Читать книгу: «В танце с Бали. Чувственный роман»

La petite mort*

*в переводе с французского «маленькая смерть»– выражение, которое обычно используется для обозначения оргазма или состояния потери контроля над своим сознанием и телом.

Плоть наливается приятной тяжестью, теряя границы, растворяясь в просторе бесконечности. Вижу свет с закрытыми глазами— лёгкий и мягкий, манящий, как в конце тоннеля. Нарастающая слабость нежна, хочу ощущать эту сладкую истому вечно. Сердце замерло, дыхание— вслед за ним. Пауза в предчувствии неизбежного. У края конца. На пределе жизни.

Тело всё больше наполняется тяжестью, его затягивает в бездну. Это становится невыносимым. Пытаюсь пошевелиться, но не в силах управлять своей плотью. Спину выгибает в неистовом напряжении, затем бьёт в хаотичных конвульсиях. Глаза закатаны так, что видно только белки. Хочу закричать, но тело меня игнорирует, и голосовые связки издают лишь сдавленный стон. Плоть разрывает на мириады кусочков, я падаю в никуда… и возвращаюсь.

Сердце пытается биться, но ритм его подобен пьяной, неровной походке. Лёгкие жадно заполняются воздухом так, что больно дышать и кажется, будто их вот-вот разорвет, частота дыхания запредельна.

Веки падают бесконтрольно, вновь пытаясь увести меня в небытие…

Но мне предначертано Быть. 

Я жива.

Сердце билось так часто, что захлёбывалось в собственном ритме, не успевая перекачивать кровь, останавливая поток жизни в моём теле. В клинике это считается остановкой. Так оно неистово спешило жить, приближая меня к линии, за которой вечный нерушимый покой…

Позже профессор скажет, что у меня есть ангел-хранитель. Иначе не объяснить, как раз за разом удавалось возвращаться обратно.

Эти «маленькие смерти» приходили по утрам, в хрустальный миг между сном и явью. Казалось, приходилось приложить усилия, способные сдвинуть каменные глыбы пирамид, чтобы тело стало подвластно сознанию и возвратилось к жизни.

Заболевание с высоким риском внезапной сердечной смерти. Первый приступ грянул в девятнадцать. Тогда меня вдохновляли фильмы, где близость конца мотивировала героев осуществлять свои мечты. Они полны сил и энергии, несмотря на роковой вердикт. В реальности такой сценарий невозможен, думала я. Оказалось, возможен.

Вне приступов я была совершенно здоровой девушкой.

Ещё несколько лет, прежде чем был установлен диагноз и сделана операция, я не знала, проснусь ли завтра. Будет ли у меня «завтра». И… это вдохнуло в меня страсть к жизни.

Я всегда боялась полномерно проявлять себя, свои желания, свою инаковость, откладывала жизнь на «потом». Со смелостью фантазировать, но со страхом заглянуть в глаза реальности. Со стороны же, я даже самым близким казалась решительной и самоуверенной, но внутри сдерживала себя в желаниях, в самовыражении.

Прикосновения смерти открыли мне себя, придали дерзость творить свою реальность и желание жить полной жизнью.

Каждое утро стало ритуалом. Я открывала глаза. “Жива”. Не мысль— а физическое чувство. Бархатный ритм сердца под рёбрами, шелковистое дыхание, которое само наполняет лёгкие.

И это стало самым главным чудом— способность ощущать обыденное как необыкновенное. Эта острота восприятия распространилась на весь мир, наполняя каждую деталь смыслом.

Я вдруг осознала, что для полноты жизни мне не нужны особые условия или богатства. Мне уже принадлежит вся роскошь и гениальная красота этого мира— от дождинки на лепестке до архитектурного изгиба. Нужно лишь разглядеть детали… даже легче: просто смотреть и чувствовать текстуру момента.

А для создания уюта в доме достаточно всего несколько акцентов: пламя свечи, аромат масла в лампе, пара красивых столовых приборов, воздушный балдахин над кроватью, тонкий запах мыла для рук.

Вероятность финала стала моим стимулом. Тогда я поняла древнюю истину: идёшь за кореньями, а находишь сокровища.

Они не в сундуках, а в смелости сделать шаг: в танцевальный зал, где рождается не просто танец, а новая дружба; в гончарную мастерскую, где скользкая глина под пальцами обретает форму давней мечты; в помощь кому-то просто так, от избытка этого хлынувшего через край света.

В тот период жизни казалось, что я не иду, а парю над землёй, ощущая себя лёгкой и воздушной. Душа стремилась ввысь, она была там. Я сама себе завидовала— возможности испытывать такое безусловное счастье на грани эйфории. Хотелось оставить это с собой навсегда, пронести через всю жизнь.

Роман с собой.

Обострённое ощущение жизни пробудило во мне интерес к исследованию мира ощущений. Передо мной открылась целая вселенная звуковых тембров мира, оттенков красок, спектров тактильных ощущений, граней вкусов и ароматов.

Я уже не могла просто смотреть на окружающий мир наблюдательно, со стороны. Образы входили в меня, заполняя собой, и своим движением заставляли моё тело звучать, как натянутая струна, а по спине бежали волны беззвучной музыки.

Я становилась тем, что воспринимала. Это побудило меня впускать в поле своего внимания только прекрасное. А всё, что пыталось нарушить эту гармонию, я переплавляла мягким усилием принятия, преображающим взглядом— в новый источник сияния.

Поменялись мои вкусовые предпочтения, уступив главенство эстетике еды.

Открыла, что восприятие еды— это не только вкус, но и исследование формы, консистенции, текстуры вкушаемого, его послевкусия.

Обнаружила, что говорить— возбуждающе вкусно! Движения губ и языка, касание их друг друга подобно эротическому танцу, рассекающему тёплый щекочущий воздух выдоха. Говоря, ты будто отправляешь поцелуи в мир.

Начала чувствовать давящие швы на одежде, и стала носить домашние шёлковые халатики лицевой, гладкой и приятной стороной к коже.

Обзавелась коллекцией эфирных масел. Нравилось раскладывать их на ноты, каждая из которых вызывала свои ассоциативные образы. Не было приятных и неприятных, хотя, нравились, разумеется, не все одинаково. В те моменты я была за границей оценок, прислушиваясь к отклику души и рассматривая внутренний мир, который рисовали во мне флоральные эфиры. Эти образы нередко отличались от первоначального восприятия аромата. Определенные вдыхаемые ароматы ложились на сосочки языка, обогащая вкусовыми ощущениями погружение в ольфакторный мир.

Чувства переплелись в один клубок, где ощущение тянуло за собой нить другого, рождая бесконечную цепь ассоциаций. Песня на будильнике заиграла ароматом пачули. А цвета обрели вкус— терпкий фиолетовый, как сухое вино, или сладкий розовый, как ягодное варенье. Дуновение ветерка стало отзываться аккордами в глубоких нервах моего тела. Прикосновение к воде ощущалось звоном хрустального колокольчика. Гладкость мрамора отдавала вкусом колы, а пение птиц щекотало нёбо игристой кислинкой шампанского.

Я совершила художественное путешествие по просторам своей кожи, нарисовав карту чувствительности, обострив её до предела. Всё началось с художественного магазина. Мне всегда нравилась их атмосфера. Взгляд зацепился за веерообразную кисть, и страстно захотелось ощутить её касание на своей коже. Закупила кисти разной жёсткости и формы. В предельном нетерпении вернулась домой, обнажилась, зажгла свечу, музыкальная колонка наполнила комнату чарующими звуками энигматики. Разложила перед собой кисти, и медленно, едва касаясь кожи, стала водить от кончиков пальцев руки, прислушиваясь к разнице ощущений, постепенно продвигаясь вверх через шею к лицу и к кончикам пальцев другой руки. В следующий раз взмахи кисти парили по всему телу. От раза к разу отклик тела на прикосновения становился всё выразительнее и глубиннее.

Нервы любви предельно раскрыли свою чувствительность. Так, что я всё время находилась в состоянии фонового экстаза.

Ниточка Жизни.

Уже неделю на Бали, сижу в кафе на рисовых террасах, смотрю на обилие красоты… и ничего не чувствую. Не вызывают отклика ни ароматы, ни вкусы. Бесчувствие. Самое невыносимое для меня состояние.

Приехала на Бали после череды стрессовых ситуаций и работы без выходных. Прошёл год после разрыва с моей большой любовью, Леоном… но боль, словно маленький осколок стекла в ране, не даёт окончательно о себе забыть. Всё это истощило мои жизненные силы.

Струны души словно задубели и забыли, что способны играть сложнейшие симфонии, воспевающие этот мир, подмечать каждую мелочь, каждую линию, откликаясь внутри вибрацией, захватывая дух, ошеломляя.

А ведь это мой дар! Видеть и проживать всей собой красоту мира. Ощущать этот мир и себя в нём. Быть полной чувств. Полнотело. Полным телом.

Прошло пять лет с тех пор, как опасность остановки сердца миновала. А я всё ещё не смогла освоиться с мыслью, что у меня есть «завтра», но и острота «сегодняшнего дня» притупилась.

Я выбрала Бали для своего путешествия, посчитав его идеальным местом, чтобы «прийти в себя».

«Прийти в себя»… Фраза гулким эхом отозвалась у меня в голове. Не побег, а возвращение! Во мне что-то перещёлкнуло— тихо, но необратимо. Словно очнулась от долгого сна наяву.

Я больше не могу упускать эти моменты, хочу ощущать дыхание Бали, хочу дышать с ним в унисон, наполняясь тёплым, животворным воздухом. Хочу снова быть «живой»!

Слышу в глубинах себя голос самой жизни— и он зовёт меня к скалам и волнам.

Направилась к океану.

Спускаюсь по лестнице, высеченной в скале, к буйным водам. Посреди бушующей стихии возвышается треугольная скала. Во мне проснулся дух амазонки. Дождавшись отлива волны, взбираюсь на острие камня, о который разбиваются многотонные водяные глыбы, обрызгивая меня хлёсткими тяжёлыми каплями.

Каждый новый удар волны требует ответа: ноги врастают в камень, спина выпрямляется, мышцы собираются в тугой, упругий жгут. Это яростное противостояние выстраивает внутри опору, твёрже самой скалы. И с каждым мгновением эта собранность тела перетекает в собранность духа, рождая яростную, ликующую силу.

В этом я ощущаю не попытку океана столкнуть со скалы и поглотить, а совершение им обряда освящения. Моего преображения.

В этой новой цельности исчезла граница между мной и буйством вокруг. Ритм моего сердца бьётся в такт ударам волн, а дыхание вырывается из груди таким же широким и солёным порывом. Океан не во вне— он пульсирует во мне. Океан, что никогда не исчезает, а непрерывно преображается перед лицом вечности.

Мощь стихии пробудила во мне жизненную страстность. Волнение, кураж захватили меня.

В юности меня пленила поэзия Серебряного века. В одном из сборников меня глубоко тронуло стихотворение Мирры Лохвицкой «Я хочу умереть молодой». Наверное, в этом была внутренняя юношеская тоска по идеалу, страх перед компромиссами, романтизация своей собственной эмоциональной интенсивности. Я переложила строки на музыку, пела их под гитару и доводила подруг до мурашек.

Здесь, посреди этой необузданной силы, мне вдруг вспомнилась, казалось, эта давно забытая песня. Но строки переродились в гимн жизни, и я пою бушующему океану: «Я хочу вечно жить молодой».

Где молодость как состояние души. А вечность— неистощимый ресурс жизненной энергии.

Когда ты не боишься времени, потому что плетёшь вечность из мгновений.

Когда ты не боишься конца, потому что принял его естественность и доверился великому циклу. В ощущении такой полноты, когда каждый миг может стать точкой, поставленной в нужном месте.

Я пою океану не потому, что жажду исчезнуть в его буйстве, а потому что знаю: его сила— это и есть моя сила, его дыхание— моё дыхание, а его вечность— и моя тоже.

Лунная соната.

Отзвучал закат, умолкнув в глухой бездне океана.

Сижу на остывающем песке, освещённая серебром лунного света и сиянием небесных самоцветов, зародивших во мне сокровенное желание: чтобы это путешествие стало

необычайным опытом,

который пополнит мою сокровищницу впечатлений

драгоценными жемчужинами.

Праздную полную луну на вечеринке в её честь. Сегодня она всей собой отражает свет вечного возлюбленного… и манит земные сердца на любовь.

Я всегда чувствовала особенную связь со спутницей Земли и наполненность энергией в полнолуние.

Мои возлюбленные называли меня «лунной сонатой», «лунным светом», «светом, освещающим тьму» и ассоциировали с этим небесным телом. Даже после того, как наши пути расходились, они говорили, что, видя луну, думают обо мне.

Вокруг витает атмосфера таинственной мистерии. Антураж и чарующая музыка высвободили во мне нечто дикое, первородное. Тело включилось в ритмы, и теперь уже не оно танцует под музыку, а музыка управляет им, в движениях уподобляя изящной змее, раскручивая водоворот жизни. Тело становится все более сочным и в то же время лёгким.

Ощутила остро осознаваемое, невыразимо приятное чувство— быть в своём теле. В танце наслаждения собой, наслаждения каждым миллиметром движения. Погрузилась в эйфоричное состояние, потеряв счёт времени и связь с окружающим пространством.

Внезапно в моё блаженство ворвалось смутное беспокойство. Не могу понять, откуда оно возникло среди полного умиротворения. Прислушавшись, поняла: это музыка с другой части вечеринки, где диджей создает диссонирующий звуковой вихрь. Он неведомой силой затянул меня к себе. Зона диких танцев. Но это не та дикость чистоты и первозданности, а животная, низменная. По энергетике похоже на картину Босха «Сад земных наслаждений»– томную, порочную, густую.

Ля—до—фа… Какую музыку играют ангелы? Теперь я знаю. Знаю, как они являются.

После неистового танца. Где мужское и женское сливается воедино в беспорядочной связи, стираются границы своего и чужих тел, а какофония нот бьёт по клавишам клеток тела, заставляя его двигаться под ритм хаоса.

Си—ми—соль… Лети по нотам… Простые, понятные, чистые звуки. Ты пришел с ними, заполнив хаос сакральным звоном чистоты, в котором слышны капли твоих слёз…

Капли твоих нот. Ми—ля— летая, возношусь, мечтая о тебе.

Ты взошел как утренняя звезда, приносящая свет. Светоносное божество из древних мифов. Люцифер*. Тот, что ещё не пал в христианских сказаниях.

*Люцифер (лат. Lucifer, «несущий свет»). В римской мифологии это олицетворение планеты Венера, известной как утренняя звезда. В христианстве, особенно в позднем Средневековье, Люцифер часто отождествляется с падшим ангелом, дьяволом.

После необузданных танцев музыка затихла. На сцену вынесли инструменты. Я села лицом к сцене перед стеклом, видя очертания своего силуэта, очерчиваемого красным светом прожекторов. Всё вокруг застыло в ожидании; распаленная энергия улеглась, как кошечка, мягко и уютно свернувшись клубком.

Несколько человек вышло на сцену. Один из музыкантов сел за инструмент прямо напротив меня. В тишине посмотрел в мою сторону, в никуда. Он будто существо из другого мира, что- то неземное в образе и взгляде.

Начал играть музыку, столь же неземную…ангельскую. Музыку возвышенную… она похожа на свет, пробившийся сквозь боль. Без боли такое не рождается.

Совершенно не слышу других участников группы, не слышу вокал. Есть только его инструмент и он.

Моё тело стало мягко покачиваться; ощущаю себя парящей над этим пространством. Состояние благости. Прекрасная возможность визуализировать свою мечту о любви. Рисуя себе образ мужчины, нашей любви, периодически ловлю себя на том, что уношусь в фантазии о музыканте. Гоню прочь мысли о нём— он хрупкий ангел, хоть и атлетично сложенный. Не из моих представлений о мужчине мечты…

Твои пальцы играют на тонких струнах души.

Твои предплечья, в перетекающем напряжении разных групп мышц, подобны реке, текущей по неровному каменистому дну и создающей вибрации звука.

Слёзы. Одна за одной нависают и капают, сияя, подсвечиваемые софитами.

Закончив свой музыкальный рассказ, ты ушел. 

Прошел совсем близко, мне показалось, что ты состоишь из пожухлых пазлов, и стоит до тебя дотронуться… пазлы развалятся, а за ними— невесомая пустота.