Читать книгу: «Сны с чёрного хода 2», страница 2

Они сели в вагон, и поезд рванул с места. Ей не нужно было смотреть в окно, чтобы знать, где они находятся. Она помнила каждую станцию, каждую особенность оформления, каждый рисунок на стенах.

Лия знала, что через две остановки двери откроются чуть дольше обычного, потому что там всегда заходили студенты большими группами. Что на Краснопресненской войдёт мужчина в длинном пальто с папкой под мышкой, а на Баррикадной кто—то усядется, развернёт газету и уйдёт с головой в чтение.

Доехав до Баррикадной, они пересели на другую линию, и через несколько остановок, наконец, подъехали к Пушкинской. Лия посмотрела на Вику и Олега – такие же молодые, полные жизни, как и прежде. И вдруг поняла: это не просто воспоминание. Это было чем—то большим.

Литературный институт встретил их тяжёлым запахом пыли и старых книг. В коридорах всё было так же, как и десятилетия назад: натёртые до блеска полы с тонкими трещинами, скрипучие деревянные двери аудиторий, выцветшие доски с объявлениями о встречах писателей и обсуждениях новых произведений. Где—то вдалеке стукнула дверь, раздался чей—то голос – приглушённый, но живой, настоящий.

Лия шла рядом с Викой и Олегом, но ощущала, что её мысли ускользают. То, что казалось сном, слишком сильно захватывало её – каждый предмет, каждое слово, каждый звук. У неё было чувство, будто она попала в книгу, написанную самой собой, но не до конца осознавала, каким будет её финал.

Они подошли к аудитории. Табличка с номером на двери была той же самой, что и в её памяти, только теперь она видела все мелочи, которых не замечала раньше: стёртые буквы, след от приклеенного когда—то объявления, царапины на металле. Вика толкнула дверь, и они вошли внутрь.

Лия остановилась на пороге, на мгновение задержав дыхание.

Аудитория была просторной, но из—за старых деревянных парт и длинного преподавательского стола казалась тесной. На стенах висели портреты классиков: Пушкин, Лермонтов, Гоголь – каждый в массивной рамке с золотистым кантом. Доска у кафедры вся в меловых разводах, справа окно, через которое лился тусклый осенний свет, делая атмосферу в комнате какой—то приглушённой, почти камерной.

Здесь Лия провела столько часов. Здесь она слушала лекции, перечитывала на переменах рукописи, обсуждала творчество любимых авторов. Именно здесь она впервые увидела его.

Она медленно прошла к своему месту. Её пальцы скользнули по тёплой деревянной поверхности парты, и что—то внутри дрогнуло. Всё было на месте, даже маленькие вмятины от случайных движений ручки, даже тёмная полоска там, где в студенческие годы она машинально царапала лак ногтем во время особенно скучных занятий.

Как только она опустилась на своё место, её взгляд невольно устремился к двери. В этот момент в аудиторию вошёл Александр. Александр Григорьевич. Высокий и уверенный, словно время не оставило на нём следов.

Он был точно таким, каким она его помнила. Высокий, подтянутый, сдержанный. Его походка лёгкая, но уверенная, а взгляд – внимательный, слегка отстранённый, словно он видел перед собой не людей, а слова, спрятанные в каждом жесте, каждом движении.

Лия застыла на месте, чувствуя, как по её спине пробежал холодок.

Её охватило ощущение нереальности происходящего. Он прошёл вдоль аудитории, кивнув нескольким студентам, положил папку на стол и снял очки, потерев переносицу. Именно этот жест когда—то сводил её с ума – она могла часами наблюдать, как он поправляет очки, как слегка подаётся вперёд, как морщит лоб, когда задумывается.

Воспоминания захлестнули её, заставили сердце забиться сильнее.

Тогда, в молодости, она так и не осмелилась заговорить с ним. Она лишь слушала, запоминала каждую интонацию его голоса, ловила каждое движение, но не решалась сделать шаг. Разница в возрасте, статус преподавателя, её собственные страхи держали её в стороне.

Он всегда казался ей недосягаемым, словно книга, перечитываемая снова и снова, но с неизменным содержанием, которое нельзя исправить ни единым штрихом. Однако теперь всё было иначе: осознание, что в её руках появилась возможность поступить по—другому, открыло перед ней неизведанный путь. Теперь Лия могла изменить что—то, о чём раньше только мечтала.

Она оставалась той же студенткой, но внутри неё жила взрослая женщина, пережившая слишком многое, чтобы бояться призрачных барьеров. Теперь она знала, что сожаление о несделанном может быть куда тяжелее боли от ошибки. Эта мысль давала ей силу, заставляла её чувствовать пульсирующую в груди решимость, ощущать дрожь в кончиках пальцев. Она сжала кулаки, словно стараясь ухватить этот новый шанс, не позволить ему ускользнуть.

В своём молодом теле она чувствовала тяжесть прожитых лет и ту уверенность, которой не обладала в юности. Жизнь научила её, что бояться – значит терять, что откладывать что—то на потом – значит добровольно лишать себя возможностей. Теперь она смотрела на него иначе, не глазами робкой студентки, а глазами женщины, которая осознала свою силу.

Александр провёл взглядом по аудитории, и его глаза задержались на ней чуть дольше, чем на остальных. Этого мгновения было достаточно, чтобы её сердце забилось быстрее.

Ей больше не хотелось быть только зрителем в собственной жизни. Теперь у неё был шанс изменить прошлое.

Александр Григорьевич начал лекцию, и в аудитории воцарилась привычная тишина, наполненная мягким шелестом раскрываемых тетрадей и приглушённым скрипом ручек по бумаге. Голос его был ровным, неспешным, чуть приглушённым, но завораживающим, как всегда.

Он никогда не повышал тон, не пытался подчеркнуть свою значимость – это было излишним. Его слушали потому, что он говорил так, словно открывал перед студентами двери в неведомые глубины литературы, заставляя их видеть скрытые смыслы, вдыхать воздух чужих эпох и чувствовать дыхание великих писателей.

Лия сидела, склонившись над листком, но почти ничего не записывала. Слова Александра были знакомыми, его интонации – родными, но смысл ускользал, словно сознание отказывалось воспринимать лекцию так, как раньше. Она смотрела на него – на каждое его движение, на то, как он поправляет очки, как иногда ненадолго замирает, задумавшись, прежде чем продолжить, как скользит взглядом по студентам, на секунду задерживаясь на тех, кто действительно его слушает.

Но всё, что было ей дорого, оказалось недостижимым тогда, в юности. Её любовь была молчаливой, скрытой, затерянной среди книжных страниц и несбывшихся надежд. Она никогда не пыталась подойти ближе, осознавая, насколько это бесполезно: он преподаватель, она студентка, между ними пропасть, которую не пересечь.

Теперь всё иначе.

Она чувствовала это каждой клеткой своего тела. То, что казалось невозможным тогда, теперь казалось… возможным? Но как? Почему?

Она сжала пальцы на ручке, вглядываясь в его лицо, в эти черты, которые так хорошо знала. Её воспоминания смешивались с реальностью, переплетались с тем, что она видела сейчас, создавая странное, почти магическое ощущение.

Лекция подходила к концу. Александр закрыл свою папку, убрал очки в футляр и провёл рукой по столу, как будто подводя невидимую черту под занятием.

– На этом закончим, – спокойно произнёс он. – К следующему разу прошу вас подумать о том, какую роль играет личность автора в интерпретации текста. Может ли произведение существовать отдельно от своего создателя? Может ли читатель влиять на его смысл?

Он бросил короткий взгляд на аудиторию, как будто прощаясь, и повернулся, собирая вещи. Студенты зашумели, стулья заскрипели, двери открылись, выпуская на волю тех, кто спешил на другие занятия или в столовую. Но Лия не сдвинулась с места.

Она осталась сидеть, словно не решаясь выйти в коридор, где реальность могла размыться. Она должна была осознать, что происходит.

Если это сон, то почему он такой детальный? Почему она чувствует напряжение в плечах от долгого сидения, вдыхает запах мела, слышит, как глухо бьётся сердце в груди? Почему она так отчётливо воспринимает каждый миг, каждое движение, каждую мысль?

Она посмотрела на свои руки. Молодые. Без морщин, без следов прожитых лет.

Лия с трудом сглотнула, ощущая, как её сознание отчаянно цепляется за попытку объяснить происходящее. Разве это может быть сном? Слишком реальные ощущения, слишком явные детали. Но если это не сон, тогда что?

Но если это просто игра разума, тогда почему её чувства такие настоящие? Почему сердце колотится, как в те годы, когда одно лишь присутствие Александра Григорьевича заставляло её терять дар речи?

Она резко поднялась. В порыве импульса, не давая себе времени на размышления, она сделала то, чего не осмеливалась сделать раньше – она подошла к нему.

Преподаватель только собирался выходить, но, услышав шаги, поднял голову и остановился:

– Да? – его голос был спокойным, но внимательным, будто он знал, что сейчас последует нечто необычное.

Лия почувствовала, как к горлу подступает ком. В прошлой жизни она бы застыла, промолчала, опустила глаза и ушла. Но теперь? Теперь она не могла позволить себе промолчать.

– Простите, – произнесла она, и её голос прозвучал тише, чем она ожидала. – Я хотела спросить…

Она запнулась, пытаясь подобрать слова. Александр Григорьевич выжидательно смотрел на неё, не торопя, позволяя ей самой найти нужную фразу.

– Вы часто говорите о роли автора в литературе, – наконец заговорила Лия, стараясь держать голос ровным. – Но ведь были писатели, которые стремились отстраниться от своего творчества, намеренно избегая влияния личности на произведение. Мне интересно, как вы относитесь к Борхесу? Его идея лабиринта смыслов, его взгляд на читателя как соавтора… Вы считаете, что он прав?

Александр на мгновение замер. Лия видела, как его глаза слегка сузились – не в раздражении, а в интересе:

– Любопытный вопрос, – сказал он, чуть медленнее, чем обычно.

Девушка почувствовала, как по спине пробежал холодок – он зацепился за её мысль.

– Борхес – особый случай, – продолжил Александр, чуть приподняв бровь. – Он играл с текстами, словно архитектор, строящий здания без дверей и окон. Читатель у него – не только наблюдатель, но и заключённый в этих лабиринтах. В этом смысле его философия граничит с идеей, что текст живёт отдельно от автора, что после публикации писатель перестаёт ему принадлежать.

Он сделал небольшую паузу, будто ожидая её реакции.

Лия сглотнула, ощущая, как внутри неё вспыхивает напряжение, похожее на едва уловимую, но ощутимую искру, соединяющую их взгляды. Это был тот самый момент, когда между двумя людьми, связанными невидимыми нитями прошлого, возникает что—то необъяснимое – неуловимое, но абсолютно реальное. Она никогда раньше не говорила с ним так, не осмеливалась пересечь ту грань, за которой её восхищение могло обрести форму. Но теперь всё изменилось.

Впервые она чувствовала, что способна повлиять на ход событий, изменить течение той истории, которая когда—то закончилась для неё горьким сожалением. Мысль о том, что её слова пробудили в нём интерес, что его взгляд задержался на ней дольше обычного, накрыла её с неожиданной силой.

В груди словно взорвалось осознание: если она смогла это сделать, если смогла вызвать в нём искру внимания, значит, всё происходящее – не просто воспоминание, не блеклые отголоски прошлого, а нечто большее. Второй шанс.

Это понимание обрушилось на неё с такой внезапностью, что она едва не пошатнулась. Если ей дано вновь пройти этот путь, значит, теперь она может прожить его иначе. Но что, если судьба уже предрешена, и любой шаг в сторону от записанного когда—то сценария приведёт к последствиям, о которых она даже не догадывается? Её сердце билось с такой силой, что, казалось, готово было вырваться из груди. Но одно было ясно: теперь она не могла отступить, не могла позволить себе снова оставаться в тени.

Глава 2

Лия открыла глаза, но ещё несколько секунд оставалась неподвижной, прислушиваясь к себе. Голова немного кружилась, тело казалось неподъёмным, словно её вытянули из глубокой, вязкой воды, а теперь нужно привыкнуть к воздуху и свету.

Сон, который она видела, всё ещё витал в сознании, не давая ей сразу понять, где именно она находится. Тёплое осеннее солнце пробивалось сквозь тонкие занавески, скользило по стенам, по знакомым очертаниям мебели, по светлому пледу, небрежно сброшенному на край кровати. Всё выглядело так, как должно, но Лия не могла отделаться от ощущения, что нечто важное ускользает, что реальность чуть сдвинулась, словно книга, закрытая на одной странице, а потом открытая на другой.

Она сделала глубокий вдох, наполняя лёгкие воздухом, но теперь в нём не чувствовалось свежести. В комнате стоял едва уловимый, но отчётливый запах кофе, словно кто—то недавно поставил чашку на стол, а теперь ушёл, оставив после себя лишь слабый аромат. Лия нахмурилась, но пока не двинулась с места. Её разум ещё не до конца покинул тот сон, в котором она снова была двадцатилетней, снова сидела в тесной аудитории, ловила взгляд Александра, чувствовала, как внутри вспыхивает то ощущение, от которого когда—то бежала. И теперь, проснувшись в своей привычной жизни, она не могла сразу отпустить его.

В груди всё ещё оставалось странное, щемящее тепло. Воспоминания, пробудившиеся во сне, держались за сознание, как сухие листья, прижатые к стеклу ветром. Она не хотела их стряхивать. Тот мир был слишком реальным, слишком ощутимым, чтобы просто раствориться в утренней рутине. Лия помнила, как свет падал на деревянные парты, как в воздухе витал запах мела, как в коридорах звучали приглушённые разговоры. И, главное, как её взгляд невольно цеплялся за Александра – молодого, полного внутренней силы, уверенного в себе. Он не знал тогда, что станет для неё таким важным. Он и не мог знать.

Лия моргнула, возвращая себя в настоящий момент. Она по—прежнему лежала в постели, но теперь уже отчётливо ощущала границы своего тела, реальность своей квартиры, устоявшийся ритм жизни, от которого её на мгновение оторвал этот сон. Она провела рукой по простыне – ткань тёплая, мягкая, но чужая её внутреннему состоянию. Слишком современная, слишком далёкая от той шероховатой студенческой жизни, которую она только что пережила во сне. И всё же она не могла просто встать и начать день, как если бы ничего не произошло.

Ностальгия поселилась в ней, окутала её, как тонкая паутина. Не просто по юности, не просто по тому, кем она была когда—то. По чему—то большему. По чему—то, что она потеряла, но до сих пор не могла назвать. Лия зажмурилась, пытаясь заставить себя отпустить это ощущение, но оно не уходило. Оно жило в ней, заполняло её, делало воздух плотнее, мысли – медленнее.

Она снова глубоко вдохнула. Запах кофе ещё держался в комнате, но теперь к нему примешивалось что—то ещё – лёгкий, почти неуловимый аромат книги, пролежавшей на полке слишком долго. Лия знала этот запах – смесь старой бумаги, чернил и времени. Он не мог появиться просто так. Ей казалось, что раньше его здесь не было. Или был, но она никогда не замечала?

Когда Лия приподнялась на локтях, волосы сползли с плеч, щекоча кожу. Комната выглядела привычно, но ей всё равно казалось, что что—то в ней изменилось. Возможно, свет падал по—другому, возможно, тени были чуть длиннее, чем обычно, возможно, запах кофе задержался слишком надолго. Всё казалось на месте, но ощущение нереальности не уходило.

Она медленно села, опустив ноги на пол. Деревянные доски приятно холодили ступни. Женщина вдохнула ещё раз, словно пытаясь убедить себя, что всё так, как должно быть. Но вместе с воздухом в её сознание снова просочился образ Александра – сосредоточенного, слегка хмурого, поправляющего очки перед тем, как сказать что—то, что заставит всех замереть в ожидании продолжения. Она закрыла глаза, снова видя его перед собой. И это было мучительно. Не из—за сожаления, не из—за воспоминаний, а потому, что ощущение его присутствия было настолько сильным, что казалось настоящим.

Она провела ладонями по лицу, пытаясь избавиться от этого, но не смогла. Она вернулась. Не только во сне. Что—то в ней изменилось, словно сон вытянул наружу то, что годами было спрятано глубоко внутри.

Затем Лия встала. В комнате было тихо, только слабый шелест листвы за окном напоминал, что за стенами дома живёт другой мир. Мир, в котором она должна жить. Но внутри всё ещё жила другая реальность, не отпуская её обратно.

Лия сделала несколько шагов по комнате, ощущая, как пол приятно холодит босые ступни. Она двигалась медленно, машинально касаясь предметов, словно пытаясь убедиться, что они реальны. Подошла к комоду, провела пальцами по гладкой деревянной поверхности, задержала взгляд на книге, лежащей у изголовья кровати. Её закладка находилась не на том месте, где она остановилась накануне. Но разве это не могла быть её же рассеянность?

Она повернулась и направилась к двери, ведущей в коридор. Ощущение лёгкого головокружения не уходило, но теперь оно сопровождалось странной, необъяснимой тревогой. Как будто всё вокруг оставалось прежним, но в то же время что—то было не так. Неуловимая разница, от которой становилось не по себе. Не изменилось ничего значительного – те же стены, те же предметы, та же расстановка, но стоило посмотреть чуть внимательнее, как возникало ощущение, что детали сместились, как если бы кто—то сдвинул их на миллиметр в сторону.

Она прошла в гостиную. Здесь тоже всё выглядело привычно: мягкий диван с пледом, небольшая стопка книг на журнальном столике, недопитая чашка чая, оставленная с вечера. Но что—то в этом всём не давало ей покоя. Лия машинально взяла в руки книгу, полистала страницы, но не нашла в ней ничего странного. Тот же текст, знакомые строки. Она положила её обратно, прижала пальцы к вискам и глубоко вдохнула. Возможно, дело в сне. Возможно, он был настолько реальным, что теперь её мозг не сразу может перестроиться на настоящее.

Лия двинулась дальше, прошла мимо книжных полок, взгляд зацепился за фотографии в рамках. Их расположение тоже казалось правильным, но на одну из них она посмотрела дольше, чем на другие. Снимок был ей хорошо знаком – она сделала его несколько лет назад во время путешествия, но не помнила, чтобы он стоял именно здесь. Или стоял?

Она подошла ближе, взяла рамку в руки. На фотографии она, чуть моложе, в солнечных очках, улыбается в объектив на фоне морского пейзажа. Всё верно. Но что—то в этом снимке всё равно заставляло её испытывать смутное беспокойство. Как будто что—то в её памяти не совпадало с тем, что она видела перед собой.

Она поставила фотографию на место и двинулась дальше. Проходя мимо зеркала в прихожей, замедлила шаг, а потом остановилась. Отражение смотрело на неё, как всегда, но что—то в нём показалось ей странным. Она вгляделась в своё лицо, провела рукой по щеке, коснулась волос. Всё было так, как должно быть – знакомый овал лица, привычные черты, но почему—то она ощущала лёгкую отстранённость, как если бы смотрела не на себя, а на едва заметную версию себя.

Губы выглядели чуть тоньше, чем она привыкла. Или ей просто казалось? Веки немного утяжелились и нависли, как будто после долгого сна, но в этом не было ничего необычного. Усталость? Сонное оцепенение? Она долго смотрела на себя, пытаясь поймать ощущение нереальности, но с каждым мгновением оно становилось слабее. В конце концов, она глубоко вздохнула, отвернулась и продолжила путь.

В спальне всё было на своих местах. Она открыла шкаф, провела взглядом по развешенной одежде – знакомые силуэты платьев, костюмов, рубашек. Всё было так, как она привыкла видеть, но стоило ей потянуться за одним из платьев, как она замерла. Это была вещь, которую она не помнила.

Чёрное платье с аккуратными складками на талии. Она провела пальцами по ткани – мягкой, чуть холодной, дорогой. Оно определённо было её размера, идеально подходило к её стилю. Но она не могла вспомнить, когда покупала его.

Она нахмурилась, перебирая в памяти последние покупки. Всё, что находилось в её гардеробе, было знакомо, привязано к конкретным моментам жизни. Но платье выбивалось из этого ряда. Лия провела рукой по плечикам, будто надеясь, что прикосновение вернёт воспоминания. Возможно, кто—то подарил? Возможно, она купила его, но забыла? Но почему тогда оно вызывало такое ощущение чужеродности?

Лия закрыла шкаф, пытаясь не зацикливаться на этой странности. Всё ещё ощущая слабое головокружение, она взяла с тумбочки телефон. Экран мягко засветился, отразив её лицо. Она провела пальцем по разблокировке и посмотрела на дату.

Всё совпадало. День, месяц, год. Всё так, как и должно быть. Она открыла список сообщений. В нём не было ничего необычного, но она почти сразу заметила, что некоторые из переписок, которые должны были там быть, отсутствовали.

Женщина моргнула, прокручивая диалоги. Некоторые сообщения выглядели странно – как будто они были отправлены позже, чем она помнила. Несколько привычных напоминаний исчезли. Важные записи, которые она точно помнила, тоже отсутствовали.

Лия медленно опустила телефон, снова глубоко вдохнула.

Она закрыла глаза. Попыталась представить, что ничего странного не происходит. Что всё так, как должно быть. Что просто её сознание ещё не перестроилось после сна.

Но тревога в груди не отпускала.

Лия глубоко вдохнула, стараясь привести мысли в порядок, но тревога, поселившаяся внутри, не отступала. В её мире никогда не было места иррациональному. Вещи имели объяснение, события подчинялись логике. Любая странность, любое отклонение от нормы всегда оказывалось простым совпадением, следствием усталости или рассеянности. Она убеждала себя в этом, но тело ощущало иначе – лёгкий холодок в позвоночнике, сжатая грудь, непроизвольное движение пальцев, пытающихся нащупать что—то надёжное, знакомое, неизменное.

Она направилась в свой кабинет, привычным жестом провела рукой по дверному косяку, словно проверяя, на месте ли он. В комнате всё выглядело так, как всегда: рабочий стол, аккуратно сложенные рукописи, несколько книг в стопке рядом с ноутбуком, лампа с тёплым матовым светом, который она всегда оставляла включённым в ночи, когда уходила в текст. На первый взгляд здесь не было ничего необычного, но что—то сразу задело её внимание.

На краю стола лежала её книга. Та самая, что принесла ей известность десять лет назад. Её главный роман.

Лия остановилась, смотря на неё, и почувствовала, как внутри поднялась волна необъяснимого беспокойства. Она не помнила, чтобы вчера брала её в руки. Обычно она не перечитывала свои работы – тексты, однажды законченные, становились частью прошлого, отпечатанным временем, зафиксированным, завершённым. Так почему она сейчас лежала здесь, словно кто—то специально оставил её на виду?

Она медленно подошла, села в кресло, провела пальцами по обложке. Всё было на месте – её имя, знакомый дизайн. Она на мгновение прикрыла глаза, будто прислушиваясь к себе, затем раскрыла книгу.

И почти сразу поняла, что что—то не так.

Сначала ей показалось, что это просто странное чувство, вызванное общим состоянием – возможно, её разум всё ещё находился в полудрёме, возможно, волнение от сна не до конца отпустило. Но стоило ей пробежаться взглядом по первому абзацу, как она замерла. Текст был знаком, но слова располагались иначе. Структура предложений, их ритм – всё немного отличалось. Вроде бы те же самые сцены, но детали иные, как если бы кто—то взял её книгу и слегка изменил каждую фразу, добавив незаметные на первый взгляд штрихи.

Она начала листать дальше, вчитываясь в строки, которые знала наизусть. В диалогах персонажей появлялись новые фразы, нехарактерные интонации, которых Лия точно не писала. Атмосфера романа оставалась прежней, но её герои звучали иначе, иногда совсем не так, как она помнила. Она перевернула ещё несколько страниц, взгляд зацепился за имя – и сердце пропустило удар.

Имя главной героини было другим. Лия моргнула, снова посмотрела на строку. Нет, ей не показалось. Оно действительно изменилось. Ещё одно. И ещё.

Она начала нервно листать дальше, выхватывая фразы, проверяя, сверяя с памятью. Сюжет оставался прежним, но имена героев были не те. Некоторые из них отличались на одну букву, другие полностью изменились. Она помнила каждую деталь своей книги, каждое решение, каждую правку, которую вносила на этапе редакции. Эти имена не были случайными – в них заключались смыслы, подтексты, они создавались ею осознанно, тщательно, а теперь кто—то или что—то заменило их на чужие, лишённые того значения, что вкладывала она.

Лия перевела дыхание, стараясь сохранять спокойствие, но её пальцы всё равно дрогнули, когда она закрыла книгу и посмотрела на обложку. Может, это другое издание? Переиздание с изменёнными редакторскими правками? Возможно, ей не сообщили о правках перед печатью? Нет, невозможно. Она всегда сама принимала финальные решения.

Она перевернула книгу, взглянула на страницу с выходными данными. И снова почувствовала, как внутри поднимается паника. Дата публикации не совпадала.

Всё это время она была уверена, что книга вышла в свет десять лет назад, но в этом издании значилась другая дата. Разница составляла больше года.

Этого просто не могло быть. Она прекрасно помнила день, когда получила первый тираж. Помнила эмоции, реакцию читателей, обсуждения. Всё это было связано с определённым моментом в её жизни, закреплённым в памяти так, как закрепляются только действительно важные события. И теперь кто—то утверждал, что этот момент произошёл позже, чем она помнила?

Она поднялась, быстрым шагом направилась к книжному шкафу, нашла ещё один экземпляр – тот, что хранился у неё с первой печати. Открыла его, проверила дату. Та самая, которую она помнила. Всё верно. Но в издании, что лежало у неё на столе, дата была другой.

Лия снова взяла новую книгу, медленно перевернула страницы. Внутри всё дрожало, но она старалась держать себя в руках. Ей казалось, что стоит только понять логику происходящего – и всё встанет на свои места.

Но никакой логики в этом не было.

Она не могла вспомнить ни единого дня, когда принимала решение о правках. Не помнила встреч с редакторами, не помнила, чтобы меняла имена или переписывала сцены. Но всё это было здесь, в книге, которую она написала, но которая теперь жила другой жизнью.

Пальцы сжали переплёт. Она не могла просто оставить это без ответа. Лия развернула ноутбук, быстро открыла браузер, вбила название своей книги.

Список ссылок выскочил мгновенно – отзывы, статьи, упоминания. Она начала листать страницы, пока не наткнулась на обсуждение, в котором говорилось о деталях её романа.

И снова её пронзило ощущение, что реальность сместилась.

Люди обсуждали моменты, которые она не писала. Говорили о сценах, которых не существовало в её книге.

Она открыла один из отзывов. Человек подробно анализировал сюжет, упоминая детали, которых в её тексте не было. Лия пробежала глазами по строкам, пытаясь найти подтверждение тому, что ошибается, но слова раз за разом подтверждали очевидное – эта книга, её книга, изменилась.

Она чувствовала, как холод прокатывается по позвоночнику. Кто—то или что—то изменило её историю. И теперь она должна была выяснить, кто это сделал. Или… зачем.

Лия откинулась на спинку кресла, медленно закрыв глаза. Всё это… слишком. Её разум пытался ухватиться за логику, за здравый смысл, но всё, что происходило вокруг, ускользало из—под привычного контроля. Она заставила себя дышать глубже, медленно, будто этот ритм мог вернуть её в ощущение реальности.

Нужно вспомнить. Вчерашний день, его ход, его события.

Она проснулась утром, как обычно. Позавтракала, проверила почту, сделала несколько записей в дневнике, затем отправилась на встречу. Вечером был литературный вечер – да, она хорошо помнит этот момент. Москва, приглушённые огни театра, полутёмные ряды кресел, ощущение ожидания в воздухе. Она сидела на сцене, отвечала на вопросы, чувствовала себя чуть отстранённой, но привычно уверенной. Потом были аплодисменты, несколько автографов, короткие разговоры с читателями, улыбки. Она вышла на улицу. Было прохладно, пахло осенней влагой.

Она вызвала машину.

Лия нахмурилась. В голове мелькнуло воспоминание о поездке. Но чем больше она старалась ухватиться за детали, тем сильнее они рассыпались, как песок сквозь пальцы.

Она ясно помнила, как сидела на заднем сиденье автомобиля, её взгляд скользил по улицам, мимо проносились силуэты прохожих, тускло светили витрины магазинов, а отражения в лужах создавали причудливые узоры из огней фонарей. Машина двигалась плавно, ритмичные толчки колёс по асфальту убаюкивали, унося её мысли куда—то вглубь воспоминаний, но чем ближе она подъезжала к дому, тем сильнее сознание будто проваливалось в пустоту.

Ей не удавалось вспомнить момент, когда поездка закончилась. Была ли она дома? Что происходило после? Лия напряглась, собирая мысли воедино, словно пыталась сложить мозаику из разрозненных кусочков, но чем больше она старалась, тем крепче ощущала, что этот участок её памяти оказался завуалирован густым туманом, недоступным разуму.

Обычно она сразу снимала туфли в прихожей, проходила в гостиную, наливала себе бокал вина. Это был её ритуал после подобных мероприятий – она любила это ощущение медленного растворения дня, когда суета остаётся позади, а ночь обещает покой. Но в этот раз ничего не всплывало.

Лия открыла глаза, медленно провела ладонями по лицу. Это просто усталость. Накопившаяся, давящая, проскальзывающая в сознании, мешающая собрать воедино обрывки событий.

Писательница поднялась с кресла, прошла в прихожую, словно надеялась, что движение поможет прояснить разум. Посмотрела на вешалку – её пальто висело там, аккуратно застёгнутое, как всегда. Значит, она точно приходила домой.

Затем обернулась, взгляд зацепился за телефон на столике у двери, словно интуиция подсказывала, что именно там кроется ответ на её тревогу. Медленно подняв устройство, она провела пальцем по экрану, разблокировала его и открыла список сообщений, машинально прищуриваясь от мягкого голубоватого свечения, которое отражалось в её глазах. Её рука, привычно уверенная, когда она бралась за телефон, теперь будто дрожала от едва уловимого напряжения. Листая вниз, она внимательно вчитывалась в строки, проверяя последние переписки, и вдруг осознала, что что—то в них не совпадает, что—то выглядело не так, как она это запомнила. Маленькие детали, которые не поддавались объяснению, складывались в ощущение, что её память и реальность больше не совпадают.

Некоторые диалоги выглядели привычно – коллеги, короткие обсуждения издательских вопросов, пара приглашений, которые она отклонила. Но стоило ей перейти к сообщениям, которые должны были быть в этот вечер, как она заметила пустоту.