Читать книгу: «Чужое счастье в деревенском пейзаже»

© Алиса-Наталия Логинова, 2025

© Дина Саблина, 2025

ISBN 978-5-0053-6793-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Зарево осветило даже лес. И дым.

Потрескивало и пахло гарью, временами что-то свистело и вроде бы даже выстреливало. Совсем как эти глупые новогодние петарды, которые давно пора запретить. Что могло выстреливать из этого дома?

– Маргарита Феликсовна, вы бы отошли. Долетает же… – Рома всучил мне воды.

– Мальчик мой, ты предлагаешь мне тушить пожар из этой бутылки?

– Мама! Ну что за глупости! – возмутилась дочь и попыталась меня оттащить.

– Все мои мечты, – завела я, отходя. – Все чаяния горят!

– Синим пламенем, – добавила Ася.

– Синим пламенем, – согласилась я. – Как теперь я встречу старость? С чем останусь на закате жизни?

– Мама, это даже не твой дом!

Пламя было рыжим. За минуту охватило сразу все стены, словно кто-то смазал домик чем-то горючим. Из окон летели искры.

Здесь бы фильм снимать. Интересно, золото горит?

Потолочная балка рухнула, и огонь взмыл над крышей.

Глава 1

К чёрту панголинов!

Когда в двери заскрежетал замок, Ася была готова.

Она быстро посмотрела на себя в зеркало и поправила чёлку. Выстригла недавно рваную и теперь всё время мучилась, закалывая её на работе: неровные пряди то и дело выбивались из всех заколок и лезли в глаза. Эти пряди совсем не помогали Асе сделать из себя самого настоящего финансового директора, и она немного переживала, что повредила новой причёской старое реноме.

Но главный – Анатолий Петрович – ничего не заметил. Он вообще не любил смотреть на Асю: она напоминала ему про всякие неприятности вроде непогашенного рекламного кредита.

А чёлка сейчас была просто необходима. Во-первых, Ася себе с ней очень нравилась: глаза стали вроде как больше и темнее. Волосы, что Асю немного удивляло и радовало, тоже стали темнее и объёмнее. Во-вторых, чёлка, понятное дело, было символом нового начала. Пусть он всё увидит! Не кончилась Асина жизнь из-за того, что Ромка сейчас заберёт все выставленные ею вещи и уйдёт навсегда.

Думать об этом было неприятно, и Ася ещё раз поправила чёлку, разметала её по лицу и выдвинула к центру стола большой букет. Славка вчера притащил ещё один, но тот уже ни в какую вазу не лез, и она оставила его в ванной.

Ася одёрнула шорты и майку: всё же она не собиралась никого соблазнять. У них давно ничего не было; как в тех самых браках, про которые они всегда думали, что уж с ними такого никогда не случится. Да и она не выглядела в шортах как положено: все эти правила про то, что у женщины должно быть выпукло или, наоборот, костляво, на Асе не работали. Она была не похожа на свою изящную мать – крупные, как там, кости? В общем, никакой прозрачной хрупкости, и при этом совсем не выдающиеся грудь и попа. Зато у Аси были ноги, их как раз хорошо было видно в шортах. Глаза и ноги – не так уж мало! Можно даже привлечь мужчину.

Роман уже топтался в коридоре. Ася слышала, как он пытается разуться, не опрокинув поставленные друг на друга коробки.

– Аська, ты дома? Или тебя нету?

Она медленно выдохнула с присвистом, попробовала придать себе независимый вид и вышла в коридор.

– Дома. Всё сразу заберёшь? У твоей Эсфирь машина есть?

– Эстер.

– Да мне наплевать, – сказала Ася и пожалела. Она прекрасно помнила, как зовут подругу Романа, потому что та уже как бы жила с ними ещё до того, как официально стала его подругой. Ася слышала её имя так часто, что прекрасно помнила – Эстер. Эстер, а никакая не Эсфирь.

– Знаешь, ты иногда очень похожа на мать, – сказал Роман.

Он сказал это специально, и Ася точно знала зачем. Обычно с этого начинались их ссоры, которые всегда кончались одинаково.

Бурным примирением.

– Будешь кофе? – спросила она.

– Я не пью кофе!

Ася и это знала прекрасно. Кофе она варила всегда только себе, а сейчас ещё Славику – но для него нужно было варить кофе специальным образом и только тот, который тому присылал старый приятель отца из какой-то далёкой страны, Ася забыла откуда. Только такой кофе считался идеологически верным и максимально полезным. Весь остальной – опасным, особенно в деле вымывания кальция из организма.

Рома вымывания не боялся, но кофе на него действовал странно: он начинал кашлять и задыхаться. Первый раз Ася ужасно испугалась и вызвала врача. Никакой аллергии не обнаружили, и сердитый врач сказал, что он не нанимался приезжать к симулянтам.

– Я могу налить чай.

– Не надо. Меня ждут, – сказал Роман и отвернулся.

Затея с букетом, который Рома должен был увидеть, провалилась. Ася надеялась, что она не выглядит несчастной и брошенной, но всё время хотела это как-то сильнее продемонстрировать. Просто потому, что при разводе всегда принято жалеть женщину. Особенно если мужчина уходит к другой, юной и прекрасной. И совсем неважно, что у самой разведённой тоже имеется молодой любовник (очень молодой, на пять лет младше Аси!). А ей уже тридцать! И жалеть всё равно будут только её, а не Рому.

– Как поживают панголины? – спросила Ася.

Роман стоял в коридоре разутый и смотрел на коробки, словно прикидывая, с которой начать, чтобы уже окончательно выехать из квартиры.

– Что ты сейчас-то начинаешь? – разозлился он и посмотрел, наконец, на Асю.

– Я не начинаю, Ром. Просто это как-то… странно. И чёртово свидетельство не находится…

– Оно точно где-то в квартире. Найдётся.

Роман плюхнулся на обувную полку, как делал всегда и очень этим Асю раздражал. Славик никогда не садился на полку; он пыхтел, кряхтел и всегда очень долго возился с обувью. Он был такой огромный для маленькой прихожей, что Ася беспокоилась, не снесёт ли Славик вешалку со стены. Он справлялся и не сносил. Но кряхтел и сопел очень громко. Ася запрещала себе раздражаться: всё же в период конфетно-букетного периода раздражения противопоказаны. И надо работать над собой, чтобы не остаться разом без мужа и любовника. Тогда её точно будут жалеть, и никто не вспомнит, что она второй человек в компании, а то и первый, ведь без её согласия Анатолий Петрович вообще ничего делать не будет.

Роман сидел на полке. Над его головой болтались шарфики – всё остальное Ася с вешалки спрятала в шкаф, иначе бы он откинулся на стенку и закопался в её пальто. Он всегда так делал, утверждая, что она со всеми пальто пахнет одинаково.

Они помолчали.

– Давай твой чай, – сказал Роман, поднялся с полки, зачем-то отряхнул зад и стал пробираться между расставленными коробками.

Ася набрала воздуха и попробовала выдыхать медленно и бесшумно.

– Выдыхай, бобёр, – привычно сказал Ромка, и Ася привычно улыбнулась.

Но тут же одёрнула себя. Всё. Ничего привычного между ними быть не может: они сегодня разъезжаются, а через месяц окончательно разведутся (если, конечно, Ася найдёт это чёртово свидетельство о браке. Куда оно могло запропаститься?!). И сразу после этого они станут друг другу чужими людьми. Давно стали. И ей не интересно, говорит ли Рома про бобра Эстер.

На кухне она наткнулась взглядом на букет, который специально выстраивала композиционно, чтобы Ромка уж точно его увидел, и покраснела. Не поворачиваясь к почти совсем бывшему мужу, она поставила на плиту чайник, достала чашки и облепиховый джем. Хотелось занять руки чем-то ещё, но она так готовилась в смысле причёски, букетов и футболки с шортами, что совсем не подумала о еде к чаю. Ну и ладно! Она же не обязана теперь его кормить, правда?

Ася повернулась. Роман сидел на своём любимом стуле и разглядывал букет.

– Шикарно, – оценил он, и Ася разозлилась:

– Нам обязательно вести себя так?

– Не знаю. Я вообще не знаю, как себя вести, Ась.

Ей очень хотелось сесть напротив и поговорить. Как же так получилось? Неужели панголины могли так сильно помешать? Или её доходы? Почему они сидят на их общей кухне в последний раз и совсем не знают, как вести себя друг с другом.

Но она знала, что они уже говорили об этом. И про панголинов, и про доходы, и про то, что жить так дальше невозможно и надо, конечно, расходиться.

И всё складывалось хорошо. Роман быстро съехался с Эстер. Делить им почти нечего.

Только не ясно, как прямо сейчас поменять Романа на Славика.

Это же не стулья переставить.

Конечно, их даже сравнивать не приходится. Весь пыл, который Роман тратит на спасение животных, Славик изливает на Асю. Он всё делал ровно так, как было написано в многочисленных романах о неземной любви, которые Ася почитывала тайком от Ромы. Славик водил её в кафе, дарил цветы, подавал руку, соблюдал правила следования в лифты и подъезды, придерживал двери и дверцы, раскрывал зонт, готов был смотреть мелодрамы вместо программ на канале Nat Geo Wild. Асе даже иногда казалось, что Славик сам себе вечерами ставит «зачёты» по ухаживанию в тайную книжку.

– Аська, – позвал Роман.

– Что?

Она всё ещё избегала смотреть на него. Не понимала, как сделать так, чтобы он стал чужим. Чтобы она чувствовала его посторонним, чтобы не хотела рассказать ему смешное. Тем более про Славку! Славик же не виноват, что бывший муж никак не станет для неё незнакомцем.

Дело в том, решила Ася, что не было никакого большого предательства. Роман оставался отличным человеком – просто перестал быть самым лучшим для Аси. И скоро она, конечно, смирится с тем, что он чужой.

– Надо было мне без тебя вещи забирать. Но это же глупо, да?

– Глупо.

Они помолчали.

– Мне звонила твоя мать. Ты не знаешь, чего там у неё случилось?

Ася подскочила и бросилась искать телефон. Опять Марго! Ну сколько можно?! Она сейчас же, немедленно всё ей скажет! Чтобы она больше не смела звонить Ромке, чтобы больше не вмешивалась в их жизнь… В её жизнь! Вечно её матери до всего есть дело. И когда она поймёт, что всё кончено?

– Аська, уймись. Будет только хуже, ты же знаешь. Сейчас устроишь ей скандал, и она…

– Снова позвонит тебе!

Роман был прав. Мать будет звонить Роману, чтобы пожаловаться на Асю, расскажет, как они обе без него страдают. Как обычно, начнёт манипулировать, будет собирать их у своего одра и закатывать глаза, поглядывая в зеркало. Требовать ухи и расстегаев. Снова расскажет, как плохо обошёлся с ней Игорёша.

– Она привыкнет со временем. Привыкнет и смирится с этим.

«А я?» – подумала Ася, – «Я смогу с этим смириться?».

– Панголины…

– Ася, перестань.

– Вы собрали ваши миллионы на спасение вымирающих? Эстер с тобой поедет?

– Эстер не может, – разозлился Роман. – У неё ещё магистратура.

Ася покивала. Магистратура – это важно. Активы компании – вот что было ерундой. Активы компании и желание ездить в отпуск раз в полгода. И милые подарки на праздники, и цветы без повода, свидания в кафе, походы в кино…

Вот почему они расстались. Роман не мог в кино, пока панголины под угрозой уничтожения. А Славик – мог. И в кино, и далее по списку.

– Конечно, – сказала Ася вслух. – Магистратура. Образование! Специальное – для спасения панголинов?

Роман вскочил и вернулся в коридор, свалив по дороге одну из коробок.

– Я заберу всё завтра, когда ты будешь на работе.

Он взял одну коробку, подумал и взял ещё одну, приткнув сверху. Придержал подбородком, сгорбившись.

Ася подошла поближе, осторожно огибая коробки и то, что теперь валялось на полу, подошла к Роме. Поправила коробку, которая норовила упасть, и отошла.

– Может, ещё одну тебе пристроить?

– Не надо, Ася.

– Как знаешь.

Роман сделал странное движение – почти наклонился к ней, словно хотел поцеловать. Он так давно не целовал её, что она уставилась ему прямо в глаза, испугавшись. Коробка поехала, Роман подхватил её половчее и выпрямился.

– Теряешь хватку, Ася. Так себе ссора. На три балла.

И вышел. Ася послушала, как он спускается по лестнице, немного ругаясь под нос: коробки загораживали обзор, и он, судя по звукам, часто промахивался и ставил ногу мимо ступени.

Она закрыла дверь, посмотрела на полку, где сидел Роман, и стала собирать содержимое коробки обратно.

Больше делать было нечего.

Славика она изгнала, сообщив, что сегодня ей надо выставить бывшего мужа. Возлюбленный громко повздыхал, поцеловал ей руку – трижды – и отбыл на тренировку. Тренировки были частью жизни Славика.

Тренировки и ещё борьба за права потребителей. Славик не давал Асе просто что-то купить. Он всегда очень долго изучал аннотацию, выяснял состав, гуглил отзывы о бренде и только потом, три раза уточнив, какой срок возврата и гарантия, позволял Асе заплатить. Ася и об этом однажды чуть не рассказала Ромке, но вовремя сдержалась. Так нельзя!

Планировалось, что завтра он начнёт въезжать. Начнет, потому что он рвался, разумеется, а Ася была немного не готова, но никак не могла ему в этом признаться.

Славик её любит. Водит в кафе и в кино. И всегда дарит цветы. Только со Славиком Ася стала подозревать, что цветы – не то, что она всегда про них думала. Зачем, например, ей цветы в кино? Букеты украшали почти все комнаты в квартире; она не успевала их выкидывать, таскала на работу и чувствовала себя немного глупо. Ну что ей было делать с таким количеством цветов? Впрочем, Ася точно знала, что пресекать цветочную инициативу нельзя! Потом от мужчины не дождёшься даже комплимента. Об этом очень подробно писала одна блогерша, читать которую Ася любила с Васькой под вино. Однажды она попробовала почитать пост Славику, но он ничего не понял. И долго потом приставал к Асе, уверенный, что она с умыслом процитировала пассаж, начинающийся с «готовить в семье должен только и, исключительно, мужчина».

Славик относился ко всему очень серьёзно. К выбору букетов, просмотру фильма, тренировкам и борьбе с несправедливостью. Но самое главное, напомнила себе Ася, он серьёзно относился к ней! Был готов прийти на помощь, подставить плечо, решить все проблемы и поцеловать руку. Трижды!

– И вовсе я не скучаю по мужу, очень надо! – сказала Ася коробке и решила вызвать Ваську.

С Васькой – Василисой конечно, но так её редко звали – всегда было очень хорошо. Она знала, где смеяться, и вообще была крайне смешлива. Правда, Славика она невзлюбила с первого взгляда. Сначала Ася предполагала, что всё из-за симпатии Васи к Роме, но потом поняла, что двух людей, более непохожих друг на друга, чем Васька и Славик, сложно было представить.

Вася считала, что не следует никого улучшать и подстёгивать к самосовершенствованию, а следует людей любить, дружить и, если есть возможность, помогать – особенно всяким безнадёжно несовершенным. Испытывая симпатию к большей части человечества, Вася легко вливалась в любую компанию; Славик же не слишком любил общаться с теми, кто не разделял его взглядов на смысл жизни. Взгляды состояли в том, чтобы стать лучшей версией себя. Не сдаваться, не бежать, не просить, не плакать. И что-то ещё не делать (Ася всегда забывала).

Так что найти общий язык Вася со Славиком так и не смогли. Особенно на фоне нового увлечения Васи сверхъестественным, которое можно было при надобности склонить на свою сторону и получить желаемое не путём упорного труда, а используя вымышленные субстанции.

Васька приехала очень быстро. С вином! Она была вся мокрая, на улице шел дождь, а Васька терпеть не могла зонты и никогда ими не пользовалась. Высохнет само, считала она, и в отличие от Аси, никогда от холода не простужалась.

– Так, а что это тут у тебя? Я думала, мы празднуем уход всего старого и приход всего нового. И молодого. Кстати, – Васька опасливо вытянула голову в сторону кухни, – надеюсь, тут нет никого? Особенно нового?

Она почти по-собачьи встряхнулась, и брызги разлетелись по всей прихожей, а на голове подруги получилось гнездо. Васины волосы, и без того ужасно непослушные, вечно лезли ей в лицо, а уж при повышенной влажности и вовсе начинали жить собственной жизнью. Кудри от дождя завились ещё туже и превратились в упругие пружинки, торчащие во все стороны. Вася посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась отражению.

– Заходи уже!

Васька небрежно обогнула коробки, нежно прижимая к шикарной груди две бутылки вина. Как истинная лучшая подруга она понимала, что праздновать одной бутылкой не стоит даже и начинать. Длинная, «цыганская» Васькина юбка была мокрой до колена и браслеты мелодично клацали, когда задевали бутылки. Васька любила шумом обозначать своё присутствие.

– Ну просто я решила у тебя ночевать, чего в ночи метаться, да? Тем более, после вина я могу свернуть не туда и покатиться по наклонной, а мне некогда совершать моральные падения и разложения, у меня завтра отчёт.

Вася затормозила возле последней коробки и добавила:

– Ты обряд провела? С вещами надо попрощаться, разорвать психологическую и энергетическую связь, чтобы ни о чём не жалеть! Сейчас тебя научу… только хорошо бы список иметь, или придётся коробку разворошить.

– Боже мой, Вася, пойдём уже пить про мою горькую долю! Какая ещё связь, это же Ромкины вещи, а не мои. Нет у меня с ними никакой связи!

Васька покивала, словно наслаждаясь тем, как при этом подпрыгивают её необыкновенные волосы, и прошла на кухню. Хмыкнула, увидев композицию на столе: две пустые чашки и розетка с джемом. Она пристроила бутылки в самый центр стола и забралась на подоконник:

– Ты, Петрова, смотрю, уже в отрыв пошла! Третьего мужика завела, даже чаю не выпили!

Ася рассмеялась:

– Слезай давай, Васька! Сядь нормально, что ты как…

– Да ладно тебе, разведёнка! Что ты включаешь тут своего нового, ведущего к счастью через насилие и преодоление. Нормально тут! Дождь на улице, красота… Наливай!

Напились они как-то моментально. Ася понимала, что уже совсем пьяна, но не могла остановиться. За окном поливало, смывало следы её прежней жизни. Хорошо бы Ромка забрал все коробки завтра, чтобы уже окончательно…

– Ты представляешь?! Ему панголины дороже собственного ребёнка!

– Какого ещё ребёнка? – удивилась Васька. – У вас же нет детей!

– Конечно, нет! Откуда им взяться, если Ромка спасал панголинов вместе с этой фотомоделью?! Они ещё письмо Диснею писали, чтобы он тоже… Ну не спасал, конечно, а чтобы мультик про панголинов сняли, и тогда бы все их полюбили и уничтожать перестали. Ещё это свидетельство пропало куда-то, вот где надо твоих духов привлекать! Я его всё не найду, а Ромка, небось думает, что…

– И что Дисней? – перебила Васька и разлила остатки вина. – Ответил?

– Дисней умер давно, – отмахнулась Ася и одним глотком допила вино. – Закончилось? Совсем? Мы выпили обе? Славик бы не одобрил…

– Ты меня запутала, а кому тогда они писали? Если Дисней умер?! А Славику твоему мы не скажем.

– Славик хороший, – протянула Ася и грустно поискала глазами бутылку. Вдруг они забыли и выпили всего одну, а не две?

– Славик хороший, Дисней умер, ребёнка у вас не было, что ты страдаешь-то?

– Да потому что ему панголины важнее меня!

– Да к чёрту уже его с панголинами! Вы же разводитесь!

– Мы разводимся, – согласилась Ася и разрыдалась.

Глава 2

Великолепная Эстер

Ругаясь разом на себя, коробки, лестницу, жизнь и на весь этот нелепый разъезд в целом, Роман добрался, наконец, к подъезду, нащупал кнопку домофона, толкнул боком дверь и оказался на воле. На воле шёл дождь. Роман посмотрел вверх: там запутавшийся в ветвях ещё новогодний воздушный шар прыгал от ветки к ветке. Они с Асей даже хотели его освободить, но он прочно завис в районе четвёртого этажа – не вызывать же для этого пожарных! И с тех пор хоть и сдулся, но переживал все бури, метели, дожди и даже один ураган.

– Романсон!

Эстер, впрочем, он бы не пережил. Мысленно попрощавшись с шаром, Роман добрался до разваленного ярко-голубого тарантаса советского производства, где его уже поджидали зонт, открытый багажник и активная помощь златовласого торнадо модельного роста и модельной же внешности. Возвышаясь над Романом, торнадо решительно упаковало всё в багажник, с чувством его захлопнуло и влетело на водительское сидение. Роман примостился рядом, лихорадочно захлопывая зонт и пристёгивая ремень, а машина, чихнув и ругнувшись, уже выбралась из родной дворовой ямы, которая демонстрировала способности к выживанию даже после пятой замены асфальта за последние два месяца. Яма, как и воздушный шар, уже стала настолько привычным Роману пейзажем, что его охватила некоторая тоска, когда адская машина описала извилистый путь дворами через весь район и выбралась к проспекту, на котором Эстер уже, не стесняясь, вылетела на крайнюю левую полосу и включила Rammstein. Разгоняясь, обгоняя и кивая в такт, Эстер пела, перекрикивая вокалиста:

– Их ту ди ве-е-е-ер! Тут мир нихт ля-я-я-я-яйд!! Дас тут дир гу-у-у-у-ут… да куда ты прёшь, кретин?! В зеркало посмотреть не?!! А ляль-ля-ля-ль ди валь дер ква-а-аль…

Роман покрепче вцепился в дверную ручку. Он очень боялся примерно всего: что сейчас они непременно разобьются, что жизнь его пошла под откос, что он вдруг начнёт скучать по Асе и будет как в её любимых убогих мелодрамах ошиваться рядом или заявляться на работу с цветами… От одной мысли у него заныл желудок. Да что он такое думает? И о ком? О женщине, которая предпочла ему человека, покупавшего тоннами срезанные цветы – которые, между прочим, начинали умирать ещё до выноса букета из магазина.

К счастью, Эстер цветы были не нужны. Она всецело разделяла его убеждение о том, что это совершенно бессмысленная трата денег, а мягкие игрушки играют в жизни человека роль сборщиков пыли.

– Если ты захочешь сделать мне приятное, лучше угости «Гиннесом» или дай денег, – без обиняков сказала она, когда они подготовили и отправили весь комплект документов – резюме, пачка рекомендаций, сопроводительное письмо – и он испытал непередаваемое желание причинить ей добро. За «Гиннесом» пришлось идти в паб, а из паба они, наконец, перекочевали в её постель – намного позже, чем предполагала Ася, увлечённая своим букетным мерзавцем. То, что он был мерзавцем, не вызывало ни малейших сомнений: кто ещё, спрашивается, будет так настойчиво и неприлично ухаживать за замужней женщиной? Вот ему, Роману, такое и в голову бы не пришло; да ему и изменять Асе пришло в голову только после того, как существование этого «Славика» обрело очертания широкоплечего высокого дебила. Почему Славик непременно дебил, Роман толком не мог объяснить даже себе – собственно, кроме цветов, он про него ничего и не знал, – но ему нравилось так думать, и к тому же Королева Марго (как он, едва познакомившись, стал звать Асину матушку) полностью разделяла его чувства. Он заметил, что Марго снова звонит, но решил подождать; разговаривать с ней под Rammstein он бы не рискнул, просить Эстер выключить музыку, когда та за рулём, тоже.

– Ромкинс, – приглушив немного боевых немцев, ткнула его локтем в бок Эстер на перекрёстке, – ты что не весел? Она тебя загрузила?

– Нет, – тут же, как мог бодро, отозвался он, поглядывая на её профиль. Дождь кончился, выглянуло солнце и подсветило лучами её лёгкие, пушистые волосы, скользнуло по длинным ресницам, пухлым губам. Такой, наверное, была в юности Бриджит Бардо, когда снималась в «И Бог создал женщину», не подозревая, что на всю жизнь впечатлит этим совсем юного Рому.

– Ну ладно, а то я сегодня к Виталику… Нет, не та песня, – заиграло что-то такое же боевое, но на ещё менее знакомом языке. Зарычал мужик, судя по звукам, распиливая гитару бензопилой. – Думаю, на этом мы с ним закончим. Знаешь, я больше не чувствую, что эти отношения удовлетворяют мои потребности. Думаю переключиться на Антона.

Вот что было в Эстер хорошо – Роман как собеседник ей был не нужен совершенно. Она могла успешно вести диалог со всеми одушевлёнными и неодушевлёнными предметами, предоставляя им отыгрывать отведённую роль.

– Угу, – сказал Роман.

– В Антоне, знаешь, всё-таки есть некоторое внутреннее содержимое. Правда, по большей части, это алкоголь, но! – взмахнула рукой она, заворачивая во двор, – иногда находятся мысли.

– Угу.

– Положим, не всегда эти мысли действительно содержательны и оригинальны. И надо признать, что его восприятие гендерных вопросов меня крайне тревожит, – она безупречно припарковалась. Роман привычно позавидовал. – Но с другой стороны, ему хотя бы не присуще стереотипное восприятие человеческой сексуальности, что выгодно отличает его от Виталика.

– Виталик заблуждается, – поспешно согласился Роман, выбираясь из тарантаса. В интересах Романа было, чтобы Виталик и все прочие Артёмы, Филиппы и Ахмеды заблуждались как минимум до вывоза всех вещей из квартиры. – Примитивное мышление.

Коробки из багажника удачно закрыли его лицо. Врал Роман так же плохо, как и изменял, а примитивным мышлением обладал сам, поскольку выдающаяся полигамность Эстер вызывала у него презренные собственнические чувства и тоску по примитивным отношениям из двух человеческих особей и не более. Единственной защитой от этого было относиться к Эстер ровно так же, как и раньше, то есть как к верной боевой подруге по спасению мира животных, энергичному деятелю и совершенно ненормальной красивой женщине. Компот чувств, понимание которого было чуждо Асе и в лучшие времена: она почему-то кипятилась от одного упоминания Эстер, как ни пытался он объяснить, что без Эстер… Без Эстер не было бы вообще ничего! Он ваял однотипные страницы для чудо-кремов, чудо-приборов, чудо-тренеров, чудо-курсов, чудо-табуреток и чудо-вантузов, а мир пожирал себя, прокладывал дороги через заповедные леса и джунгли, выливал отходы в Байкал, засыпал пластиком почву и разливал нефть прямо в океане.

– Человек, – горячился Роман, объясняя Асе, – уже даже не царь природы, он её тиран! Он уничтожает всё и всех, до кого только может дотянуться, и зачем?

– Выдыхай, бобёр, – устало передразнивала его Ася, – что ты мне это говоришь? Мне сегодня и АнатольПетровича хватило. Хочешь что-нибудь сделать – так сделай! Или пей уже чай, остыл.

Ася, конечно, была права. Она всегда была права, и всё у неё шло правильным путём. Её драгоценная карьера, например, правильно привела её в финансовые директора, её подруги правильно её поддерживали, а правильный парикмахер делал правильную стрижку в соответствии с её пожеланиями. Неправильными у неё были только он и Королева Марго, из-за чего он сходу проникся к ней симпатией, которая, если верить анекдотам, так же была совершенно неправильной. У него появилась та самая тёща, встреч с которой он должен был всячески избегать, а вместо этого он по-детски обожал все её громогласные явления, страдания, шумные и драматические жалобы на мужа, резинового кальмара в ресторане и не устроившую Маргариту Феликсовну уровнем актёрской игры Катерину в «Грозе». Он прекрасно понимал, почему на Королеву Марго и в далеко не юном возрасте слетались мужчины: каждая их встреча всегда в большей степени была театром одного актёра, вернее, актрисы, но какой!

Ну и, конечно, полная противоположность зарабатывающей деньги и должности Асе, Марго работать не желала принципиально, и, кажется, ни одного дня так и не работала, при этом совершенно не страдая угрызениями совести. Справедливости ради она всегда была готова помогать им материально, и даже эта несчастная съёмная двушка вполне могла бы быть их собственностью – но тут вступали какие-то своеобразные представления Аси о справедливости. Даже нет – правильности. Покупать жильё на деньги матери – вернее, на деньги её мужей – было, согласно этим представлениям, неправильно, а правильно было выплачивать ипотечный кредит двадцать пять лет, а ему – найти себе более доходную работу, что не то чтобы ставилось в качестве ультиматума, но подразумевалось.

Рядом с Марго ему ещё сильнее хотелось жить просто и совершенно неправильно. Погасить кредит чужими мужьями. Тратить все свободные деньги на то, что было действительно важно, вроде экологической катастрофы. И чтобы Ася уже не ночевала на работе, а так же расслабленно попивала кофеёк, разве что не в шёлковых блузах, а в футболке. Пусть они бы, как раньше, когда всё только начиналось, проводили вечера, валяясь в постели, занимаясь любовью или глядя вместе новые серии «Доктора Кто».

– Ну что, за остальным потом? – Эстер оглядела коробки и чмокнула его в макушку. Он засмеялся. Лилипутом он не был, но все бывшие, включая – теперь включая – Асю такой трюк бы не провернули.

– Романеско, я поехала. Виталийсон уже завалил меня смсками о невыносимом одиночестве. Ненавижу.

– Одиночество?

– Манипуляции. Классический приём для вызова жалости к несчастной жертве, замаскированный призыв развлечь и заполнить своим присутствием внутреннюю пустоту, которая, меж тем, не должна быть свойственна зрелой личности. Да заткнись уже! – рявкнула она, убирая пищащий телефон в карман, страстно поцеловала Романа, вжав в стенку и пробудив все свойственные несчастной жертве страстного поцелуя желания, и сбежала, оставив душевно взволнованного Романа с коробками барахла посреди коридора.

Из соседней комнаты выглянул полуголый сосед в дредах, радостно махнул рукой и скрылся обратно.

Все тут почему-то были радостные, думал Роман, оттаскивая коробки в соседнюю с Эстер комнату. Комната была совершенно великолепна: стены старого дома не пропускали звуков не то что от соседей по дому, а даже от соседей по квартире, а высокие потолки позволили владельцам подвесить гамак. Он влюбился в неё, когда Эстер впервые затащила его в гости: тогда здесь жил один из её парней, которой работал в WWF, и одним этим фактов вызывал у Романа глубочайшую симпатию. В комнате самой Эстер вечно кто-нибудь ночевал – подруги, бойфренды, одногруппницы, однокурсницы, просто милые случайные люди, которым надо было где-то переночевать или выпить, и поэтому обсуждения их вечно происходили здесь. Он сидел на продавленном диване, сосед покачивался в гамаке, а Эстер бегала по икеевскому ковру с паровозиками своими красивыми, длинными, как у Умы Турман, ступнями, вскидывала руки и предлагала решения. Человек-решение была Эстер, и тот самый, которого так не хватало Роману. И что было прекраснее всего, она пёрла «на танк с ножом» в полном соответствии с четверостишием Губермана, и весь объём бедствий, напрочь парализующий его, у неё сразу пугался, сжимался и превращался в понятные алгоритмы.

– Надо начинать с малого, но замахиваться на великое.

– На Вильяма нашего на Шекспира? – вспомнил классику Роман.

– «Берегись автомобиля!» – послышалось с гамака.

– Бинго!

– Граждане тунеядцы, кто хочет поработать? – возмутилась Эстер. – Перейдём к стройке, то есть к делу. Нужно открыть фонд, но для этого нам нужны навыки и ресурсы. Пока Васисуалий набирается опыта в фонде, а я пишу свою нетленку о римском праве, ты, Ромус, должен прокачаться. Иначе денег нам никто никогда не даст.

Ромус охотно соглашался. Прокачиваться во имя высшей цели – совсем не то, что во имя большей зарплаты, которую всё равно будет поглощать ипотека, и которая всё так же жалко будет смотреться на фоне Асиной. Он прошёл несколько онлайн-курсов, перечитал Википедию, бесчисленное множество раз пал духом, и, поддерживаемый Эстер, вновь духом поднялся. Он даже подал документы и за свой счёт на две недели слетал в принявшую старенького его – как выяснилось, в тридцать уже во многих организациях наступала старость – вьетнамскую команду, где столкнулся с нещадно уничтожаемыми животными, из которых Ася почему-то сильнее всего не любила панголин. Может он больше всего о них говорил? Но не говорить он не мог: жалел этих медлительных ящеров, которые сворачивались в клубок, и могли не бояться почти всех хищников, кроме, наверное, тигра, но никак не предполагали, что человек будет в них стрелять. Нужно было бороться с браконьерами, и вернулся он воодушевлённый; Ася, впрочем, никак не могла ему простить, что он отправился туда в свой отпуск. А когда ещё?