Стёжки-дорожки

Глава 1. Дорогами любви

Проехали Сартану

Сутулый мужчина и тощий подросток с сиреневой челкой шли по извивающемуся змеей деревянному мостику, который удерживали, чтоб переправа не ускользнула в порожистую реку, толстенные железные канаты. Отчим чертыхался, постоянно стряхивая пятерней пот со лба, и шуршал пакетом, который все норовил выпасть из его мокрых ладоней. Артём с завистью посматривал на ребят, которые пульками из рогатки, один за другим, прыгали в тёмную воду.

– Подержи, прикурю, – мужчина протянул пакет сразу, как преодолели мост. Спрятавшись под раскидистой березой в теньке, отчим прикурил. Артём держал на вытянутых руках маму. В полиэтиленовом пакете с надписью «Перекресток». Ему стало холодно. Хотя жара стояла небывалая, от зноя даже листья на деревьях пожелтели. А его заколотило в ознобе, когда ручка неожиданно оборвалась и из мешка выглянула черная урна.

– Не боись, не укусит. Отмучилась. Радоваться надо, – отчим выкинул окурок и траурная мини – процессия двинулась на кладбище по лесной тропинке. Тёма вспомнил, как лазил в здешнем лесу по окопам, все ещё заметным среди кустов, с другом Пашкой. В поисках гильз, что лежат тут ещё с войны. Даже, когда на костре один патрон взорвался, ему не было так страшно в этом сосновом лесу. Как сейчас.

На кладбище уже ждал копач с лопатой, тётя Фира, мамина подруга, и бывшая бабушкина соседка, Марья Фёдоровна. Нещадно кусались комары, маму подхоронили, взрослые бросили по горсти земли. Что–то говорили Артёму, а он, словно зачарованный, глазел, как хоронили солдата. Казалось, что флаг России поник и плачет в безветрии, а венки с чёрными лентами в руках у сослуживцев очень тяжелые. Военные дали прощальный залп. Гроб опустили. Пробирающий до холода внутри крик женщины. Артём хоронил мать, а слез не было. Грубый окрик отчима отвлек от похорон воина. С гранитной плиты укоризненно глянула бабушка. Тётя Фира что–то спросила про цвет волос. Марья Федоровна приобняла.

– Хочешь, у меня побудь пока каникулы–то, сиротинка! – Не, я домой, че тут делать, в вашем кринжовом колхозе? Мне с дноклами норм! ⠀

Баба Маша отстранилась и покачала головой. Артём ускорился прочь.

– А мать помянуть? Эй, зверёныш? – нагнал отчим, скрюченный, словно погнутый гвоздь. Раздражённо дёрнул Артёма за плечо. Тот скривил губы до синевы, напрягся, смахнул длинную сиреневую чёлку и медленно повернулся к мужчине:

– Отстань! Я её давно похоронил… – взгляд с чёрными линзами прошил отчима насквозь. Взрослый мужик напыжился, обомлел, отвёл глаза, – тогда ещё, когда тебя в дом притащила. Ты мне никто! – бросил, словно плюнул под ноги, последнюю фразу подросток. Распрямил плечи с хрустом. Ускоряя шаг, держался неестественно прямо. Будто своей гордой осанкой пытался унизить отчима, осадить. Сутулый человек в чёрной футболке прикурил и смахнул подлую слезу кулаком. «Зверёныш, ей Богу». Из оцепенения вывел мальчишеский крик:

– Ты предупреждай, как домой придёшь, квартира теперь моя!

– Стой, стой, кому говорю! – мужчина рванул за парнем, почти нагнал у деревянного мосточка. Змеиным хвостом махнула подвесная переправа. И отчим плашмя плюхнулся на доски, чуть не улетев в реку. – Черт с тобой, – выругался сквозь прокуренные зубы мужчина. Подоспевшие женщины помогли подняться.

– Тяжело ему, Левочка, без матери, он как щепка в океане. Дай время! – Марья Петровна погладила мужчину по руке. – Дай время!

– Не нужно ему время! Рита была при смерти, он заглянул к ней? Хоть раз спросил, как она? Наплевать ему на всех! Лишь бы компьютер, наушники в полбашки, и интырнэт. Вырублю все на фик, комп на авито продам, посмотрю, как заговорит. Сегодня же!

– Не пори горячку, останься у нас, – пухлая румяная Фира с прилипшими от жары ржавыми кудрями на висках вцепилась в его локоть.

– Да, помянуть надо Ритку! Тоже верно!

– Пошли, пошли родимый, ты –то ведь тоже у нас осиротел! А чужой ребёнок как бородавка. Вот скажи, Марь Петровна. Усыновил ещё. Ты молодой, своих надо, а этот, – Фира махнула рукой в сторону сгрудившихся двухэтажек, будто стайка опят на пригорке. – Этот – отрезанный ломоть. Пару лет и в армию отправишь.

– Три года.

– Чему учишь? Бог детей не дал, вот как кукушка и мыслишь. Эх, – бабка Марья ткнула пальцем в бок дородной дамы. – Лёвушка, не обессудь, поминайте без меня, в огород пойду, жара ж страшная – поливать надо. Ей, на том свете, толку мало от нашенских пустых разговоров. Бывайте.

 Артём вернулся в раскаленный опустевший город. Стены родной кирпичной хрущевки пыхали жаром, будто старый утюг, который забыли выключить. Он быстро юркнул в прохладу подъезда, на ходу скидывая ненавистное черное худи до колен, которое так бесило отчима. Именно поэтому Тема носил эту необъятную размахайку, не снимая. Она провоняла юношеским едким потом. Он поморщился и, влетев в пустую квартиру, сразу бросил верхнюю одежду в стиралку. В ванной комнате разделся догола и уставился на отражение незнакомца в зеркале. Потухший взгляд серо–зеленых глаз с застывшими под ними индейскими пирогами темными кругами, светлый пушок волос на подбородке, тощая шея с выпирающим кадыком, впалая грудь, костлявые ключицы, и безобразно длинные руки. Артём натянуто улыбнулся отражению, и тут глаза его засветились. Острые клыки, отличающиеся белизной от остальных зубов, воткнулись в нижнюю губу. Пирсинг на щеках тут же обозначил ямочки. Парень жеманно закинул назад сиреневую челку и закрутил резинкой волосы. Разгон от «ненавижу себя» до «я – красавчик» шесть секунд. Как у Ауди Q 3. Прыгнул в ванную и включил прохладный душ. Упругие струи смывали кладбищенскую пыль, будто заполняя водой его следы с погоста. Следы мальчика, похоронившего мать. Следы на сердце. Он скрючился пополам и разрыдался, солёная вода все лилась и лилась по выступающим скулам.

– Мама-а, – мальчик не узнал свой ломающийся голос, верещавший пожарной сиреной. Он словно пытался докричаться до небес. Мама услышала. Мама не могла не услышать. Парень дёрнул кран несколько раз. В трубах что–то зловеще булькнуло и загудело. Последняя капля воды упала в ладонь. «Она не хотела, чтоб я плакал». Кожа мгновенно высохла. Мальчишку затрясло. Он выскочил из ванной и рванул в материну комнату. Откинул одеяло на неубранной постели и спрятался. От себя, от жизни, от одиночества. Пахло от белья, едва уловимо, любимым мамой жасмином, и явственно: валерианой, хлоркой, болезнью. Артём уткнулся в подушку и втянул запах. И понял, что совсем забыл, как она пахла. Давно не обнимал ее. И уже не прижмет она его. Никогда. Он беззвучно рыдал, на мгновение показалось, что задыхается. Раскрылся, жадно глотнул спёртый воздух. Вскочил на кровати. Глянул в ужасе на занавешенные черной тряпкой зеркала трюмо, на множество баночек и колбочек на прикроватном столике. Покосился на стену, выстланную ковром из ловцов снов, заячьих лап, шкурок и плетёных браслетов на гвоздях. Хотел рвануть прочь из комнаты смерти, но запнулся о мамины тапки. Растянулся во весь рост на линолеуме. В этот момент зазвонил сотовый. Из стиралки. Тёма мгновенно пришел в себя. «Сартана?». Откопал в барабане среди одежды телефон:

– Тимон, дома уже? Тебе вапще телефон зачэм?

– Заходи, – разочарованно буркнул Артём, кинул трубку на диван и натянул шорты.

Артём зашёл в свою комнату, включил компьютер, снова проверил чат EVE. Поймал себя на мысли, что месяц не сидел в космической «песочнице», не создавал новый мир в далеком Космосе. Где можно выбирать своих людей, и клан, в котором вместе строят корабли, бороздят пространства, добывают ресурсы и все нажитое делят между собой, поровну. Только тут существуют четкие правила и границы, а одному в мире EVE не выжить. В игре Артём – инженер, предводитель Расы бывших рабов. А в реальности – никто!

Сартана уже месяц ничего не писала. Ни в чате игры, ни в вотсап. Он перелистнул переписку. Вдруг пропустил её другие контакты. Пробежался глазами по первому диалогу:

– Че за погоняло – Риши?

– Че за?

– Кликуха прикольная!

– А, у тебя тож

– Это моя родина

– Ты откуда?

– Оттуда, помнишь, как в Бриллиантовой?

– Это раса?

– Я с тобой из одной, бывшие рабы, типа спартанцы, ты не догоняешь

– Я догоняю, вижу у тебя статус норм, кино не смотрю

– Тундра ты!

– Я не тундра, Риши с санскрита мудрец

– Я вижу мудрец))

– Ты в ватсапе есть

– Ага

– Пиши

– Не

– А чо мудрец зассал

– Мудрец осторожный

– Сартана упорная, если надо сама надыбает

– Угу qui quaerit invenit

– Не знаю, что ты протелебонил, а кто сказал это: бороться и искать, найти и не сдаваться? Слабо?

– Одиссей, а теперь надыбай ты, что там на латыни)))

– Не Одиссей, 1– 0 :D)

Артём улыбнулся. Последние полгода до исчезновения Сартана, сама того не зная, возвращала желание жить. Идти домой. Слушать стоны матери за стенкой. Терпеть Скара. Он уже и не помнил, в какой момент он дал дяде Лёве, отчиму, такое прозвище. Но, кроме как Скар или Шрам, Тёма к чужаку в своем доме не обращался. Он унёсся в воспоминания о знакомстве с девочкой, захватившей мысли, хотя он ни разу не слышал и не видел ее. Даже не знал, как она выглядит. Перед глазами, когда вспоминал онлайн–подругу, всегда вставал образ с аватарки. «Пеппи длинный чулок». Задорная конопатая проказница с рыжими косичками, торчащими вверх. Ради нее, Сартаны, он посмотрел «Бриллиантовая рука», «Два капитана», «Судьба человека», «Зеленые цепочки» и «Молодая гвардия». Бросил свое нелепое составление шифра из алфавита Санскрита и стал читать книги, которые любит она. Чтоб часами спорить в ватсапе – прав ли герой. А как бы поступил он? Хотелось соответствовать этой загадочной девчонке. Которая говорит как уголовница, рассуждает о жизни и людях как святая, начитанная будто библиотекарь. А еще парнишка обложился медицинскими справочниками и энциклопедиями. Перечитал все в открытых источниках о болезни Гюнтера. Записался в специализированную библиотеку, лишь бы узнать: из–за чего может возникнуть это проклятое нарушение пигментного обмена веществ, и что это за порфирин в крови, повышение которого не позволяет человеку выйти на улицу. Бедная Сартана с трёх лет не видела солнца, не купалась в море, не каталась на скейте или велике, она даже не ходила в школу. У нее нет реальных друзей. Только виртуальные. Артёму очень хотелось помочь девочке. Мартик, друг детства, создал через его старшего брата аккаунт на «Репетитор.ру». С помощью фотошопа состарили фотку. Артём писал рефераты и курсовые. Пятнадцатилетний подросток писал курсовые для раздолбаев–студентов по философии. И неплохо справлялся. Не зря, когда–то были им затерты до дыр библиотечные труды Макиавелли, Лароша Фуко и Жиля Делез. Он даже записался в школьный клуб «Осень философа», чтоб иногда умничать. Когда учитель спросил, зачем Артёму философия, он не задумываясь ответил: «избавляет от тлена стереотипов». Но все это было «до» Сартаны. Он готов был отдать все заработанные деньги ей. У подруги не оказалось банковских карт и электронных кошельков. Или она лукавила, отказываясь принимать помощь друга?

За воспоминаниями и размышлениями, Артём не услышал поворот ключа в замке. В квартиру кто–то тихо зашел. Скинул обувь, кинул связку на тумбу при входе и подкрался сзади. Положил руки на плечи мальчику, в нос ударил знакомый запах духов, термоядерный флер ванили и огненной смеси сандала с кедром. Он поморщил нос и обернулся. Уже знал, кто наведался в гости. Тетя Надя, облитая с ног до головы Гуччи Дюна. Так она величала свой удушающий парфюм.

– Откуда у вас ключи?

– Так папа твой дал, я без него к твоей маме ходила. Вот забежала тебя проведать, видела, как ты возвращался. Как ты? Может приготовить покушать? Голодный?

– Больше некого вам тут проведывать, оставьте ключи, сам приготовлю!

– Милый, зачем ты так, я столько для твоей мамы сделала.

– Так вы же подруга, вроде как, мать говорила – лучшая. А если делали по дружбе доброе дело, а теперь напоминаете, то это услуга уже. Скажите цену – оплачу!

– Да уж, в кого ты такой? Да, впрочем, чего удивляться, в отца, конечно, – крашеная блондинка сняла очки в форме кошачьих глаз, и вытерла пальчиком навернувшиеся слезы или пот, который проступал даже сквозь жирный слой тональника. Алый маникюр на пухлых пальцах казался Артёму нелепым и не уживался с возрастом маминой медсестры. Как и короткое синтетическое платье, гусеницей ползающего по выпуклостям молодящейся тети Нади.

– Отца не трогайте, что вы про него знаете? Проведали? Все норм?

– Хочу в маминой комнате прибраться!

– Я сам, и сорок дней еще не прошло, уважайте традиции. Убираться нельзя!

– Начитанный стал, я посмотрю. А отец–то где? Трубку не берет.

– Скар? ХЗ. Может с этой. Рыжей. С кладбища.

– Господи, да что с тобой стало?

– Домой идите, – бросил Артём, насупившись. Поднял острые плечи вверх и уставился на экран монитора. Пилоты альянса Тайм Крит опять совершили успешный набег на «нульсечных» жителей Космоса.

Во входную дверь позвонили. Три коротких. Тёма поднялся и всем своим видом дал понять нежданной гостье: здесь ей не рады. Она поспешно юркнула в коридор, натянула на распухшие ноги балетки. И выскочила на лестничную площадку, пропустив друга Артёма в квартиру. Медсестра с сочувствием оглядела Мартика, усатого пятнадцатилетнего парнишку, щурящегося даже сквозь толстенные линзы очков, и при этом смешно играя в пинг–понг широченными чёрными бровями. Заходя в квартиру, друг Тёмы неуклюже запнулся о порожек кроссовком, больше похожим на горную лыжу. Тетя Надя хихикнула. И не дожидаясь слов прощания, спустилась по лестнице. А Мартик? Мартик привык к подобным насмешливым взглядам. В школе его дразнили Ара – Маленький Мук.

– Горцерт вонца? – бросил Артем приятелю, через плечо, не снимая огромных наушников и, не оборачиваясь, прошлёпал к себе в комнату.

– Маме твоей земля пухом! А так у меня всё лавем, брат. Поговори со мной. Араика забрали.

– Куда забрали?

– Брат, ты вапщэ новости не смотришь?

– Один философ сказал: «лучше ничего не знать, чем знать наполовину». В новостях, я думаю, и половины правды нет.

– Дурак ты, Тёмыч.

– Это Араик твой дурак, надо было в Армению уезжать.

– Он здесь родился, ты панимаэшь, что несешь? Я думал, ты мой друг! – Мартик снял очки и протер краем футболки. Ты мне большэ, чем друг.

– Мартирос, не кипи, несёт меня, Сартана пропала, Скар бесит, и не хочу я о войне. Не я ее начинал. И нам – то что? Они там – мы здесь!

– А для чего ты вообще живешь тогда? Вот такой вопрос? Свою конченую музыку слушать, спать, есть, какать, и иногда как попугай нести заученные свои фразочки.

– Музыка не конченная, это Вардруна. Ты знаешь, они играют на реликтовых инструментах, древних, понимаешь. У них даже козий рог есть.

– Ага и барабан с кожей динозавра, – усмехнулся Мартик. Ну, послушал ты эту древнюю музыку и что?

– Послушал… и меня здесь нет. Я Конунг, на лице гальдстафф, плыву с Викингами на драккаре в дальний поход. Вокруг скалистые фьорды. И слышу эту песню, послушай, какая музыка зачётная. Я чувствую, что моя судьба вообще не здесь.

– Без обид, но ты случайно не заразился болезнью своей мамы, она тоже все голоса слышала и предчувствовала. Доколдовалась. Брат, заканчивай, прошу. Давай лучше Сартану твою найдем. Хочешь, я попрошу знакомых.

Артём тут же скинул наушники, крутанулся на стуле, и умоляюще посмотрел на друга сквозь сиреневую прядь.

– Не имей сто друзей, братишка, а имей одного друга. Армянина, – маленький добрый Мук уже кому – то писал в телефоне, загадочно улыбаясь. – О, Анаис ответила, номер говори вотсапа. Ее двоюродной тети брат работает в сотовой компании. Узнаем, на кого оформлен номер, дальше – дело тэхники. А ты звонил по нему?

– Конечно. 10500 раз. Переживаю, вдруг у нее траблы какие?

– Тимон и пэреживания, мм, – Мартик закатил карие глаза, закрыл лицо широченной ладонью, непомерно огромной в сравнении с гномьим телом, артистично изображая удивление. Ребята дружно засмеялись. – Э – э, братишка, Анаис пишет. Лисенкова Эльвира Борисовна. И адрэс есть. Прикинь, через квартал пройти. Слушай, нашу Эльбу, обэжечку, не так зовут?

– Прикол, ваще. На совпадение не тянет. Меня щас вырвет, мне чё наша Эльба писала?

– Собирайся, пошли.

Июльский зной спал. На город опустился жасминовый вечер, укрыв шалью из пыли и испражнений выхлопных труб. Друзья, чтоб сократить дорогу, пошли через старый, напоенный прохладой парк, вдоль Мемориального кладбища. По пути встречались только собачники и подвыпившая веселая молодежь.

– Где–то здэсь моя прабабка лежит, вместе со всеми. Баба Ануш, – Мартик махнул головой в сторону высокой чугунной решетки.

– Даже своей могилы нет?

 –Тёмыч, ты точняк с луны свалился. Блокада Ленинграда, там людей столько умирало, их некому было даже просто в ямы зарыть. Ты же здэсь родился и не знаешь?

– Ну чё–то на истории, помню, говорили. Это когда было –то. Это ты всю свою родню до сотого колена знаешь, а я не видел ни разу, ни дедов, ни бабушек.

 Оставшуюся часть дороги друзья шли молча. Каждый думал о своем.

 ***

– Давай, звони! – Мартик ткнул друга в бок.

– И чё я скажу? – Артем не мог решиться.

 Вдруг за дверью послышалось собачье тявканье. Через несколько минут строгий женский голос отчитал пса. Замок клацнул, дверь распахнулась.

– Ребята? Неожиданно, не знала, что вы с Мирой знакомы! – Эльвира Борисовна замешкалась, одёргивая халат. Вышла на площадку, прикрыв дверь. Без макияжа она была совсем не похожа на учительницу. Уставшая пожилая женщина, лицо в пигментных пятнах, без шейного платка в глаза бросалась сморщенная кожа, повисшая на подбородке как у индюка.

– А Сартана здесь живет?

– Я думала вы к внучке. Нет ребятки, вы ошиблись, – женщина заметно нервничала. – Нам идти надо, простите, – Эльвира Борисовна открыла дверь, чтоб вернуться в квартиру, и в этот момент Артём увидел ее. Посреди коридора застыла Сартана. Рыжая маленькая девчонка с двумя косичками, торчащими в разные стороны, в желтых шортах и белой широченной футболке с красной надписью «Золотые руки ангела». Ребята переглянулись. Сартана ойкнула и скрылась в квартире.

– Бабуля! – послышался жалобный крик. – Все равно придется. Пусть заходят!

Эльба провела друзей на кухню, похожую на клумбу. Шторы зеленые в маках, скатерть в тюльпанах, обои с цветочным золоченым тиснением. Выставила на стол печенье в пиале, налила чай, в кружках по кругу заплясали соцветия ромашки. Усадила гостей и села напротив.

– Мирочка, мы ждем! – Эльба включила «училку». Артем почувствовал, как пересохло в горле, язык приклеился к нёбу, по спине побежали, догоняя друг друга, струйки пота.

– Я не поддерживала это папино решение. Но это все он сделал ради тебя, Артём, так и знай, – худенькая девочка стояла в проёме, сложив руки лодочкой. Слезы – ручьём по щекам, взгляд прямой. Открытый. Глаза стали лазоревыми в отражении пляшущих над крышами домов огней закатного солнца.

– Присаживайся, Артём. Мирочка, вам лучше поговорить без нас. Пойдем, Мартик, поговорим о твоем брате, о маме. Маленький Мук неохотно встал из – за стола, дождавшись утвердительного кивка друга.

– Я расскажу всё как есть. Ты пообещай выслушать и не перебивать. Хорошо? – лисьи глаза заглянули в зелёные Артёма.

– Обещаю, говори, – он старался не смотреть на девчонку, только пальцы под столом все больше делали дырку в джинсах.

– Этого разговора могло никогда не случиться, я бы не решилась найти тебя. В общем, я не знаю, почему твои родители разошлись и как он оказался на улице. Его вышвырнули из армии. Он пил. А мама твоя, как он говорил, нашла другого. Изменили тебе имя, фамилию и даже отчество. Тетя Рита запретила ему общаться с тобой. Моя мама поздно с работы возвращалась, а он лежит. Почти не дышал. Мама моя фельдшером была на скорой. В общем они с бабулей притащили его домой. Откачали. Так он и остался. Он очень, очень хороший, никогда не думай про него плохо, – Мира плакала. – А потом в подъезде на маму напали, папа только домой вернулся перекусить, он работал таксистом. Услышал её ужасные крики с лестницы. Второй же этаж. На нее напали двое. Отец хотел её встретить, но она сказала не надо – сюрприз. Ей дали в тот день большую сумму денег на работе в долг. Они мечтали квартиру купить. С бабушкой в двушке тесно. Он спас деньги. А маму нет. И одного грабителя убил. Это был ужас. Похороны, суд, и папу посадили. Да, он и мой папа. Он растил меня с пяти лет. Он для меня вс      ё. Когда его перевели в поселение, ну там, где они не в камерах. Он придумал там компьютерный клуб. Обучал заключенных компьютеру. Программам. И через своих друзей вышел на тебя оттуда. Как он нашел тебя в этой игре – не знаю. Сама удивлена. Но он стал Сартаной. Ему оставалось сидеть три месяца, он попросился выйти досрочно, чтоб защищать Родину. Понимаешь? Потому что, сказал, по– другому не может. Вот такой он наш отец. Он давно это решил, как там все началось. Но не знал, как увидеть тебя. Поговорить. Обнять. Он скучал, и боялся, что никогда не увидится. И он писал тебе. В игре. И вотсапе. А когда ушёл туда, он мне не писал и не звонил. Месяц уже – ничего. А я не согласилась обманывать и писать тебе от имени Сартаны, – Мира разрыдалась. Уронив лицо на руки. С минуту Артём колебался, нерешительно обнял сводную сестру за плечи.

– Так мы что теперь родня?

– Не кровная, но это не важно, я хочу, чтоб мы остались друг у друга навсегда, – хрупкая, словно прозрачная и вот – вот растает, она обвила ручонками Тёму. И он впервые за долгие годы почувствовал человеческое тепло, что – то настоящее. «Вот точно, имечко соответствует, несёт Мира мир», – подумал он. И вдохнул запах свежести от ее волос, родом из детства.

– А – а, – прости, но мне нужно бежать.

– Куда? – напрягся парень. Ему не хотелось расставаться с ней. Впервые он нуждался в человеке. Она – связующая ниточка с тем, кого он считал подлецом и мертвецом. «Бросил и сдох под забором». Так всегда говорила мать.

– А хочешь, пойдем вместе? Я тебе всё покажу. Обычно с бабушкой ходим, но она себя чувствует плохо. Давление.

– Да, сходите, и Мартика возьмите. Там всегда нужна помощь, – Эльба появилась в дверях, – буду очень рада, если вы подружитесь. Всё теперь будет хорошо. Эльвира Борисовна подошла ближе и провела ласково по колючим волосам Тёмы. Он впервые не насупился и не отдёрнул голову при телесном контакте с посторонним человеком.

– Тогда побежали? Бабулечка, – Мира чмокнула в щёку бабушку. Ребята надели обувь и побежали вслед.

Проехав несколько остановок на автобусе, они очутились на промзоне. Полузаброшенные мрачные здания терлись щербатыми стенами друг о друга. Пустые глазницы бывших цехов фабрик настороженно пялились на случайных прохожих. Только в одном, на третьем этаже, кипела жизнь.  Мартик заметил, что подходящая локация для съемок антиутопии. Мира проскочила под шлагбаумом и провела по пустынным коридорам в помещение, где стрекотали машинки, сновали люди со стропами взад – вперед, кто – то резал синтетические ленты, кто – то обжигал края. Каждый отвечал за свою манипуляцию.

– Всем привет. Я пришла. Стол свободен?

– О, Мирочка, свободен, отстаем от плана, да ты и с помощниками!

 Ребята зашли в тесную комнатушку, всю площадь занимали деревянные распорки, на которых нарисована схема. Такая же непонятная схема висела на стене. Мальчики недоуменно уставились на Миру.

– Мы шьем носилки, тактические называются. Абсолютно бесплатно и отправляем на фронт. Они спасают жизни. Понимаете? Легкие, а поднимают вес пятьсот килограмм. Представляете. Одни носилки я делаю сорок минут, вдвоем с опытным быстрее. Тут очень нужны люди. Я научу, хотите?

– Хотим, показывай, – Мартик разинул рот, не узнав друга.

Мира щебетала и с таким воодушевлением рассказывала, куда отправили носилки, о тех, кто их шьет. Втроем они собрали восемь носилок и отдали швеям.

Мартику пришлось бежать домой. Волновалась мать. Артёма никто не ждал, он вызвался проводить Миру до дома, хотя с непривычки к физическому труду все болело. Они прыгнули в полупустой автобус, усевшись на задние места.

– Можно я прочту стихотворение? Бабушке не могу, да никому не могу, не понимают. За что я его так люблю. А он за маму готов был жизнь отдать. И за меня. Хотя он не родной.

– Не родной? – Артем выудил резинку из кармана джинсов и завязал из длинной цветной чёлки пучок.

– А ты симпатичный, похож на папу. Он родной по крови тебе, а мне по духу, странная я, да?

– Не больше, чем я.

– Сквозь визжание взрывов

 И напалм канонады

 Долетит моё шепотом: я люблю тебя, папа.

Даже в тьме непроглядной

Смерти, страха и боли,

Я молюсь о тебе, и я вовсе не ною.

За тобой войско ангелов, впереди лишь победа,

Береги себя, папа, и я жду тебя. Верь мне!

В стылом храме намоленном,

Вместе с чьей – то женою, мы попросим у Бога:

Только был бы живой.

Нет родней тебя, хоть и кровью не связаны.

Может феей судьбы мы друг другу предсказаны.

На секунду Артёму показалось, что даже движок автобуса затих. Повисла пауза, сердце его пропускало удары. Из начала салона послышались хлопки. Потом еще. Несколько пассажирок обернулись и дружно рукоплескали. Мира засмущалась. Артём еле выдавил:

– Это очень мощно! Ты поэт. Хоть я в Бога и не верю.

– Я так хочу его увидеть!

– И я, – девочка снова прильнула к нему, обвив ручонками. Артём съежился, напрягся пружиной, не привыкший к телячьим нежностям и открытым проявлениям чувств.

– Знаешь, у нас на комплектацию носилок всегда сильных рук не хватает. Я могу записать нас на склад. Нужно складывать носилки в комплект специальный и грузить. Согласен?

– Если я правда помогу тебе.

– Ни мне. Всем, кто там за лентой.

– За какой лентой?

– В смысле? На фронте. Там, где бой. Где наш отец.

– А машина сразу на фронт?

– По – разному бывает, иногда в другом месте еще гуманитарку догружают, если машину найдем большую. Ведь курьеры тоже добровольцы.

– Тебе зачем?

– Да так, просто спросил.

Через несколько дней ребята заступили в ночную смену. Без сопровождения взрослых на комплектацию не берут. Поэтому Эльба приехала с детьми. До трёх утра упаковывали. Комплектовали. Укладывали и грузили. Спина у Артёма ныла уже через час и гудела, будто на ней проходили соревнования по дзюдо. Эльба пошутила еще, мол, ангельские крылья пытаются прорезаться. Несмотря на усталость и боль в мышцах, Артём все решил. И о своем решении он не сказал никому.

 ***

Огромная фура съехала с ровной дороги. Он посмотрел на дисплей. В пути уже больше двух суток. Значит. Фронт рядом. Явственно внутренности ощущали бездорожье. Вода закончилась. Хорошо, под тентом было место, а коробки грузили так. чтоб не упирались в брезентовую крышу фуры. Нестерпимая духота и невыносимое желание справить надобности. Мочевой пузырь готов был взорваться в любой момент. «Надо постараться заснуть. Не на носилки же мочиться». Он поймал себя на мысли, что говорит вслух.

– У тебя вода осталась?

 Артём взмок мгновенно. От неожиданности и страха.

– Ты совсем дура? Что ты здесь делаешь?

– А ты?

– А если бы ты узнала, что твой отец жив, а ты всегда считал его мёртвым подонком, и встретишься ты с ним или нет, зависит от шального осколка какой– нибудь мины, ты бы не сделала все, чтоб увидеть его? А? Вылезай уже. Слышишь голоса? И бахает где – то, кажется, мы рядом.

– Как ты здесь его найдешь? А если мы нарвемся на чужих?

– У меня рунический гальдстафф на плече, эти идиоты не отличат свастику от него, и я несколько дней на всякий случай изучал карту местности. Смотрел военкоров прямые эфиры и учил произношение «паляниця».

– А чего это такое? – сначала показались вздёрнутые рыжие косички и завиток челки, будто стружка березовая. По коробкам Мира, вылитая Пеппи, перелезла к Артёму, волоча за собой тяжеленный вещмешок.

– Паляница – хлеб по – украински. Но за кого ты они вычисляют по произношению. Шифр понимаешь? Чё ты там тащишь?

– Ну, термос, аптечку. Жгуты всякие. Лекарства, вещмешок. Полотенце. Куртку теплую и ботинки.

– А ты здесь до зимы планируешь? – усмехнулся Артём. Мира хмыкнула и потешно дёрнула плечами.

Резко завизжали шины. Зашипело над брезентовой крышей. Бухнуло спереди, сбоку. Затрещал, загудел тент и открыл пасть, обнажив синее небо с плюшевыми, сбившимися над ними в стаю, облаками. Трясся асфальт, будто по нему шагал гигантский трансформер. Огромная фура брякнула запчастями, подпрыгнула, и сотрясая груз, который начал вываливаться за борт, остановилась. Вибрируя. Дети вжались в коробки, обхватив друг друга. Сухо трещали автоматные очереди, поползли над головами черные прерывистые ленты дыма. Вдруг всё затихло. Оптимус удалялся. Унося с собой содрогание земли. Визжали гиенами рвавшиеся снаряды всё дальше. Артём, колошматясь от страха, выглянул наружу сквозь рваный тент. Возле фуры, со стороны водительской двери, лежал человек. Ничком. В луже крови. Тёма спрыгнул.

– Ты куда? – запричитала Мира. – Не ходи. Убьёт.

– Ты думаешь под брезентовой тряпкой безопаснее?

 Он опустился на карачки и пополз.

– Кидай аптечку. Он стонет.

– Ты знаешь, что делать?

– Конечно, зря что ли благодаря папаше уйму книжек медицинских прочёл. Жгут ищи. Ногу надо перетянуть. Иначе от потери крови умрет. Он с трудом перевернул раненого.

Мира выкарабкалась из машины на воздух. Достала аптечку.

– Есть. Я смотреть на это не могу, – слезы катились градом. Она прижалась к раскуроченной шине и тряслась.

– У него голова пробита, блин, надо бинтовать. Бинты давай. Ищи стерильный, начал командовать парнишка, затянув на ноге резиновый жгут.

 Единственный глаз человека распахнулся:

– Беги. Оборону, похоже, прорвали. Здесь жарко.

– Так лето же, дядь, мы тебя не бросим.

– Катя, где Катя? – проскрипел мужчина, Мира вытаращила глаза и нагнулась, заглянув под машину. Увидела женскую руку.

– Мы попробуем тебя перетащить с дороги и потом к ней. Рация есть?

– Есть, в кабине.

– Давай лезь и ори, сос, хелп. А мы где, дядь?

– Да, Сартану только проехали. Рядом Вагнеровцы должны быть.

– Я читал, у них и бывшие заключенные воюют.

– Типа того. Вы же дети, тикайте, – раненый сипло вздохнул и отключился.

Артем пополз к раненой с той стороны машины. Мира надрывалась в рацию. Нажимая на все кнопки. Ответа не было. У женщины, раскинувшей руки, на бронежилете поверх футболки нашивка «Пресса». Мальчик пощупал пульс. Крови не видно. Пальцы ее неожиданно с силой схватили руку мальчика, еле слышно прошипела:

– Броник возьми. Там в бронике… – Артём не хотел трогать умирающую, но не мог не проверить, что в бронике. Он отстегнул нагрудные лямки и заглянул под жилет, из внутреннего кармашка торчал уголок фото. Девочка и парень в солдатской форме. Он предположил, что дети её. Сунул фото в карман штанов. И снова достал. Силясь вспомнить. Где видел парня. Крикнул Мире, что женщина умерла. И надо уходить с дороги, иначе машина – мишень для дронов.