Осуществить задуманное оказалось сложнее. Сначала надо было дождаться пока сестра не отвлечется на что-то. А потом под неодобрительным взглядом Таря, я тихо ушла из лагеря. С сопровождением, конечно же. Кто же меня без него куда отпустит. Ну хоть удержать не пытались. Видимо и правда дитятком считают. Далеко я не пошла, ограничившись кустами неподалеку от купающихся. Мне и отсюда все было прекрасно видно.

Где злобно похихикала, начиная понимать откуда растут ноги у межрасовой ненависти. Летом, по жаркому времени, мужчины людского племени любят оголят то, что почитают за торсы. А на самом деле телеса. Как мне рассказал Лесь, толстых урсулов не бывает, у них это как-то генетически заложено, зато самый доходяга у них как наши атлеты, а уж накачанные военные, которых я рассматривала… Впрочем, военные, видимо давно меня рассекретив, выше пояса из воды не поднимались. Но и этого мне хватало. Броневые плиты мышц, наверняка должны были бы им мешать двигаться, но как-то не мешали, что особенно хорошо было видно, когда они коллективно попытались притопить кого-то из своих. Может пошутил неудачно. Завершив свое сравнение в пользу урсулов, я отправилась обратно в лагерь, ьи а то сестра уже могла начать искать меня, да и кушать хотелось. Заодно, свежепомытые смогут без лишних глаз вылезти из воды и одеться.

В лагере меня встретили две пары сердитых глаз. Я промямлила что-то про то, что здесь интересная и разнообразная фауна, но мне, похоже, никто не поверил. Одна пара глаз стала сердито-подозрительной, а другая просто с намеком посмотрела на мое сопровождение. Я быстренько ушла к костру за своей порцией, с надеждой, что жующего ребенка ругать не станут, а там и вовсе забудут.

Так оно и вышло. Когда стемнело, Тарь с сестрой опять куда-ушли, а меня с ними не пустили.

Так негодуя и заснула. Когда я проснулась ночью, сестра спала рядом со мной. А три кружки выпитого накануне травяного отвара настойчиво меня приглашали уединиться с природой. Уже возвращаясь обратно, я заметила, что сейчас вахта хеджета, поэтому я не пошла спать, а попросилась посидеть с ним у костра. Огонь ощутимо грел спину, а мы с Тарем молчали и смотрели в ночной лес. А дальше я не очень помню. Помню только, что у него очень теплый и неудобный бок, а еще обеспокоенный голос сестры и что-то успокаивающе рокочущий голос. Проснулась я рядом с сестрой.

19 августа

Вскоре после второго короткого привала, на небо начали набегать подозрительные тучки. И уже через час стало ясно, что сулят они нам не дождик, а вполне себе полноценный затяжной ливень. Хеджет разослал разведчиков поискать нам укрытие.

До заброшенной берлоги мы успели добраться даже с запасом времени. Деятельные урсулы немедленно натаскали сушняка и лапника. Так что вечер у нас прошел в тепле и относительном комфорте, хотя на мой взгляд, сидеть на ветках все равно то еще удовольствие, то что-то жесткое впивается, то иголки колются.

После ужина, я вдоволь намельтешившись перед глазами остальных, наконец, пристроилась под бок к Тарю. Вроде как нечаянно. Урсулы травили байки и анекдоты и, видимо, по военной привычке делали все негромко, даже смеялись. Помня, что бок у хеджета для моего сна приспособлен мало, я решила притвориться спящей и потихонечку сползти ему на колени. Сложно судить, насколько убедительно я играла, потому что глаз не открывала, но изобличать и прогонять меня не торопились.

В тепле под мерный рокот рассказчиков, я и правда довольно быстро уснула, уже в полудреме почувствовав, что меня чем-то укрыли. И хотя мне стыдно это признать, но там на границе сна и яви я радовалась дождю и тому, что в такую погоду Тарь не позовет сестру в лес.

20 августа

Идти после вчерашнего ливня оказалось сложно. Я умудрилась собрать все лужи, ямы и кочки, а под конец дня и вовсе едва не уехала в овраг. Ужасно испугалась, но меня вовремя поймали за руку и втащили обратно. Тарь лично осмотрел руку и сказал, что ничего страшного, но если будет болеть и завтра, то я должна буду сказать.

Итог за день: я устала, как уставала, наверное, только в первый день похода, и была грязной с головы до ног. В протекавшем неподалеку ручье мне мыться запретили, сказали простужусь. Я постаралась как можно аккуратнее переодеться, и постирала вещи. Это же мне вроде не запрещали.

21 августа

Рука болит и вроде даже припухла. Хеджет наложил какую-то мазь и упаковал руку во что-то вроде рукава. Только он грел еще. После этого сестра начала ходить за мной как тень. На все уверения, что мне уже почти не больно, соглашалась и все равно продолжала преследовать меня. В конце концов, я махнула рукой. Надеюсь, она, как всегда, знает, что делает.

22 августа

И я тоже теперь знаю, что она делает. Сводит меня с ума. На мои прямые просьбы сбавить обороты, она сказала, что безопасность превыше всего. Чья? Нас окружают двенадцать урсулов, какой идиот захочет с нами связываться?

23 августа

Когда в полдень воздух огласили визг и срежет, я даже не сразу поняла, что происходит. Белые росчерки в небе. А потом неподалеку от нас раздался закладывающий уши грохот и вверх взмыли обломки деревьев вперемешку с землей. Сестра сдавленно охнула: партизаны…

Все произошло так быстро, не заняв, наверное, и половины минуты. Меня начали душить слезы, грозя перерасти в полноценную истерику. Но Тарь, быстро сбросив рюкзак, подхватил меня на руки и начал гладить по голове, приговаривая, что все уже хорошо, все уже закончилось. Я от души выплакалась, скорбя вовсе не о гипотетических партизанах, а о том, что внешний мир с его делением на оккупантов и оккупируемых, на урсулов и людей, вторгся в нашу маленькую идиллию. Напомнил всем их роли. Именно это я оплакивала.

Кто-то сунул мне в руку сладкий батончик. Потом я узнала, что это был Шик. Он и сам был большим сладкоежкой, так что дар я оценила по достоинству.

Убедившись, что я успокоилась и истерить больше не буду, отряд двинулся дальше. Сестра была бледной и казалось о чем-то напряженно думает.

Второй короткий привал мы устроили на границе леса и поля, побросав рюкзаки под каким-то широким раскидистым деревом. Я немедленно сбежала от царившей внизу напряженности на одну из верхних веток и оттуда лениво начала осматривать горизонт. Я не ставила цели себе что-то найти, просто глаза после стольких дней в лесу отдыхали на бескрайних полях. Однако чуть позже я заметила какое-то движение. Было слишком далеко и ничего нельзя было разобрать. Тут чувство самосохранения совсем, видимо, меня покинуло, и я перегнувшись вниз крикнула:

– Тарь, а что там такое движется?

И махнула рукой показывая направление. И тут же ойкнула, зажимая себе рот. Но было поздно. Я действительно при всех назвала хеджета военного отряда Тарианоривена Тарем. Я почувствовала, как стремительно краснею. Из разговоров с Лесем я помнила, что так сокращать имена принято только в семье и близким друзьям, а в остальных случаях это оскорбление.

Хеджет стремительно взобрался наверх, оседлав ветку рядом с моей, и снял с пояса бинокль. В мою голову тем временем пришла мысль о том, что свидетелем оскорбления был весь отряд, и даже если меня простят по доброте душевной, то это все равно неправильно с точки зрения субординации. Поэтому меня надо немножечко наказать. Совсем слегка, раз я еще ребенок, но это вроде как должно загладить мой промах. Не знаю с чего я это все взяла, но мне решение казалось правильным, и я решила вечером поделиться с Тарем своими выводами.

А тем временем, меня сграбастали в охапку и прыгнули вниз, лишь чудом ни на что не напоровшись. Я даже испугаться не успела. Тарь отдал несколько команд на урсулийском, после чего пара его подчиненных куда-то ушли, а мы похватали вещи и вернулись в лес, продолжая идти вдоль его границы. Лесь по дороге рассказал, что это был табор цыган. Они неопасны, но по ряду причин с ними решили не встречаться.

На ночлег вставали уже почти в темноте. Сестра отозвала хеджета в сторону, их было видно, но не слышно. Я не то чтобы хотела подслушать, скорее подловить момент, когда смогу рассказать Тарю свою предложение о наказании. Но когда я подошла…

Я стояла в полном ужасе не в силах пошевелиться или сказать хоть слово, и слушала как сестра обвиняет хеджета. Она шипела о том, как мерзко желать физической близости с двенадцатилетним ребенком и о том, что такой чистый непорочный человек никогда не достанется полуживотному. Но когда он посмотрел на меня, мне стало куда как страшнее. В неверном далеком свете костра невозможно было разобрать выражение его глаз, однако что-то глубоко внутри меня говорило, что все очень и очень плохо. Я даже не осознала в какой момент в ответ на этот взгляд я начала лепетать о тех своих «гениальных» мыслях о наказаниях и субординации. В ответ он медленно кивнул и чеканя шаг отправился в лагерь. Я, не глядя на сестру, уныло поплелась следом. Все то, что она наговорила было отвратительным и будь она мужчиной ее бы наверняка за такое ударили. Я бы подобное простить не смогла. Это уж слишком… Оскорблять командира отряда, в котором нас защищают, кормят и ведут чуть ли не за ручку до пункта назначения, означало напрашиваться на большие неприятности. Особенно если учесть, прошли мы хорошо, если половину пути.