Читать книгу: «Подвешенные на нити», страница 8

Звучало это без кокетства и усталой иронии – сухая деловитость человека, привыкшего говорить о повышении как о смене лампочки.

Маша почувствовала, что перешла на другую сторону: теперь каждый её шаг будут читать как инвестицию. Надо выбрать: принять помощь или уйти манёвром, не давая себя поймать. Она не стала играть в недотрогу – в этом и был секрет её успеха: не притворяться скромницей, если хочется большего.

– Спасибо, – сказала она без корпоративных полутонов. – Ценю, что ты не скрываешь и не продаёшь это дороже. Но понимаешь, что с этого момента между нами больше, чем работа?

Он медленно кивнул, взвешивая не слова, а последствия.

– Я не против, – сказал Антон. – В этой системе нельзя быть равнодушным. Особенно к тем, кто точно знает, чего хочет.

Маша аккуратно поставила бокал на край стола. Не стала говорить о справедливости и балансе, не спросила, почему выбрал её. Всё было прозрачно: так ходили те, кто хотел выжить и значить. Важно, как пройдёшь – на своих ногах или под патронажем.

– Тогда давай не будем обманывать друг друга, – сказала она. – Ты – мой шанс, а я, возможно, твой билет в новый сезон. Я не буду делать вид, что мне всё равно. Хочу, чтобы ты знал это заранее.

Антон смотрел с холодным любопытством – без похоти и тепла, только азарт хищника, готового делиться добычей, если видит в партнёре больше, чем объект желания.

– Я уважаю тех, кто не боится называть ставки, – признал он. – Просто проживём этот вечер как взрослые. Без ролевых игр и лишних обещаний.

Её удивила такая прямота – не потому, что редкость, а потому что раньше так вслух не говорили. Маша ответила таким же честным взглядом: в нём читалось не обещание, а спокойное согласие.

– Давай, – коротко сказала она.

Они выпили ещё по бокалу и долго молчали: он листал ленту на планшете, комментируя слухи о слиянии; она смотрела в окно, запоминая силуэты елей, будто строила в голове алгоритм маршрута.

За ужином Антон оказался заботливым хозяином: разогрел суп, нарезал хлеб, подал сыр на деревянной доске. Она ела медленно – как человек, не привыкший доверять чужому столу. Вино не кружило голову: мысли оставались чёткими, тело – собранным.

– У тебя всегда такой режим экономии? – спросил он.

– Только когда не уверена, что могу позволить себе слабость, – ответила Маша, отодвинув тарелку.

– Хороший навык, – сказал он. – Хотя иногда можно и сбавить обороты.

После ужина Антон вышел на веранду, закурил и долго смотрел на тёмное пятно озера за стеклянной стеной. Маша не сразу последовала за ним, оставив себе пару минут тишины и самоанализа. Она знала: любой шаг за этот порог – уже не игра, а выбор.

На веранде было холодно, и она застегнула куртку до шеи. Антон молчал. В его взгляде появилась новая усталость. Он затушил сигарету о мокрый бортик вазона и, не глядя на неё, сказал:

– Иногда думаю, что все эти игры не стоят ни одной честной ночи. Просто быть рядом, ничего не ожидая. Но, наверное, у нас уже не получится.

– Почему? – спросила Маша.

– Потому что мы оба слишком хорошо знаем правила. И слишком сильно хотим выиграть.

– Значит, остаётся научиться играть друг с другом, а не друг против друга, – тихо сказала она.

Он впервые за вечер улыбнулся живо, почти смеясь:

– Видишь, ты уже лучше меня справляешься с любым сценарием. Я бы на твоём месте и не приезжал, если бы не хотел получить то, ради чего всё затевалось.

– Я пришла, чтобы научиться побеждать по твоим правилам, – ответила она спокойно.

Между ними возникла короткая, плотная тишина – без пустоты. Она смотрела на его лицо и вдруг поняла: видит не только вице-президента, но и мужчину, уставшего от вечной борьбы за внимание, признание и превосходство. Маша не чувствовала ни страха, ни желания понравиться – только необходимость дожить до конца вечера без самообмана.

Антон остановился у края дивана, долго смотрел сверху, а потом просто взял её на руки, будто диван был не местом комфорта, а пунктом выдачи багажа.

Она не сопротивлялась: тело коротко напряглось и тут же расслабилось, когда он легко поднял её и, не теряя равновесия, понёс вверх по лестнице. Сначала ей показалось это театральным, почти смешным, но в его движениях не было фарса – только решимость, будто за этим стояла заранее спланированная операция. На пролёте он чуть сильнее сжал её талию – грубо, но не жестоко, – оставляя выбор и одновременно подтверждая согласие. Дышал ровно, лишь изредка склонялся к её уху, проверяя, не дрогнет ли она.

В спальне на втором этаже пахло хвоей и тёплой шерстью с лёгкой нотой старого лосьона. Он не бросил её на кровать, а аккуратно поставил на ноги, придержал за плечи, удостоверившись, что она держится уверенно. Маша шагнула назад только затем, чтобы стянуть кеды; они мягко стукнули о ковёр, словно размыкая привычную границу между ней и остальным миром.

Антон шагнул ближе. Его взгляд, не мигая, изучал лицо Маши, словно искал уязвимые места. Внезапно он схватил её за волосы, развернув к себе. Пристальный взгляд заставил её впервые за вечер смутиться и отвести глаза.

– Если хочешь, чтобы я был мягче, скажи сейчас, – прошептал он, удерживая прядь у её подбородка.

– Станешь ли ты нежнее по моей просьбе? – спросила Маша, заранее зная ответ.

Его улыбка мелькнула, словно подпись под долгосрочным договором.

– Нет, – признался Антон. – Иначе ничего не выйдет.

Маша кивнула, будто подтверждая негласное соглашение. Он отпустил её волосы, обхватил тонкую талию и притянул так близко, что их дыхание слилось в единый ритм. Первый поцелуй был коротким, пробным, за ним последовал более резкий, требовательный, без лишней нежности, полностью в его стиле.

Двумя движениями он снял с неё футболку: подцепил край снизу и стянул через голову. Их взгляды встретились, и Антон окинул её фигуру: спортивный топ, тёмный силуэт рёбер под тканью, рельеф плеча. Его прохладная ладонь скользнула по ключице, сжав материал, проверяя его упругость.

– Почему ты не носишь платья? – спросил он, не отрывая пальцев от её кожи.

– Они не выдержат моего ритма жизни, – отрезала Маша, наслаждаясь собственной прямотой.

Одной рукой он расстегнул топ, другой сбросил его вниз. Она слегка повернулась, облегчая ему задачу. Стало ясно, что Антон ждал не только физической реакции, но и её взгляда – смятения или скрытой слабости.

Её небольшая грудь обнажилась, соски выделялись тёмно-розовым. После долгой паузы его язык скользнул по её губам, затем он слегка прикусил один сосок, а второй сжал пальцами – проверка на выносливость, а не ласка.

Маша молчала, гордо подняв подбородок, не желая уступать.

Сжатие усилилось, и она коротко, но уверенно выдохнула.

– Не боишься синяков? – спросил он, отстраняясь.

– Только если они будут с обеих сторон, – ответила она без колебаний.

Он рассмеялся, затем резко развернул её, обхватив за талию, и повёл к кровати. Шаги были уверенными, без тени сомнения, даже когда он толкнул её лицом на покрывало. Маша поняла: роль выбрана верно – здесь не место компромиссам. Отец всегда говорил: «Держи ритм, сбился – начинай заново». Теперь эти слова подходили не только к жизни.

Устраиваясь рядом, Антон без церемоний подцепил край её юбки. Маша знала: будь там пояс, он бы расстегнул его зубами – так напористы были его движения. Ткань легко соскользнула с бёдер.

Под юбкой оказались простые тёмно-серые трусы с потёртой резинкой. Он снял их аккуратно, но затем сжал в кулаке, словно трофей.

Этот жест вызвал у Маши лёгкое стеснение – не страх, а осознание собственной уязвимости, мастерски подчеркнутой.

– Ты всегда так раздеваешь женщин? – спросила она.

– Только тех, кто этого достоин, – ответил он, понизив голос.

Он навис над ней, обхватил плечи и провёл ладонью вдоль позвоночника от шеи до копчика. Прикосновение становилось тяжелее, будто сжимало позвонки. Это было жёстко, но удивительно приятно, и все тревоги растворились.

Внезапно он перевернул её на спину, чуть не столкнув с кровати. Его губы нашли её шею, затем ключицы и грудь, словно отмечая ключевые точки. Каждый укус был резким, но не переходил грань: цель – сломать старые привычки и установить новые.

Резким движением он сорвал свою рубашку, обнажив сухое, подтянутое тело, словно у бойца, не нуждающегося в объяснениях.

Раздвинув её ноги, он провёл ладонью по бедру с мягким нажимом, затем прижал внутреннюю сторону к матрасу, зафиксировав её.

Маша поняла, что сейчас последует решительный шаг без прелюдий. Она приготовилась не телом, а мыслями.

Он вошёл одним быстрым движением, почти до конца. Ожидание боли сменилось удивлением от скорости и силы.

Первый толчок был тяжёлым, уверенным, без робости – словно взрослый, точно знающий, чего хочет.

Маша резко выдохнула, в этом звуке было больше согласия, чем она готова была признать.

Ритм стал неумолимым: она лежала, принимая каждое движение, не пытаясь его контролировать. Он двигался жёстко, но без злобы, словно боксёр, точно дозирующий силу ударов. Иногда замирал, проверяя её реакцию.

Решив следовать его правилам до конца, Маша обхватила его шею и ответила встречным движением. Удивление мелькнуло в его глазах – он не ожидал такого отпора.

– Тебе правда это нравится? – спросил он.

– Слабо сделать ещё жёстче? – бросила она в ответ.

Он поднял её ноги выше, почти к плечам, и вошёл глубже, ускоряя темп. Каждый толчок отдавался в спине, и впервые за ночь Маша застонала неподдельно, не сумев сдержаться.

Её руки прижали к кровати, тело зажали между матрасом и наклонённым лицом Антона, от которого чувствовался каждый вдох. Это была борьба, а не страсть. Испытание на прочность.

Когда терпение иссякло, Маша попыталась вырваться, но запястья сжали сильнее, а движения стали ещё резче.

– Хочешь сдаться? – прошептал он, усиливая нажим.

Она покачала головой, и в этот момент её накрыл мощный, почти унизительный экстаз. Вскрик вырвался сам, но ритм не замедлился, пока она не расслабилась полностью.

Резко выйдя, Антон замер над ней, глядя в глаза с неожиданной мягкостью. Но это длилось секунду: он раздвинул её ноги, перевернул на живот и вошёл сзади.

Второй заход был ещё стремительнее. Маша больше не сопротивлялась, растворяясь в ритме. Чувствуя приближение кульминации, она двинулась навстречу, чтобы синхронизироваться с финалом. В этот момент он прикусил её шею, вызвав мурашки не от боли, а от точности его действий.

Они лежали, тяжело дыша, не говоря ни слова. Услышав его учащённое сердцебиение, Маша подумала: возможно, именно такую ночь она всегда хотела – без прелюдий, только контроль и испытание.

Антон первым поднялся, принял душ, не закрывая двери, и вернулся, сев на край кровати. Не спрашивая, он закурил.

– Ты меня удивила, – сказал он после паузы.

– Взаимно, – ответила Маша, не открывая глаз.

– Думал, ты будешь сопротивляться сильнее.

– Я всегда сопротивляюсь, – отозвалась она. – Но иногда это значит довести дело до конца.

Молчание растянулось, и впервые за вечер тепло разлилось не только по телу, но и в мыслях. Ей часто говорили, что её решительность отпугивает мужчин, но теперь стало ясно: нет ничего сильнее женщины, выдерживающей чужой ритм до конца.

Ночь завершилась тихо, без обещаний, но с чувством равенства в их игре.

Внутри коттеджа тишину нарушали короткие провалы в сон и тягучая дрёма. После первого раунда они дремали считанные минуты, но каждое пробуждение разжигало желание продолжить.

Маша, привыкшая считать ночь законченной после одного акта, поняла: это не тот случай. Её тело отзывалось на малейшее движение Антона, словно подстраиваясь под его ритм.

Вторая волна началась без слов: его ладонь скользнула по её спине, задержавшись ниже поясницы, будто запирая её. Не притворяясь спящей, Маша прогнулась, впиваясь в его пальцы, и время перестало иметь значение – важен был только ритм.

Он повернул её набок, обхватил бедро и вошёл плавно, но с прежней силой. Движения замедлились, но стали глубже, каждый толчок длился дольше, а её выдохи звучали громче обычного. Раньше звуки казались ей чужими, теперь они приносили освобождение.

– Вот так, – прошептал он ей на ухо, и её рука сильнее сжала его ладонь, скользившую по бедру.

Он чередовал ритм: то резко, заставляя кровать скрипеть, то медленно, словно проверяя её бдительность. Но сон не приходил – азарт держал её настороже.

Наконец он лёг на спину, приглашая её. Маша не медлила, села сверху, сомкнув бёдра, и начала задавать ритм, ускоряясь и замедляясь по своему желанию. Антон не отпускал её бёдра, то притягивая, то прикусывая её соски, отчего сдержаться было трудно.

Кульминация наступила почти незаметно: короткий разряд эмоций пробежал по телу, оставив желание вцепиться в его спину. Несколько царапин проступили на коже даже в полумраке.

Без паузы он перевернул её на живот и вошёл сзади, не давая отдыха. В этом подчинении Маша открыла новое наслаждение.

К утру счёт сбился: сколько было актов, сколько раз её доводили до края. Последний был особенно резким: лицо прижали к подушке, а стремительные толчки размывали время и пространство.

Финальный взрыв ощущений придавил её к матрасу, и Антон, с трудом сдерживаясь, завершил, рухнув рядом на смятую простыню.

Они лежали, тяжело дыша, с растрёпанными волосами. Простыня стала символом их общей победы.

– Я думала, ты меня сломаешь, – первой заговорила Маша.

– Ты первая, кто продержался до утра, – ответил он с искренним уважением.

– Может, в этом и был смысл? – спросила она, повернувшись к нему.

– Именно так, – он коснулся её виска губами и улыбнулся.

Тишина стала мягкой, почти нежной, несмотря на отсутствие сентиментальности. Тело ныло от усталости, но приятно, как после тяжёлой тренировки.

Утренний свет проникал в коттедж, но внутри царило тепло. Ни стыда, ни сомнений – только гордость за ночь, выдержанную на равных.

– Теперь понятно, почему у тебя нет постоянной, – сказала Маша после паузы.

– Не все готовы играть по таким правилам, – усмехнулся он.

– А если готовы?

– Тогда их берут на работу, – пошутил он.

Их смех разлился в комнате. Его ладонь накрыла её плечо, притянув ближе.

– Спи. Завтра обычный день, и никто не узнает, какая ты чемпионка.

– Не собиралась хвастаться, – ответила Маша, подавляя зевок.

Лёгкое прикосновение к её волосам – и сон накрыл их, сплетённых, словно после марафона.

Утро встретило ярким светом. На столе дымился кофейник, воздух пах сигаретами и вином. Антон стоял у окна, глядя в пустоту, словно нашёл новый путь.

Маша неторопливо оделась и подошла к нему:

– Спасибо за ночь. Было здорово.

Он кивнул, посмотрев на неё внимательно:

– Взаимно.

Прощание прошло без сантиментов – лишь обмен кивками, как между равными, понимающими цену этой ночи.

Уходя, Маша оставила лёгкий шлейф духов и унесла странное чувство: жизнь разделилась на «до» и «после». Спокойствие разливалось внутри, и маленький синяк на шее не удивил.

К десяти утра она появилась в офисе, и никто не заподозрил, что за ночь она не проиграла ни одного раунда.

Утром кабинет Антона встретил Машу сдержанным светом и запахом свежего кофе. Тот сидел за столом, спокойно листал бумаги, будто они не расставались всего несколько часов назад – в коттедже «Империум-Медиа», после ночи, где правды было больше, чем на любом совещании. Там всё оказалось ясно: телесность, страх, напряжение, жадность – как отчёт без искажений. Теперь, за столом, они снова надевали маску будничной точности, будто существовали только цифры, бумаги и деловая тишина.

– Маша, закрепляю за тобой направление «устойчивость» по двум ключевым блокам, – начал он без предисловий, поднимая усталый взгляд. – Получаешь постоянный доступ в архив и ключ от сейф-картотеки. Это нужно не ради удобства, а для оперативности и быстрых реакций, если потребуется.

Маша отметила вес его слов, но виду не подала: коротко кивнула, взяла пропуск и ключ. Она понимала: этот шаг значил больше, чем доступ к документам. Ей доверяли важный механизм компании, и от её действий зависело многое.

– Благодарю, Антон. Не подведу, – сказала она спокойно, принимая ответственность, как хрупкую ценность.

– Не сомневаюсь, – ответил он, и усталость в голосе легла рядом с лёгкой иронией. – Здесь не нужен героизм. Нужны ясность и точность. Больше ничего.

Она без промедления погрузилась в работу. Документы выстроились в цепочку дат и сумм; каждая строка подтверждала её догадки. На полях она пометила места, где пропадал «голос» третьего партнёра: исчезали подписи, возникал лишний день, менялся рисунок цифр и почерк. Казалось, будто бумаги писали в одной комнате, диктуя друг другу одинаковые слова – чужими руками.

Через два часа Маша записала три рабочие версии – чётко и сухо, оставив напротив каждой пустое место под доказательства, которые предстояло найти.

К полудню Антон вернулся, внимательно прочитал её записи и надолго задумался, затем сказал:

– Здесь нет места сомнениям. Я пойду до конца, без жестов и героизма. Нам нужно сохранить механизм, а не ломать его.

Маша встретила его взгляд и ответила ровно:

– Сначала всегда спасают механизм, Антон. Тех, кто нажимал не те кнопки, найдём потом. Сейчас важнее остановить утечку и стабилизировать работу. Без паники и без колебаний.

Антон кивнул – именно этого он и ждал. Звонок из управления прервал разговор: потребовали пояснить цифры последних решений Кирилла. Он сам попытался откатить принятые меры, нервно жонглируя аргументами, но Антон встал рядом с Машей и спокойно пресёк попытку:

– Кирилл, эти цифры прошли все необходимые проверки. Мы не будем отменять решения из-за страха ответственности.

Младший Смородин отступил: возразить было нечем. Николай, наблюдая со стороны, быстро понял, что речь не о наказании, а о прекращении «раскачки палубы» и выводе компании на ровный курс.

Закончив разговор с управлением, Маша собрала пометки в конверт, запечатала и убрала в сейф-картотеку, доверенную ей Антоном. Это был не жест осторожности, а демонстрация профессионализма: её личные записи становились частью общей стратегии.

Вечером они снова встретились, чтобы согласовать пробную проверку с нейтральной командой. Выработали общий язык объяснений – без намёков на подозрения и конфликты. Проверка должна была пройти тихо, аккуратно и почти незаметно.

Поздно вечером, когда офисы опустели, Маша вновь спустилась в архив. Она ощущала, что упустила деталь. Перебрав бумаги, нашла нужную дату: она совпадала с первым крупным переносом доли, там, где «голос» партнёра исчез впервые. Это была не просто дата – точка входа.

Антон, взглянув на её находку, произнёс спокойно:

– Вот она, Маша. Наша точка входа. Теперь знаем, откуда начинать распутывать клубок.

Маша кивнула: их «бухгалтерия чувств» открыла дверь к правде, и обратного пути уже не было.

На следующий день Антон поехал к отцу – председателю наблюдательного совета холдинга и главному держателю контрольного пакета. Их разговор шёл за закрытыми дверями, и хоть тон был сдержанным, в нём ощущалось напряжение.

Антон методично, без нажима, изложил всё: текущую ситуацию, риски, расстановку сил. Главное – он представил Машу не как протеже, а как единственного человека, способного сейчас удержать баланс между финансовым контролем и внутренним доверием.

В этой семье решения принимались быстро, но после тяжёлого молчания. Структура управления позволяла отцу единолично утверждать ключевые назначения, если речь шла о предотвращении рисков. Он не любил вмешиваться в оперативные вопросы, но знал: если сын просит вне процедуры – на то есть причина.

Через час он кивнул. Решение оформили за двадцать минут. К середине дня оно было официально объявлено: Маша Скворцова – директор по корпоративным вопросам.

Когда она вошла в новый кабинет, многие коллеги смотрели с натянутыми улыбками, пряча зависть и удивление. Особенно выделялась женщина из секретариата – та самая, на чью аккуратно уложенную причёску Маша недавно вылила чашку кофе. С того дня у неё осталась не только физическая память в виде следов на платье, но и жгучее, неутихающее чувство унижения. Она сидела на своём месте, с мёртвой спиной и стиснутыми пальцами, не сводя с Маши глаз. В её взгляде не было ни растерянности, ни простого раздражения – только злость, вымороженная до состояния яда. Она не пыталась улыбаться, не делала вид, что равнодушна: напротив, каждый её миллиметр будто говорил «это должно было быть моим».

Вся её поза излучала пассивную агрессию – от напряжённой челюсти до излишне громких ударов по клавишам. Она не могла позволить себе открытый протест, но её взгляд будто прожигал Машу насквозь, следя за каждым движением с ядовитой внимательностью. Бессилие, с которым она наблюдала за новым назначением, превращалось в кипящую смесь зависти и злобы, которую она пыталась удержать внутри, но которой всё равно отдавалось в каждом её движении.

Маша не задержала на ней внимания: прошла уверенно и заняла своё место. Теперь ей предстояло отвечать не только за «устойчивость», но и за корпоративную этику и внутренний порядок.

Кабинет был просторным и светлым, без пафоса, но функциональным – для решений. Сев за стол, она ощутила спокойную уверенность человека, знающего: каждая бумага, цифра и шаг теперь имеют значение не только для неё, но и для всего механизма, который она обязана защищать и улучшать.

В дверь тихо постучали: Антон вошёл, едва улыбаясь:

– Маша, поздравляю с официальным вступлением. Теперь тебе предстоит держать равновесие не только в цифрах, но и в людях.

Маша улыбнулась, не поднимаясь из-за стола, спокойно глядя ему в глаза:

– Спасибо, Антон. Я готова. Главное – держать одну линию и не позволять никому рушить баланс, который мы с таким трудом выстроили.

Он коротко кивнул и вышел, оставив её наедине с задачами, требующими не только профессионализма, но и личной стойкости.

Она глубоко вдохнула и открыла первый документ, погружаясь в новый этап работы и жизни, где не было места случайностям и слабости – только точность, уверенность и ответственность за каждый шаг.

Поздно вечером дома Маша сняла пальто и бросила на спинку стула. Руки внезапно отяжелели, будто день превратился в неподъёмный груз. На кухне её ждал холодный чай и тишина одиночества. Комната пахла застоявшимся временем; глухая тишина давила.

Она села и отвела взгляд от брошенной чашки. Тьма окна не отражала реальность, а будто поглощала её, унося мысли за пределы тесной квартиры.

«Человек-таблица, – подумала она, не замечая, как губы повторяют слова. – Выверенный, чистый, без помарок. Всё по клеткам. Каждый шаг просчитан. Наверное, даже поцелуй он заносит в графу „непроизводственные расходы“».

Её передёрнуло от собственной мысли. В памяти встал его голос – ровный, сухой, как диктор, читающий отчёт для совета. Уверенные слова без страсти и искренности. Голос, который не согревает и не будоражит, а просто констатирует.

И прикосновения вспоминались такими же ровными, будто он подписывал договор по инструкции. Руки – вежливые, но без живого жара. Всё подчинено распорядку; каждое движение строго следует предыдущему, словно он боялся нарушить невидимую внутреннюю инструкцию.

Маша вздохнула, пытаясь отвести навязчивые образы. Они резали по коже, как острые края отчётных листов. Перед внутренним взглядом стоял он: серый, аккуратный, костюм без складки, бесцветный галстук – и пустая безэмоциональность. Даже глаза казались ей не горящими, а отражающими чужие цифры и сухие строки.

– Как я могла лечь с этим ублюдком? – прошептала она; голос дрогнул не от боли, а от холодной злости. – Бог ты мой, это не человек – набор команд: «подчинись», «раздвинь ноги», «не мешай»…

Слова упали в воздух тяжёлыми штампами, будто печати на бухгалтерском документе. Ей нужно было выговориться – хотя бы тёмному окну и глухим стенам.

– А ты ведь думаешь, что всё контролируешь, Антон, – тихо сказала она, словно читая изнутри его метод. – Думаешь, доминируешь: сдавливаешь, прижимаешь, берёшь жёстко – без вопросов и нежности. Да, ты вёл себя как монстр. Но не потому, что дикарь, а потому, что трус. В постели ты такой же, как в жизни: всё просчитано, всё под контролем, всё у края инструкции. Ни грамма спонтанности. Ни секунды человечности. Тебе важно не чувствовать, а побеждать – как галочка в таблице: «взято».

Её голос крепнул, хотя звучал тихо:

– Думал, я поверила? Ни секунды. Я отыграла роль, чтобы ты доверил. Чтобы открыл двери, сейфы, цифры. Я читала тебя как формулу: ничего случайного, всё по регламенту. Ты считал, что завоевал. А я просто позволила – ради доступа и стратегии. За твоей безупречностью пусто: баланс вместо смысла. Ты не человек, Антон. Ты отчёт с паролем.

Она замолчала. Слёзы выступили, но она не заплакала: слёзы – лишние, как ошибка в отчёте, который никто не увидит. Она снова посмотрела в окно, будто ожидая ответа от темноты, но окно оставалось холодным и бесстрастным. Тишина тяжело нависла над квартирой.