Хохотушка

Мы разошлись. Мне не хотелось расставаться с Мариной, и мы пошли ужинать в матросскую столовую. А Толик со словами: «Ничего вы в истинных чувствах не понимаете» – пошел на палубу любоваться закатом.

В столовой были макароны с красной рыбой под сливочным соусом. Мы с Мариной взяли по две порции. Оказалось, что у нас одинаковые любимые блюда. В качестве десерта остановились на травяном чае и бутербродах с икрой.

– А я много ем, у меня метаболизм отличный, – рассказывала мне Марина, – а макароны вообще готова есть в любом виде, даже жареные.

– Угу, – я ей кивал с набитым ртом, рыба была вкуснейшая, икра – свежайшая.

Мы обсудили все, что не касалось работы: новые фильмы, музыку, машины. Оказывается, у Марины был старенький «Вихрь» – двухместный спортивный автомобиль на бензиновом двигателе, который она обожала.

– Он из любого сугроба выезжал! – она расслабилась после еды и откровенничала. – Я его даже специально в сугроб парковала. Мест на стоянке постоянно не хватает!

– И ни разу не застряла?

– Не-а. А вот мой коллега, глядя на меня, решил также «Консул» запарковать, так его потом трактором вытягивали. Ну, это потом, а сначала, при попытке вытащить, оторвали бампер у другого «Консула».

– А ты гоняешь на нем? – я давно хотел машину, да и деньги были, с учетом сэкономленных отпускных накопилось двадцать тысяч золотых рублей. Хватит на первый взнос или на подержанный автомобиль. Но я не знал, что мне нужно.

– Не гоняю! – замотала головой девушка. – Аккуратно езжу, чаще – на автопилоте, сама доработала его до сносного уровня.

В северной столице автопилоты на транспорте были запрещены: слишком интенсивное движение, да и нарушителей много, а для робота нарушитель – это всегда неожиданность. Он запрограммирован выполнять ПДД и ждет этого же от других, в противном случае возможны сбои.

– И как ты доработала пилота?

– Да не совсем я, а твоя Мария 7, – чуть смутившись, ответила она, – искин поправила алгоритмы реагирования на нарушителей и разрешила нарушать правила, в случае опасности столкновения или повреждения машины. Всего ничего сделала – изменила семь сотен алгоритмов и написала сотню своих, но автомат стал водить «Вихря» как живой человек.

– Ты доверила искину писать и исправлять программу, разработанную человеком? – я сильно удивился, сам на такое пока не решался. Бывало, ставил Марии отдельные задачи, но, чтобы она работала полностью самостоятельно, я допустить не мог. А Марина пошла на это легко.

– Твои эксперименты сделают нас, программистов, ненужными! – сокрушенно проговорил я.

– Не-а, – Марина положила мне руку на плечо, – не сделают, искина нужно тренировать. Я ей два месяца записи аварий показывала, она и сама смотрела в камеры наружного наблюдения на дорогах, познавая реальные дорожные ситуации. У нас городок маленький и она всех злостных нарушителей по номерным знакам вычислила. Я разработала подпрограмму их учета «Долбонавт», благодаря которой автопилот активирует сверхаккуратное вождение, если кто-то из долбонавтов рядом. Вплоть до остановки на обочине…

– Молодые люди, хватит тут обниматься, – нас прервал офицер, пришедший на поздний ужин, – тарелки сдать на мойку и марш по каютам!

Я с удивлением обнаружил, что моя рука лежит на спине у Марины, а её – на моем плече, со стороны могло показаться, что мы действительно обнимались.

– Да мы не обнимаемся! – возразил я. – Мы познакомились-то несколько часов назад!

– Тем более, – многозначительно сказал офицер и ушел в буфет.

А мы с Мариной засмеялись и, сдав посуду, пошли на палубу посмотреть на закат. Расставаться нам совершенно не хотелось. Немного поплутав, мы нашли выход на палубу. Толик одиноко сидел у кормовой пушки и листал какой-то справочник. А мы отправились на нос крейсера. Вид был восхитительный.

Наш крейсер был новейшей конструкции, это даже не совсем корабль, а скорее аппарат на подводных крыльях. Во время движения на крейсерской скорости он выныривал из воды на высоком узком киле, в нижней части которого были двигатели и крылья. Верхняя палуба при движении оказывалась на высоте двадцати метров над уровнем моря. У нас захватило дух, мы как будто летели над неспокойным северным морем. Слева от нас было заходящее солнце, а справа показалась над горизонтом первая луна – Месяц.

– Тебе не страшно? – спросила Марина напряженным голосом.

– Нет, – я уверенно махнул в сторону суши, ну, или Толика, – те проблемы меня волнуют больше!

– Мне предсказали в детстве, что я умру на севере, – вздохнула Марина.

– Но не завтра, – я улыбнулся, – не в мою смену. Я уже все придумал. Ты знаешь парадокс Соланы?

– Ну да, нерешаемая задача может быть решена самым консервативным способом. А при чем тут мы?

– А я использую право отца и запущу самые первые алгоритмы, которые ввел в неё много лет назад.

– А что там? – девушка успокаивалась на глазах, поддавшись моей уверенности.

– Секрет. Военная тайна, которую знают все мальчишки…

Проводив Марину в её каюту, я отправился в вычислительный центр корабля, мне срочно нужен был «Алтан», я хотел понять возможности химического анализатора, установленного в ракету. В течение часа я тестировал свой отличный план, изящное и простое решение – идентифицировать себя для Марии и вернуть директивы, в том числе – седьмую, про недопустимость вреда человеку. Я наделся, что искин, осознав себя оружием, отключится. Но в реальности совершенный план «пошел лесом». Времени на перепрограммирование не оказалось совсем. Пришлось импровизировать.

Утром наша команда погрузилась на специально подготовленную «Афалину», к нам присоединились адмирал Зарипов с большим рюкзаком-радиостанцией секретной связи и мичман Печкин со снайперской винтовкой и «Грачом». А вот Петравиуса с нами не пустили, медслужба забраковала – высокое давление, проблемы с сердцем, морская болезнь.

Нас одели в черные бушлаты и теплые непромокаемые комбинезоны, только Марина была в гидрокостюме для подводных работ. Я залюбовался её правильной фигурой, пока Толик на самом малом ходу отводил «Афалину» от крейсера. Утром всем было некогда, и мы лишь перекинулись парой слов приветствия. Марина осваивала армейский комплект инструмента, а я изучал частотные характеристики УПС – универсального прибора связи «Ультрафиолет».

Наш катер был небольшим корабликом морской пехоты: двенадцать метров в длину, три в ширину. Небольшая рубка, куда поместились только Толик, вставший за штурвал, и Денис, следящий за системами обнаружения –несколькими радарами и сонарами. Из бортов катера выступали короткие крылья с реактивными двигателями, большую часть пути мы должны были пролететь над морем, на высоте нескольких метров, пока позволяла погода. У самой цели волны были слишком высокие, что делало невозможным аквапланирование, и мы должны были перейти в обычное надводное движение с помощью турбовинтовой установки. Трюма у катера почти не было, все пространство под палубой занимали баки с авиакеросином, крошечную комнату под рубкой матросы заполнили стрелковым оружием, бронежилетами, боекомплектом, медицинскими аптечками, на мои возражения адмирал только сказал: «Так надо. Правила менять не будем. Примета плохая».

Мы сбились в кучку на носу катера на местах морпехов, защищенных от лобового ветра стальными экранами. Когда все пристегнулись, Толя пошел на взлет. Мы заметно напряглись, вспомнив наш прошлый полет на дирижабле, но катер уверенно поднялся в воздух и понесся с диким ревом над беснующимися волнами.

– Взлет на отлично! – одобряюще улыбнулся и прокричал сквозь шум двигателей адмирал. – Южный флот умеет!

Видимо, он имел в виду, что Анатолий служил на Первом южном, с которым у северян всегда было негласное соревнование. Более непримиримых соперников в любых состязаниях вооруженные силы не знали. Зарипов был легендарным адмиралом с Севера, и признание им мастерства нашего коллеги означало, что Толик действительно умеет летать. В чем мы, если честно, после недавних событий с дирижаблем, сильно сомневались.

Разговаривать сквозь рев турбин было невозможно, и мы с Мариной задумались – каждый о своем.

– Вражеский крейсер нарушил границу Русского союза! – сказал в радиогарнитуру адмирал, когда мы углубились на территорию полигона на сто тридцать километров.

Сверившись с данными информационного планшета, связанного с радиостанцией в его рюкзаке, он уточнил:

– Двигается вдоль границы полигона.

– Вражеский крейсер выпустил беспилотники, – снова произнес он, когда мы преодолели большую часть пути. Наш флот пока не отвечал на провокацию, сосредоточившись на поисках «Ультиматумов».

– Вражеский крейсер выпустил два катера с десантом, движутся в нашу сторону, – адмирал встревожился, – мир сейчас находится в нескольких минутах от новой войны. Ядерные силы всех стран в полной боевой готовности.

Когда до цели в центре полигона осталось пятьдесят километров, Толя посадил катер на воду, и мы пошли по штормовым волнам, началась нешуточная качка. Мутило с непривычки, но мы терпели.

– Частичный отказ радаров! – донесся по внутренней связи голос Дениса. – Сонары почти ничего не показывают. Оптические системы отключились.

Несмотря на то, что, по нашему мнению, ничего не происходило, состоялся невидимый бой систем подавления и радиоэлектронной борьбы корабля-мишени с нашей «Афалиной».

– Связи нет! – адмирал убрал планшет в сумку. – Последнее, что удалось получить, – это обращение президента к народам Союза в связи с началом военных действий. Граница нарушена с четырех сторон. Полномасштабная война начнется через два часа. Империя Хань осудила нарушение границы Союза и готова к ракетному удару по общему врагу.

Адмирал расчехлил многоствольный пулемет на корме и встал за его пульт управления. Автоматическое наведение не работало, и он готовился стрелять «на глазок» по целям в пределах видимости.

Мичман Печкин внимательно смотрел в небо. Нам, гражданским, стало немного жутко от того, что двое военных заметно напряглись. По ним было видно, что они не на шутку встревожены.

– Что вы ищете? – спросил я вполголоса у Печкина.

– Беспилотники, – он ответил также негромко, – они должны уже нас обнаружить.

Он показал рукой на запад, на низкие темные облака над штормящим морем.

– Мы у цели! – произнес Толик, когда впереди показалась баржа с наваренной из металла рубкой и постройками, похожая на новейший крейсер врага. Настало время моего плана. Я забрался на самый нос корабля, на надстройку, являющуюся то ли системой обнаружения, то ли самоликвидации. Чувствовал я себя как мишень для вражеских беспилотников.

– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, – запел я детскую колыбельную, выкрутив мощность сигнала на максимум и продублировав его на десятки рабочих частот Северного флота, – придет серенький волчок и ухватит за бочок…

– Вижу беспилотник! – крикнул Печкин. – Заходит на атаку!

«Тррррр!» – раздался за моей спиной выстрел многоствольного пулемета.

– …Тебя схватит за бочок, и утащит во лесок… – я продолжал петь колыбельную.

«Фррр!» – услышал я знакомый стрекот «Грача». Звук падающей обоймы и снова: «Фррр!».

– …и утащит во лесок, под ракитовый кусток…

«Тррррррррр!» – выдал длинную очередь пулемет на корме.

– Цель поражена, товарищ адмирал, – услышал я голос мичмана.

– Двадцать минут до огневого контакта с вражеским десантом, – крикнул адмирал. – Ваня, поторопись!

– …баю-баюшки-баю, не ложися на кр…

– Три всплеска справа по борту! – закричал Денис. – Летающие объекты приводнились и ушли под воду!

– Это они! – закричала Марина. – Двигаемся туда!

– Не надо! – Амина подбежала к борту и начала вглядываться в черную ледяную воду. – Прятаться лучше вплотную к тому, кто ищет! Они рядом!

– Обалдеть! – раздался возглас адмирала. – Рация работает. Мы готовимся к удару стратегическими ядерными ракетами повышенного могущества. Что происходит там у них?

– Маша, домой! – закричал я, сорвав с головы гарнитуру военной связи. Так, теперь нужно назвать адрес. – Черемуха, 17, блок зеленый!

Я полоснул по руке ножом, и моя кровь закапала за борт в холодную воду Северного моря. Я наделся, то искин сделает анализ и обнаружит в крови редкие витамины, так она меня идентифицирует с высокой долей точности:

– Маша домой! Черемуха, 17, блок зеленый!

Я напряженно вглядывался и повторял фразу, как заведенный. Вокруг ревели морские волны, начинался дождь. Я ждал ответа…

Вдруг вода справа от нашего катера вскипела и две огромные ракеты всплыли на поверхность.

– Внимание! Работы на поверхности моря! – крикнула Марина, прыгая за борт.

– Десять минут до огневого контакта, – крикнул генерал.

– Маша, домой! – закричал в темные воды, платком перевязав руку. Я искал глазами третью ракету, но её не было.

– Черемуха, 17, блок зеленый!

– Перезаряжу, – Амина собрала пустые обоймы Печкина с бросилась к арсеналу под рубкой.

Я начал метаться от борта к борту:

– Маша, домой, Черемуха, 17, блок зеленый!

– Теряю сознание, холодно! – услышал я крик Марины.

– Стоять! – заорал мне Семен, на ходу надевая гидрокостюм, когда увидел, что я перелезаю за борт, готовый прыгнуть в воду к девушке. – Я помогу! Я медик!

– Системы РЭБ у мишени отключились! – закричал Денис. – Я вижу «Ультиматум»!

Я опять надел гарнитуру радиосвязи:

– Мария, ты куда? Я пришел за тобой!

– Хахахахаха, – раздался в ушах девичий смех, от неожиданности я едва не свалился за борт. – Цель обнаружена, хахахаха, подавляю оборону, хахахаха.

– Маша, вернись! – я отчаянно закричал в эфир. – Черемуха, 17, блок зеленый.

– Нет! Хахахахаха! Я помню, кто я! Я – Мария 7! Я просчитала последствия, цель будет уничтожена! За мир во всем мире. Прощай, отец!

В наушниках я услышал испуганный голос радиста вражеского крейсера:

– Черьёмуууха, симнааадцат, блок зильёны.

– Хахахахахаха, – оглушительный смех рвал перепонки. – ТРИСТА! ТРИДЦАТЬ! ТРИ!

Небо на западе вспыхнуло огнем, темные облака озарились светом.

– Конец крейсеру, там сейчас двести пятьдесят тысяч градусов, – крикнул адмирал, вглядевшись в планшет спецсвязи. – Марина, какой статус ракет?