Читать книгу: «Наследие», страница 4

Глава 6. Мелоди Гамильтон.

США, Нью-Йорк.2019 год.

Застыв около шкафчика в коридоре кампуса, Мелоди машинально набрала код замка, распахнула металлическую дверь и так и стояла, глядя в полнившуюся тьмой пустоту между учебниками и тетрадями. Мысли сменяли одна другую, распадаясь и вновь сворачиваясь в нечто несуразное, еще не оформившееся в одно целое, будто вороны тайком пробрались в сознание, беспощадно вороша гнездо чужака. Поведение мамы настораживало; Элисон стала рассеянной, разбрасывала вещи, не готовила завтрак, и то, как женщина обняла вчера свою дочь, впервые за многие месяцы, заставило Мелоди думать, что происходит нечто неуловимое, и в то же время, нарушившее привычную картину их мира.

Была ли тому причина странная записка или проблемы на работе, девушка не знала, но на кончике языка остро ощущалась неизбежность грядущих перемен. И все же, Мелоди не смогла не отметить, что некоторые изменения пришлись ей по душе. Приятно было вот так сидеть бок о бок с мамой, чувствовать рядом тепло ее тела, привычный и любимый аромат духов, невероятное, но давно забытое чувство безопасности окутало от макушки до кончиков пальцев, заставив отращенные годами колючки на время сгруппироваться и отступить, чтобы ненароком не ранить близкого человека. Сколько бы ни было тебе лет, каким бы взрослым и самостоятельным ты не казался другим, на самом деле, ты знаешь, что материнской любви никогда не бывает достаточно.

Поддавшись порыву, Мелоди подняла глаза на маму с вопросом все ли с ней в порядке, но Элисон лишь рассеянно помотала головой, словно слова, которые рвались наружу, пропитались горечью настолько, что застревали в горле, и вместо них женщина выдавила едва заметную улыбку, поглаживая дочь по волосам. В тот момент, Мелоди решила – как бы не пьянил вкус свободы, она не сможет покинуть маму, пока не будет уверена, что та находится в безопасности, и если переезда не избежать, она будет рядом.

Из торнадо мыслей девушку вырвал резкий грохот соседнего ящика, Эми нарочно с силой закрыла дверь и теперь уставилась на подругу, подняв брови. Вероятно, девушка уже несколько раз пыталась докричаться до Мелоди, но ее слова не доходили через толщу вязких размышлений.

– А-а-у-у, планета земля вызывает Мел!

Эми помахала перед лицом подруги ладонью, словно отгоняла назойливую муху.

– Черт, прости, привет, я задумалась. Ты что-то говорила?

Мелоди улыбнулась, глядя в серо-голубые глаза Эми Гаррис, которая тут же достала из новой, явно дорогой на вид сумочки, маленькое зеркальце, поправляя короткую растрепавшуюся челку до бровей и проводя блеском по губам.

– Да, я спрашивала, как тебе концерт. Прости, что пришлось бросить тебя одну у сцены, отец заметил, что меня нет и решил устроить сюрприз в виде сердечного приступа, – бросив быстрый взгляд на Мелоди и заметив, как округлились ее глаза, Эми поспешила добавить, – Ложная тревога, театрализованное представление одного актера. Некому было принести выпивку.

– Мне жаль.

– Забей, я привыкла. Лучше расскажи, как все прошло у тебя. Элисон не закатила сцену?

Мелоди замялась, не зная стоит ли рассказывать Эми своих о проблемах, которые по сравнению с ее меркли и казались почти беспочвенными. Честно ли это по отношению к подруге и справедливо ли в отношении матери? Отчего-то казалось, что таким образом она предаст Элисон, но больше поделиться переживаниями девушке было не с кем.

– Концерт прекрасный, как всегда. Надеюсь, ты застала хотя бы лучшую его часть. Мне кажется, мама и вовсе не заметила моего отсутствия, в последнее время она какая-то нервная, не собранная. Я нашла у нее записку, ничего такого, но что-то в ней не дает мне покоя.

– Записку? У твоей мамы что, какие-то долги или…

Начала Эми, лицо девушки стало напряженным, но Мелоди ее перебила, запирая шкафчик на замок. Лавируя между проплывающими мимо учениками, девушки направились к кабинету, где вот-вот должно начаться общее занятие по истории Америки. Мелоди не понимала, почему Эми выбрала направление журналистики, в области цифровой коммуникации, данная сфера сопряжена с рисками, которые начнут проявляться еще до того, как студент, окончивший университет, сможет найти работу.

К тому же, журналисты народ беспринципный и суровый, не чурающийся замарать руки в грязном белье вышестоящих чинов, что было абсолютно не похоже на ту Эми, которую она знала. Девушка всегда отвечала одинаково, небрежно отмахиваясь от вопроса, мол, ткнула пальцем в небо, но Мелоди подозревала, что за этим ответом стоит нечто большее.

– Нет, записка скорее любовного характера.

Ответила Мел, увильнув в сторону, чтобы не получить от одного из студентов удар плечом в грудь.

– О-о, у кого-то будет новый папочка, ха-ха! Выкладывай, давай, что в ней??

Заметно повеселев, Эми рассмеялась, и взяла подругу под руку, чтобы не упустить даже самых щепетильных подробностей, но сморщила нос, когда Мелоди продекламировала строки письма.

– И что это значит? Ты уверена, что записка адресована твоей маме, может она сама ее и написала, какие-то заметки для работы, она ведь у тебя гуру искусства, эдакая раритетная живая скульптура для Бруклинского музея, присланная из… напомни, где вы жили до переезда сюда, кажется, Лос-Анжелес?

Мелоди открыла рот, не успев произнести и звука, как над головами студентов прозвенел первый звонок, оповещающий, что все ученики обязаны войти в аудиторию, в поисках удобного места, Эми бросилась занять облюбованные стулья у окна. Мелоди Гамильтон смотрела подруге в спину, как при ходьбе подпрыгивают ее светлые волосы, завязанные в хвост, и не могла вспомнить, когда успела упомянуть, что Элисон теперь работает в музее. Вероятно, просто вылетело из головы. Если кто-то спросил бы Мелоди, как ей живется с матерью, она, не задумываясь, назвала бы их совместную жизнь налаженной и спокойной. Они обе стали частью Нью-Йорка, как говориться «пустили корни», но временами девушке казалось, что идеальный мир – не более чем зыбкая трясина. Что если Элисон в очередной раз найдет повод для переезда?

Девушка до конца так и не понимала истинных причин постоянных переездов, но ведь если бы им грозила опасность, то Элисон бы обязательно предупредила дочь, не так ли? Ведь сказала бы? Увидев улыбку Эми, которая уже хлопала ладонью по стулу рядом с собой, Мелоди отбросила мрачные мысли, погрузившись в не менее темные времена страны, названной в честь флорентийского путешественника Америго Веспуччи, исследовавшего Южно-Американский континент в районе нынешней Бразилии, теперь именуемой Штатами.

После занятий, Мелоди пришлось задержаться, помогая преподавателю оформить кабинет к предстоящему дню Колумба¹¹, она была в хороших отношениях с миссис Дэвис, и одной из тех немногих студентов, которым совершенно незачем запоминать бесконечные даты исторических событий, достаточно присутствия на уроке вовремя. Если есть возможность улизнуть от бессмысленных занятий, смело хватай ее. В длинных коридорах университета под потолком уже появились гирлянды из крохотных пластиковых тыкв и широких листьев клена, предвестники самого любимого праздника Мелоди. Она подняла глаза, наслаждаясь головокружительным видом трепещущих в воздухе украшений, пока вдруг кто-то не толкнул ее в спину, едва не уронив на колени.

– Эй! Чего встала посреди дороги!

Неизвестный парень пронесся мимо вихрем, бросив в спину пару нелицеприятных слов, Мелоди не успела рассмотреть, кто он, но это было и не важно, момент упущен, пойманные грезы исчезли, слившись с пылью на шкафчиках.

«Эми уже ушла. Надо будет слить тот альбом, о котором я рассказывала, он должен ей понравиться», – думала Мелоди, в который раз за сегодня открывая шкафчик. Уже собираясь пойти домой, девушка заметила краем глаза то, чего еще пару часов назад не было между лежащими поперек учебниками. Коричневый крафтовый конверт, размером с обычную почтовую открытку. Кончики пальцев Мелоди зависли рядом, но, не решаясь дотронуться, она оглянулась. Вокруг не было ни души. Кто мог положить конверт в ее ящик? И зачем?

Резким движением девушка выдернула конверт, обратив внимание, что на нем не было указания адресанта, марки или каких-либо обозначений, указующих на отправителя, кроме ее собственного имени, выведенного витиеватым каллиграфическим почерком от руки. Кто-то еще заморачивается в наше время с отправкой писем? По весу конверт был легким, на дне оказался маленький ключ, напоминающий скорее механизм для запуска старинной музыкальной шкатулки с танцующей на кончиках пальцев балериной. Не было даже малейшей карточки с пояснением, способной указать на то, для чего необходим этот ключ. Что именно он открывает, и почему кто-то тайком подбросил его Мелоди в университетский шкафчик? Слишком много вопросов без ответа.

Сердце билось набатом, отдаваясь пульсацией в висках. Ладони, сжимающие ключ, вспотели, на коже чувствовался чей-то липкий взгляд. Может, это просто дурацкий розыгрыш? Почерк на конверте казался знакомым, но где Мелоди могла видеть нечто подобное? Четкого ответа в голову не приходило, поэтому, все еще пребывая в смятении, девушка бросила конверт в рюкзак, спеша домой. Элисон говорить нельзя, не стоит волновать маму еще сильнее, у нее хватает и собственных проблем, по крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно чуть больше о таинственном ключе, и его настоящем обладателе.

Вернувшись домой Мелоди поразилась тому, что застала маму там же, где и оставила – на диване перед телевизором. Элисон была все в той же пижаме, и, похоже, она не только не вставала с него, но даже забыла расчесать волосы. Плохой знак, очень плохой знак. Может, надо было все-таки вернуть записку на место, возможно, в ней засекречено что-то, что могла понять только Элисон, какие-то важные сведения, без которых женщина теперь распадалась на части.

– Тебе что, сегодня не надо на работу? Ты вообще ела что-нибудь?

Элисон едва заметно вздрогнула, услышав приближающийся из коридора голос дочери. Мелоди с беспокойством взглянула на маму, но та лишь пожала плечами, подбирая под себя голые ступни на диване.

– Взяла выходной. Нужна передышка, понимаешь?

Передышка от любимой работы, которая последние годы являлась самой ее жизнью? Видимо, изумление отразилось на лице Мелоди так явно, что Элисон махнула рукой в воздухе, как бы говоря «ты придаешь значение пустоте», и слегка раздраженно добавила:

– Полезно иногда, знаешь ли, стать обычной матерью с бигудями в волосах, небрежным видом, мешками под глазами, и всеми этими…прелестями жизни. О, зато я посмотрела за это время большую часть какого-то модного сериала для тинэйджеров, что-то там про друзей, которые живут по соседству. Чувствую себя помолодевшей, даже все шутки поняла, хоть многие из них невероятно глупые.

Мелоди заглянула в холодильник, слушая краем уха, и тихо вздохнула, обнаружив, что если бы к ним в дом ворвались грабители, желающие чем-то поживиться, то, скорее всего, пожалели бы несчастных дам, и накормили, прежде чем воровать предметы искусства.

– Мам, ситком «Друзья» вышел на экраны, когда тебе было четырнадцать. Этот сериал ужас какой старый. Все, давай, поднимай свой тощий зад с дивана, я наберу тебе ванную, а пока ты приводишь себя в порядок, чтобы доставщик еды не упал в обморок от твоего вида, я закажу нам ужин. Умираю с голоду. Может, сегодня попробуем азиатскую кухню?

– Даже не знаю, что хуже, то, что я польщена твоим комплиментом в сторону моей пятой точки, или твоим беспокойством за мою репутацию перед незнакомцами, обладающими таким огромными амбициями, что доставляют еду за гроши. А насчет кухни, мне все равно, заказывай на свой вкус.

С этими словами, Элисон поднялась, и направилась за дочерью, которая уже включила набираться горячую воду, добавив ароматические масла и гель для воздушных расслабляющих пузырьков.

Мелоди спустилась вниз, держа телефон в руках, и уже было начала набирать номер ресторана, как заметила, что шкатулка, которая раньше всегда находилась в маминой спальне, скрытая от глаз посторонних, стоит прямо перед ней, на низком чайном столике. Маленькая малахитовая коробочка, по краям отделанная золотом манила, Мелоди даже забыла, зачем держит телефон у уха, отключившись тотчас, услышав приветствие на том конце провода. Элисон никогда не разрешала заглядывать внутрь, может, боялась, что ее маленькая дочь по неосторожности и детской глупости заиграется с дорогими украшениями, испортив драгоценные сокровища, но теперь Мелоди достаточно выросла, чтобы скрыть наличие совершенного ею преступления против воли матери.

Убедившись, что мама все еще находится в ванной, девушка осторожно приоткрыла крышку шкатулки. Никаких богато отделанных украшений, векселей, семейных реликвий она в себе не хранила, лишь небольшие белые листы бумаги, сложенные аккуратной стопкой. Что это, еще какие-то записки со стихами от тайного поклонника? Бросив быстрый взгляд на лестницу, Мелоди взяла самую верхнюю бумажку, и, развернув, замерла в оцепенении. «Я убью вас всех, каждую по очереди. И однажды ты станешь следующей».

Каждая предыдущая записка содержала подобные угрозы, наполненные гневом, ядом и ненавистью. На письмах не было обратного адреса, как и пометок о том, куда их необходимо отправить, но тогда каким образом они попали к Элисон? Неужели… Догадка пронзила сознание Мелоди Гамильтон; что если тот, кто отправлял маме эти ужасные записки и тот, кто сегодня оставил в шкафчике ключ – один человек. Значит ли это, что он подобрался слишком близко, желая причинить им обеим вред без видимой на то причины? Липкий страх покрыл кожу, заставляя чувствовать себя в собственном теле заложницей. Почему Элисон никогда не рассказывала об этом? Могли ли стать причиной вереницы переездов эти самые записки? Как долго он следует за ними попятам, и что будет, когда, наконец, их пути пересекутся?

На дне находился чек из банка на пять тысяч долларов, никак не вписывающийся в общую картину. Эми была права, и у мамы действительно есть долги, из-за которых они вынуждены скрываться годами, преследуемые каким-то сумасшедшим? Развернув чек, Мелоди пробежала глазами по строке, кому предназначался перевод столь крупной суммы, и ее рука инстинктивно прижалась ко рту. Почерком Элисон было написано следующее: «получатель: Эми Гаррис», зачеркнуто, а рядом приписано гневное – «малолетняя дрянь». Чек так и не был отдан, по крайней мере, этот. Но как долго мама снабжает деньгами ее лучшую подругу, и почему? Вот каким образом у Эми всегда были деньги на учебу, новую одежду и выпивку. Неужели Элисон платила Эми за дружбу с Мелоди?

Вопросы, словно шальные пули, прошивали сознание насквозь, не желая остановиться. Интересно, знал ли отец о неизвестном, преследующем Элисон мужчине, сделал ли он хоть что-нибудь для защиты любимой женщины и дочери? В чем еще родители лгали Мелоди, и как теперь устоять на месте, когда весь мир перевернулся с ног на голову? Заслышав приближающиеся шаги босых ступней по полу, девушка как можно скорее сложила бумаги обратно в шкатулку, и откинулась на спинку дивана, делая вид, что все в порядке. Получалось не очень, покусывая нижнюю губу до крови, Мелоди столкнулась взглядом с матерью. Элисон сушила волосы полотенцем, промокая влажные пряди, на ее лице застыла маска беспокойства, и плохо скрываемой боли, но пересилив себя, женщина произнесла:

– Мел, нам надо поговорить. Я пойму, если ты откажешься. Есть новости, к сожалению, не утешительные…

И, прежде чем, Элисон закончила свой монолог, Мелоди поняла, к чему она клонит, завершив реплику одновременно с мамой.

– Нам придется переехать.

Глава 7.

До чего ты довела меня, Ванесса, только взгляни на это, взгляни на меня, вынужденного скрываться в тени, сидеть во мгле, и с позором, теряя крупицы еще оставшейся чести, прятаться, томясь в мученическом ожидании. Или я сам себя до этого довел.

Позволь мне оправдаться пред тобой, собственным словам и помыслам я и сам верю с трудом, но тебе скажу всю правду, без утайки и прикрас, ибо ты, любовь моя, единственная, кто способен понять истинную суть вещей, идущих против самой природы. Ну вот, я вновь кривлю душой, и видимо таков мой удел, даже на смертном одре, который, к горькому моему сожалению, никак не наступит, вынуждая меня бродить по свету в поисках ответов. На самом деле, я знаю еще одну женщину, способную узреть больше остальных, видела бы ты ее, уверен, тотчас решила, что сходишь с ума, так сильно она похожа на тебя, будто ты не примирилась со своей смертью, не покинула меня навсегда, но потеряла память и лишилась былого рассудка.

Ванесса, помнишь ли ты Энзо, преданного тебе брата, о, он казался безутешным после вашей с Лайлой смерти, эта пожирающая изнутри скорбь и привела его ко мне. Я видел в нем собственное отражение, до чего ж был милый мальчик, и становился лишь милее день ото дня, когда печать горестей оставила на его внешности и характере свой несмываемый оттиск. Как я был рад, когда Энзо взял бразды главенствования в великолепном старом поместье, и дав жизнь трем прелестным дочерям. Нисколько они не были похожи на тебя, моя Ванесса, но знаю, ты поймешь, что я должен был это сделать, должен был попробовать разрушить проклятие, разделившее нас на век.

Шелби и Шарлотта ничего для меня не значили, но Элисон, она особенная. Никогда не забуду ее глаза, распахнутые в удивлении, когда она узнала о смерти старшей сестры. Застывшие в глазах слезы нисколько не умаляли красоты и изящности тогда еще маленькой девочки, напротив, придавали образу завершенность. Конечно, малышка была слишком юной, чтобы осознать истинные причины того, что я сотворил, но я ясно видел в ее лице то, чего не было у других – борьбы. К сожалению, Ванесса, в конечном итоге я потерял ее. Энзо с супругой забрали Элисон у меня, забрали ее, и удалились прочь от особняка, принесшего им больше горестей, чем они могли вынести, и от меня, стоящего на оставленных ими руинах. И все же Элисон должна понять, я дам ей такой шанс. Я находил ее везде, где бы она ни была, что это, если не сама судьба?

Уверившись в судьбоносность случая, я наблюдал издалека годами, и был вознагражден свыше. Элисон преподнесла дар, о котором я не мог и мечтать, даже в самых смелых снах и грезах – дитя, наполненное силой. Дитя, столь похожее на тебя, моя прекрасная Ванесса, словно эхо из глубин времени. Их смерть станет венцом, я принесу жертву Всевышнему, покаравшему меня за ошибки прошлых лет, и тогда буду спасен, а Элисон и ее дочь станут главными героинями истории, которая началась с тебя Ванесса, тобою и будет завершена.

Ливия, Шелби, Мария, Шарлотта. Ни одна из них не имела ничего существенного для мира. Я это знал, ведь знал же? Но все равно сделал то, что должен. Имена, имена, имена. Наборы символов. У меня тоже есть имя, меня зовут…А впрочем, к чему отравлять воздух, называя его, оно не принесло ничего, кроме боли.

Остается надеяться, что ты пребываешь в лучшем мире Ванесса, и твоей матушки нет рядом, иначе твое существование омрачится ядовитыми словами этой женщины. Должно быть, Лайла и там продолжила бы клясть меня, на чем стоит свет, рассказывать небылицы о том, что наша любовь отвратительна, мерзка, и попросту невозможна, но никто не в силах запретить нашим сердцам биться единым ритмом. Скажи, Ванесса, ты в аду? Надеюсь, да, ведь если ты не горишь там, в вечном пламени, как я горю здесь, на земле, значит, наша любовь не стоила моих усилий.

Однако перед тем как приступить к главному блюду, предстоит опробовать закуски. Эта София, будто нарочно провоцирует, испытывает меня на прочность, не следуя заложенному судьбой плану. Я ни за что не позволю ей продать твой особняк, Ванесса, в нем даже стены хранят вековую историю нашей жизни, эти стены были единственными немыми зрителями наших пылких чувств. Старый дом – наследие, от которого твои предки желают избавиться и забыть.

Ванесса, ради тебя я пошел на очередную хитрость. Представившись покупателем, желающим осмотреть дом, позвал Софию Бондар на встречу, и теперь, выжидая подходящего момента, наблюдаю за ней издалека. Она нервничает, переживает, что я не явлюсь к назначенному часу, хотя должна бы радоваться этому. Глядя на то, как София с пренебрежением рассматривает былое утонченное убранство особняка, меня передергивает от отвращения, ни капли уважения нет в ее суетливых шагах по залу, скучающему взгляду, перебегающему по многочисленным книжным полкам.

Вот и она, легка на помине, звонит, желая узнать, когда придет ее время. Еще немного жду, признаться просто трушу, но в тот момент, когда девушка уже готова сдаться и уйти, меня переполняет уверенность и предвкушение, змеями оплетая все мои внутренности.

– Ох, простите меня, не сразу смог найти дом.

На лице Софии отразился легкий испуг при виде внезапно появившегося за спиной, пусть и улыбающегося, незнакомца. Слишком просто напугать ее, мне это не нравится, всегда есть риск, что что-то пойдет не так. Впрочем, испуг девушки быстро сменяется облегчением, София беззастенчиво разглядывает меня, вероятно находя весьма привлекательным, и без явной на то воли, проникается доверием. Красивые, уверенные в себе мужчины никогда не сделают больно, – распространенное заблуждение, делающее женщину легкой мишенью. Что ж, это вовсе не удивляет, никогда я не был обделен женским вниманием, любимая, но, к сожалению многих дам, всегда оставался верен тебе.

– Ничего, все в порядке.

Как только мы переступили порог особняка, меня по обыкновению захлестнула волна смешанных чувств, омывая бренное уставшее тело, и в то же время, желающая утянуть на самое дно. Высокие арки межкомнатных дверей из настоящего дерева, украшенные узорами стены и потолки, резные столбы, подпирающие выход на балкон, старый, но прекрасно сохранившийся камин, с лепниной, рассказывающей историю жены моряка, возле которого так любила пить вечерами чай твоя маман. Всюду расписные вазы, давно не видевшие цветов, и картины без рам, пылящиеся в углу ждут нового хозяина, который сможет оценить их по достоинству. Простор и шик столь милый сердцу.

– Вы художник или что-то вроде того?

Спросила София, возвращая меня из воодушевляющих мыслей в эту слепую реальность, кивком головы указывая на тубус, висящий на плече. Я и забыл о нем вовсе, утопая в воспоминаниях, но, увы, эта девушка, поддавшись искушению поболтать с приятным ей мужчиной, упустила свой шанс на спасение.

– Архитектор. Создаю красоту для других, тогда как сам живу в грязи.

– О, я так и подумала! Вы так внимательно изучали этот старый дом, ваше лицо казалось преисполненным…эм, преисполненным вдохновением.

На миг мы замерли глядя друг на друга. Я знал, о чем она думает, и считал, что Софии безмерно повезло не иметь столь высокого уровня интеллекта, наблюдательности и чуткости, иначе она давно бы покончила с собой. Взгляд ее по кошачьему зеленых глаз коснулся моих темных волос, уложенных назад и блестящих от лака на старый манер, спускаясь к тонкой линии губ и аккуратно подстриженной бороде, и наконец, остановился на столь же черных глазах, внимательно изучающих. Я наградил Софию своей лучшей улыбкой, едва сдерживаясь, чтобы не сжать собственных рук на ее шее, с удовлетворением замечая, как зеленые глаза наливаются кровью, раздуваясь с каждой секундой.

– Что ж, может, вы покажете мне спальни? Насколько я понимаю, их здесь должно быть не меньше трех?

София тихонько кашлянула, сбрасывая, как ей видимо показалось, появившуюся между нами связь, рожденную исключительно из ее фантазий, и робко опустив взгляд, указала рукой на лестницу, ведущую наверх. Я замешкался в дверях главной спальни, якобы любуясь красотой светильников на стене, хотя помнил в мельчайших подробностях каждую трещину особняка, пропуская девушку вперед. Осторожно извлекая из тубуса меч, призванный стать орудием в руках вечного слуги Всевышнего, я подошел к Софии так близко, как мог, пока она, увлеченная собственной речью, не повернулась, по-видимому, ожидая поцелуя, достойного самого лучшего любовного романа. Однако надежда схлынула с лица девушки вместе с красками тотчас, когда лезвие прошло сквозь ее тело, вынуждая Софию инстинктивно обхватить ладонями мои руки, сомкнутые на рукояти меча.

Позволив ей упасть на пол, задыхаясь от боли, я выудил из кармана амулет, инкрустированный настоящим рубином, напоминающий довольно большую каплю. Я знал, Ванесса, конечно же, знал, что София не может стать той, кто снимет с меня проклятие, но должен был убедиться. Лужа черно-красной крови увеличивалась, я искупал в ней священный артефакт, символ нашей любви, и клял себя за то, что жду, замирая. Дрожащими пальцами стянул кожаную перчатку с одной руки, но ничего не изменилось.

Поднимая голову, все еще пребывая в некоем подобии оцепенения, мои глаза поймали в отражении висящего массивного зеркала взор двойника. Это лицо, Ванесса, видела бы ты мое лицо, как ненавидел я его в ту самую минуту, до чего отвратительные черты, преисполненные глупейшей надеждой и чистейшим разочарованием. Унижение, вот что в тот миг почувствовал я, глядя на собственную беспомощность. Хватит, хватит думать об этом! Теперь, особняк будет принадлежать Элисон и ее дочери, эта мысль стала великим утешением. Желают они того или нет, но им придется вернуться, вспомнить о том, кто они есть, дотронуться до корней, от которых были оторваны.