Читать книгу: «Тени забытого леса»

Глава первая: Где кончаются тропы

Солнце, теряющее последние силы в предвечернем небе, отливало золотом верхушки сосен, но этот свет был обманчив, как улыбка шулера. Он не грел, а лишь подчеркивал холодную, безмолвную глубину, что зияла между стволами. Воздух, густой и сладковато-прелый, пах влажной землей, перегнившей хвоей и чем-то еще, что Алексей, безуспешно пытавшийся определить этот запах, в конце концов счел просто запахом старости. Древности, не тронутой ни временем, ни человеком.

– По карте, тут должна быть развилка, – его голос, обычно уверенный и громкий, здесь, в этой давящей тишине, прозвучал приглушенно и неестественно. Он развернул планшет, но экран был мертв. «Разрядился», – буркнул он про себя, хотя заряда еще утром было больше половины. – Компас тоже чудит. Стрелка дрожит, будто не может определиться.

Марина, его жена, сидела на замшелом валуне, с наслаждением потягивая теплую воду из фляги. Она была полной противоположностью Алексею – где он видел проблему, она находить приключение.

– И отлично! – выдохнула она, смахнув со лба темную прядь волос. – Мы же хотели уйти от всех этих маршрутов и GPS-треков? Вот и ушли. Настоящая тайга, Леш. Чувствуешь? Она дышит.

Алексей почувствовал. Именно это его и тревожило. Лес дышал слишком равномерно, слишком осознанно. Каждое дерево казалось не просто растением, а молчаливым стражем, застывшим в вечном ожидании. Сосны и ели стояли так тесно, что их ветви сплелись в непроглядный полог, сквозь который пробивались лишь жалкие блики угасающего света. Папоротники у их подножия были размером с небольшой зонт, а мох, толстый и бархатистый, поглощал каждый звук, делая их шаги бесшумными, а голоса – призрачными.

– Дышит, говоришь? – флегматично хмыкнул Сергей, младший брат Марины. Он прислонился к стволу исполинской пихты, доставая из рюкзака фотоаппарат. – По-моему, он скорее косится. Как будто мы непрошеные гости на чужом пиру. Интересно, каков на вкус воздух, насыщенный парами страха? – он подмигнул племяннице. – Что скажешь, Лиза, впитывается в легкие?

Лиза, шестнадцатилетняя дочь Алексея и Марины, сняла наушники (здесь, к ее удивлению, не было ни единой палочки связи) и натянуто улыбнулась. Дядя Сергей с его вечными мрачными шуточками и увлечением мистикой иногда действовал ей на нервы. Особенно сейчас. Ей и без его комментариев было не по себе. Лес был красивым, да. Но в этой красоте сквозила угроза, словно у узора на крыльях ядовитой бабочки.

– Не знаю, дядя Сережа. Пахнет просто сыростью и грибами.

– Грибами? – подал голос четвертый член их компании, Дмитрий, старый друг Алексея по университету. Он, тяжело дыша, опустил свой огромный рюкзак на землю. – Я, если честно, ожидал большего. По рассказам, здешние места должны быть полны белых, подберезовиков… А тут посмотри – мухоморы какие-то яркие, поганки… Ничего съедобного. Как будто нарочно.

Это замечание висело в воздухе, обрастая молчаливыми смыслами. Алексей снова посмотрел на карту, начертанную на пожелтевшей от времени бумаге – подарок старого лесника в последней деревне. Та деревня казалась теперь порталом в другой, шумный и безопасный мир. Старик смотрел на них странно, когда узнал, куда они направляются.

«Лес там… особенный, – говорил он, медленно, вязко, будто слова были кусками смолы. – Тропы сами по себе ходят. И сны… сны там не отпускают, когда проснешься. Вы бы, горожане, поискали другое место».

Они тогда посмеялись. Суеверия. Теперь же слова старика отзывались в памяти Алексея зловещим эхом.

– Ладно, философы, – Марина встала, отряхнув штаны. – Света осталось часа на полтора. Нужно вставать лагерем. Вон там, кажется, есть полянка посуше.

Она указала на небольшой просвет между деревьями. Место и впрямь было неплохим – относительно ровная площадка, прикрытая с одной стороны каменной грядой, поросшей мхом. Они привычно принялись за работу. Алексей и Дмитрий занялись палаткой, Марина и Лиза – разбором провизии и розжигом костра. Сергей, как всегда, бродил по периметру с фотоаппаратом, пытаясь поймать «тот самый» кадр.

Костер разжечь удалось не с первой попытки. Спички гасли, будто в воздухе не хватало чего-то жизненно важного для горения. Дрова, сухие на вид, шипели и дымились, не желая давать ясного пламени. Когда огонь все же робко занялся, его свет не разгонял мрак, а лишь подчеркивал его, отбрасывая на стволы деревьев неясные, пляшущие тени. Они стали их первым кругом зрителей.

Ужин прошел в тишине, нарушаемой лишь треском костра и тяжелым дыханием Дмитрия. Даже Сергей приуныл. Лиза, укутавшись в куртку, смотрела в огонь, пытаясь отогнать от себя нарастающее чувство беспокойства. Ей почудилось, что с того момента, как они вошли в этот лес, за ними кто-то наблюдает. Не человек, не зверь. Нечто большее, древнее и равнодушное, как сама скала. Она ловила краем зрения движение в темноте – будто тень мелькала между деревьями, но, поворачивая голову, видела лишь неподвижный, молчаливый частокол стволов.

– Пап, а ты не чувствуешь, что на нас кто-то смотрит? – тихо спросила она.

Алексей встревоженно поднял на нее глаза. Он чувствовал. Он чувствовал это каждой клеткой своей кожи, напряженной, как струна. Но он был главным здесь. Ответственным.

– Это тайга, дочка. Здесь полно жизни. Какая-нибудь лиса или соболь просто наблюдает за странными двуногими. Нечего бояться.

– Я не боюсь, – соврала Лиза, кутаясь глубже в куртку.

– А мне вот интересно, – снова начал Сергей, подбрасывая в костер сучок. – Все эти легенды о лесах-людоедах… Что, если это не метафора? Что, если лес и впрямь может… потреблять? Не плоть, конечно. Энергию. Эмоции. Например, страх.

– Сергей, хватит, – мягко, но твердо сказала Марина. – Не пугай Лизу.

– Я не пугаю, я рассуждаю. Представьте гипотезу: некая биосистема, обладающая неким зачатком коллективного разума. Она эволюционировала так, чтобы питаться не просто солнечным светом и минералами, а чем-то более тонким. Адреналином. Кортизолом. Гормонами страха. И она научилась их добывать. Как паук плетет паутину, чтобы почувствовать вибрацию попавшейся мухи, так и лес… создает иллюзии. Ловушки для разума. Вызывает из глубин памяти то, чего мы боимся больше всего, и наслаждается пиршеством, наблюдая, как мы корчимся в ужасе.

Он говорил тихо, почти шепотом, и его слова, падая в оглаженную мхом тишину, казались невероятно громкими. Костер снова затрещал, и тени на деревьях дернулись, будто сжались в ожидании.

– Бред сивой кобылы, – отмахнулся Дмитрий, доедая тушенку. – Лес есть лес. Деревья есть деревья. У них корни, кора, фотосинтез. А не коллективный разум и диетические предпочтения.

– А компас? А навигатор? – не унимался Сергей. – Электромагнитные аномалии? Или, может, это не аномалии, а естественное состояние этого места? Его защитный механизм. Он не пускает тех, кто может быть опасен, и заманивает тех, кто… вкусен.

Последнее слово повисло в воздухе, тяжелое и липкое. Стало холоднее. Марина нервно поправила дрова в костре.

– Ладно, теоретики, пора спать. Завтра рано вставать, нужно найти ту самую тропу до того, как снова заблудимся.

Разошлись по палаткам неохотно. Алексей и Марина – в одну, Лиза, Сергей и Дмитрий – в большую, трехместную. Темнота за пределами круга света от костра была абсолютной, густой, как чернила. Казалось, если шагнуть в нее, можно утонуть.

Лиза долго ворочалась на своем коврике, прислушиваясь к звукам. Но звуков не было. Ни шороха листьев, ни уханья совы, ни даже ветра. Была лишь оглушительная, давящая тишина, которую нарушал только храп Дмитрия и ровное дыхание дяди Сергея. Эта тишина была хуже любого шума. Она звенящая, живая.

Она не знала, когда уснула. Сон накатил на нее внезапно, тяжелый и без сновидений. А потом началось.

Сначала ей почудился знакомый запах. Запах бабушкиных пирогов с капустой, из детства. Потом – звук. Тиканье старых настенных часов, которые стояли в прихожей их старой квартиры, того дома, где она жила до десяти лет. Потом она увидела свет. Яркую полоску под дверью.

Она была в той самой комнате. Маленькой, с розовыми обоями, на которых она когда-то оставила след от фломастера. За окном была ночь. Все было точь-в-точь как в воспоминаниях. Теплое, безопасное место.

И тут она его увидела. В углу комнаты, у шкафа, стояла тень. Высокая, бесформенная. В детстве она всегда боялась этого угла, ей казалось, что там кто-то есть. Мама говорила, что это просто игра света, и утром она в этом убеждалась. Но сейчас было утро. А тень не исчезала. Она медленно поворачивалась, и Лиза почувствовала леденящий душу ужас, знакомый, выдержанный, как вино, с того самого момента, когда она впервые осознала, что значит бояться темноты.

Тень сделала шаг вперед. И еще один. Она не имела черт, но Лиза знала – она смотрит на нее. И она голодна.

«Это сон, это сон, это сон», – твердила она про себя, зажмурившись. Но запах пирогов был так реален. Шершавая поверхность старого ковра под босыми ногами – так осязаема. А холод, исходящий от приближающейся тени, заставлял кожу покрываться мурашками.

Она попыталась закричать, позвать маму, но голос не повиновался. Горло было сжато невидимой рукой. Тень была уже в сантиметре от нее, ее ледяное дыхание обжигало кожу.

И в этот миг она проснулась.

Она лежала в палатке, сердце колотилось, будто пыталось вырваться из груди. Весь ее организм был затоплен адреналином. Она была мокрая от холодного пота. Снаружи, сквозь ткань палатки, пробивался слабый серый свет. Рассвет.

Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Просто кошмар. Наверное, виноваты рассказы дяди Сергея.

И тут она услышала это. Тихий, прерывистый звук. Похожий на всхлипы. Он доносился из угла палатки, где спал Дмитрий.

Лиза осторожно приподнялась на локте. Дмитрий лежал на спине, его глаза были широко открыты и полны такого немого, животного ужаса, что у Лизы перехватило дыхание. По его щекам текли слезы, но он не издавал ни звука, кроме тех самых тихих, сдавленных всхлипов. Он был в сознании, но парализован страхом. Он смотрел в пустой угол палатки, но видел нечто, что заставило этого взрослого, уверенного в себе мужчину плакать, как ребенка.

– Дядя Дима? – прошептала Лиза.

Он не отреагировал. Его взгляд был прикован к чему-то невидимому для нее. Его пальцы судорожно впились в спальник.

В соседней палатке тоже было неспокойно. Алексей проснулся от собственного крика. Ему снилось, что он теряет Марину. Они шли по лесу, держась за руки, и вдруг земля ушла у нее из-под ног. Он видел, как ее пальцы выскальзывают из его руки, как она летит в черную бездну, а он не может ничего сделать. Он проснулся с ее именем на губах и вцепился в ее руку, спавшую рядом.

Марина уже не спала. Она сидела, прислушиваясь.

– Ты слышал? – тихо спросила она.

– Что?

– Крики. Детские крики. Как будто кто-то зовет на помощь.

Алексей насторожился. Кроме привычного уже звенящего безмолвия, не было ничего.

– Тебе показалось, – сказал он, но в голосе его не было уверенности.

– Нет, Леш. Я слышала. Ясно и четко. Как будто… наш сын.

Они замолчали. У них был сын, первенец, умерший в младенчестве от пневмонии. Об этом они почти не говорили, это была зажившая, но все еще болезненная рана.

Сергей вышел из палатки первым. Его лицо было бледным, под глазами – темные круги. Но в глазах горел странный, лихорадочный огонек исследователя, нашедшего подтверждение своей теории.

– Ну что? – спросил он, когда все собрались у потухшего кострища. Его голос дрожал от возбуждения. – Как спалось?

Все переглянулись. Лиза молча смотрела на землю. Дмитрий, обычно красноречивый и насмешливый, был мрачен и молчалив, он избегал смотреть в глаза. Алексей и Марина держались за руки, и их пальцы были переплетены так крепко, что кости белели.

– Приснилась ерунда какая-то, – буркнул Алексей. – Не выспались, и все.

– Мне тоже приснилась ерунда, – сказал Сергей, и его улыбка была безрадостной. – Мне снилась наша старая квартира, и отец… – он замолчал, глотнув воздух. – Отец, каким он был перед тем, как уйти. Он кричал на меня. За то, что я разбил вазу. Такое яркое… такое реальное. А потом я проснулся и услышал, как Дмитрий… – он кивнул в сторону притихшего друга.

– Молчи, Сергей, – глухо проговорил Дмитрий. Его первый слова за утро. – Просто молчи.

– Не просто сны, – продолжал Сергей, не слушая. – Это были не просто сны. Это было… меню. Он пробует нас на вкус. Определяет, чего мы боимся. Наши самые глубокие, самые потаенные кошмары. А компас? Алексей, проверь компас.

Алексей, все еще под впечатлением от собственного кошмара, машинально достал компас. Стрелка, вместо того чтобы успокоиться за ночь, бешено вращалась, словно обезумев.

– Видишь? – торжествующе, хотя торжествовать было нечему, прошептал Сергей. – Он здесь. Он с нами. И он голоден.

Все смотрели на безумную стрелку, а потом их взгляды медленно поднялись на окружающий их лес. Утренний туман стлался между деревьями, как дым от костра, придавая пейзажу сюрреалистичный, нереальный вид. Деревья стояли молча, как и вчера. Но теперь в их молчании читалось не равнодушие, а терпеливое, хищное ожидание.

Они собрали лагерь в гнетущем, тяжелом молчании. Шутки закончились. Ощущение приключения испарилось, сменившись липким, холодным страхом, который полз по спине, цеплялся за ребра. Каждый был погружен в себя, в свои ночные кошмары, которые внезапно стали их самой страшной реальностью.

Когда рюкзаки были застегнуты, Алексей снова достал карту.

– Нам нужно на восток, – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – К реке. Если выйдем к реке, найдем и дорогу.

– А если тропы снова нет? – тихо спросила Лиза. Ее глаза были большими и испуганными.

– Тогда пойдем по азимуту, – ответил Алексей, не глядя на нее. Он не сказал главного: что азимут здесь, судя по всему, не работал. Что они, возможно, идут не на восток, а куда-то вглубь, в самое сердце этого молчаливого, голодного царства.

Они тронулись в путь. Туман не рассеивался, а лишь сгущался, превращая лес в лабиринт из призрачных силуэтов. Деревья, обернутые в белые саваны, казалось, двигались, менялись местами, когда они проходили мимо. Звуки их шагов поглощались мхом и туманом. Они шли, как призраки, в абсолютной тишине, нарушаемой лишь собственным прерывистым дыханием.

Прошло около часа. Внезапно Лиза остановилась.

– Слышите? – прошептала она.

Все замерли. И сквозь звенящую тишину, слабо, но явственно, донесся знакомый звук. Тиканье старых настенных часов.

Он шел откуда-то справа, из гущи тумана.

– Это невозможно, – прошептала Марина, прижимаясь к Алексею.

– Идет, – беззвучно прошептал Сергей. Его лицо исказилось не страхом, а каким-то болезненным любопытством. – Предлагает следующее блюдо.

Тиканье стало громче. К нему присоединился другой звук – далекий, но узнаваемый. Плач младенца.

Марина ахнула и сделала шаг в ту сторону.

– Нет! – резко схватил ее за руку Алексей. – Это не он. Это не наш сын. Это ловушка.

– Но он плачет… – в глазах Марины стояли слезы.

– Это не он! – повторил Алексей, тряся ее за плечо. – Держись вместе, Марина! Держись!

Плач стал громче, отчаяннее. Он звал, он умолял о помощи. Марина сжала кулаки, ее ногти впились в ладони. Она закрыла глаза, пытаясь заглушить этот звук, который разрывал ее сердце на части.

И тогда заговорил Дмитрий. Тихо, монотонно, глядя в пустоту перед собой.

– Она сказала, что я ни на что не гожусь. Что я неудачник. Что я всех подвел… – он говорил, видимо, повторяя слова из своего кошмара. Голос его был плоским, безжизненным, но в нем сквозила такая бездна отчаяния, что стало страшно.

Лес не просто показывал им кошмары. Он заставлял их слышать кошмары друг друга. Он смешивал их страхи в единый, оглушительный хор отчаяния.

Алексей понял, что они не выдержат. Еще немного, и кто-то сорвется, побежит на этот звук, в туман, и исчезнет навсегда.

– Бежим! – скомандовал он, и его голос прозвучал как выстрел. – Бежим отсюда! Все вместе! Вперед!

Он схватил за руку Лизу, другую – Марину, и потянул их за собой, почти бегом, прочь от этих звуков. Сергей и Дмитрий, очнувшись, бросились следом.

Они бежали, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни, хватая ртом влажный, холодный воздух. Ветки хлестали их по лицу, цеплялись за одежду, словно пытаясь удержать. Звуки преследовали их: тиканье, плач, обвиняющий шепот Дмитрия – все это смешалось в оглушительную какофонию ужаса.

Они бежали до тех пор, пока у них не осталось сил. Повалились на землю, у подножия огромной, черной ели, ствол которой был испещрен глубокими, причудливыми трещинами, похожими на древние письмена. Они дышали, как загнанные звери, сердцебиение отдавалось в висках.

Звуки прекратились. Их снова окружила тишина. Но теперь она была другой – насыщенной, торжествующей. Лес накормился. И он ждал следующей трапезы.

Алексей поднял голову и огляделся. Туман начал понемногу рассеиваться. Они были на краю небольшого оврага. И внизу, на дне его, Алексей увидел то, от чего кровь застыла в его жилах.

Частично вросший в землю, обвитый плющом и папоротником, лежал скелет рюкзака, почти идентичного их собственным. Рядом валялась прогнившая палатка, а чуть поодаль, поблескивая на прорезавшемся сквозь тучи солнце, лежал человеческий череп. Чистый, белый, с безмолвной ухмылкой.

Они были не первыми.

Лес смотрел на них с высоты своих веков, и в его молчаливом взгляде читалась простая, ужасающая истина: тропы, ведущей отсюда, не существует. Есть только вход. Выхода нет. Есть только бесконечный лабиринт, где каждое дерево – страж, а каждый шаг – поглубже в пасть к тому, что ждет, терпеливо и ненасытно, питаясь их страхами, пока от них не останется лишь тихий шепот в листве да белые кости, укрытые бархатным мхом.