Читать книгу: «Путевые заметки путешественника в Тридевятое царство», страница 11

– Слышишь, брат, ты извини. Мы пошутили. Вот человек с зоны откинулся, видишь, отмечаем. Не хочешь водочки, брат?

– Наливай! – рявкнул Б. Ему тут же напузырили стакан, он махнул его, и мы ушли в мастерскую, а мужики после этого сами перестали гоготать и растворились в темноте.

«ВОТ И ЛЕТО ПРОШЛО, СЛОВНО И НЕ БЫВАЛО…» (чья-то песня)

Повезло, сентябрь вышел не по-ленинградски теплым, так что наше «поильное предприятие» продержалось дольше обычного. Но потом туристическая братия изрядно поредела и однажды мы увидели, что остается не распроданная за день «Пепси»; раньше такого не бывало. Наконец, не самым прекрасным утром, Игорь объявил:

– Все, братцы, работаем последний день! И, увы, последнее лето!

– Почему?! – в один голос завопил коллектив.

– Потому что портим архитектурный вид Дворцовой площади.

– Подожди, а как же финский киоск?! Этот «Liha Polar»? Его тоже убирают?

– Кажется, нет.

– А как же так?!

– Ну, видимо, он благороднее.

День был грустный, даже прощальная пьянка не особо подняла настроение. Что ж, все праздники когда-нибудь кончаются, кончился и наш «дворцово-пепсикольный». Конечно, больнее всех закрытие ударило по мне. Мои фантастические заработки улетели в «черную дыру». Прошло всего лишь три дня после закрытия, а я уже снова сидел без денег. В общаге Академии ошивался один мутный тип. Не студент, не художник; человек, с которым не хотелось иметь дела при первом же на него взгляде, но отвязаться от него было трудно. Так вот, недели за две до нашего закрытия он предложил мне чудесные итальянские джинсы, сшитые как будто на меня. Просил двести рублей, но у меня с собой была сотня. Предложил ему:

– Если возьмешь пока половину, то я беру.

– Возьму, возьму, – согласился мутняга, – мне деньги не к спеху, остальное позже отдашь.

Позже я привозил деньги, но не мог его найти. Зато дней через десять после нашего закрытия мы с ним столкнулись лоб в лоб.

– О, Алекс, хорошо, что я тебя встретил! Мне как раз деньги нужны. Можешь сейчас отдать?

– Слушай, Николай, вот как раз сейчас не могу. Подождешь пару дней?

– Хорошо, но пару дней, не больше.

И вот еще вчера «ворочавший миллионами» бегает, вспоминает, кому занимал и соображает у кого занять. Деньги с горем пополам собрал и долг вернул, а впереди маячила зима и снова неизвестность. Ах да, этим летом я бросил… Нет, не курить, материться! Не помню, почему, но с того лета, как отрезало!

ПЕРЕХОД БОГЕМЫ ЧЕРЕЗ АЛЬПЫ

Старый принцип «не имей сто рублей» работал, пусть так много я уже не зарабатывал, но с этого времени и не голодал, поскольку за лето оброс знакомыми и нашел пусть не стабильные, но все же источники доходов. Можно сказать, «Пепси» – 88, стала моим ключом к городу-дворцу и дала возможность побродить по его лабиринтам…

Уличные портретисты за год с нашего начинания стали заметной частью Невского, но никто не торговал картинами и потихоньку я начал этим заниматься (снова первенство). Допустим, один художник дает десять картин и говорит, сколько он за них хочет, все, что сверх этого мое и никаких вложений. Мне даже выстарали бумагу в галерее, что я художник; на случай любознательных «стражей порядка».

Знакомые фарцовщики давали на «комиссию» фирменные шмотки, что тоже приносило кое-какие доходы. Так что жизнь продолжалась, только стало холодать и требовалось какое-то убежище для тусовки. Вот мы и облюбовали переход по соседству с Думой. Собирались там по вечерам, когда уже темнело. Основной костяк составлял народ с Дворцовой: Димка, Вик, Гинстон, Ленька, Макс, но прибавились еще две подружки-фарцовщицы, Вика и Анжела. Остальные то появлялись, то исчезали. Какой-нибудь новый человек мог возникнуть из ниоткуда, потусоваться какое-то время, а потом исчезнуть в никуда и надолго, чтобы потом объявиться в новом неожиданном качестве. Так было с Мавушей, малышом-крепышом. Ровесник Димки и Вика, он вызвал у них бурное отторжение без всяких на то причин. Они на него наехали и стали прогонять из перехода. Я их пристыдил:

– Что вы творите! Что вы его гоните?!

– На фиг он тут нужен!

– Слушайте, когда вы пришли на Дворцовую, вас кто-нибудь прогонял?

– Нет.

– Ну, а вы с какого на него наехали?

– Да глянь на него, Алекс, – зашипел Вик, – он же какой-то чурка!

– Да какой он чурка! Парень как парень. Вас же никто не заставляет звать его к себе домой, а здесь территория общая, так что завязывайте!

Ну, Вик пошипел, Димка поворчал и пока Мавуша приходил к нам (больше ко мне) в переход они его игнорировали, но не трогали. Потом он пропал и объявился только через год или два, но это уже другая история.

Тем временем, я лишился своего «маленького парадиза» на Чкаловской. От «Курсанта» абсолютно отвык, только за почтой туда ездил, оставалась только Академия. В огромно неутной комнате с здоровыми окнами была лишняя кровать, так что я всегда мог остаться переночевать. Никто не был против и даже наоборот, мой приезд всегда вызывал положительные эмоции, но при всем при том назвать это жильем язык не поворачивался. У этой кровати был только матрас (ни белья, ни подушки, ни одеяла), одну из ночей в общаге Академии я описал в маленьком стихотворении:

Уже куда-то уплывают стены…

Шинель и шуба…

Вместо одеяла…

Под головою куртка…

Куда-то уплывают стены…

Тепло…

Ладонь под головой…

Все вместе,

Как будто незнакомое ничье…

Затекшая рука

И пустота вокруг…

Стук каблуков…

Дверей хлопки…

Звук голосов…

Дверей хлопки…

Ночной поток разгруженных страстей;

Голодный пир расстроенных желудков.

Естественно, по вечерам «домой» я не спешил и когда кто-то из нашей переходной компании предложил поехать на всю ночь в Пулково, согласился с радостью. Поводом для поездки стал круглосуточный видеосалон; впрочем, там все работало круглосуточно: один буфет закрывался, открывался другой; одна кофеварка остывала, другая набирала обороты… «Вечное движение» улетающих, прибывающих, встречающих, провожающих бодрило не хуже кофе. И почему-то в аэропорту было уютнее, чем на любом ж/д вокзале, так что со временем мы пристрастились к ночным поездкам в Пулково. Под утро, когда усталость хоть слегка, но все же добиралась и до наших юных организмов, мы могли вздремнуть пару часов в зале ожидания, а потом в автобус и на Невский, добывать свои средства к существованию.

Другой вариант – утром приехать к Вику домой; родители на работе, а в огромной квартире достаточно места и для мальчиков, и для девочек. Конечно, тишина и горизонтальное положение восстанавливали лучше, чем скамейки «Пулково».

«ВПИСКА» НА ГРАЖДАНКЕ

К академической общаге и «Пулково» прибавилась еще «вписка Симсона» – двухкомнатная квартира неподалеку от ст. м. «Гражданский проспект». Когда я впервые попал туда, то она произвела на меня хорошее впечатление. По сравнению с другими «вписками», в которых иногда обитали чуть ли не «колонии хиппи», там дышалось свободно, потому что жило всего четыре человека: Гоша с подружкой Петрой, девушка Алиса (полупанк-полухиппи) и сам хозяин Симсон. Так вот, «вписка» мне понравилась, а хозяин нет. «Не сближайся с ним!» -крикнула душа, но тело перекричало её: «Какая хорошая вписка!».

Есть миг первого впечатления, когда истиную сущность невозможно прикрыть маской даже самому гениальному актеру, но… Но даже увидев эту тёмную сущность, мы легко, ради материальных благ, можем обмануть себя, мол нам показалось, «на самом деле – человек хороший». Ах, если бы у меня был выбор! Если бы я мог снять комнатенку, пусть даже меньше Раскольниковой! Увы, выбора не было; общага сидела в печенках и пусть хозяин мне не понравился, пусть я увидел в нем что-то не самое хорошее, но внешне мне здесь были рады и здесь было не так уж и плохо! Так что я вписался. Все чаще и чаще стал оставаться ночевать у Симы. Завел новые знакомства. В частности, Симин сосед Сашка Скворцов стал моим другом, а Лешка Бублик приятелем.

Иногда к нам заглядывали Симины предки, что всегда вызывало бурное недовольство чада, вплоть до метания посуды в бабушку. Недовольство вызывалось их поучениями и упреками за то, что в квартире часто какой-то странный народ и что квартира чересчур загажена. Увы, тут они были правы! Ванна, в которой не рискнул бы искупаться даже панк. Раковина на кухне постоянно забитая грязной посудой и жирующие на этом наглые тараканы. В комнатах было ненамного лучше, так что родители «пилили» Симсона не зря. Впрочем, они хотя бы привозили с собой чистое белье и домашние вкусности.

Любопытная деталь, внешне Сима был похож на цыгана. Только на этот раз жизнь свела меня с пародией; куда Симе было до Сашки-цыгана!

Помимо Симиной мамы и бабушки, кормильцами вписки были мы с Гошей; мы ведь крутились. Так что нашего приезда вечером ждали особенно. Если же дела не шли, то мы раскачивали Симу, тащили его, как того «бегемота из болота» и отправляли за пирожками к бабушке или за вареньем к маме, и эти набеги помогали продержаться до заработков.

ВОЗДУШНО-ДЕНЕЖНЫЕ ПОТОКИ

«Ветер вырывает из рук

Последние деньги».

«Чиж»

Как-то взял я на «комиссию» шикарную канадскую дубленку; сидела она на мне идеально, поэтому я решил показывать ее потенциальным покупателям прямо на себе. Приехал вечером в академобщагу, «прошел по подиуму комнат», но покупатель не нашелся. Напоследок зашел к своим скульпторам. Бодяков, как «человек шьющий», восхитился качеством вещи, но лишних денег не имел и не ждал, зато повел меня туда, где деньги есть. Приходим, а в этой «денежной» комнате пир горой, чей-то день рождения отмечают. Нас не отпускают и не хотят слушать о дубленке, типа, «дела потом, а сейчас праздник!» До дела не дошло, а праздник закончился в два ночи, так что пришлось завалиться спать прямо в этой комнате.

Постпраздничный стол напоминал «поле боя», на котором «трупы» сигарет, пустые танки консервных банок, лужицы водки и ничего съестного. Для меня, человека, который ни разу в жизни не похмелялся, существовал один способ прийти в себя- пить любой молочный продукт как можно больше и как можно холоднее. Через некоторое время после этого жизнь налаживалась.

Все еще спят, поэтому одеваюсь тихо, как разведчик. Пересчитываю свои финансы; сумма приличная, потому что недавно продал несколько картин. Засовываю деньги в боковой карман дубленки и отправляюсь в город. Вот будет сюрприз моим собутыльникам! Разбужу их, а на столе полно кефиру и прочей снеди! Первым делом захожу на рынок, прохожу сквозь него, не купив ничего. Следующий заход в угловой продуктовый через дорогу. «Ага, есть кефир! Я куплю много кефира! Хорошо, что его пока продают без талонов, живительный кефирчик!» Такие мысли проносятся в больной голове. «А еще колбаски вареной и хлебушка; и может быть…» Тут я лезу в карман. Сюрприз! Мой карман облегчился без моего ведома! Внизу его дыра по всей длине и пустота. Была ли эта дыра раньше? Может, я не заметил ее? Или деньги вырезали на рынке? Впрочем, какая теперь разница, если их уже нет! А может! Начинаю шарить по карманам и… О, радость, нахожу 50 копеек! У меня было около сотни, они пропали, но вдруг нашлись 50 копеек, и я радуюсь им не меньше! Ведь 50 копеек – это чашка кофе и язычок, да еще и на метро останется!

Приезжаю на «Гражданку», надеясь, что там Гоша, но дома, увы, один Симсон. Увидев меня, он прыгает от радости:

– Алексис, как я рад, что ты приехал!

– Я тоже, Сима.

– Представляешь, все меня бросили! А самое страшное, в доме ни крошки!

– «Ни кошки» -это страшно!

–Алексис, ты с бодуна?

–Ага.

– Я так и понял. Я говорю, в доме ни крошки еды нет! У тебя же денежки есть, Алексис! Пошли за колбаской!

– Сима, засунь руку в этот карман.

– Ну, тут дырка.

– Вот через нее денежки меня и покинули! Втихаря. Даже записку не оставили, типа «будем назад через пару часов».

– Алексис, ты шутишь! А я жрать хочу!

– А я, думаешь, не хочу! Это сначала есть не хочется с бодуна, а когда пройдешься по такой холодрыге, как сейчас на улице, то быстро трезвеешь и такой, Сима, аппетит приходит!

– Да-а-а. А что же делать?! Ведь Гнусика нет дома, и Хэнса нет, и Бублика.

– Давай обшарим все куртки, сумки, наверняка какую-нибудь мелочь найдем. Хотя бы на хлеб.

Мы начали поиск и вскоре нам повезло, где-то Сима нашел около 60 копеек. С криком: «Ура, молоко и батон нам обеспечены!» мы побежали в магазин. Проходя мимо детской площадки, по тропинке между редких березок, я вдруг глянул вниз и заорал: «Сима, смотри!» Внизу, обтекая ноги и стволы деревьев, скользила поземка и несла куда-то несколько червонцев! «Ни фига себе, Алексис, – восторгался Сима, хватая купюры, – точно, Бог есть!»

P. S. – 2022

Было время я покупал воронежский сыр в райцентре целыми головками (сейчас, 2022-м, сыр дорог и качество поголовно упало; какую фирму не возьми). Головка была килограммовая и стоила около пятисот рублей. Однажды привез продукты, начал очищать сыр от его толстой пластиковой оболочки и увидел большое черное пятно на одном боку. Решил на следующий день поехать в райцентр и обменять сыр. Утром прихожу на автостанцию, а там никого, потому что позднеосенний день ужасно неуютный выдался; все предпочли сидеть дома. Маршутка не пришла. Таксистов нет, а ждать их уже невыносимо, так что машу на 500 рублей рукой и иду домой. Перехожу дорогу около ветучастка и вдруг… утешение! Тысяча мокнет под дождем! То есть, даже если бы сыр пришлось выкинуть (но я черноту обрезал, переплавил его в духовке, и он оказался съедобным), то я все равно не был бы в накладе.

ПАТМОС

Однажды я обнаружил в своей почтовой ячейке на Красного Курсанта, 23 открытку. Синее-синее море, живописный остров, странные белые кубики домов; это было красиво и производило впечатление. Но от кого? И откуда? Переворачиваю открытку… Ба! Да это датчанка! С ней я познакомился летом, около портретистов. Мы весь день провели вместе с этой невысокой хорошенькой студенткой датского универа. Ночью она уехала и просила писать. Через несколько дней я собрался ей написать, но куда – то задевал клочок бумаги с ее адресом. Она видимо ждала, что я напишу первым, а я не мог. И вот объявилась! А откуда? Греция и остров… Патмос.

ПЛЕХАНОВА – ΙΙ

Из всех моих друзей-американцев Джон Мэнни был самый «долгоиграющий»: он жил в Ленинграде 10 месяцев. Джон напоминал мне Санта-Клауса, только без бороды и прочих причиндалов, хотя ему тогда было слегка за тридцать, не такой древний, как Санта.

Джон переводил Платонова для какого-то американского издательства, а когда закончил, дал почитать мне оригинал. Две вещи тогда поразили меня: язык Платонова и мастерство Джона, ведь не каждый русский осилит Платонова, а он осилил, да еще и умудрился перевести на английский.

В разговорном русском Джон тоже делал успехи. Как-то вечером мы шли на вечеринку и на Невском женщина средних лет спросила его: «Молодой человек, не подскажете, как пройти на…?» Он на чистом русском очень толково ей все объяснил, так что вряд ли она признала в нем иностранца. К тому же, за это время фарцовщики скупили у него все американские шмотки и ему пришлось носить советскую одежду.

P. S. – 2022

«Почему же так трудно его читать?»

А. Битов, «Трижды Платонов»

ДЖОН – КОФЕЙНОЕ ЗЕРНО

Джон попросил показать Академию художеств, а я, в свою очередь, попросил кого-то из «академиков». Встретиться договорились в нашем «кафе у Академии художеств». Мы приехали чуть раньше назначенного, взяли кофе и беседовали о том о сем. «Академик» динамил (обычное дело в то время у всех, кроме фарцовщиков) и я кофе «повторил»; потом «повторил» еще и тут Джон заявил:

– Алекс, а ты, оказывается, кофеголик!

– Кто-кто?!

– Кофеголик. Ну, кофезависимый человек.

– Точно, Джон, от кофе я зависаю! Но кофеголик слышу впервые, русскому уху как-то привычнее «алкоголик».

– Конечно, ты ведь живешь в Россия, а вот в Америка много кофеголиков.

КРАХ СОВЕТСКО – АМЕРИКАНСКОЙ ДРУЖБЫ

На своей отвальной Джон распереживался, что не купил собрание сочинений Соловьева; и надо же, я видел человека на «катьке», который, в числе прочих книг, продавал и это собрание! К сожалению, мне не хватило ума промолчать, и я рассказал об этом Джону.

– Слушай, Алекс, – загорелся он, – а ты мог бы купить это для меня и переслать в Штаты?!

– Думаю, мог бы.

– Тогда я очень прошу, сделай это для меня!

– Хорошо, сделаю.

– А сколько стоит?

– Да я не интересовался.

– Что если я оставлю тебе печатную машинку? Мне кажется, если ее продать, то этих денег хватило бы. Так как ты?

–Попробую. Есть знакомая преподавательница на коммерческих курсах английского. Их фирме печатная машинка с английским шрифтом явно не помешает.

– Тогда завтра перед моим отъездом я тебе ее отдам?

– Хорошо.

На следующий день я забрал аппарат и простился с Джоном. Машинку отвез к Симе. В этот же день поехал на курсы, но знакомой не было и не предвиделось до следующей недели. Заехал в академобщагу и, как назло, встретил «мутного» Н., а он сходу:

– О, привет! Ничего нет интересного на продажу?

– Есть. Электрическая печатная машинка; американская.

– А она у тебя не здесь?

– Не, на «Гражданке».

– А я как раз завтра собирался туда съездить, к другу. Так ты дай мне адрес, я заскочу, посмотрю, что за вещь.

– Записывай.

На выходных мы уехали с ростовскими в Гатчину и вернулись на вписку уже по – темному. А там… «засада»! Дверь в квартиру выбита и болтается на одной петле. Естественно, машинки нет! На меня накатывает волна ярости. Я хватаю с кухонного стола нож и выбегаю наружу. Симсон кидается за мной:

– Алекс, ты куда?!

– Надо мне!

– А мне можно с тобой?!

– Мне все равно!

Всю дорогу до академобщаги мы молчим; молчим, поднимаясь по лестнице, и когда я звоню в квартиру Н. (он жил в выселенной коммуналке, как я когда-то). Дома его нет. Прислонившись спиной к стене, жду шагов снизу. Сима стоит рядом и молчит.

– Хочешь кофе, Сима? – нарушаю я затянувшееся молчание.

– Очень, Алексис!

– Тогда пошли. Здесь рядом хорошее кафе.

– А что ты тут хотел, Алексис?

– Человека одного прикончить.

– Почему?!

– Думаю, это он украл машинку.

– Так что, ты кофе выпьешь и вернешься туда?

– Нет, уже не вернусь, перегорело.

ПОРЫВ

Прихожу вечером в наш переход, а там никого. Покурил, бросил окурок в урну и собрался уходить, но тут ворвался Вик:

– Алекс, есть пять копеек?!

– На метро? – завожу разговор, протягивая монету.

– Нет! – цапнув пятак, заявляет Вик. – На Штаты!

– На Штаты?! Не понял!? – тут только замечаю, что Вик сам порыв, просто какой-то «буря и натиск»!

– В Штаты я лечу, Алекс, что тут понимать!

– За пять копеек?!

– Ну, пять копеек на метро, а там доеду до станции*** и оттуда зайцем на басе до «Пулково – ΙΙ».

– То есть у тебя денег совсем нет?

– Ни копейки! Фигня, в Штатах стопом поеду!

– А до Штатов?

– Самолетом; залезу в багажный отсек.

– Ясно. А там ты к кому?

– Да у меня там дядька! Я же тебе рассказывал!

– Что-то вылетело из головы.

– Ну отцов брат там. Клиника у него. Прикинь, Алекс, он нам пишет, а отец, старый еврей, не отвечает! Боится! «Витя, ты не знаешь, как это может быть опасно! Завтра времена поменяются, и нам эти письма припомнят!» Вик пытается изобразить ужас отца; помимо ужаса, по его лицу пробегают и другие, не лучшие, чувства.

– А я говорю, – продолжает Вик, – что нечего ждать, когда времена поменяются! Валить надо из «совка»! Короче, опять мы поругались, я дверью хлопнул и решил, всё – лечу к дядьке!

– Круто! А как же…

Вот так, слово за слово, я Вика отговорил от полета, загасил его порыв. Впрочем, через пару лет я вернул «долг путешественника», но это, как говорят сказители-исказители, «совсем другая история».

СТРЕЛА С ЗОЛОТЫМ НАКОНЕЧНИКОМ * (ЕЩЕ О ТОЙ ОДНОЙ)

Зима лепила то декабрьское воскресенье из мороза, снега, ветра и льда. До этого дни стояли не по-ленинградски теплые и ясные, но это воскресное утро тонуло в мрачной хмари. На улице ветер стрелял льдистыми иглами-пулями в редких прохожих, и даже огромно-неуютная комната общаги превращалась в «блиндаж», комфортное убежище! И был хлеб-чай, и в кармане пачка сигарет, вроде бы сиди «дома», у батареи, ан нет! Ни с того, ни с сего, где-то к полудню, понесло меня на Невский. Город удивил пустотой. Пешеходов практически нет, автомобили можно пересчитать по пальцам, а автобусы и троллейбусы напоминали «рты стариков», если пассажиров рассматривать как зубы.

Ледяные иглы пуляли и сверху, и сбоку, и снизу, застывали на миг и тут же бросались в другую сторону. Потом стало легче: иглы закончились, остался только снег. Он застилал тротуары белой ковровой дорожкой, но не дождавшись VIP-гостей, тут же срывал ее, подбрасывал, рвал на части, размешивал, растворял в ледяном «бурлящем кипятке». И в этом неприветливом царстве Снежной Королевы, «под навесом» Думы я увидел двух знакомых художников, да еще и с клиентками!!! Девушки сидели спиной ко мне и у одной из них были шикарнейшие волнистые волосы цвета темного золота! Это странный, волнующий момент, когда ты видишь девушку сзади и она тебя уже интересует, и ты ждешь, когда она обернется, чтобы вздохнуть разочарованно или восторженно… Художники, заметив меня, радостно заорали: «Привет, Алекс!» Девушки обернулись и… я улетел! Господи! Когда я увидел ее глаза, я улетел! Какие-то нездешние, удивительные голубые глаза и тонкое слегка удлиненное лицо, и все это в «золотой раме» волос. Это был мой идеал! Было в ней что-то еще, что нельзя описать, но сразу чувствуешь, вот это твоя половина! Во всем, во внешнем и во внутреннем! Это твое! Но самое невероятное, что впервые в жизни такое же чувство я увидел в ответном взгляде!

Мы о чем-то заговорили с художниками, но думал я об одном: «Повернись еще раз!» И она поворачивалась и смотрела на меня как-то одновременно и по- детски, и взросло; удивительно. «Повернись еще!» И она поворачивалась…

– Э-э-э! Хватит крутиться! – заорал вдруг на нее портретист. – Ну как я тебя нарисую, если ты крутишься! А мне еще похмелиться надо, дурра!

– Ты че?! – удивился я.

– А-а-а! Все равно они по-русски ни бум-бум!

– А кто они?

– Норвежки, блин. Э-э, не крутись, я тебе сказал! Алекс, может, ты прогуляешься, пока я закончу? Ну искрутилась! Запала, что ли, на тебя?

– Да я уже нагулялся, пешком шел с Васильевского. А они тут откуда взялись?

– Вон, – махнул он в сторону перехода, – оттуда, из метро. Как я понял, они в «Москве» живут. Тут их целая группа была, но все крутнулись и назад, в гостиницу, а эти две, «отмороженные», остались.

Но вот портреты дописаны, свернуты в трубочки и в обмен на энную сумму вручены натурщицам. Они встали; сердце мое заныло (впрочем, боль в нем появилась сразу же, вместе с восхищением, при первом взгляде на нее), но они не ушли. Остановились неподалеку. О чем-то говорили негромко и златовласка все так же поглядывала на меня. А я… я чувствовал себя «водолазом»; водолазом (в полном снаряжении, со свинцовыми башмаками на ногах) неожиданно оказавшимся на суше. Я болтал с художниками, шутил, смеялся, а внутри ныла боль; видел, она ждет, чтобы я подошел и чувствовал, что не смогу подойти.

Продолжалось это довольно долго, кто-то из художников успел сбегать за «огненной водой», а девушки всё стояли, но бесконечно это продолжаться не могло, и в конце концов они направились к метро.

В Ленинграде я стал пить гораздо реже и меньше, чем в южной юности; и в обычный день отказался бы пить вот так, без повода, на ходу, но теперь не отставал от портретистов. Мы выпили бутылку, мои собутыльники захмелели, а я нет. Вскоре материализовалась и вторая; они уже были пьяные, а не пьянел. Ах, как бы мне пригодилось хорошее опьянение тогда, ведь «златовласка» вернулась! Они вынырнули из метро (в норвежских вязаных шапочках; замерзли!) и снова крутились рядом. Но и вторую попытку я не использовал, даже выпивка не помогла. А ведь нужно было сделать всего лишь несколько шагов… до той, одной…

* Стрелами с золотыми наконечниками пользовался Антэрос – бог взаимной любви; а вот Эрос, просто бог любви, использовал металл тяжелый, вредный и обыденный: его стрелы имели свинцовые наконечники. Как мудро греки разделили любовь на редкую взаимно-счастливую и частую безответно-мучительную.

P.S.-2011

«В Скандинавии великое множество сказочно красивых людей, (…). (…) с великолепными золото – платиновыми густейшими волосами и большими голубыми, или, серо-голубыми глазами».

Н.Копсова, «Русская жена»

(Я тогда знал только название страны (хотя это название всегда меня чем – то притягивало) и ничего о самой стране; интересоваться Норвегией я стал как раз после этой встречи. – АЕ)

«… и со мною жила голубая невеста, которой никогда не суждено было воплотиться. Я только испытывал предчувствие счастья широкого и был однажды на рубеже двух дорог, двух миров…»

М. Пришвин, Дневники

(Моя голубая невеста воплотилась, но ей суждено было так и остаться моей невестой навсегда. – АЕ)

«Он и сам не думал в ту пору, когда расстался с ней у монастырской ограды в Осло, что никогда не сможет ее забыть. И в конце концов придет к мысли, что ни одна из тех радостей, какие судьба сулила ему позднее, не заменит ему того, что он утратил тогда. Той девушки, которая была ему предназначена в юности».

С. Унсет, «Кристин, дочь Лавранса»

«Я не соображал, что всё кончено, совсем всё. Гораздо позже я понял, что жизнь по непонятной причине отняла тогда у меня то, что могло бы быть счастьем».

К. Паустовский, «Повесть о жизни»

(Вот и я долго разгадывал по какой причине жизнь отняла у меня то, что могло бы быть моим счастьем. – АЕ)

АРМИЯ МАТРЕШЕК

Как – то у меня появилась идея переделки матрешек в генсеков. В конце ноября образовался «излишек платежных средств» и я подумал: «Ладно, генсеки подождут! Будь бы их трое, как стоит самый дешевый набор матрешек… но чем хуже генсеков русская женщина! Посвятим переделку ей!» Сказано-сделано.

Десять трехкукольных наборов матрешек первым делом пошли в очистку, вернее, только две внутренние куклы; верхняя оставалась та же старинная русская женщина; вторая стала советской: валенки, ватные штаны, ватник с номером арестанта, шапка-ушанка; третья – постсоветская: девушка-панк.

Расписывали их «мои» скульпторы и закончили они это дело 30-го декабря. 31-го я загрузил матрешек в пакет и поехал к «Европейской», где встречался с Виковым канадцем. Разговаривали в переходе. Я показал матрешку (остальных оставил у Андрея на Мойке, где мы собирались встречать Новый год), ему понравилось. Договорились, что он возьмет ее и покажет своей группе, а если им тоже понравится, то на другую встречу я захвачу остальных.

Канадец не заставил себя ждать; уже на ходу он показывал: «О'К!» Матрешка им приглянулась, цена не испугала, они даже хотели бы купить больше. Правда, он просил прийти позже, у них там обед намечался.

У Андрея нас ждало разочарование, ведь мы разгусарились пить только шампанское, а достали всего две бутылки. Думали-гадали, где найти ещё, а Вик в это время сидел, как на иголках, очень уж ему не терпелось провернуть дело. Вдруг он вскочил:

– Алекс, давай матрешек!

– Рановато еще, Вик!

– Фигня! Че ждать-то! Я сам пойду в «Европу», я же знаю, в каком он номере живет, «сдам» матрешек и куплю на «крыше» (ресторан в «Европейской») шампанского!

Я колебался, но поддался уговорам (мол, иначе шампанского не найти), и уступил. Вик радостно ускакал в гостиницу. Сначала его отсутствие не замечалось за предпраздничными хлопотами, но время шло и стало ясно, что-то не в порядке. Мы с Димкой отправились искать пропажу и в холле «Европейской» встретили знакомого фарцовщика. После поздравлений с наступающим Димка спросил:

– Ты случайно Вика не видел? Он должен быть тут, в «Европе».

– Да, кстати, только хотел сказать, Вика-то спецы повинтили!

– А что такое?

– Да начал там в холле с путанами заигрывать, доигрался.

– И что, до сих пор его держат?

– Наверно.

В том же холле, где повинтили Вика, мы уселись на диване, рядом кипела предпраздничная жизнь, а я горевал:

– Все, накрылись матрешки! Сколько было трудов и, оказалось, «мартышкиных»!

– Подожди, Алекс, – начал успокаивать меня Димка, – может, он их успел продать.

– Так это еще хуже! Тут и у Вика проблемы будут, если продал за валюту. Да и валюту конфискуют.

– Ну, Вика-то скорей всего отпустят. Спецы-то тоже люди, перед праздником, то да се. А валюту, конечно, заберут. Пойду я поищу канадца.

Димка вернулся с канадцем и оказалось, что он в назначенное время приходил в переход с валютой, но нас не было. Мы объяснили, что Вик решил не ждать встречи, а найти его раньше назначенного; что матрешки были у Вика; что поэтому мы и не пришли. Канадец горевал не меньше меня, так ему понравились матрешки, а потом переживал и за Вика, когда мы объяснили ему в чем дело.

«Ладно, Алекс, – заявил Димка после того, как мы распрощались с канадцем, – пойду я на «крышу» (ресторан в «Европейской»), куплю шампанского, на сколько у меня хватит денег. А ты гляди, если Вик появится, не подходи к нему, а то и тебя спецы сцапают!»

Вик не появился. Оказалось, мы с ним разошлись. Он, чтобы загладить вину, как только его выпустили, помчался домой и стащил две бутылки шампанского; слабая компенсация, но все же. А у Андрея нас ждал сюрприз: по словам друзей, моих матрешек показали в «600 секунд». Если нас не разыграли, то Невзоров заявил: «Сегодня в гостинице «Европейской» была изъята партия вот таких матрешек. Говорят, в других местах неоднократно изымались подобные. Есть сведения, что в окрестностях Ленинграда работает подпольный цех по их производству. «Армия матрешек-извращенок» движется на Запад! Мне кажется, соответствующие органы должны найти этот цех и остановить его работу, чтобы прекратить издевательство над русской культурой!»

«Мы смеялись, – улыбнулся Андрей, – мы же знаем, что их всего десять штук!»

«1989»

«Любовь изгоняет страх».

И. Богослов

«Знаю я, бывали в старину на свете

люди, не ведавшие, что такое страх».

С. Лагерлеф, «Перстень Левеншельдов»

АТАКА ФАШИСТОВ

Перестроечные времена были раем для неформалов, я лично видел, как под одной крышей мирно жили хиппи и фашисты. Но всё же фашисты оставались фашистами и мне пришлось в этом убедиться лично. Как-то мирным весенним вечером в квартире Симсона раздался звонок в дверь. Потом еще и еще, кто-то настойчиво и нагло рвался на постой. Симсон в этот момент занимался самым важным делом своей жизни, он…кушал, поэтому и попросил Петру:

– Петра, спроси, кто это?

– Симсон, это фашисты! -объявила она вернувшись.

– Блин, – поперхнулся Сима, – слушай, скажи им, что меня нету!

Петра так и сделала. Надо заметить, что неожиданно для всех Сима воспользовался моим советом; когда-то он жаловался, что хуже всех из постояльцев ведут себя фашики, а я возьми и скажи: «Ну и какого ты их пускаешь?!» Времени прошло после этого разговора немало, фашики не появлялись и как-то все забылось, а тут на тебе. «На тебе» началось сразу же после того, как Петра отказалась открыть им дверь, фашики, а их было трое, встали под окнами и стали орать на всю Гражданку что, мол, если ты, Симсон, нам сейчас не откроешь… Странно, что никто из жильцов дома не отреагировал на этот «концерт», как будто вокруг был лес или пустыня. Зато реагировали Петра (дрожала, как котенок, забившись в уголок) и Сима. Симсон настолько испугался, что даже голос изменился, когда он спросил: