на заднем фоне что-то жужжит. Софи мастер маникюра и, скорее всего, сейчас у нее клиентка. – Почему ты звонишь в середине рабочего дня?

– Меня уволили. – Я затягиваюсь сигаретой, щурясь от солнца. – Представляешь, проект, который нравился всем, оказался дерьмом. Мы можем увидеться? Мне очень надо выговориться и поесть китайскую еду.

– Конечно, Ари. Я закончу минут через двадцать и приеду. Давай встретимся около «Чайны Вок»?

– Принято, – я сбрасываю, не тратя время на прощание. Мы же лучшие подруги, к чему эта любезность?

Софи всегда была тем человеком, который без раздумий бросит все, и прибежит на помощь. Она готова отдать последнее своим друзьям, и, к сожалению, многие пользуются этим. Я бесчисленное количество раз ругалась с ее знакомыми, бывшими парнями и другими людьми, которые ошибочно принимают доброту за слабость. Короче, меня смело можно считать ручной собачкой Софи: я кинусь на любого, кто посмеет обидеть такого ангела, как она.

Две последние тяжки отдают колючим ощущением в самое горло, но я все равно с радостью встречаю табак, оседающий в легкие. Я неторопливо встаю, туша сигарету о свою папку с чертежами, и иду к помойке, оставляя последнее воспоминание об очередном провале около нее. Надеюсь, когда мусор будут утилизировать, работники свалки хотя бы краем глаза посмотрят на мой проект, и скажут, что это красиво.

– Чертова соплячка! – слышу я крик откуда-то сверху и поднимаю голову, прикладывая руку ко лбу, как козырек от солнца. О, да, это мистер Томпсон орет мне. – Если ты думаешь, что я оставлю твою выходку без наказания, то ты ошибаешься!

Я поднимаю два средних пальца над головой и яростно тыкаю ими в воздух, представляя как они летят ему прямо в лицо. Закинув лямку рюкзака на плечо, я начинаю идти спиной вперед:

– Отсосите сами у себя, мистер Кретин!

Я разворачиваюсь и медленно двигаюсь в сторону ресторана в азиатском стиле, стараясь не утонуть в суетливом потоке людей, который идет ко мне навстречу. Тень козырьков магазинов спасает от палящего солнца, и я наслаждаюсь редким ветром, который трепет мои светлые волосы.

Полное непонимание того, что делать дальше, разочарование в своих способностях и вкус проигрыша оседает в желудке, заставляя уши и щеки краснеть. Я смотрю на свои грязные кроссовки, которые сливаются с серой тротуарной плиткой, а в голове крутится противный голос, говорящий, что я просто отстой. Вытягиваю пальцы на левой руке и вижу, что фиолетовый лак отлупился от ногтей, а сами они давно отрасли и где-то обломились. На среднем пальце красуется шишка от карандаша – я левша, – а на костяшках остался след грифеля. М-да, бледные руки никак не подходят к слову «женственность». Да что уж там, вся я не подхожу под это описание.

Я не люблю покупать одежду, поэтому на моих бедрах низко висят заношенные синие джинсы, которые вообще-то были мне как раз, но растянулись за годы носки. Бледно-зеленый топик с рукавами до локтей я взяла у Софи, потому что он слишком хорошо подходит к моим глазам. Я не похожа на взрослую девушку, скорее, подросток, которые борется со всем миром сразу. Обычно меня мало волнует внешний вид, но почему-то сейчас я остро ощущаю свою… убогость? Да, именно это. Может, стоит почаще носить платья и купить уже новые кеды. Тем более денег у меня, если честно, неприлично много – когда еще я могла рисовать, то успешно продавала свои картины каким-то богатым старым любителям искусства. Что же, кажется, пора начинать тратить эти зеленые купюры.

Мысленно я ухмыляюсь тому, что в отношениях с моим Палачом, я всегда выглядела красиво. Даже когда мы круглыми сутками сидели дома, а я рисовала по двадцать часов, все равно на теле красовалась свежая одежда, а волосы были красиво уложены. Видимо он забрал с собой в колонию не только мой талант, но и тягу к красоте. Просто, мать вашу, чудесно.

Заканчивая мысленно жалеть саму себя, я наконец возвращаюсь в эту реальность, позволяя ушам улавливать признаки городской суеты. Сигналы машин, гам прохожих, музыка из бутиков: все слишком резко врезается в голову, немного обескураживая. Неприятное покалывание где-то в затылке настолько ощутимо и болезненно, что хочется погладить это место.

Я ярко чувствую чужой взгляд. Причем это настолько неприятное ощущение, будто через макушку ко мне в голову пытаются залезть и прочитать мысли. Первый, о ком я думаю, – мистер Томпсон. Старый хрен решил меня догнать и все-таки отомстить за публичное унижение. Но этот богатый козел слишком ленивый и недалекий для того, чтобы постоять за свое достоинство.

Я ускоряю шаг и начинаю проталкиваться сквозь густую толпу, чтобы оказаться зажатой людьми со всех сторон. Я толкаюсь и получаю ответные удары. Дышать буквально нечем, потому что в ужасной калифорнийской духоте я прижимаюсь к другим людям, при этом соблюдая торопливый темп шага. Как бы я ни старалась, чувство слежки никуда не испарилось. Наоборот, оно словно стало ближе, чувственнее и агрессивнее.

Первая реакция моего тела – бежать и прятаться. В стрессовых ситуациях я всегда поступаю именно так. Мне проще скрыться, а уже потом включать голову и думать, как выбраться из задницы. Но сейчас мне некуда бежать, потому что чертово преследование не отпускает ни на секунду: кажется, что меня увидят абсолютно везде.

Покрепче вцепившись в лямки рюкзака, я аккуратно поворачиваю голову, вглядываясь в толпу. Эти глаза я замечаю сразу. Буйство темно-зеленого, карего и черного цветов я смогу разглядеть даже на самой многолюдной площади города. Они притягивают мое внимание, как магнит.

Мои собственные глаза широко распахиваются от ужаса, а вскрик страха и отчаяния застревает где-то в желудке. Я останавливаюсь и оборачиваюсь всем телом, получая тычки локтями и ругательства. Но я смотрю только вперед, правда уже не вижу своего преследователя. Вообще. Как будто его никогда и не было. Только нескончаемый поток людей, который движется на меня мощной лавиной. А я стою и пытаюсь не задохнуться от собственных эмоций. Стараюсь научиться заново дышать, моргать и шевелить своим телом, потому что сейчас контроль забрал себе животный страх.

Я оглядываюсь по сторонам, но больше не вижу и намека на его присутствие. Он просто испарился, исчез, а, может быть, и не появлялся вовсе. На мою грудь опускается невидимая бетонная плита, которая так сильно давит и на дает дышать, что я могу сломаться от ее веса. Неосознанно я тянусь рукой к вискам, сжимая их и сдавливая кожу между пальцами.

Я боюсь, что сейчас мне снова будет больно.

Я боюсь, что потеряю себя прямо в толпе людей.

Люди вокруг превращаются в одно большое смазанное пятно в виде огромного монстра, который надвигается на меня с дубинкой в руках. У меня нет сил даже на то, чтобы вскрикнуть, хотя внутри себя я вою, словно раненный зверь.

– Мисс, вы в порядке? – задает мне вопрос какой-то низкий старик, останавливаясь сбоку. Его монотонный слабый голос, сгорбленная спина и выцветшая одежда оказываются спасательным кругом, благодаря которому я выплываю на берег.

– Что вам надо от меня?! – хриплый писк вырывается из меня, оставляя вкус пепла на языке.

Я смотрю на его смуглую кожу, мысленно считая морщины на лбу, пока он обескуражен моим тоном. Кажется, из его губ вылетают слова, но я не слышу ничего, кроме собственного внутреннего шторма. Молча разворачиваюсь и иду дальше по улице на несгибаемых ногах. Я начинаю щелкать пальцами правой руки, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Твою мать, что это было?! Кажется, будто мир вокруг сошел с ума, а я осталась совершенно одна со своим здравым смыслом. Мне же не могло показаться, правда? Эти глаза принадлежат Палачу, который не приходит ко мне даже в кошмарах. Потому что он хуже, чем сонный паралич. Он чертов зверь, который играет в Господа Бога, и вершит человеческие судьбы.

По пути мне попадается маленький продуктовый магазин, и я захожу в него, сразу же оказываясь в холоде кондиционера. Бесцельно брожу среди полок, смотря на все пустыми глазами. Краски вокруг стали какими-то блеклыми и выцветшими, а сами предметы маленькими. Кажется, будто я смотрю на все сквозь водную рябь: текстуры шевелятся и плывут. Сама планета крутится в обратную сторону. Я продолжаю крепко сжимать лямку рюкзака, наворачивая, кажется, уже пятый круг.

На кассе я оплачиваю маленькую бутылку воды, которую схватила из холодильника, и, поворачиваясь к выходу, вижу около стеклянной двери подозрительного мужчину. Он стоит снаружи, на жаре, во всем черном. Капюшон его толстовки натянут на глаза, руки собраны на груди, и он смотрит то на дверь магазина, то куда-то в сторону. Из-за тонированного стекла он не видит меня, зато я вижу, что его губы еле заметно шевелятся, а голова немного наклоняется в сторону, как будто он пытается что-то услышать. Я точно уверена, что он ждет меня, хотя, возможно, это отголоски какой-то паранойи. А еще уверена в том, что это не Палач – мое тело всегда реагирует на него по-другому.

– Мисс, простите, а здесь нет второго выхода? – спрашиваю я у девушки, стоящей за кассой. – Снаружи подозрительный мужчина, он пугает меня.

– О… Вы не знаете его? – отвечает она, вставая со стула и смотря на выход из магазина.

– Понятия не имею кто это. Может, он кого-то ждет, но я чувствую себя небезопасно.

– Э-э-э… Ладно. Давайте, пойдемте, я выведу вас во двор через черный ход. А потом вызову полицию, если он так и продолжит стоять тут. – Я иду за ней в комнату персонала, а оттуда – в длинный коридор, заваленный паллетами с продуктами и напитками. Своей карточкой она открывает магнитную дверь, ведущую в нежилой двор с кучей мусорных баков и каких-то маленьких помещений. – Будьте осторожны.

– Спасибо. И вы, – отвечаю я, возвращая девушке улыбку. Благодарю этот мир за добрых и понимающих людей.

Я немного петляю по двору, но в итоге выхожу на противоположную улицу. Аккуратно ступая в тени деревьев, я вижу, что этот самый мужчина оглядывается по сторонам, прикладывая руку к уху: микронаушник. Черт возьми. Он как будто нервничает, смотря то в открытую дверь магазина, то по сторонам. Я решаю не играться с судьбой и прибавляю шаг, практически переходя на бег.

***

–Ари, я давно говорила, что ты взрывоопасна, когда дело касается ограничения твоего творчества, – говорит Софи, откусывая большой кусок от своей утки по-пекински. – Твое увольнение только к лучшему, знаешь? Может, наконец ты снова возьмешься за рисование.

Я поднимаю глаза на неоновую вывеску с иероглифами, около которой находится дверь на кухню. Из нее с подносом выходит официантка, которая ловит мой взгляд и незаметно улыбается. Я посылаю ей ответную робкую улыбку, оттягивая время ответа для Софи.

– Поверь, я бы с радостью закрылась с мольбертом в мастерской, но, к сожалению, все зависит не от меня. – От этих разговор у меня пропадает аппетит, поэтому я отодвигаю от себя порцию риса с морепродуктами, вытирая рот салфеткой. – Мне хочется выть от безысходности. Как будто часть меня заперта в клетке, а ключи отданы… ему. Чертов замкнутый круг.

– Эй, хватит уже! Прошло уже… сколько? Больше трех лет? Тебе просто нужен эмоциональный всплеск, встряска. Попробуй познакомиться с кем-нибудь, походить на свидания. Новые люди и впечатления могут помочь настроиться на волну творчества.

– Ты же знаешь, что я не могу сделать это, – я закатываю глаза. – Он дал мне понять, что любой парень рядом отправится в могилу. И как я буду чувствовать себя, зная, что стала причиной смерти невинного человека?

– Да хватит верить всему, что этот придурок наплел, Ари! Он просто хотел запугать тебя этим, совершить манипуляцию чтобы ты, как послушная собачка, ждала своего хозяина. Я уже говорила тебе, что он просто чертов нарцисс. Ты что теперь будешь всю жизнь одна? Так дело не пойдет, подруга.

Я слегка качаю головой, отпивая холодный чай из трубочки. Мой Палач никогда не бросал слова на ветер. Его можно обозвать любыми словами, но вот балаболом – точно нет. И в тот роковой вечер, когда был убит мой лучший друг, Палач сказал лишь то, что не позволит никому быть рядом со мной.

Позже он повторял это во всех своих письмах из колонии. Это продолжалось до тех пор, пока я не сменила место жительства. И я переезжала три раза, чтобы точно удостовериться в том, что он никак не сможет узнать моего адреса. И то, что сегодня его глаза были в толпе, лишь доказывает, что я на прицеле, и все это не шутки. Абсолютно уверена, что он сможет убить человека быстрее, чем я успею придумать оправдание. А еще я знаю, что он будет контролировать мою жизнь до самой смерти.

– А вообще я думаю, – продолжает Софи, – что ты ищешь себе оправдания. Прости, Зиара, но я скажу, что думаю. Можешь не принимать мои слова, но все же.

– Давай говори уже, – нетерпеливо отвечаю, пока внутренняя броня начинает захлопываться на сердце: я бываю слишком чувствительной, и поэтому самозащита всегда включается сама.

– Ты как будто нашла для себя причину, по которой не можешь рисовать, и вцепилась в нее зубами. Нет нерешаемых проблем, понимаешь? У тебя есть все возможности для того, чтобы продолжить творить картины, но ты уперлась лбом в то, что он украл твое вдохновение. Но это же не вещь, черт возьми. Это чувство. И ты можешь черпать его из другого источника.

– Очень легко рассуждать со стороны, Софи. Да, ты права, что вдохновение – это чувство. Хотя я бы сказала, что это эмоция. И что мне делать, если только он дарил мне ее? Куда податься, чтобы вновь испытать то же самое? – спрашиваю я с надрывом, чувствуя, как тошнота поднимается к горлу. Черт, как же это сложно.

– Этот диалог мы повторяем уже в миллионный раз, Зиара. И я готова слушать про твоих страхи еще столько же, ты не подумай, но… самой не надоело? Пора уже открыть глаза и начать жить, черт возьми! Не можешь отпустить это? Обратись к психологу, но перестань уже изгаляться над своей душой. И как раньше не будет никогда, благодари Господа за это, – отвечает Софи с прищуром, тыкая в меня деревянной палочкой. – Твоя жизнь не закончена. Отпусти свое прошлое вместе с чертовым Адрианом. – Я замираю, смотря на нее во все глаза. – Да, вау! Я назвала его имя и небо все еще не упало.

– Хватит…

– Нет, не хватит. Окей, давай так. – Она быстро дожевывает кусок, прищуривая глаза. – Он дарил тебе вдохновение, а потом сел в тюрьму. Но в твоей памяти чертов Адриан Мартинез может всплывать в любую секунду. И в этих воспоминаниях он явно предстает, как твой герой.

– К чему ты клонишь? – Я искренне не понимаю, что она хочет мне сказать. А еще не понимаю, какого хрена вдруг она стала произносить его имя, если всегда избегала этого. Возможно, на краю подсознания, Софи тоже чувствует, что приближается моя погибель.

– А к тому, что тебе нужно перестать бояться его и делать вид, что такого человека в твоей жизни не существовало. Я очень плохо отношусь к тому, что ты все еще его не отпустила, но я в твоей команде. И если воспоминания об Адриане сделают тебя счастливой и наконец помогут начать рисовать, значит так тому и быть. Попробуй прокручивать ваши совместные моменты в голове, когда будешь стоять около мольберта. Пусть в сознании он будет обычным мужчиной, а не заключенным в тюремной робе.

– Мне не воспоминания нужны…

– Но это единственное, что у тебя осталось. Ари, – она смотрит мне в глаза. – Прекрати. Хватит уже думать о нем, бояться и прятаться по углам.

– Софи, кстати, об этом, – начинаю я, нервно играясь с тонким браслетом на запястье. – Про Мексиканскую мафию не было никаких новостей? Ну, может быть они как-то смогли выйти из колонии?

– Воу, стоп. – Она отодвигает от себя тарелку, делая быстрые глотки из стакана с водой. – Откуда такие мысли и вопросы?

– Мне кажется, что он вернулся. Я чувствую, что он… ну, то есть, Адриан следит за мной. – Я боюсь опускать на Софи взгляд, поэтому упираю его в искусственные лианы за ее спиной.