Конфуций. Беседы с одиноким мудрецом

Радости Конфуция

И все же Конфуций не был неким абстрактным любителем и поклонником древности – для него важны были души тех людей, которые жили в этой древности. Он любил не абстрактное время, а поклонялся конкретным духам прошлого, у которых молил об удаче.

Не случайно первая же фраза «Лунь юя» подчеркивает: «Изучать и своевременно повторять изученное (в другой трактовке “и претворять в жизнь“. – А. М.) – не в этом ли радость?» Обычно эта сентенция понимается как стремление изучать древность, заветы предков и первоправителей, «Канон песнопений» и «Канон перемен». Но, возможно, к этому следует прибавить еще и изучение методов и смыслов древних магических учений?

Эта фраза, произнесенная великим наставником, справедливо считается одной из центральных идей его проповеди – живя внутри традиции, постоянно обращаться к ней, «повторять изученное». Она многократно цитировалась и комментировалась, и, несмотря на некоторые разночтения, все комментаторы сходились на том, что Конфуций призывает обращаться к уже сказанному или свершенному великими мудрецами. Чжу Си в XIII в., на чьи комментарии и на чье понимание опирались все дальнейшие переводчики, также считал, что понятие «учиться» здесь равносильно понятию «подражать».

Первый переводчик «Лунь юя» на русский язык П. С. Попов (1910), опираясь на средневековый комментарий Чжу Си, давал абсолютно традиционную трактовку, вошедшую с небольшими вариациями в большинство последующих переводов: «учиться и упражняться». Грамматически этот перевод в целом точен, но где-то внутри фразы существует некий ускользающий контекст, который может явиться определяющим для всей проповеди Конфуция. Учиться чему? Упражняться в чем? Ведь в этой первой фразе – суть всего учения, возможно, разгадка тайны многовековой устойчивости учения Конфуция. Если Конфуция воспринимать как некоего абстрактного мудреца, занимающегося праздными экзистенциальными рассуждениями, характерными для западной философии, то такое понимание будет, безусловно, верным. Но, как можно видеть из всего контекста жизни Кун-цзы, он был человеком абсолютно конкретных действий и ясно сформулированных мыслей. Поразительным образом Конфуций очень утилитарен, прагматичен в своей мудрости, и в этом, думается, заключена одна из причин «долгожительства» конфуцианства вообще. А значит, перед нами не просто общее рассуждение, а вполне конкретный совет или указание.

Кажется, существует еще один смысл, который подразумевал Конфуций и который значительно точнее соответствует мистико-магическому настрою конфуциевой проповеди. Он связан с тем понятием, которое обычно переводится как призыв Конфуция «повторять изученное» (си 習). Иероглиф си в древних текстах в основном действительно означал «повторять». Но не только «изученное», а повторять второй раз моление или вопрошение к духам в практике медиумов. Семантически иероглиф си восходил к другому значению ― «птица, летающая много раз» – и изображался в виде двух «крыльев» сверху и графемы «солнце» снизу. Повторение вопрошения к духам делалось для того, чтобы уточнить предсказание духов, и считается, что гадатели обычно дважды повторяли свой вопрос – например, во время предсказаний на основе методики «Канона перемен» («И цзин»). В частности, именно в этом смысле и применяетсятся иероглиф си в «Каноне перемен», причем существует предположение, что для предсказания результата происходящего события использовалось три вопроса или три гексаграммы. Это и было «повторять вопрошение к духам». Даже сегодня многие китайские гадатели, соблюдая древние традиции, считают, что у духов следует вопрошать по крайней мере трижды.

И тогда вся фраза Конфуция приобретает совсем иное звучание: «Изучать [ниспосланное духами] и вопрошать у них вновь – не в этом ли радость?» Это – сентенция, вполне достойная древнего мистика, очевидно, ни в малой степени не выбивающаяся из общего контекста той эпохи.

Дополнительный ключ к первой фразе мы можем встретить буквально через несколько абзацев. Один из лучших учеников Конфуция, Цзэн-цзы, говорит: «Я ежедневно трижды вопрошаю себя: отдал ли все свои душевные и физические силы тому, кому советовал в делах? Не был ли в обращении с другом неискренен? Повторял ли то, что передано?» (I, 4). Речь здесь идет именно о повторном вопрошании (си) того, что передано самой традицией (чуань 傳).

Но все же ключевое слово здесь не «изучение и повторение», как может показаться на первый взгляд. Вчитаемся еще раз в первую фразу «Лунь юя», понимая, что зачин собрания духовных наставлений Учителя не может быть случайным: «Изучать и вопрошать вновь – не в этом ли радость? Вот друг приехал издалека – разве не в этом ликование?». «Радость» – вот что является здесь центром переживания, ключевым словом во всей этой фразе. Это не только радостное возбуждение, свойственное обычному человеку; это затаенное ликование от чувства соприкосновения с высшими силами. Именно как «великую радость», в частности, переживал даос свое озарение, и именно так стало обозначаться просветление в буддизме. Это – не чувство, это достижение особого состояния. Вот почему записи слов Конфуция начинаются именно с этой фразы: в ней сказано, от чего можно испытать озарение.

От чего еще Конфуций испытывает радость, ликование, наслаждение? От музыки и от чтения древних песнопений. Когда Конфуций говорит о «радости», для него это понятие наполнено именно ритуальным смыслом, переживательным, священным. Это не просто хорошее настроение и не легкость ощущения бытия – в этом плане Конфуций не подвержен обыденным эмоциям. Это ликование души, возвышенное состояние от слияния с высшими силами – духами предков. Он испытывает «радость от музыки», когда, услышав ритуальную мелодию, на три месяца перестает чувствовать вкус пищи (VII, 14), а в другой раз его «веселит» одно из песнопений «Ши цзина» (III, 20).

Становится понятным и то удивительное почтение, которое испытывал Конфуций к сборнику древних песнопений «Ши цзин» («Канон песнопений»). Он неоднократно цитировал «Ши цзин», советовал своим ученикам начинать собственное воспитание именно с чтения этого канона. В сущности, там не слишком много говорится собственно о форме ритуалов, зато немало внимания уделено именно связям с духами предков, опосредованию мира земного и мира духовного, молениям. Не менее уважительное отношение Конфуций проявлял и «Канону исторических преданий» («Шу цзин») – обширной компиляции различных событий, охватывающей период с XXIV по VIII вв. до н. э. и рассказывающей о деяниях идеальных мудрецов-правителей, что жили в гармонии с Небесными силами.

Все это дает нам возможность несколько по-иному осознать название труда, в котором собраны высказывания Конфуция – «Лунь юй» – обычно переводимого как «Беседы и суждения». Однако в древности лунь также обозначало дощечку, на которой записывались вопросы к духам; таким образом, оригинальное название труда Конфуция могло восприниматься как «Вопросы к духам и ответы на них», которые и передавались через самого Конфуция.

Из диалогов Конфуция следует, что Учитель, безусловно, осознавал некую миссию, лежащую на нем. Она, по-видимому, заключалась в реконструкции идеальной гармонии прошлого. Все его поклонение сводилось к культу идеальных предков, как реальных, так и полумифологических. Предметом его восхищения были Вэнь-ван и его сын Чжоу-гун: он видел их по ночам, обращался к ним за советами. Конфуций даже учился исполнять мелодии на музыкальных инструментах не для того чтобы, скажем, постичь эстетику музыки, а стремясь «узреть волоски на бровях» у того, кто когда-то сочинил эту древнюю мелодию. И в этом плане Учитель был чрезвычайно мистичен: он искренне стремился не просто к абстрактному прошлому, но желал соприкоснуться с духами предков, например, с Чжоу-гуном, с Юем, встретиться с ними духовно.

«Лунь юй»: радость истинного Знания

1,1

Учитель сказал:

– Учиться и своевременно претворять в жизнь – разве не в этом радость? Вот друг пришел издалека – разве это не удовольствие? Люди его не знают, а он не хмурится, – это ли не благородный муж?

1,4

Цзэн-цзы сказал:

– Я ежедневно трижды вопрошаю себя: отдал ли все душевные и физические силы тому, кому советовал в делах? Не был ли в обращении с другом неискренен? Повторял ли то, что мне преподавали?

Цзэн-цзы (Цзэн Шэнъ) – один из лучших учеников Конфуция, был моложе Учителя на 46 лет.

1,14

Учитель сказал:

– Если благородный муж не думает о насыщении в еде, не заботится об удобном жилье, в делах усерден, в речах осторожен, способен сам ради исправления сблизиться с теми, кто обладает Дао, про такого можно сказать, что он любит учиться.

5. Начало пути Учителя

Практически каждый эпизод жизни великого Учителя описан достаточно подробно, хотя, естественно, большая часть этих подробностей – мифологическая. Слой за слоем формировалась священная биография Конфуция, шаг за шагом скромный и честный наставник, посвященный священнослужитель и неудачливый администратор превращался в символ всей китайской традиции, в небожителя и основателя государственной доктрины.

Конфуций появился на свет в селе Цзоуи волости Чанпин княжества или царства Лу – сегодня это уезд Цюйфу в провинции Шаньдун – а умер в столице княжества Лу, ныне г. Цюйфу, где сегодня разбит огромный музейный и храмовый комплекс, посвященный «учителю учителей».

По описаниям, Конфуций был очень высокого роста, хотя не понятно, действительно ли он был столь огромен или это просто мифологическое преувеличение. Сыма Цянь, который описывал облик Конфуция в «Ши цзи» («Исторических записках»), гл, 47, как минимум через 300 лет после смерти учителя, читал, что он «был ростом девять чи и шесть цуней, все его называли верзилой, и этим он отличался от других людей» [14, 1992. С. 127]. Это должно составлять от 191 до 265 см. – рост практически невероятный для среднего китайца. Не исключено, что это каким-то образом было генетически связано с большим ростом всех членов его семьи, и неслучайно их фамильным иероглифом стал Кун 01）, то есть «большой», «огромный». Дело в том, что фамилия Кун не принадлежала роду изначально, а появилась у одного из его представителей – Кун-фу Цзя в VIII в. до н. э. [4, 2015. С. 79–80]. Примечательно и то, что в самом «Лунь юе», тексте значительно более близком к жизни самого Конфуция, никаких намеков на его большой рост мы не встречаем.

Вообще, в его жизни много необычного и знакового. Уже само его рождение оказалось окружено слухами и преданиями. Великий мудрец родился от связи, которую называли «странной», «варварской», «нарушающей правила» и даже «противозаконной» и «развратной». Его престарелый отец Шулян Хэ （叔梁纟乞）,которому было уже за 70 лет, вступил в связь с очень юной девушкой, наложницей Ян Чжэнцзай （颜征在）,которой было около 17 лет, а возможно и меньше [10,1998. С. 45–48].

Не очень понятно, что подразумевал Сыма Цянь, называя в своих «Исторических записках» эту связь «развратной», «диким соитием», «грубым соитием», «разнузданной связью», а может быть, даже и «соитием в диком месте» （е хз 野合）– это выражение позволяет дать самые разные толкования и порождает массу версий, от вполне бытовых до романтичных. Возможно, что Шулян Хэ и девица Янь отнюдь не состояли в официальном браке, а лишь сожительствовали; возможно, что при бракосочетании не были соблюдены все обряды, которым в те времена необходимо было строго следовать; может быть, многие были недовольны тем, что разница в возрасте «молодых» была почти в 40 лет. Могли ли такие слухи не отразиться на юном Конфуции? Сын благородных родителей, знавший славную историю своего рода и ратные подвиги отца, он вряд ли мог забыть об обстоятельствах своего появления на свет.

И вечно должен был своим примером доказывать, что свойства людей одинаковы независимо от их рождения, что важно другое – способна ли душа человека следовать древним канонам, может ли он неустанно воспитывать себя, изгонять из себя неискренность и злобу, пестуя в своем сердце человеколюбие.

Высказывались даже предположения, что сам Конфуций был незаконнорожденным, он не получил всей полноты того аристократического статуса, которая полагалась бы ему по закону – а отсюда многие обиды, которые пришлось ему претерпеть в детстве. Но, возможно, это лишь домыслы. Так или иначе, предание в «Исторических записках» повествует, что Шулян Хэ, который уже имел несколько дочерей, в возрасте 63 лет решил взять наложницу, и она наконец родила ему сына. Но и здесь неудача – сын оказался хромоногим. Шулян Хэ в отчаянии начал искать себе новую спутницу жизни, и внезапно совсем юная девушка из города Цюйфу, представительница знатного рода Янь, согласилась связать свою жизнь со старым воином. Эта женщина и подарила миру 27 августа (по другим сведениям – 28 сентября) 551 г. до н. э. великого мудреца – Конфуция.

С точной датой рождения Конфуция в литературе произошла немалая путаница: так, широко распространилась версия, что он родился «27 августа» по лунному календарю [10,1998. С. 49], что является нонсенсом, так как в лунном и лунно-солнечном календаре не существует «августа», равно как и других месяцев. Как показали более точные расчеты, он родился в день гэн-цзы (37-й в 60-ричном цикле) 10-й или 11-й луны (по китайскому лунно-солнечному календарю) 551 или 552 г. до н. э., что соответствует 28 сентября 551, а умер в день цзи-чоу (то есть 26-й) 4-й луны, то есть 4 марта 479 г. до н. э. [4, 2015. С. 79, 81–83].

При рождении долгожданному мальчику дали имя Чжун-ни. Случилось это так: «Они пошли вместе и вознесли на холме Ницю молитвы Небу, и после этого она понесла Кун-цзы. На двадцать второй год правления луского властителя Сян-гуна на свет появился Кун-цзы. Когда Конфуций родился, у него на макушке головы обнаружили выпуклость и поэтому назвали Цю (“Холм” 丘)》[14, 1992, Т. VI. С. 126]. Его второе имя (цзы 字)было Чжун-ни, а его клановое имя – Кун.

Возможно, такое его имя «Цю» ― «Холм» – связано с «молением на холме», которое совершили будущие родители Конфуция. Сам иероглиф цю (丘)означает «холм», «насыпь», в том числе и могильный холм, насыпь в виде кургана. Этимологически иероглиф цю восходит к рисунку холма с ложбиной посредине, хотя вполне вероятно, что ко временам Конфуция он уже утратил такую коннотацию и означал просто «холм». По описаниям в «Исторических записках», именно такой формы голова была у Конфуция (юй дин (持頂) – дословно «макушка, окаймленная валом»), таким он иногда рисуется и на значительно более поздних канонических изображениях, хотя нет никаких аргументов в пользу того, что свое имя Конфуций получил из-за необычной формы головы. Что, впрочем, само по себе не так уж и важно – важна сама символика столь странной головы. Хорошо известно другое: все великие мудрецы древнего Китая обладали каким-то характерным признаком, неким физическим недостатком, который явно указывал на их чудесность и необычность. Например, мудрец Фуси, принесший людям иероглифическую письменность, приготовление пищи и вообще многое из того, что мы называем культурой, также изображался в виде странного вида человека либо с небольшими рожками на голове, либо с впадинкой посреди головы (что, в сущности, одно и тоже). «Бугристой» головой отличался и легендарный первоправитель Китая «Желтый правитель» Хуан-ди, так иногда изображался другой священный правитель, основатель земледелия Шэнь-нун; в более поздние эпохи в сходном облике представали даосские маги (например, Чжан Саньфэн в XIII в.).

Семья будущего великого наставника принадлежала к так называемым малым домам – некогда славным, а ныне разорившимся аристократическим семьям, не имевшим большого влияния на политику и не располагавшим ни большими земельными наделами, ни заметным количеством подданных. В известной степени это отразилось и на психологии молодого Кун-цзы, который считал, что происходит разрушение древних обычаев, когда «все находилось на своих местах» – когда людям воздавали по их положению, званию и конечно же мудрости и преданности правителю. Теперь же, когда при дворе «служат недостойные», многие представители «малых домов» типа Конфуция вынуждены прозябать на малых должностях, а то и отправляться на чужбину, оставив дом.

Многие предания указывают, что Конфуций происходил не только из аристократической семьи, но из царского рода, причем эту линию тянули из глубокой древности. По преданиям, Мэн Сицзы, известный аристократ из царства Лу (два его сына стали учениками Конфуция), лишь перед смертью поведал, что Конфуций происходил из линии Фу Фухэ, который был старшим сыном правителя Мин-гуна из царства Сун. Он уступил свое право на правление своему младшему брату Ли-гуну (IX в. до н. э.). Затем через несколько поколений наследование перешло к Чэн Каофу, который служил трем правителям царства Сун в 799–729 гг. и прославился уважительным отношением к своим господам. Как сочли китайские комментаторы, другим именем Чэнь Каофу и было Кун Фуцзя [23, 2009, гл. «Чжао-гун», 44.166— 17а].

Собственно, как нам пытаются показать китайские историки и прежде всего Сыма Цянь, именно Кун Фу, или Кун Фуцзя, и был прямым основателем рода Кунов. В 710 г. видный аристократ Хуа Ду казнит Кун Фуцзя и занимает вместо него пост советника в царстве. По преданию, причина этого была весьма тривиальна – Хуа Ду «увидел красоту жены Кун Фу и восхитился ею».

Упоминаний об отце Конфуция – Шулян Хэ – мы не встречаем ни в каких ранних источниках, непосредственно не связанных с самим Конфуцием. Лишь местные хроники «Цзо чжуань» упоминают некоего Шу Хэ из области Цзоу. Возможно, он и был отцом великого Учителя. Прославился этот Шу Хэ своими воинскими доблестями и неимоверной силой. Когда триста воинов отряда, которым он руководил в борьбе против царства Ци, прорывались в город Биян и уже начали входить в ворота, противник начал опускать тяжелые ворота, рассекая атакующих надвое. И тогда могучий Шу Хэ, подставив предплечья, сумел удержать ворота и дать пройти своему отряду [23, 2009, гл. «Сян-гун», 31.36]. И хотя в этом рассказе ничего непосредственно не указывает на Шу Хэ именно как на отца Конфуция, уже Сыма Цянь в исторических записках пересказывает эту историю, используя имя Шулян Хэ. Так, за счет небольших «косметических» подправлений Конфуций получил свою славную предысторию. А это очень важно для того, кто столь трепетно проповедовал прежде всего уважение к предкам.

Шулян Хэ был представителем четвертого поколения рода Кунов. С ним происходит какая-то странная история, суть которой сегодня уже не дано нам понять. Странность заключалась в том, что, будучи столь славным воином, он не получает ни званий, ни наград, ни официальных должностей. После войны он возвращается в родное местечко Цзоу (по некоторым предположениям, он получает его во владение в качестве признания заслуг) – к тому моменту ему исполнилось уже 63 года.

Конфуций происходил из некогда знатной, но обедневшей семьи, которая генеалогически восходила к свергнутой в XII–XI вв. до н. э. династии, правившей в эпоху Шан-Инь. После ее падения семья переселилась в княжество Сун. Род Конфуция в царстве Лу (на территории нынешней провинции Шаньдун) не принадлежал ни к влиятельным, ни к зажиточным, а потому Конфуций и должен был постоянно искать себе покровителя.

Конфуций был беден и, по-видимому, страдал от этого. В одной из бесед он упоминает: «В молодости я был беден, поэтому я освоил многие презренные занятия» (9, 6). Карьера великого наставника начинается весьма обыденно и скромно. Он занимал невысокий и не очень значимый пост, вел хозяйственные записи – занимался учетом скота. «Все, за что я отвечал, – чтобы овцы и коровы росли сильными и здоровыми» (Мэн-цзы, V, 6, 5). В общем, его первые шаги были весьма характерны для потомков обедневшей аристократии его времени.

С юности жизнь учила Конфуция немалому мужеству. Как считается, вторая жена, родившая Шулян Хэ слабого, болезненного мальчика, которого назвали Бо Ни, недолюбливала молодую наложницу. Поэтому мать Конфуция вместе с сыном покинула дом, в котором он родился, и переселилась обратно на родину в Цюйфу, но к родителям не вернулась и стала жить самостоятельно [10,1998. С. 47–48].

Отец Конфуция умер, когда тому исполнилось лишь три года (по другим сведениям – лишь полтора), а когда Конфуций еще не достиг и семнадцати лет (по другим сведениям – 23 лет), у него умерла мать, и на три года Конфуций погрузился в траур. В молодости его не приглашали на пиры, которые устраивались знатными родами в царстве Лу, потому что его род, хотя и благородного происхождения, был из числа «малых домов» – бедных и маловлиятельных. Не раз Конфуцию приходилось испытывать и публичные унижения, терпеть презрительные взгляды богатых вельмож. Не тогда ли он понял, что «благородный муж может быть огорчен лишь тем, что не обладает способностями, но не беспокоится о том, что люди не знают его»? Невзгоды не ожесточили его сердце – наоборот, он увидел в них средство самовоспитания, обнаружил в своей душе ту удивительную любовь к людям, которой впоследствии учил других.

В 19 лет Конфуций женился на девушке Ци Гуань, и через год она подарила ему первенца, названного Кун Ли по прозвищу Бо Юй.

С самого начала своей карьеры Конфуций оказался тесно связан с одним из трех влиятельных кланов в царстве Лу – с кланом Цзи. В дальнейшем он так или иначе соприкасался с этой властительной семьей до конца своей жизни. Именно в клане Цзи Конфуций, когда ему перевалило за 20–25 лет, получает свою первую должность: он был назначен «распорядителем амбаров», то есть чиновником, отвечающим за прием и выдачу зерна, а затем стал «учетчиком скота» ― чиновником, отвечающим за скот [29,1946. Р. 275–276].

В 525 г. до н. э. Конфуций, занимавший тогда невысокий чиновничий пост, был представлен наместнику Тану во время его визита в царство Лу. По преданиям, Конфуций имел честь рассказать ему о малоизвестном факте, а именно о том, что в прошлом официальные присутственные места именовались по названиям птиц [23,2009, гл. «Чжао-гун», 48, 36— 9а]. Он вообще с молодых лет подпадал под обаяние уложений прошлых эпох – тех, где остался его идеал «мудрого и справедливого правления», когда еще не была нарушена связь между людьми и духами.

«Лунь юй»: путь учителя

I, 16

 

Учитель сказал:

– Не печалься, что люди не знают тебя. Печалься, что сам не знаешь людей.

II, 4

Учитель сказал:

– В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учебе. В тридцать лет встал на ноги. В сорок освободился от сомнений. В пятьдесят познал волю Неба. В шестьдесят научился отличать правду от неправды. В семьдесят стал следовать желаниям сердца и не переступал меры.

II,11

Учитель сказал:

–Тот, кто, повторяя старое, способен обрести новое, может стать наставником.

II,21

Некто спросил Конфуция:

– Почему Вы не участвуете в управлении [государством]?

Учитель ответил:

– В «[Каноне] истории» говорится: «Когда надо проявлять сыновнюю почтительность – проявляй ее, будь дружен со старшими и младшими братьями». В этом и кроется суть правления. Таким образом, я уже участвую в управлении. К чему непременно состоять на службе ради управления?

«Канон истории» («Шу цзин») – сборник исторических преданий с мифических времен до периода Чуньцю, (с XXIV по VIII в. до н. э.).

III, 24

Начальник пограничной службы в области И, желая встретиться [с Учителем], сказал:

– Когда сюда прибывали благородные мужи, я встречался с каждым. Ученики попросили Учителя принять его.

Выйдя от Учителя, он сказал:

– Почему вы так обеспокоены, что нет у вас чиновничьих постов? Поднебесная уже давно лишилась Дао, скоро Небо сделает Вашего Учителя колоколом.

IV, 15

Учитель сказал:

– Шэнь! Мой Дао-Путь пронизан Единым.

Цзэн-цзы ответил:

– Воистину!

Когда Учитель вышел, ученики спросили:

– Что это значит?

Цзэн-цзы ответил:

– Путь Учителя включает лишь два понятия – чжун-верность и шу-снисхождение, и ничего более.

Шэнь – Цзэн Шэнь (曾參), или Цзэн-цзы (曾子), (505–435) – один из самых любимых учеников Конфуция, сын Цзэн Дяня – одного из первых учеников Учителя. Считается одним из «четырех мудрецов конфуцианства». Позже основал свою школу, обучал Цзысы (Кун Цзи), внука Конфуция, который, в свою очередь, стал учителем известного философа Мэн-цзы.

V, 26.

Янь Юань и Цзылу стояли подле Учителя.

– Расскажите мне, – сказал Учитель, – чего бы вы оба хотели?

– Я бы хотел, – ответил Цзылу, – делить и повозку, и платье на меху с друзьями. А если они сломают или износят – не досадовать.

– А я бы хотел, – сказал Янь Юань, – не кичиться своими достоинствами и не выставлять напоказ заслуги.

А Цзылу сказал:

– Позвольте услышать и о желаниях Учителя.

И Учитель ответил:

– Чтобы старики жили в покое, чтобы друзья были правдивыми, а младшие проявляли заботу о старших.

VI, 12

Жань Цю сказал:

– Не сказать, что я не могу оценить Ваше Учение-Дао, просто сил мне не хватает.

Учитель сказал:

– Те, кому сил не хватает, останавливаются на полпути. Ты же не сделал еще и шага.

VII, 2

Учитель сказал:

– Запоминать и хранить в своем сердце; усиленно учиться, не зная пресыщения; наставлять других, не ведая усталости, – что из этих трех принципов мне удается претворять?

Здесь изложен один из основных принципов жизни мистических наставников – устная передача знания и наставление в нем других людей.

IX, 7

Лао сказал:

– Учитель говорил: «Я не был использован на государственной службе, но овладел некоторыми искусствами».

Личность Лао (牢) вызывает споры; возможно, это был ученик Цай Лао из царства Вэй.

VII, 11

Учитель сказал Янь Юаню:

– Когда нас привлекают на службу – действуем. Когда нас отвергают – удаляемся. Только мы с тобой можем так поступать.

Цзылу спросил:

– А если бы Вам доверили командовать армией, кого взяли бы с собой?

Учитель ответил:

– Ну уж не того, кто с голыми руками бросается на тигра или вплавь переправляется через реку и в результате безрассудно гибнет. Я бы взял того, кто начинает дело с осторожностью, и не только предпочитает продумывать планы, но и способен добиться успеха.

VII, 12

Учитель сказал:

– Если бы можно было бы достичь богатства, то в этом деле я согласился бы стать возницей с кнутом в руках. Поскольку достичь его невозможно, я займусь тем, что мне нравится.

VII. 16

Учитель сказал:

– Есть грубую пищу, пить воду, спать на согнутом локте – во всем этом тоже есть радость. А богатство и знатность, нажитые нечестно, для меня – что плывущие облака!

VII. 17.

Учитель сказал:

– Если бы мне прибавили несколько лет жизни, и я имел бы возможность в пятьдесят лет изучать «Канон перемен», то, возможно, избежал бы больших ошибок.

VII, 24

Учитель сказал:

– Вы, ученики, полагаете, что я что-то скрываю от вас? Я ничего не скрываю от вас. Я ничего не делаю без вас. Таков я!

VII, 28

Учитель сказал:

– Вероятно, есть люди, которые могут делать что-либо, ничего при этом не зная. Я, увы, не таков. Мне приходится многое слушать, выбирать из этого доброе и следовать этому. Мне приходится наблюдать многое и запоминать это. И все же такие знания вторичны.

Вторичным знаниям противопоставлены те, что даны от рождения.

VII, 33

Учитель сказал:

– В учености я подобен другим людям. Что же касается достоинств благородного мужа, то в этом я, увы, не преуспел.

VII, 34

Учитель сказал:

– Что касается высшей мудрости и человеколюбия, то разве смею ли я обладать ими? И все же я учусь и тружусь, не зная пресыщения, обучаю, не ведая усталости, – только это и можно сказать обо мне.

Гунси Хуа сказал:

– Мы как раз этому и не можем никак научиться.

IX, 13

Цзыгун сказал:

– Вот кусок прекрасной яшмы. Спрятать ли нам ее в шкатулку или же постараться продать ее за хорошую цену? Учитель сказал:

– Продать, продать! Я ожидаю покупателя.

Считается, что под «прекрасной яшмой» имеется в виду сам Конфуций, который выбирает – укрыться ему от людей или же служить достойным, правителям..

IX, 19

Учитель сказал:

– Вот, например, я заканчиваю возведение зеллляной насыпи. И пускай мне осталось насыпать лишь корзину земли, но я остановился. Вот это и есть остановка. Или, например, если я на ровном месте начинаю возводить насыпь, то пускай я высыпал лишь одну корзину земли, то я уже продвинулся. Вот это и есть продвижение.

Конфуций имеет в виду постижение Учения, где истинное знание приходит от методичной работы. И даже у продвинутого человека перед достижением Высшего знания может быть остановка, что отбросит его назад.

IX, 15

Учитель сказал:

– После моего возвращения из царства Вэй музыка наконец была исправлена, а оды и гимны обрели должное место.

Речь идет о том моменте, когда 69-летний Конфуций после долгих странствий возвратился в родное царство Лу. Именно после этого, умудренный опытом, он начинает редактировать древние каноны.

XIII, 10

Учитель сказал:

– Если бы правитель использовал меня на службе, то уже через год я навел бы порядок, а через три года добился бы успеха.

XIII, 21

Учитель сказал:

– Увы, не вижу вокруг себя людей, что способны придерживаться середины. Посему вынужден сходиться с теми, кто своеволен или излишне осторожен. Своевольный хватается за любое дело, осторожный же избегает неприятностей.

XIV, 13

Учитель спросил у Гунмин Цзя о Гуншу Вэньцзы:

– Правда ли, что твой учитель не говорит, не смеется и не берет подношений?

Гунмин Цзя ответил:

– Те, кто сообщают об этом, ошибаются. Когда надо сказать, он говорит, но так, чтобы никого не утомить. Когда он весел, он смеется, но так, чтобы никого не задеть. Когда надо взять по справедливости, он берет, но так, чтобы ни у кого не вызвать осуждения.

Учитель сказал:

– Да, это так. Но неужели он действительно так поступает?

Гунмин Цзя (公明賈) служил при дворе аристократа Гуншу Вэньцзы. Гуншу Вэньцзы (公叔文子), или Гунсунь Ба – сановник из Вэй, внук правителя царства Сянь-гуна.

XIV, 29

Цзыгун любил давать оценку людям. Учитель сказал:

– Как ты мудр, Цы! А вот у меня на это нет времени.

XV, 3

Учитель спросил:

– Цы! Ты полагаешь, что я, многое изучая, все запоминаю?

Тот ответил:

– Конечно, а разве не так?

– Нет, – ответил Учитель, – у меня все пронизано Единым.

XV, 16

Учитель сказал:

– Если человек сам не спрашивает себя: «Как же быть? Как же быть?» – то и я не знаю, как с ним быть.

XV, 31

Учитель сказал:

– Бывало так, что дни и ночи я проводил в раздумьях без сна и пищи. Но все тщетно… Лучше уж учиться!

XVI, 13

Чэнь Кан спросил у Бо Юя – сына Конфуция:

– Есть ли что-нибудь особенное, о чем ты слышал от отца?

Тот ответил:

– Нет, ничего особенного.

Как-то раз Учитель был один, а я пробегал в это время по двору, и он спросил меня: «Ты уже учил “Канон песнопений“»? Я ответил: «Еще нет». Тогда он сказал: «Если ты не будешь учить “Канон песнопений“, у тебя не будет ничего, о чем говорить. Тогда я пошел и стал учить «Канон песнопений».

В другой раз Учитель опять был один. Я пробегал в это время по двору. Он спросил меня: «Ты уже учил Правила?» Я ответил: «Еще нет». Тогда он сказал: «Если ты не будешь учить Правила, у тебя не будет ничего, на чем утвердиться». Тогда я пошел и стал учить Правила. Вот только об этих двух вещах я и слышал от него.

Чэнь Кан вышел и радостно сказал:

– Я спрашивал об одном, а узнал сразу три: о Стихах, о Правилах, а еще услышал о том, как благородный муж далек от сына.

XVII, 1

Ян Хо хотел встретиться с Конфуцием, однако тот не являлся к нему. Тогда Ян Хо послал ему жареного поросенка. Но Конфуций отправился к нему с визитом, лишь когда узнал, что самого Ян Хо нет дома. Неожиданно они встретились на дороге. Ян Хо сказал:

–Подойди поближе, я хочу поговорить с тобой.

Конфуций подошел.

– Можно ли считать человеколюбивым того, кто наделен большими способностями и тем не менее спокойно взирает на хаос в государстве? – спросил Ян Хо.

Конфуций промолчал.

– Нет, нельзя, – ответил сам себе сказал Ян Хо и продолжил речь. – Можно ли назвать умным того, кто стремится поступить на службу и тем не менее упускает возможности одну за другой?

Конфуций вновь промолчал.

– Нет, нельзя, – ответил сам себе Ян Хо. – Время уходит безвозвратно, оно не ждет.

Конфуций ответил:

– Верно сказано! Я согласен поступить на службу.

Ян Хо был управляющим делами клана Цзи в царстве Лу. Янь Хо, совершив переворот, заключил в темницу своего господина Цзи Хуаньцзы и взял управление в свои руки. Конфуций ведет себя очень тонко: формально отказываясь, как и положено благородному мужу, он позволяет себя уговорить.