Читать книгу: «Бесит в тебе»

1. Ваня

– Что ж, уважаемый, должен признать, это никуда не годится, – откинувшись в рабочем кресле, Пал Палыч, декан нашего факультета, сверлит меня бесцветными глазами из-под седых кустистых бровей, – Сейчас же есть ИИ ваше нечистивое, в конце-то концов, спросили бы хоть у него, – выбивает раздраженно дробь желтыми ногтями по письменному столу, – Но вам же настолько лень, да, молодой человек?! – и чуть не плюет мне в лицо от возмущения, – Что вы мне тащите статью из Википедии!

Тут он демонстративно хватает мою курсовую и трясет ею в воздухе. Чтобы не закатить глаза, зачарованно смотрю на пучок волосков, торчащих из его левого уха.

Вот привязался, а… Сложно ему что ли трояк поставить? Задрал со своей социологией. Да кому она нужна?! Вообще каким нормам социума может научить дед, не знающий, что лучше избавляться от ушной растительности?

Но это я так…Тихо наезжаю на Бессонова про себя, чтобы не чувствовать себя полным идиотом.

На самом деле Пал Палыч бесспорно мозг, совесть и гордость нашего университета. Правда очень старая, заросшая, дребезжащая как наждачкой по стеклу гордость…

– Я прекрасно понимаю, что на дальнейшее развитие в стенах нашего учебного заведения вы не рассчитываете, – переплетает узловатые пальцы Пал Палыч, сканируя меня сквозь линзы съехавших с переносицы очков.

– Не рассчитываю, – активно киваю я.

– Как и, возможно, на работу по специальности…– щурится, – Вы же, Чижов, у нас кто? Спортсмен? – снисходительно.

– Никакой работы по специальности, – жарко заверяю Бессонова, собираясь добавить, что готов поклясться в этом на чем угодно. Хоть на крови, хоть на его диссертации.

Вот только его "спортсмен" меня, признаться, больно царапает.

Потому что уже нет. Уже не спортсмен.

Я ведь очень хотел, реально делал все, чтобы построить спортивную карьеру.

И прошлой весной мне это практически удалось. Мне предложили место во втором составе профессионального баскетбольного клуба. Я тогда подал заявление на перевод на заочку несмотря на возмущенный вой моей интеллигентно- гуманитарной семейки и собирался забыть про всю эту социологию и менеджмент как страшный сон, но…

Но сложный перелом лодыжки в июле разом поставил крест на всех моих планах. Я не хромаю и до сих пор вполне прилично бегаю, даже спокойно тяну игру в студенческой баскетбольной команде. Но профессионалом мне уже никогда не стать.

И теперь хрен знает кто я вообще такой…Но уж точно не социолог!

На очное вернулся под давлением родителей, чтобы получить "приличный" диплом. Остался то последний год. Точнее уже всего -ничего. ГОСы и диплом.

Но мне лень… Так лень!

И хочется высказать это прямо в морщинистое, покрытое старческими пятнами лицо профессора, но я понимаю, что выбешу его своим чистосердечным только еще больше. Ведь он настоящий фанатик социального менеджмента.

Поэтому я благоразумно молчу, что обычно мне не свойственно, и продолжаю меланхолично рассматривать пучки растительности на голове Пал Палыча, разбросанные в самых неожиданных местах.

– Но это же позор! – кряхтя, продолжает сокрушаться Бессонов, – Вы хотите, чтобы я под вот этим поставил свою подпись? Под вот этим?! – с таким нажимом тычет пальцем в титульный лист, что рискует сломать фалангу, – Нет, Иван… Как вас по батюшке?

– … Васильевич, – убито подсказываю я.

– Васильевич, голубчик мой дорогой. Это я не принимаю. Этим, извините, разве что подтереться… И то… Не каждый седалищный нерв выдержит. Сей опус – явное обесценивание престижности образования в нашем университете. Преступлением будет, если я ваши писульки приму.

– Пал Палыч, простите, я все перепишу, дайте мне неделю, – бормочу, строя виноватую рожу.

– Ну какой я вам Пал Палыч, Чижов, – страдальчески кривится Бессонов, поправляя сползшие очки, – Совсем уже…Да и что вы мне за неделю напишите, если до этого за полгода не написали. Нет, все, идите, "неуд", – устало отмахивается от меня как от надоедливой мухи.

– Павел Павлович, а ГОСы? Меня же не допустят. Мне не "неуд", мне “уд” нужен!

Профессор как-то странно сверкает на меня бесцветными глазами и сдавленно хмыкает в кулак.

– Ваше невежество, Иван мой любезный Васильевич, настолько глубоко, что даже очаровательно. Вы бы хоть значение слова "уд" в словаре посмотрели, я не знаю…"Уд" ему нужен… "Уд" вы мне только что сами свой принесли, хотя я просил курсовую. Забирайте! – и швыряет мне подшитые листы через стол.

Ловлю, хмурясь. Что он несет? Какой еще “уд”? Совсем из ума выжил старик…

– Как мне сдать, Павел Павлович? – поднимаю на профессора показательно готовый на все взгляд, – Мне очень надо.

Стучит по столу крючковатыми пальцами, поджимая губы. Пошлет сейчас, по лицу вижу.

– Павел Павлович, очень прошу… – канючу, внутренне теряя терпение.

Да что мне сделать? Сплясать? Денег дать? Старый хрыч.

Но профессор молчит, сводя пушистые белые брови к переносице.

– Очень он просит, – цедит язвительно после паузы. замолкает снова. Причмокивает губами. И наконец в блеклых старческих глазах загорается какая-то мысль, – Чижов, а вы с таблицами данных работать умеете? Ну и эксель там?

– Пф, конечно, кто сейчас не умеет, – хмыкаю.

– Ой, как хорошо. Тогда так с вами договоримся, молодой человек. Пойдете работать на кафедру. На полгода, как раз до сдачи диплома. И даже с окладом! Правда ставка пол минимального оклада, но тут уж не обессудьте, мы здесь за идею, а не за злато, да?

– Э-э, что?! – у меня отваливается челюсть.

Что он несет?!

– Лизавете помощь нужна в обработке данных соцопросов, она не справляется, – как ни в чем не бывало продолжает Бессонов, – Так что вместе с ней потрудитесь, принесете пользу обществу.

– Какой еще Лизавете? – хренею я.

– Шуйской, вы разве не одногруппники? – хмурится Пал Палыч.

Сглотнув, киваю. А, эту убогую знаю, да.

Точно, она ж на кафедре крутится в юбках своих старообрядных. Ну понятно, почему с экселем не справляется, комп то наверно впервые увидела пару лет назад. Наша местная монастырская достопримечательность…

– А я вам тогда даю неделю на пересдачу курсовой и, так и быть, возьму вас на написание диплома. Выйдете из Альма-матер хоть с какими-то знаниями, – торжественно завершает профессор.

Я на это только заторможено моргаю.

Еще и диплом у него писать? У него???

Трындец, я попал.

2. Ваня

– Что ж, раз решение принято, – голосом, полным энтузиазма, вещает профессор, – предлагаю не откладывать дело в долгий ящик и сейчас же пройти со мной в лаборантскую.

– Зачем в лаборантскую? – настороженно интересуюсь я, наблюдая, как Пал Палыч, по-стариковски крякнув, тяжело встает с кресла.

– Как зачем, Чижов? Обозревать фронт работ. Пойдемте-пойдемте… – поторапливает.

– Но у меня треня через полчаса, некогда мне обозревать…– страдальчески отнекиваюсь.

– Что у вас, простите?! Что за издевательство над великим и могучим? Не знаю такого слова! И вообще… любезный мой. Я бы на вашем месте сильно подумал, прежде чем сейчас мне возражать, – сверкает профессор колючим взглядом из-под толстых линз очков.

Э-э-э, не тупой. Понял. Ладно. Не возражать.

Покорно плетусь за Пал Палычем по узкому коридору деканата. Подмигиваю Аньке, секретарю, сворачивая вслед за Бессоновым в темный аппендикс, куда за все прошедшие годы учебы я еще ни разу не заходил.

Табличка рядом с дверью отлично объясняет почему. "Кафедра социальной статистики и демографии". Ух, как интересно! Аж зубы сводит.

Проходим внутрь. Здесь пахнет ветхостью и пылью даже несмотря на новенький ремонт в унылых бежевых тонах. Мимо проходит какой-то сутулый прыщ с жидким хвостом почти до пояса и в точно таких уже толстых как у Пал Палыча очках. Не знаю, как у нас в стране сейчас с демографией, но здесь ее определенно способны только задокументировать.

– Здравствуйте, Павел Павлович, – сутулый на ходу умудряется склониться в три погибли, приветствуя профессора. Наверно это плюсы запущенного сколиоза.

– Здравствуй, Елисей.

Мля… Ещё и Елисей! Расплываюсь в ехидной лыбе, смотря в упор на парня и пользуясь тем, что стою у Пал Палыча за спиной. Елисей, оценив мое физическое превосходство да просто во всем(!), нервно сглатывает и устремляет преданный взгляд только на профессора.

–… Лиза на месте? Не знаете? – интересуется у него Бессонов.

– Да, в лаборантской. Я вот только ей отчеты принес и как раз уточнить хотел…

– Потом- потом, спасибо, – нетерпеливо отшивает его Палыч и дальше двигается вглубь коридора.

Подмигнув хвостатому Елисею, следую за ним. Перед тем, как зайти вместе с профессором в лаборантскую, кидаю нетерпеливый взгляд на наручные часы.

Боря, наш тренер, меня на британский флаг порвет, если опоздаю. У нас четвертьфинал через два дня.

Но сбежать от Бессонова не вариант. Окрысится сразу, и плакали мой допуск к ГОСам и курсовая. А вот покивать, дождаться, когда Палыч свалит, и потом уже спокойно смыться от Шуйской – как раз реально. В конце концов, зачем ей моё нечестивое общество? Еще Боженька сверху увидит и придется перед сном на горохе на полчаса больше стоять, угораю про себя, заходя в кабинет.

Внутри ориентируюсь не сразу – так тут все заставлено. Вроде бы большое помещение, в три окна, а по ощущениям даже дышать нечем. Стеллажи, забитые книгами, папками и журналами, ящики железные какие-то прямо в проходе, столы, заваленные документами, оргтехника всех поколений, начиная с девяностых. И даже просиженный плюшевый диван.

Шуйскую, как обычно облаченную в фирменный мышиный, в этом бардаке сразу и не разглядеть. Затихарилась за столом у дальнего окна. И я ее в упор не вижу, пока профессор не подходит к девчонке вплотную.

– Ой, Павел Павлович, как хорошо, что вы зашли! Комаров как раз для вас отчеты оставил и…– начинает звонко тараторить моя одногруппница, устремляя на Бессонова преданный взгляд новорожденного олененка.

У нее вообще всегда мина такая…Чересчур благостная. Или блаженная. Или как там… Не от мира сего, короче, она.

Еще вечная коса эта, свитера бесформенные, юбки в пол. И бледное, лишенное макияжа лицо, на котором большие зеленые глаза кажутся пугающе яркими по сравнению со всей остальной невыразительной внешностью.

Да, эти ее глаза… По их выражению сразу понятно, что Шуйская – улетевшая. Впрочем чего ожидать от девчонки, выросшей в какой-то секте в тайге или откуда там она. Я, честно сказать, и не знаю.

Мы не общаемся. Точнее, именно Шуйская не общается практически ни с кем из группы. То ли боится грешницей стать, то ли считает себя выше других, но скрывает. Кто ее разберет?

Да мне и плевать. Списывать дает, если попросишь, и ладно.

– Нет-нет, все отчеты потом! – перебивает Шуйскую профессор, расплываясь в довольной улыбке, – Лизонька, у меня для вас отличная новость. Я вам помощника привёл, – показывает на меня широким жестом. А затем манит пальцем, словно я какой-то щенок, – Чижов, подите-ка сюда!

3. Ваня

– Приве-е-ет, – тяну я, плюхаясь на стул, приставленный сбоку к Лизкиному столу.

Подмигиваю замершей Шуйской, криво улыбнувшись.

Ну, она все-таки девчонка… Где-то там, под своими серыми тряпками.

А внимание, оно и монашке приятно.

Вот только эффект произвожу совершенно противоположный ожидаемому. Вместо стыдливого кокетливого румянца Лиза бледнеет и медленно хлопает своими огромными зелёными глазами.

– Э-эм…– прикусывает нижнюю губу, переводя несчастный взгляд на профессора, – Павел Павлович, а может не надо? – с мольбой, – Я отлично справляюсь, правда!

– Лизавета, вы же только вчера говорили, что Веселова нагрузила вас таблицами? – раздраженно хмурится Бессонов, поправляя вечно сползающие с переносицы очки, – Комаров вот сегодня добавился с отчетами. А мне завтра из института данные придут, уже скоро публикация. А тут еще две защиты на носу. Нет, и слышать ничего желаю, – рубит ладонью в воздухе, – Принимайте помощника. Вот как раз Веселову ему отдадите. Чижов, вы же данные систематизировать умеете? – смотрит на меня с заметным скепсисом.

– Ну-у-у, в теории, – ерошу затылок я, не совсем понимая, о чем Пал Палыч вообще говорит.

– Вот и отлично. Вот и проверим вашу теорию на практике, – удовлетворенно кивает профессор и бросает беглый взгляд на наручные часы, – Все, Лизонька, я побежал. Распоряжайтесь.

И через пару секунд за ним хлопает тяжелая дверь.

Лаборантская мгновенно звенит душной напряженной тишиной.

Снова нахально улыбаясь, смотрю на Шуйскую, постукивая пальцами по столу и с каждым мгновением чувствуя себя все большим идиотом, потому что монашка, вперив в меня свои зеленые глазищи, скорбно молчит.

Вид застывший, словно от одного моего присутствия у нее в голове все мысли заморозились. Может ей вообще в одном помещении наедине с парнями находиться нельзя? И она сейчас вымаливает себе прощение?!

Пф-ф-ф… Ну так я с удовольствием ей помогу!

– Слушай, раз я не нужен, я тогда пойду? – выгибаю бровь.

И, не теряя времени, приподнимаюсь со стула.

– Стоять! – внезапно твердо рявкает это невзрачное недоразумение.

От неожиданности резко сажусь обратно. Чего?!

– Раз Павел Павлович распорядился, я тебе все покажу, – невозмутимо говорит Шуйская, обводя задумчивым взглядом кабинет и игнорируя мое офигевшее лицо, – Так, тебе компьютер нужен. Давай, за этот…

Встает со своего места, одергивая уродскую шерстяную юбку до середины икры, и, обогнув меня, подходит к соседнему столу. Возится там с оргтехникой.

– Здесь обычно аспиранты сидят, когда приходят. Пока будет твой. Пароль вот, – деловито тараторя, тыкает пальчиком в бумажку, зажатую под клавиатурой.

– Ну же, Чижов, садись! Не до ночи ж с тобой возиться, – нетерпеливо манит пальцами. Как ребенка неразумного. И взгляд соответствующий – устало-раздраженный и снисходительный.

Та-а-ак…

Так не пойдет!

– Слышь, Шуйская, я только "за" с тобой и до ночи, но у меня тренировка, – встаю со стула и сую руки в карманы джинсов, всем своим видом показывая, что никуда садиться я не собираюсь, а прямо сейчас свалю.

– Тренировка? А Павел Павлович знает? – выгибает девчонка бровь, – Ты ему говорил?

– Говорил, но… Кхм… Короче, ты ж сама сказала, что я на хрен тебе не сдался, – начинаю выходить из себя я.

– Не выражайся, бесов призываешь! – возмущенно шипит.

Да бля…!

– Я ща тебя так обматерю, если не отстанешь, что тут главный филиал ада откроется, – рычу на нее.

– Матери, мне ж лучше. Нужен ты мне тут больно, – складывает Лизка руки на груди, – Вот только я Пал Палычу все скажу. Подставляться ради тебя не собираюсь.

А ты смотри какая, а?! Внезапно!

Вообще мы общих дел и не имели никогда, а перед преподами эта мышь с косой до пояса тише воды-ниже травы. Так что сейчас я испытываю приличный такой шок от расхождения моих представлений о ней и действительности… У меня даже дар речи пропадает на пару секунд.

Хотя… Ну вот все подлизы к преподам такие. Заносчивые и лебезящие в зависимости от их потребностей и ситуации.

С трудом сдерживаюсь, чтобы брезгливо не скривиться. Понятно, Шуйская, откуда у тебя вырисовывается красный диплом…

– А что? Заповеди, что стучать нехорошо, нет? – лишь ехидничаю вслух.

– Нет, но там было про "ложное свидетельство", – щурит она зеленые глаза невинного олененка.

Тяжело, длинно выдыхаю. Этот цыпленок в сером мешке передо мной, преграждающий путь к выходу, оказался неожиданно очень боевой.

– Слушай, Лиза, мне реально очень надо, – решаю зайти с другого входа и достучаться до ее жалостливости. В конце концов разве это не ее задача – помогать ближнему? – Давай, я завтра приду, когда скажешь, и сделаю все, что скажешь. А сейчас у меня тренировка. И она важная, потому что послезавтра игра! – не выдерживаю и повышаю тон.

– Я знаю, что игра, – вдруг тише говорит Шуйская, рассеянно теребя уголок папки на столе.

И взгляд, направленный в упор на меня, чистый и резкий. Как выстрел.

– Знаешь?

– Да, я на ваши игры хожу, – внезапно краснеет.

У меня удивлённо подлетают брови.

– Ни разу тебя там не видел.

– О, Чижов, это не удивительно! – закатывает Шуйская глаза.

– В плане?

– В плане где я, а где мини юбка или вырез до пупа… В общем все то, на что ты в пространстве ориентируешься, – фыркает.

И зеленые глаза задорно вспыхивают, окрашивая ее бледное лицо совершенно незнакомыми красками.

Мне вдруг приходит в голову, что Шуйская могла бы быть симпатичной. Нет, там слишком много "но" естественно, через которые продираться как через чащу, из которой она явилась, но… Но…

Но в любом случае с реальностью это не имеет ничего общего.

– Э, ты меня не знаешь, чтобы так судить, – замечаю вслух, делая вид, что меня ее замечание про мини юбки и вырезы задело.

Хотя на самом деле я с ним полностью согласен. На все сто.

– Я знаю тебя, Чижов, – снисходительно улыбается на это Лиза, опираясь рукой на стол, – Я тебя знаю уже шестой год…

Делаю к ней широкий шаг, сокращая расстояние. Сильно сокращая. Просто ради того, чтобы смутить. А то "знает она"…

Работает сразу. Шуйская задирает маленький округлый подбородок, чтобы продолжать смотреть в глаза, а в ее всезнающем взгляде мелькает нервозность пополам с тревогой. Даже уши краснеют. Чуть-чуть…Она такая бледная, что это легко заметить.

– И как меня зовут? Если знаешь… – спрашиваю.

– В-ваня, – от смущения заикается.

– И ты меня сейчас отпустишь? – интересуюсь вкрадчиво, делая еще шаг и практически впечатываясь в нее телом, – Ну чтобы послезавтра было на что посмотреть на игре, да?

Тяну руку к ее лицу. Отшатывается как от прокаженного.

– Ой, все, иди! – с чувством. Красная вся.

– Иди, Ва-а-аня, – угораю над ней.

– Нечисть ты бестолковая, а не Ваня, – ворчит себе под нос Шуйская, напоминая мою прабабушку. Того гляди, через плечо сплюнет.

Обходит меня по дуге и сердито садится за свой стол.

– Ну чего встал?! Глядишь, и передумаю, – смотрит исподлобья своими злыми глазами- виноградинами.

– Спасибо, Лизонька! – посылаю ей воздушный поцелуй, – Завтра то ко скольки?!

– К десяти.

4. Лиза

– Да, Домна Маркеловна, яйца взяла, печень взяла…Капусту? Взяла капусту…– взгляд мой путешествует по продуктам, только что выложенным на ленту, – Дрожжи? Вы не говорили про дрожжи… Ах, ну сейчас! – сбрасываю вызов, – Я сейчас, быстро, – обращаюсь к тетеньке, стоящей за мной в очереди, и бегу в нужный отдел.

Через минуту, запыхавшаяся, возвращаюсь к кассе. Продавщица успела уже почти все пробить, и тетенька, перед которой я стою в очереди, смотрит на меня хмуро. Улыбнувшись ей, чтобы сбавить градус недовольства, торопливо сортирую продукты по двум большим полотняным мешкам.

Божечки, как я это все потащу!

Хоть коромысло с собой бери в магазин, честное слово. Я бы доставку заказывала, но Домна Маркеловна, хозяйка квартиры, в которой я занимаю комнату вместе с Тоней, моей двоюродной сестрой, боится курьеров.

Она вообще всего нового боится и не одобряет. Говорит, бесовское. Звонила то мне сейчас с домашнего. Но что уж поделаешь – человеку пошел девяносто третий год.

Так то баба Дома хорошая, хоть и ворчливая. Но ворчит тихо – бубнит себе постоянно под нос, половину и не разберешь.

Зато, когда настроение у нее благостное, как напечет она блинов ажурных, как достанет крыжовниковое варенье и мед от моего тятеньки, сядет на кухне, скатерть вышитую постелит и про жизнь свою длинную рассказывает. А она интересная у нее была, жизнь. Мы с Тонькой заслушиваемся.

Расплатившись, подхватываю два забитых провизией мешка и тащу к нашему дому. Благо тут недалеко, всего четыре дома пройти.

Живем мы на самой окраине, в тихом районе пятиэтажек, после которых только трасса да пустырь. Здесь принято это Замкадьем называть. До университета мне далековато и, если бы пустил меня тятенька в общежитие, было бы конечно проще добираться каждый день.

Но я ни в коем случае не жалуюсь. Чудо, что вообще разрешил поступить и уехать!

Он так не хотел!

Если бы не Снежана, моя мачеха, да Тонечка, которая уже как шесть лет учится здесь на ветеринара и живет под строгим надзором бабы Домы, и разговоров бы подобных в нашем доме не было!

Слишком уж тятя боится, что поглотит, развратит меня город. Что я в один прекрасный день просто забуду дорогу к отчему дому. И предам все то, чему учили. От Господа нашего отвернусь.

Признаться, я и сама этого боюсь иногда. Нравится мне город. Нравится! Он как мир. Огромный такой, разный.

Нравится, что людей много вокруг, что жизнь пульсирует и гудит, что парки красивые, набережные широкие, что в театры и на выставки можно хоть каждый день ходить!

Тем более, что мне часто от профкома и от воскресной школы, где я с приходскими детишками по выходным занимаюсь, все достается с большой скидкой или вообще бесплатно.

Нравится, что я могу тут быть, устоям не изменяя. Здесь вообще любой можно быть – всем все равно. Хочешь Богу поклоняйся, хочешь бесу. И людей так много, что легко найти тех, кто тебе по душе.

Место своё найти в безграничном мире, не сидя в общине нашей как в клетке. Тятеньке я такого, про клетку, конечно никогда не скажу. Я по секрету только Снежане, матушке моей второй, признавалась.

Она потому и выбила мне разрешение учиться. И я прилежно учусь, чтобы у отца не было повода противиться. Вот в аспирантуру собираюсь, а там может и совсем на кафедру возьмут…

Пугает только, что тятя все чаще вопрос о семье поднимает, о детях. В прошлый раз как дома была, так чуть за Кольку Белякова силком не сосватал меня. Еле отвертелась.

Не хочу за него! Сама найти хочу…

Здесь приход большой, много парней хороших, может и встречу сама по душе кого, пока время есть. И останусь тут. Как когда-то Домна Маркеловна, которая родом тоже из нашей общины.

Сумки тяжелые, ручки ладони режут. Свернув во двор и почти дойдя уже до своего дома, ставлю их на лавку, чтобы передохнуть.

Длинно выдыхаю, расправляя онемевшую спину. Взгляд рассеянно скользит по длинному, узкому двору. И замирает на знакомой спортивной машине, приветливо мигающей фарами.

Нервный жар, вспыхнув, обжигает щеки, пока наблюдаю, как Марк Линчук, один парень из моего университета, вылезает из машины и, небрежно щелкнув сигнализацией, идет ко мне.

Высокий, плечистый, в шмотках, о цене которых я даже страшусь задумываться, вызывающе красивый. Гад!

Мне плакать от бессилия хочется, глядя на него. Привязался как банный лист с начала года. И так сладко поет. Так сладко… Что я хоть и понимаю, что не может у меня быть с таким парнем общего ничего, но сердечко то… Оно ведь не железное…Испытание искушением мое!

– Привет, царевна, – подмигивает мне Марк, останавливаясь в каком-то несчастном метре и окутывая облаком своей туалетной воды.

Меня в шутку многие царевной зовут, потому что Шуйская. Но у него не в шутку выходит, а с двойным дном как-то. Смущает меня.

– Не приезжай ты сюда, я же просила, – хмурюсь, поглядывая на окна нашей квартиры.

Домна Маркеловна заметит, тятеньке скажет, и будет мне нагоняй!

Но Марку мои проблемы нипочем. Игнорирует, криво улыбнувшись.

– Помочь? – вместо этого кивает на сумки.

– В подъезд не пущу, – упрямо поджимаю губы.

– Сегодня может и не пустишь… – хмыкает нагло Линчук и легко подхватывает мои баулы своими длинными ручищами баскетболиста.