Читать книгу: «Восьмой район», страница 4

– Ты усвоишь урок, – доносилось до нас, – кому и что разрешено.

По удару на каждое слово, Демон наслаждался тем, что он делал.

Кто-то схватил меня за запястье: Магда прижалась ко мне, она боялась.

– Нельзя брать то, что принадлежит Ковчегу!

– Ух!

Голос Демона и восхищенный возглас Кью прозвучали одновременно. Кулак, занесенный над лицом лежавшего на полу мальчика, вспыхнул огнем.

– Сейчас ты искупишь вину.

Я больше не смотрела на Демона, полностью сосредоточившись на Кью. Она в самом деле восхищалась им. И не только она. Ди сжимала и разжимала кулаки, улыбаясь при этом. Высокая, красивая даже без волос F-019 не отводила глаз от горящего кулака. Но большинство младших прятали лица в ладонях, отворачивались, сжимались за Стирателями, чтобы укрыться от пламени, которое постепенно охватывало всего Демона. Я много раз видела подобное выражение лица у Макса: горящие глаза, приоткрытые губы, полуулыбка то ли зависти, то ли почитания.

Мне внезапно захотелось взять что-то у Ковчега, неважно что – пусть даже тот самый круглый предмет, о важности которого мне не узнать. И сломать его. Чтобы взглянуть в глаза всем чудовищам – понять, в ком они прячутся. Из-за этого порыва, проступившего сквозь головную боль, я почти упустила момент, когда голова Демона, объятая огнем, дернулась и он повалился с распластанного под ним мальчишки.

Демона кто-то бил, пламя клочками гасло под ударами, и теперь огненный человек напоминал ежа, потерявшего половину иголок, – я как-то видела такого среди мусора. Стиратели ожили. Включилась система оповещения:

– Физический контакт запрещен. Наказание. Наказание. Разойтись по назначенным отсекам.

Одна группа Стирателей раскидывала нас, смешавшихся в кучу, по возрастам и полам. Другая бросилась к Демону. Я подпрыгивала, чтобы разглядеть, что там происходит. Получила по ребрам. Выгнулась под руками Стирателя, опустившимися мне на оба плеча.

– Что там? Что там? – спрашивала я у Надин. Она показывала отличные результаты в Пирамиде, выяснилось, что у нее есть способность видеть желаемый объект вне зависимости от того, находится он в ее поле зрения или нет, но сейчас она лишь громко шмыгала носом и повторяла «не могу, не хочу».

Демон ревел нечеловеческим голосом, перекрывая нежные переливы системы оповещения:

– Физические контакты запрещены. Вызвана дополнительная группа Стирателей и медиков. Проследуйте по сигнальным огням определенного вам цвета.

Стиратель, сжимавший мои плечи, убрал правую руку, чтобы втянуть в строй Магду, которая топталась на месте, мешая остальным. Я вывернулась из его левой руки, поднырнула под локоть, запнулась о чьи-то ноги и упала. С пола в мельтешении нашей колонны я увидела, как погасшего Демона толкали к лифту двое Стирателей.

– Все знают, что это ты! – кричал Демон без остановки. По его лицу текла кровь.

Его избитую жертву подняли за руки и за ноги. Трое черных шлемов грубо толкали невысокого старшего, на вид ровесника Макса, с рыжей копной волос и прозрачной маской, закрывающей нос и рот. Он пытался им что-то объяснить и разводил руками. Один Стиратель грубо схватил его за шею и скрутил.

Меня тоже схватили, рывком подняли на ноги, толкнули к Эн, которая как раз в этот момент оглянулась.

– Ты видела? – спросила я, воспользовавшись нашим столкновением, прямо ей в ухо. – Как он этого Демона отделал, и поделом.

– Это не он, – ответила Эн одними губами. – Был кто-то еще, кого я не вижу.

«Был кто-то еще, кого я не вижу», – повторяла я про себя весь урок, вместо того чтобы слушать учителя.

Я не увидела, кто напал на Демона, и Эн не уловила этого даже своим чудо-зрением. Мы с ней искренне жалели несчастного парня, который наверняка не выжил после огненных ударов, но нашлись те, кто посочувствовал Демону. Например, Кью. Ее тоже волновало, что за круглый предмет украл мальчишка, но куда больше – что сделают с его обидчиком.

– Скорее всего, старшим дозволены послабления в режиме. Им разрешается самим сопровождать свои группы. – Кью рассуждала вполголоса, пока мы ждали, когда нас пропустят в Пирамиду.

После урока мы поползли на обед. Нам определили диеты, кому-то белковую, кому-то безглютеновую, Магде так вообще низкоуглеводную, а мне самую мерзкую, перетертую гадость почти всегда серого цвета. В моем планшете, в графе «Медицинские данные», с первого дня значилось: «Воспалительные и дистрофические изменения слизистой оболочки желудка». Почему у меня изменения слизистой желудка есть, а у Магды, росшей по соседству в тех же условиях, нет? Я стояла у дверей Пирамиды и гладила живот. Он стонал и жаловался, требуя твердой пищи.

Кью смотрела поверх головы Ди прямо на меня.

– Забыла пожелать тебе приятного аппетита! – пропела она. – Ты наелась? Мне дали куриную грудку и отварной картофель. Ты ела когда-нибудь картофель, Х-011? Или тебе привычнее грязь? Тебе поэтому и здесь ее подают.

Эн обняла меня за плечи, надавила. Так она просила не реагировать. Мы разделились на неравные группы. Большой и сильной, показывающей лучшие результаты, руководила Кью. В маленькой и никудышной насчитывалось двое: я и Магда. Эн могла бы примкнуть к большим и сильным, ее способности раскрывались быстрее, чем у Кью, но оставалась посередине. И за обедом всегда сидела рядом со мной.

Я быстро кивнула. Я все понимаю, Эн.

– Раз Стиратели не остановили его, значит, он поступал правильно, – сказала Кью. – А вообще он красивый…

– Ага, – поддакнула Ди. Широкоплечая, высоченная, занимающая полстола из-за того, что расставляла локти, она сразу стала верной подругой Кью. Хорошо, что воспламеняться не умела. – Скажи, о чем он думал?

– О том, что вышибет парню мозги и поджарит их.

Меня чуть не вырвало съеденным супом. Ответ Кью выучила вся спальня. Не так давно выяснилось, что ее способность – чтение мыслей. Сколько раз она, понизив голос так, чтобы звучал грубее, повторяла для Ди мысли Демона! А Ди смеялась. Она и сейчас фыркнула.

– Жаль, что ему попалась не наша Х-011. Вот уж кого стоит проучить.

Я напряглась, но тут вздрогнули и поползли в сторону двери Пирамиды. Нас ждала новая порция мучений.

Мальчик, чья голова болталась из стороны в сторону от ударов Демона, сжимал в руке черный шар с крохотной выемкой, отсвечивающей синим подрагивающим цветом. Он потерял сознание, пальцы разжались и выпустили шар. Тот звякнул о пол и откатился в сторону, к колену Демона. Лицо мальчика покрывали раны, Демон размозжил ему челюсть, сломал нос, даже из ушей текла кровь. Тело его вздрагивало от новых ударов, но он больше ничего не чувствовал. Зато чувствовала я. Сейчас, повиснув на терзающих меня проводах, я стояла возле него, лежала рядом с ним, вздрагивала вместе с ним – я стала им. И все во мне кричало и стонало, просило сжалиться. Но в то же время в виске стучало удовлетворение – удалось, удалось!

– Тебе надо перенастроиться, Х-011. Задание дано четко: погружение в точку, заданную на мониторе.

Удовлетворение принадлежало не мне. И уж явно не моему медику. На мониторе значилась дата: 30.06.2086. Даты каждый день менялись. Просто цифры, просто какой-то из дней до Катаклизма. Забытые историей, неизвестные мне, потому что учителя внизу и учитель Ковчега дат не называли. Даты меня не волновали. А вот черный шар, который оторвался от пола и поплыл по воздуху, чтобы исчезнуть, будоражил. Я видела его полет и то, как растворилась глянцевая чернота. Кулаки Демона вспыхнули. Перед глазами заплясал огонь. Запахло горящей плотью и палеными тряпками. Моя кожа покрылась волдырями. Я горела внутри мальчика, которому огненные кулаки Демона уже не могли причинить вреда. И кричала его полуоткрытыми неподвижными губами.

Медик постукивал кончиками пальцев по подбородку, наблюдая, как меня уносят. Высоко над ним сверкали своды Пирамиды и парил балкон. Старший Стиратель сегодня не следил за нами, зато на балконе стоял кто-то другой, на самом краю. Он прыгнул, когда мои веки дрогнули от огня, пробирающегося под них, и исчез в воздухе, совсем как шарик, выпавший из руки мертвого мальчика.

Койка и термоодеяло стали моим коконом на три дня боли и свободы. Меня освободили от учебы и Пирамиды по настоянию медика, но в медотсек не определили. Не выдали обезболивающее или гель от ожогов, покрывших лицо и грудь. Хотя бы тот, что помогла зудящей лысой голове в день отбора. От поднявшейся температуры и огня Демона, что будто бы вселился в меня, я не спала, проваливалась в бездонную яму, то и дело прыгая с парящего балкона, и билась головой о пол. Почти не ела, а когда всасывала с ложки тертую еду, радовалась, что мне назначили диету-размазню. Рука, державшая ложку, принадлежала Магде? Или Эн? Или ложка кормила меня сама по себе, из сострадания?

Понять, наказали меня или пожалели, не получалось. Я плавала в пламени и вновь нахлынувших видениях, среди которых поднимали головы Эн, Кью, Магда, Ди, Демон и тот, кто воскресил меня… как же его имя… он ведь сказал мне его… Эн подсматривала своим суперзрением за тем рыжим парнем с маской на лице. Его имя Вит, призналась она, он из старшей возрастной группы. И он красивый. Что ж они все тут такие красивые, куда ни глянь? Вит, Демон… А тот, чьего имени я не запомнила, тоже красивый? Он похож на Макса? Нет, у него другие… серые глаза? Их я тоже видела. И длинную прядь светлых волос над узорно выбритым виском.

Кью держала девочку за горло в углу спальни и шипела. Ей что-то не понравилось в чужих мыслях. Магда плакала. Ди била подушку.

Они стали моей новой семьей? Поэтому я вижу их, а не маму и братьев?

А кто этот прыгун, с которым я все время лечу вниз, приземляясь на мокрые и холодные от пота простыни? Носом прямо в планшет и маленький черный предмет рядом с ним.

Шар. Мне мерещился шар погибшего мальчика. Я подцепила его двумя пальцами, указательный лег на крохотную выемку. Круглый бочок шара идеально ложился на другое углубление – в планшете. Повинуясь скорее навязанной кем-то волей, чем собственной, я приложила шар к углублению, нажала на выемку, и он вошел в планшет, не встретив препятствия.

Папка «Декоративные дети» выскочила, словно того и ждала. Открылась. И больше не раздражала пустотой.

Там появился файл. Я ткнула в него мизинцем. Развернулся текст. Я накинулась на строки, чувствуя, как вскипает кровь.

Случилось нечто удивительное. Ковчег преподнес мне сюрприз – шар мертвого мальчишки. А в нем оказалась чужая жизнь…

– Выход есть. Сегодня Финниган рассказал мне о социальном эксперименте, курируемом правительством, – сказал Калеб.

Мы стояли в очереди под номером семьдесят тысяч триста два. Каждый раз перед сном я вглядывалась в ночное небо. Звезд в вышине казалось меньше, чем звезд на земле, – окна домов сияли рекламой, которая обещала лучшее качество, меньшие затраты, запредельные возможности. Небоскребы напоминали рождественские елки, сплошь в огнях проекторов и экранов. Я верила в чудо. Ждала всполоха падающей звезды или Санты в июле. Потому что только чудо могло нам помочь. И Калеб, кажется, готовился сейчас совершить такое чудо.

– Финниган, это который твой контролер? – уточнила я.

– Да, он заинтересован во мне как в специалисте, но утверждает, что пост я удержу исключительно при наличии полной семьи.

Мы доказывали, что достойны, уже пятый год. Калеба повысили. Новый пост начальника отдела распределения пищевых ресурсов дарил надежду. Цифра очереди сдвинется на добрые десять тысяч. Но остается еще шестьдесят тысяч и злополучный хвост – триста два. Столько счастливчиков впереди нас. Они лучше и достойнее? Сомневаюсь. Годам к пятидесяти мы, возможно, получим разрешение. Тогда мои руки наконец-то ощутят тяжесть и тепло маленького тела. Я стану мамой.

Если, конечно, за это время Калеб не провалит испытательный срок, не совершит просчет или не найдется специалист моложе и результативнее. Или если я провалю экзамен ИМ – «Идеальная Мать».

– Я объяснил нашу ситуацию. – Калеб старательно делал вид, что не нервничает. – Наш номер очереди. Он предложил поучаствовать в экспериментальной программе. При согласии нам выдадут разрешение на двоих детей.

– Сколько же ты собирался молчать? – Желание одновременно удавить мужа и расцеловать его разрывало меня. Как он мог тянуть с такой новостью!

– Я взял время на раздумья. – Калеб словно испугался моей радости, улыбнулся грустно и устало. – Ты не согласишься на условия эксперимента.

– Не соглашусь на двоих детей? – изумилась я. – Калеб, ты в своем уме? Мы пять лет проклинаем счетчик очередников за одним ребенком, а тут двое. Такую роскошь может себе позволить только… – Я указала пальцем в потолок, подразумевая сильных мира сего.

– Ты не спросишь, отчего вдруг нам предложили подобную роскошь, как ты выражаешься?

– Плевать! – воскликнула я.

Возможность получить сразу двоих затмевала любые попытки разума задать вопрос. Но Калеб ждал, и я пожала плечами:

– Ну хорошо. Отчего? Что там за условия?

Калеб сделал глоток вина больше для вида.

– Один ребенок будет стандартным.

Я чуть не отбросила планшет. Файл подтверждал рассказ учителя. Стандартные люди! Вот же, этот Калеб подтвердил! Я еле сдерживалась от крика, заставляя себя читать дальше.

Этого я никак не ожидала. Сперва решила, что ослышалась.

– Что?

– Стандартным. Одного нам по всем правилам отредактируют, второй останется без изменений.

Калеб смотрел исподлобья, ждал реакции. Я молчала. В голове разворачивалась сцена: брат хлопает дверью. Его жена, круглая, рыхлая, беременная, стоит за окном, плачет, вздрагивает. Брат обнимает ее, они уходят. Я смотрю вслед, но мать уводит меня от окна. Брат выбрал женщину из Восьмого района, приверженку течения стандартных людей, они сделали ребенка естественным путем. Брат для нас умер.

– Я отказался, – сказал Калеб.

Я комкала в руках полотенце. Мысли спутались в плотный клубок, я никак не могла ухватить за хвост верную. Стандартный ребенок. Таких рожают в Восьмом районе. Они мрут как мухи, а если и выживают, то вырастают в бесполезных, слабых существ, подверженных всем видам вирусов и бактерий, какие еще существуют. Недолюди. Точнее, люди прошлой модификации. В моем роду подобных нет уже семь поколений. Точнее, не было. До выбора моего братца и его жены. Но ни я, ни родители с ними не общаемся. С плодом их предательства тем более. В Восьмой район люди из остальных частей города не заглядывали. Не зря же стандартные отгородились когда-то, незачем теперь менять их милый уклад жизни. Но и из Восьмого района никто не выбирался погулять на просторах нормальных улиц, среди аккуратных умных домов, подвижных тротуаров, оберегающих пешеходов от усталости, скоростных мобилей и торговых центров, увитых висячими садами искусственно выведенных орхидей, кампсиса или глициний. Потому что мы тоже не хотели смущаться: пусть каждый живет по своим правилам.

Калеб делал вид, что не знает, что у меня есть брат. В его роду числилось двенадцать поколений выверенных. Мы, нормальные люди, вычищены, избавлены от случайных мутаций хромосом, наш иммунитет выведен на новый уровень устойчивости, продолжительность жизни при здоровом образе существования и физической активности легко перевалит за сто лет и приблизится к ста тридцати при должной финансовой обеспеченности в годы дожития.

Стандартные люди едва переваливают за шестидесятилетний рубеж. Стандартный ребенок… Ради ребенка настоящего. Безжалостная цифра нашего ожидания подталкивала к кардинальным решениям.

– У нас будет ребенок, Калеб. – Я говорила медленно. – Второй может и не выжить. Скорее всего, не выживет. Не думай, что я жестока, просто реально смотрю на вещи. Мы получим разрешение вне очереди, вот что главное.

– Я сомневаюсь, мне не нравится эта идея. Я вообще не хотел тебе говорить.

– Наш с тобой малыш! Крохотные ручки, большие глазки, розовые пяточки.

Люсинда Лейн все уши прожужжала, какой очаровательный у нее сыночек. Через месяц они начнут выносить его на улицу. И я буду терпеть ее, полную материнской гордости? Нет, я ткну ей в нос разрешение. На двоих.

– Возможно, тебя повысят. – Я подбадривала нас обоих. – Финниган прав, полная семья способствует карьерному росту. Разве не хочешь сидеть в кресле руководителя Департамента распределения пищевых ресурсов?

Конечно, Калеб хотел. Он кивнул, покраснев сильнее.

– Есть какое-то особое условие?

– Что, прости?

– Мне надо знать еще о чем-то?

– Нет-нет… – Калеб явно что-то недоговаривал. – Разве что… Тебе все равно придется сдать ИМ.

– Люсинда сдала его на восемьдесят девять баллов, – отмахнулась я. – Я сдам на девяносто пять, не меньше, вот увидишь. Я хочу ребенка, Калеб. Если больше никаких условий нет, завтра с утра скажи контролеру, что мы согласны.

– Хорошо. Я подам заявку.

– Милый, наше чудо свершилось! Кого закажем, мальчика или девочку?

– Девочку.

Ночь нашего решения наполнилась страстью и стонами. Кажется, я никогда прежде так самоотверженно не занималась любовью.

В фойе «Будущих Жизней» нас встретила молодая медсестра. Улыбалась она шире, чем позволяло худое лицо. Щеки вот-вот треснут.

– Мистер и миссис Дэвис, доктор ждет вас. Доктор Пирс Сандерс – ведущий специалист в своей области. Он будет наблюдать вас на протяжении всего периода. Меня зовут Саманта. Я ассистирующая медсестра. Доктор Сандерс лично прикрепил меня к вашей паре.

– Прикрепил? – удивилась я. – В каком смысле прикрепил?

– После процедуры я полностью в вашем распоряжении на все девять месяцев беременности и последующий месяц после ваших родов. Видите ли, первый месяц жизни ребенка опасен ВСН – внезапной смертью ново…

– Моих родов? – снова переспросила я. – Мне послышалось?

Ни один мускул не дрогнул на впалых щеках Саманты. Зато Калеб выдернул руку из моей ладони.

– Калеб, о чем она?

Калеб хмыкнул. Виноват – хмыканье всегда означает вину.

– Видишь ли, дорогая, тебе придется выносить этого ребенка.

– Миссис Дэвис!

Я покачнулась. Вцепилась в Саманту, чтобы не упасть. Глаза заволокло пеленой ярости.

– Когда ты собирался мне сказать? – зашипела я, тыча ему пальцем в грудь. – Ты хоть знаешь, когда в последний раз женщины класса Д и выше рожали самостоятельно? Может, нам в Восьмой район переехать? Я могу родить двоих детей в одном из их уютных подвалов, пропахших сыростью и мочой. У меня даже помощники будут – брат и его дура-жена.

Мой голос разлетался в прохладной тишине совершенно пустого вестибюля «Будущих Жизней». Они разогнали всех очередников, пациентов и персонал. Для нас с Калебом. Гвоздей программы.

– Одного, стандартного, – сказал Калеб. – А нашего ребенка выносит искусственная утроба, как положено.

Я кричала и колотила мужа. Вместо слов выходил рев. Мне хотелось разбить его спокойное лицо, чтобы кровь брызнула на белый пол.

– Ты поставила подпись. – Он схватил меня за запястья. – Обратного пути нет.

– Ты… – Слюна полетела ему в глаза. – Ты утаил от меня незначительную мелочь, да, Калеб?

– Мы же хотели ребенка. Ты хотела. Только об этом и говорила последние пять лет.

– Но не такого. Не так. Родить… Рожай сам тогда своих недоделанных детей. – Я осеклась. – Ты… ты разрушил мою мечту, мою идеальную семью. Хоть через задницу их рожай, я ухожу!

Я отвернулась от него, но наткнулась на улыбающуюся Саманту. Калеб подошел вплотную сзади. Они теснили меня.

– Ты позоришь нас, – шепнул Калеб, развернув меня обратно. – Везде камеры. Твои выходки могут стоить мне карьеры.

– Плевала я!

– Заткнись, Карен. – Калеб изо всех сил старался сохранять спокойствие. А я – нет.

Я размахнулась. Есть ли женщина, не желающая врезать мужу-козлу вот так, с разворота? По наглому, самодовольному, гладковыбритому лицу. Руку перехватила стальная хватка Саманты. С той же улыбкой она отвела удар от Калеба. Двумя пальцами. Чертова бионическая кукла! Медсестра-болванка. Из указательного пальца другой ее руки вылез инъекционный поршень. Шею обожгло. Мое тело обмякло, перестало слушаться, сознание таяло в наползающей тьме. Я падала в объятия Калеба, проваливалась в сон.

– Это все ради нас, Карен.

– Она просыпается, новую дозу. – Слова ползли вспышками по мутному стеклу. Время растекалось перед глазами радужными пятнами. Я успела выхватить сознанием темную челку под медицинской шапочкой, руку в перчатке, вынырнувшую откуда-то снизу, из-под зеленого покрывала на моих широко разведенных, вздернутых ногах.

Я вынырнула из планшета. Меня бил озноб, и вместе с тем я бы не оторвалась от экрана, если бы текст не закончился. Папка дала мне желанную информацию. Не песни гимнов, не обрывки прошлого – мне открыли душу женщины, жившей давно, точно до Катаклизма. Она вела дневник, кто-то сохранил его, счел необходимым внести в базу Ковчега и отчего-то подсунул мне. Словно услышал мои мысли, желание узнать больше. Я не просто читала, я видела Карен, чуть ли не была ею. Эмоции, хлеставшие из нее, всколыхнули мои собственные. Вместе с ней я влепила пощечину мерзкому Калебу, сражалась с жутким, совершенно неудобным креслом, ненавидела Саманту. Сам факт существования женщины-робота поразил меня меньше, потому что я думала мыслями Карен. Неожиданно я прикоснулась к прошлому, которое волновало меня. В том, что эти события происходили на самом деле, я не сомневалась. Карен подтверждала слова учителя. Они жили до Взрыва. В красивых домах. Работали, строили планы на будущее, ездили на невероятных штуках по чистым улицам. Карен носила яркую одежду, туфли возвышали ее над землей. Никаких обносков. Она говорила о каком-то Санте, непонятной искусственной утробе, о Восьмом районе, где жили не такие как все, об очереди на детей. Подумать только, моя мать не знала, как избавиться от лишнего рта, а во времена Карен занимали очередь на разрешение заиметь ребенка! Я заглянула в другой мир, в общество красивых, уверенных в себе людей. Эти люди умели жить.

Планшет грел пальцы. Я сунула его под подушку и обнаружила еще один подарок. Голубой тюбик без опознавательных знаков. Гель? Или яд, чтобы я уже наконец отмучилась? Нет, точно не яд. Хотели бы избавиться, в спальню бы не притащили.

Я выдавила бесцветную жижу на ладонь, пахла она точь-в-точь как та шапочка, вылечившая кожу головы.

«Кто принес мне ее? Кто принес мне шар, погрузившийся в планшет, чтобы стать историей Карен? – думала я, осторожно намазывая свои ожоги. – Почему для этого кто-то должен был умереть? Откуда мальчик выкрал его?»

«Ты усвоишь урок, – кричал Демон над беззащитным противником. – Нельзя брать то, что принадлежит Ковчегу! Ты искупишь вину!»

Впервые со дня, когда в Пирамиде сумела вызвать в видении папу, я захотела не просто наблюдать, но и что-то делать. Мое существование на Ковчеге украсили парочка шрамов от ожогов на шее, в дополнение к шраму под губой, подглядывание за жизнью Карен и попытки разобрать мой новый дом на мелкие детали в поисках правды.