Читать книгу: «Взахлёб. Невыдуманные истории», страница 3

Спектакль

В нашем доме жила девочка Рита, которая мечтала стать актрисой. Она была на насколько лет нас старше и заправляла всей компанией.

Однажды Рита решила, что ей уже пора начать тренироваться в артистки. И предложила:

– Давайте, организуем во дворе свой театр!

Нам эта идея очень понравилась, и мы с радостью согласились.

После долгих споров все решили, что первым спектаклем нашего театра будет «Золушка». Рита сразу же сказала:

– Я буду Золушкой! В конце принц и Золушка должны поцеловаться по-настоящему, а вы ещё маленькие!

Не помню уж почему, но мне досталась роль мачехи. Когда мы репетировали, примером для нас был чёрно-белый фильм «Золушка» – все диалоги и поведение персонажей мы скопировали оттуда.

Ещё на репетициях, все почему-то сильно хохотали, когда я приподнимала воображаемые пышные юбки, поднимала кверху нос и говорила:

– Крошки мои, за мной!

Но я не придавала этому особого значения. На репетициях царила такая атмосфера всеобщего возбуждения, что все смеялись и по поводу, и без него.

К подготовке костюма я подошла со всей серьезностью: задействовала мамин гардероб. Мы нашли где-то старый шиньон – из него на голове получалась замысловатая башня. К длинной маминой юбке папа сделал из проволоки настоящий кринолин – совсем как в кино. И только с обувью не получалось. У моей мамы было полно прекрасных лодочек на шпильках. Но вот размер ноги у мамы всегда был крошечный, даже уже в то время мне её туфли были откровенно малы.

И вот пришло время долгожданной премьеры. Ребята во дворе соорудили настоящую сцену из досок, натянули сзади простыню, а спереди сделали из чьих-то старых штор театральный занавес.

Ещё заранее мы написали красивые пригласительные и разнесли по всем квартирам: зрители приглашались со своими стульями. Конечно же, первыми пришли родители артистов и сели у сцены. Незаметно собрался почти весь дом, как говорится: был полный аншлаг.

Я старательно нарядилась в мачеху, а мама с бабушкой, в лучших традициях «Золушки», как-то натянули мне на ноги лодочки. Давили они страшно, но как было красиво! Настоящая дама получилась: в шиньоне, кринолине и бальных туфлях.

Моя мама отдала нам почти новый комплект настоящего театрального грима. Рита, как без пяти минут артистка, решила поработать ещё и гримёром и раскрасила нас за сценой.

Видимо она перестаралась, гримируя меня. Или так на всех подействовал мамин шиньон? Когда я появилась на сцене первый раз, почему-то все сразу же захохотали, я ещё и сказать ничего не успела… Зал даже зааплодировал, когда я подхватила юбку:

– Крошки мои, за мной!

Вроде бы всё шло по плану, но вдруг, когда мачеха отчитывала Золушку, я поняла, что вообще забыла все слова. Недолго думая, я начала сочинять реплики на ходу. Видимо, экспромты удавались, зал хохотал и аплодировал.

Самый апофеоз разыгрался в конце спектакля. Мои ноги, зажатые в узкие туфли, давно болели и стали отекать. Лодочки почти сползли и держались каким-то чудом. И вот в предпоследней сцене, когда принц меряет туфельку Золушке, я забыла придержать подол и наступила себе на юбку. Отчаянно пытаясь удержать равновесие, я взмахнула руками и ногами одновременно.

Лодочки как будто только и ждали этого момента. Одна из них полетела в зал, а вторая – прямо в принца. Принц не растерялся и поймал туфлю обеими руками. В зале была истерика. Чей-то папа кричал:

– Правильно, на мачехе женись!

Весь пафос последней сцены пошёл насмарку… Рита очень обиделась. Особенно на меня.

– С вами только в цирке выступать, а не в театре играть!!! Я с вами собиралась ещё «Ромео и Джульетту» ставить! А теперь не буду!!! Всё, я театр закрываю и вас, «артистов», распускаю!

После спектакля многие подходили к моей маме:

– Давно я так не смеялся! У вашей дочери точно талант!

Может, мне надо было в театральный институт поступать, а не на инженера учиться?

Профессор

Мы дружили с Мариной из второго подъезда. По утрам я заходила за ней, чтобы пойти вместе в школу. Я стояла у двери, а Марина металась по квартире, собирая на ходу портфель, одевая форму и жуя одновременно бутерброды. Мне каждый раз казалось, что эти сборы будут вечными. Когда до звонка оставалось уже совсем чуть-чуть, я говорила:

– Всё, ухожу одна!

Тогда Марина хватала портфель, и мы мчались в школу. Школа была совсем рядом с нашим домом. Быстрым шагом до неё идти было минут пять – наш рекорд был три минуты. Вокруг школы стоял невысокий бетонный заборчик, в котором были две калитки напротив друг друга.

Кроме нас ещё опаздывал Миша-профессор, который тоже утром бежал к калитке, но с другой стороны. Мишу прозвали профессором за то, что он был круглым отличником, носил смешные очки, был очень рассеянным и всегда и везде опаздывал.

Почти каждым утром разыгрывалась одна и та же сцена. В одной калитке появлялись мы с Мариной, а к калитке напротив почти одновременно с нами подбегал Миша.

– А! Профессор!!!

И мы пускались бежать, как будто сдавали стометровку. Миша тоже не оставался в долгу и нёсся к школе. Уже вся школа знала про наши забеги, и дежурные установили негласное правило:

– Кто первый вбежал в дверь, тот успел, а кто последний, тому замечание в дневник!

Причём мы с Мариной были неделимой единицей. Если кто-то из нас первым оказывался в школе, опоздавшим считался Профессор, если первым был Миша, замечание писали нам.

Мы, конечно, были спортивнее и всегда обгоняли Мишу, если начинали бежать одновременно. Но иногда Мише удавалось прийти к школе на минуту раньше. Тогда в наших дневниках красовалось замечание красной ручкой:

– Опоздала в школу!

Мои родители, читая такое, всегда были в недоумении:

– Как ты, выходя из дома в восемь, умудряешься опаздывать, если тут идти всего пять минут? Где ты бываешь по утрам, до школы?

Но, в ответ на все их тревожные расспросы, я молчала, как партизан, и Марину не выдавала…

Карус

Папа очень хотел завести настоящую охотничью собаку. Мама никак не соглашалась:

– Куда ещё и собаку, есть же кот.

Каждую субботу папа ездил на Птичий рынок. Посмотреть, по рынку погулять.

И вот однажды осенью раздался звонок в дверь. Мама дверь открыла и сразу захлопнула. Я страшно удивилась:

– Может быть, кто-то адресом ошибся?

Подбежала и посмотрела в глазок. А там папа с собакой. Мама отошла немного и дверь всё-таки открыла. Так у нас появился Карус. Настоящий шотландский сеттер. Он был ещё щенок: десять месяцев. Но выглядел уже как взрослая собака. Какой же он был красавец! Такого красивого сеттера я больше никогда в жизни не видела.

Кот сразу показал, кто в доме хозяин. Как царапнул раз по носу, Карус его сразу признал за главного. Потом они мирно уживались, даже спали рядом. Но к миске своей Тимка его не подпускал, а у Каруса таскал всё, что понравится.

Столько в Карусе было силы и энергии! Он носился, как вихрь. Особенно в лесу за белками. Загонит на дерево, встанет в стойку и лает, зовёт хозяина:

– Нашёл добычу!

Зимой папа научил Каруса таскать лыжника. Но только у папы получалось прокатиться. Мама не могла удержаться на лыжах, так мощно Карус тащил. А нас с Мариной он катал на санках, совсем как настоящая ездовая собака.

Такой Карус был весёлый и ласковый, что даже мама к нему привязалась. Папа вообще был счастлив. Все выходные они пропадали с Карусом в лесу, тренировались охотиться на дичь.

Как-то в конце мая их из леса всё нет и нет. Мы волноваться начали, и не зря. Уже поздно вечером пришёл папа с поводком – один, без Каруса.

Папа тренировал его на рябчиков. Сидел в кустах и манком пищал. Карус папу находил, облаивал и делал стойку. Только Карус папу выследит, как папа снова перепрячется. Вот он спрятался, манком свистит, а Каруса всё нет.

Вдруг папа услышал, что Карус лает. Не как на добычу, а яростно так. Папа побежал быстрее на лай:

– Может, Карус подрался с чьей-то собакой?

Прибежал – никого нет. Только следы на песке, как будто собаку тащили, а она упиралась. Много дней потом папа ходил в лес. Звал, искал, но всё было напрасно. Папа и на Птичий рынок каждую неделю ездил:

– Если украли, может быть там будут продавать?

Летом, когда нас с бабушкой уже отвезли на дачу, ехали папа с мамой в электричке. Вышли в тамбур проветриться, очень душно было в вагоне. Стояли у платформы неизвестной, около открытых дверей. А сразу за станцией уже были видны дома дачного посёлка. Мама посмотрела на участки и сказала:

– Надо же, какой-то идиот сеттера на цепь посадил!

Папа выглянул из вагона:

– Да это же Карус!

Карус услышал своё имя, со всех своих сил рванулся. Вырвал цепь и через забор махнул. Двери закрылись, электричка поехала. А Карус за вагоном понёсся с лаем.

Папа с мамой метались – не знали, что делать. Рванули стоп-кран, побежали к машинисту. А тот отказался двери открывать:

– Сойдёте на следующей станции, не могу сейчас открыть!

И дальше поехал. Карус бежал, бежал за электричкой. Потом пропал. Папа с мамой вышли на остановке, по путям прошли пешком обратно. До той станции вернулись, Каруса не видели.

Пришли к дому, где он на цепи сидел. Вышел мужик какой-то. Папа к нему бросился:

– Это наш пёс, его у нас украли!

– Ничего не знаю, я его на Птичьем рынке купил!

А у самого глаза бегают. Ещё несколько раз родители приезжали на эту станцию, искали, звали, к мужику заходили. Только никто из нас Каруса так больше и не видел.

Сколько ночей я провела, рыдая. Представляла, как Карус, из последних сил, бежит за электричкой. И падает на путях, как загнанная лошадь…

Даже сейчас, как вспомню, слёзы на глаза так и наворачиваются…

Море

После пятого класса я уже не была отличницей: то четверка по русскому, то «удовлетворительно» за поведение.

И вдруг осенью седьмого класса нам объявили:

– Школе выданы пять путёвок в Артек на лето, но поедут только самые лучшие ученики с примерным поведением.

Перспектива поехать в пионерский лагерь меня не очень-то привлекала, но море, море! Я никогда не была на море.

Это был единственный год, когда у меня выходили пятёрки по всем предметам. Я думала, что путёвка уже моя. Но своей вспыльчивостью я погубила всё дело…

Весной мы увлеченно играли в индейцев. Бегали по лесам и строили шалаши. Конечно же, у нас были «вражеские племена». Игра продолжалась и в школе. «Сиу» и «делавары» обменивались на уроках грозными записками и не упускали случая подразнить друг друга.

Все, как могли, мастерили себе «индейские» детали к одежде. Я скрепила два кожаных ремешка от часов, нашила на них разноцветные деревянные бусинки продолговатой формы, а сзади приделала резинку. Получилось очень похоже на настоящую налобную повязку, которую носили индианки в фильмах. На переменах я надевала свою повязку и гордо дефилировала мимо «племени сиу».

Однажды самый вредный из наших врагов сорвал мою повязку и закричал:

– Индианка без повязки, это индейка, а индейка курица!

Я гонялась за ним по коридору, а он размахивал моей повязкой и кричал:

– Без повязки курица!

Почти правая рука вождя нашего племени, я такого стерпеть не могла. И в результате, отчаянно дерясь, мы чуть было не сбили с ног директрису. О примерном поведении и путёвке в Артек можно было забыть….

Печаль моя не поддавалась описанию – я даже забросила играть в индейцев. То ли так совпало, то ли родители видели, как я расстроена, но они объявили:

– Этим летом мы едем на море!

Мы поехали не по путёвке, а «дикарями» – подальше от переполненных пляжей. Родители достали через знакомых адрес хозяина квартиры в Абхазии, к нему мы и поехали.

Вернее, полетели. Когда мы вышли из самолёта в аэропорту Сухуми, мне показалось, что мы оказались в парилке. Дышать было нечем, вместо воздуха вокруг был какой-то удушливый пар. Я чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег. Казалось, ещё немного, и легкие мои разорвутся. К своему ужасу, я задыхалась, хватала ртом воздух и не могла надышаться. Почему-то нос вдыхать этот воздух отказывался. Ноги стали ватными, а в глазах начало темнеть…

И вдруг, как по мановению волшебной палочки, мой нос ожил. Я начала дышать, как ни в чём не бывало. Вся эта страшная адаптация заняла несколько минут, родители даже ничего заметить не успели…

Вся наша жизнь на юге зависела от моря: можно купаться или нет.

Пляж был галечный, а море такое прозрачное. Никогда я не видела такой прозрачной воды. В Волге вода всегда желтоватая, когда цветёт, то и вовсе зелёная, а здесь всё дно было видно как на ладони. Я опускала лицо в воду и разглядывала разноцветные камешки. Свет солнца причудливым образом преломлялся сквозь воду, и на дне трепетали и переливались сказочные узоры…

На море я научилась по-настоящему плавать. Раньше я умела плавать только «по-собачьи», перебирая в воде руками и ногами одновременно. Так продержаться на воде можно недолго, силы кончаются. А в солёной воде плыть легко: как будто тебя поддерживают снизу теплые, мягкие руки… Можно плыть, плыть и плыть, и кажется, что это ничуть не сложнее, чем идти…

Я почти превратилась в русалку. Пока родители загорали, я качалась на теплых волнах и ныряла в прозрачной глубине. Вытащить меня из воды было практически невозможно. Мне было не понятно, как можно валяться на камнях, когда есть море?

Однажды ночью пошёл дождь. После этого несколько дней море было грязное, купаться было невозможно. Мы ездили по окрестностям, гуляли в лесу.

И только море расчистилось, как начался шторм. Шторм растянулся не на один день, море бушевало, даже загорать было негде: волны заливали весь пляж.

Впервые я ощутила, что такое стихия: прибой сметал всё на своем пути. Море ревело, как дикий зверь. Поднимающиеся стены воды вызывали у меня какой-то древний, животный ужас. Я с благоговейным трепетом наблюдала за местными парнями, которые умудрялись носиться в этих волнах на каких-то досках и кусках фанеры.

Меня же хватало только на то, чтобы бегать по краю пляжа, в густой пене от набегающих волн. И даже эти остатки волн умудрялись бить по ногам камнями и тянуть за собой в глубину. Страшно было даже представить, что творилось на линии прибоя!

Пока был шторм, мы гуляли по Сухуми и ездили на экскурсии. Как только мы закончили всю «обязательную» экскурсионную программу, наступил долгожданный штиль…

Казалось, море специально разыгралось, чтобы мы вылезли наконец-то из воды и увидели всё самое интересное в окрестностях…

Потом до самого отъезда стояла хорошая погода. Я купалась и плавала, плавала, плавала. И хотя в квартире Гурама была ванная, все равно казалось, что моя кожа навсегда пропахла солью и морем…

И только дома, через несколько недель, запах моря смылся вместе с южным загаром…

Гурам

Около села Эшеры располагался Учхоз, а в нём был небольшой посёлок для работников: несколько частных домов и обычная пятиэтажка, на первом этаже которой были продуктовые и разные другие магазинчики. В этой пятиэтажке у нашего хозяина, Гурама, была трехкомнатная квартира. Мы жили в самой большой комнате с балконом.

Оказалось, что Гурам заядлый рыбак – они с моим папой просто нашли друг друга. Ловили розовых барабулек и страшных морских ершей с ядовитыми колючками, а уж про бычков и говорить нечего…

Было очень непривычно, что на юге обычные дождевые черви – это что-то очень ценное. У Гурама было тайное место за сараем, на берегу, где он копал червей для рыбалки. Было это чаще всего вечером, когда все ещё нежились на пляже в последних лучах заходящего солнца. После обеда с нами к морю ходили и его дочки: близнецы Марина, Манана и младшая Майя. Когда Гурам был в хорошем настроении, он устраивал представление. За мной прибегали девочки:

– Пойдём, пойдём скорее, папа будет есть червей!

Думаю, что это был фокус, уж больно хитрое лицо было при этом у Гурама. Гурам брал червяка, тщательно пальцами счищал с него землю. Потом открывал рот, и некоторое время держал над ним червяка. Дочки уже начинали визжать. Майя даже закрывала глаза ладонями. А потом:

– Ап!

И червяк отправлялся в рот. Гурам тщательно жевал, облизывался и говорил:

– Вкусный был червячок!

Потом к нам подходили ещё зрители: его жена, моя мама, кто-нибудь из курортниц. Все визжали:

– Фу!

А Гурам радостно хохотал…

Событий в жизни дома было мало, так что любое происшествие рано или поздно, обрастая подробностями, расползалось среди всех. Наше приключение по добыче мушмулы дошло и до Гурама. Пришли мы как-то раз с моря, а на кухне – два ведра мушмулы. Гурам сразу стал нам предлагать:

– Угощайтесь, берите, сколько хотите, у меня своя есть мушмула в огороде, но у нас её никто так не есть, мы только на варенье и держим!

Ох, и наелась же я тогда мушмулы!

В квартире Гурама мы жили в самой большой комнате с балконом. Больше всего на свете надеюсь, что дерево, которое я видела на фото, растёт не на нём…

Скорпион

Когда у Гурама бывал выходной, он устраивал пир для домашних. Мы, как гости, тоже всегда приглашались.

– Лобио, лобио! Мы будем кушать лобио!

Марина и Манана распевали на два голоса и бегали по квартире, хлопая в ладоши.

Гурам колдовал на кухне. Оттуда разносился такой аромат разных трав и специй, что впору было прыгать вместе с близнецами в предвкушении.

Лобио всегда подавалось с мамалыгой. Жена Гурама готовила мамалыгу заранее. Холодную мамалыгу резали на порции и заливали горячим лобио.

Пока все наслаждались лобио, Гурам любил попотчевать собравшихся ещё и страшным рассказом.

Один из его рассказов особенно поразил моё воображение:

– На шелковичных деревьях прячется много маленьких скорпионов. Но укусы их не страшны. Больно, но не смертельно. Как укус осы: покраснеет, поболит и пройдёт. Но горе вам, если встретите столетнего скорпиона! От его яда нет спасения. Если человека укусил столетний скорпион, то несчастный проживёт лишь до заката. Как только солнце скроется в море, человек умрёт…

– Как же узнать столетнего скорпиона?

– Он чёрный, с огромными клешнями, весь порос от старости мхом…

Мы с дочками Гурама с ужасом переглядывались, забыв даже про лобио.

Я очень хотела увидеть живого жука-носорога. Однажды, когда мы шли по дорожке к морю, нам попался раздавленный жук. Он был такой огромный, раза в три больше майского жука. И на голове у него был загнутый коричневый рог, в точности, как у носорога.

Как-то вечером мы были на пляже. Я только вышла из воды и грелась на солнце. Папа с Гурамом вдалеке копали червей для ночной рыбалки, а мама загорала.

Вдруг я заметила какое-то движение на самом краю пляжа, там, где была полоска песка, переходящая в траву под деревьями. Кто-то крупный перебирал лапками. Я сразу решила, что это жук-носорог, вскочила и побежала к нему. Уже протянула руку, чтобы поймать жука.

– Стой! Назад! Не трогай!

Ко мне на огромной скорости подбежала мама и резко дёрнула меня назад, так, что мы обе упали.

– Это не жук! Это же скорпион! Смотри, какое чудовище!

По полоске песка вдоль травы, действительно, ползло что-то невиданное.

Я никогда не встречала живых скорпионов, видела их только на картинках. У этого были огромные чёрные клешни, он страшно выгибал свой хвост с жалом. Но самым поразительным было то, что его панцирь на спине был не гладкий, а весь какой-то мохнатый, как будто действительно порос мхом.

На наши крики сбежались все, кто был на пляже. Прибежали и папа с Гурамом. Все толпились вокруг, а скорпион вертелся и изгибал хвост.

– Да, это он! Столетний скорпион! Нельзя его убивать ни в коем случае!

Гурам осторожно палкой загнал скорпиона в ведро и куда-то отнёс – подальше от пляжа.

Через два дня Гурам принёс жука-носорога. Мы с близнецами насмотрелись на него вдоволь, потрогали его рог, попугали им маленькую Майю. А потом отпустили с балкона. Жук расправил крылья и полетел, гудя, почти как самолёт…

Пиво

В Абхазии мне всё время хотелось пить. Видимо, так на мой организм действовала жара и солёная вода…

Мы утром шли на пляж, загорали и купались до обеда, а потом возвращались домой, чтобы переждать самый солнцепёк.

Обычно мы брали с собой воду, которой хватало на всё время, пока мы были на пляже. Но в тот день вода закончилась слишком быстро.

До моря идти было довольно далеко – ходить за водой домой не было смысла.

– Пока ходишь туда и обратно, настанет время возвращаться!

Родители решили, что мы с папой сходим в кафе – купим мне лимонаду.

В те времена лимонад продавали в таких же стеклянных бутылках, как и пиво, только на них была этикетка «Буратино», «Колокольчик» или «Дюшес». Но крепили их непрочным составом, и наклейки часто отваливались.

Пока мы шли по жаре до кафе, жажда стала просто нестерпимой. Я думала только об одном:

– Быстрее бы попить!

В кафе торговали напитками на вынос только в буфете. Туда стояла здоровущая очередь. Папа стоял в кафе, а я ждала его у столика под зонтиком, изнывая от жажды.

Наконец папа появился, неся насколько бутылок лимонада и одну отдельно:

– Взял для себя пива холодного!

Он поставил на столик все бутылки разом. На столике лежал консервный нож. Папа открыл своё пиво и мой лимонад:

– Пей пока, я сейчас быстро сбегаю за сдачей и вернусь.

Обе бутылки были без наклейки. Мне показалось, что лимонад – это бутылка справа. Рядом с ней стояли и остальные лимонадные бутылки. Мне так хотелось пить, что я проглотила залпом почти полбутылки, прежде чем почувствовала отвратительный горький вкус. И только тогда поняла, что я выпила папино пиво…

Я долго плевалась и пыталась запить лимонадом. Потом, всю дорогу обратно к морю, спрашивала у папы:

– Зачем ты пьёшь пиво, если оно такое невкусное?

Этот вкус горечи был настолько сильным и так запомнился, что сколько бы раз в жизни меня не уговаривали попробовать пива, я всегда отвечала решительным отказом.