Рецепт красивой смерти (сборник)

– Все дело в девятке. Это тоже – число, представляющее собой вселенскую загадку. Умножьте на девять, например, тридцать два, там, семьдесят три, сто сорок девять… Ну, и любое другое число, пусть даже оно из тысячи знаков. Умножили? Сложите все цифры произведения, и в конечном итоге вы получите все ту же девятку! Ни одно другое число такого результата не дает. Ни восемь, ни семь, ни пять… Только ноль чем-то напоминает девятку – результат умножения на ноль всегда равен нулю.

Слушая своего чуточку экзальтированного собеседника, реалист Станислав попытался направить разговор в единственно интересующее его русло расследования:

– Леонид Юрьевич, это все очень занимательно, однако какое отношение нумерология имеет к синтетическим алмазам и убийству пяти человек?

Жизнерадостно рассмеявшись, Викуленко шутливо погрозил ему пальцем и с сокрушенным вздохом пояснил:

– Вы мне напоминаете моих некоторых студентов, которые на лекции записывают только то, что, по их мнению, не выходит за рамки темы. А все остальное они пропускают мимо ушей. Но зато потом, когда нужно теоретически, с философских позиций обосновать те или иные явления или процессы, они лишь беспомощно хлопают ртом, подобно рыбе, выброшенной на песок.

Обреченно вздохнув в ответ, Крячко решительно махнул рукой:

– Согласен! Я – само внимание!

И профессор продолжил свою лекцию. Он обратил внимание Стаса на парадоксальность и уникальность физических и химических свойств углерода. Будучи, по сути, эталоном черноты и синонимом податливости в форме графита, в форме алмаза он во многом является эталоном твердости и прозрачности. Соединяясь с одними металлами, углерод придает многим из них невероятную твердость, тугоплавкость и стойкость к любым кислотам. В соединении с другими металлами он, наоборот, химически активен.

– В детстве-то, наверное, экспериментировали с карбидом кальция, который мальчишки именовали «карбиТом»? – выразительно взглянул на Станислава профессор. – Крали его или выпрашивали у сварщиков, кидали в бутылку с водой и забивали ее пробкой. Ну, а потом – дай бог ноги! Ну, чтобы успеть спрятаться за углом и не получить осколочного ранения от взорвавшейся бутылки… Было такое?

– Было… – «покаянно» вздохнул Крячко.

– То-то же! По лицу вижу, что бывший хулиган. Кстати, моя самая любимая категория студентов. Это такие дотошные чертяки, которые лезут в любые детали и чихают на устоявшихся авторитетов. Они способны на невозможное, а это – самое ценное в ученом. Был у меня когда-то один такой… О-о-о! От его проделок весь институт стонал. Но умница – каких поискать. Помню, он все порывался придумать способ очень простого и легкого синтеза искусственных алмазов.

– Что вы говорите?! Оч-чень интересно! А можно о нем поподробнее? – Сразу же почуяв что-то очень важное, Крячко даже подался вперед. Он интуитивно ощутил, что эта информация может оказаться чрезвычайно важной.

Викуленко, слегка вздохнув, кивнул головой и стал рассказывать:

– Он поступил в наш институт в конце девяностых. Парень из какой-то то ли рязанской, то ли саратовской деревни… По натуре, как таких называют, – «оторви да выбрось». Но при этом – светлая голова, великолепная память и завидная способность к аналитике. Вот усидчивости у него было маловато. Он лекции никогда не писал – запоминал все с лету. А на лекциях занимался тем, что писал записки своим однокурсницам.

– Что, бабник был? – усмехнулся Станислав.

– Ну, скажем так, «правильный бабник». У него было что-то вроде «кодекса чести» бабника, и он каких-то низостей и подлостей никогда не допускал. Скажем, еще совсем зеленых, нецелованных он не трогал, хотя многие из них не прочь были бы с ним погулять. Нет, он встречался со всеми претендентками на его сердце, но тем, что еще «не вкусили запретного», обычно говорил: «Ну, все, погуляли и – хватит. Иди, радуй маму и не делай глупостей, пока не выйдешь замуж. Успеешь еще начудить!» Ну, а с нашими институтскими общепризнанными «светскими львицами» куролесил направо и налево. Вершиной его донжуанских успехов стал роман с женой нашего проректора по научной работе.

– Его что, на теток тянуло? – поморщился Крячко.

– Какая «тетка»?! – категорично отмахнулся профессор. – Молодая красавица, лет двадцати пяти. О-о-о! Любая голливудская знаменитость в сравнении с ней – скромная серая мышка. За ней пытались приударять все наши местные ловеласы, но впустую. А он с ходу ее завоевал. Когда это стало известно, разразился жуткий скандалище. Парня чуть не выгнали из института за несколько дней до защиты диплома. Но я его отстоял, хотя нажил себе врага на всю оставшуюся жизнь. Кстати, в том, что все узнали о ее романе с Володькой Захаровым, виновата она сама. Да! Баба есть баба. Ночь с ним провела, а наутро побежала рассказывать об этом своим подружкам. А что такое бабская «дружба» – известно всякому. Они тут же поставили в известность ее муженька, и он учинил разборку на весь институт.

– Они развелись?

– Да, она ушла от него сразу же. И, я так понял, у Лерки с Володькой были планы пожениться.

– Ее звали Валерией? Красивое имя. Но они, как явствует из сказанного вами, не поженились…

– К сожалению, нет, – с непонятной горечью ответил Викуленко. – Вскоре после окончания института он попал в тюрьму.

– Как в тюрьму? А за что его посадили? Неужели из-за той самой истории?

Разом утратив оптимистичную улыбчивость, профессор досадливо нахмурился:

– Сел он за драку, в ходе которой серьезно пострадал сынок начальника ОВД нашего округа. Володя вечером возвращался домой – к той поре он уже работал старшим лаборантом на нашей кафедре и готовился в аспирантуру. И тут увидел, как трое мордоворотов тащат в машину девочку лет четырнадцати – совсем еще ребенка. А парень он был не хиленький, к тому же занимался боевыми искусствами. Схватился с ними. Всех троих вырубил, девочку отвел домой, а утром за ним приехали. Как оказалось, сынок того полковника при падении крепко приложился головой к асфальту и в результате стал дурачок дурачком. Было следствие, суд, на который даже не сочли нужным пригласить родителей потерпевшей. Те, кстати, сами не раз ходили в прокуратуру, к следователю, в полицию, обращались в СМИ, везде доказывая, что обвиняемый в избиении троих «ни в чем не повинных мальчиков» спас от насилия и, возможно даже, смерти их несовершеннолетнюю дочь. Но от них отмахнулись, как от назойливых мух…

Слушая Викуленко, Стас почувствовал, как у него непроизвольно сжались кулаки.

– Твари позорные! – помотав головой, пробормотал он. – И сколько же ему отмотали?

– Десять лет строгого режима. Но, как видно, его и в заключении не оставили в покое. Он отбыл около половины срока, как в его камере с чего-то вдруг возникла драка, в ходе которой он был убит. Во всяком случае, мне сообщили именно это, – понурившись, выдохнул профессор.

– Вы его навещали? – сочувственно спросил Крячко.

– Да, его я постоянно навещал, старался как-то поддержать, носил передачи, ходил по инстанциям с кассациями. Доказывал всем этим тупым якобы «законникам», что они с легкостью необычайной губят, может быть, даже второго Менделеева, а то и Ломоносова. Но у нас ведь без очень больших денег ничто не решается. Я слышал, что даже есть определенная такса, сколько миллионов стоит выход на свободу осужденного по той или иной статье. Я на Володю возлагал очень большие надежды… Видите ли, у меня было двое сыновей. Старший, он кончил военное училище, погиб в Афганистане. Младший в девяностые связался с дурной компанией и умер от передозировки героина. Поэтому Володя для меня был вместо сына.

– А родители, братья-сестры у него были?

– Были. Но отец, когда он еще только поступил в наш институт, погиб на работе. А мать умерла вскоре после того, как Володю посадили. Он рассказывал, что когда-то у него была еще и старшая сестра. Но она пропала без вести. Куда-то поехала и исчезла. А в тюрьме сгубили и его самого. Думаю, это был чей-то заказ… Хотя в его смерть я до сих пор не могу поверить. И знаете, два года назад произошла одна довольно-таки загадочная история.

Как далее рассказал профессор, в середине «нулевых» ректором их института был назначен тот самый проректор по научной работе. Будучи человеком злопамятным, он всячески пытался его «съесть». Когда их кафедру лишили всякого финансирования, а ему стали «шить» пресловутую «тридцать третью», Викуленко ушел сам, поскольку работать стало вообще невозможно. Попытался устроиться на работу в учреждения подобного профиля, но везде получил отказ. По всей видимости, подсуетился его главный «доброжелатель».

И тут с ним связался старый знакомый – известный французский минералог Жорж Коулле, гордившийся тем, что одним из его предков был русский гренадер Пантелей Дорофеев, пришедший с войсками в Париж после разгрома Наполеона в ходе Отечественной войны. Как рассказывал сам Коулле, однажды его русский прапрапрадедушка встретил парижскую белошвейку, и уж такая между ними возникла любовь, что Пантелей остался в Париже навсегда.

И вот Жорж Коулле, узнав о случившемся с Викуленко, немедленно созвонился с ним и пригласил работать в один из лучших европейских центров минералогии. Подумав, Леонид Юрьевич согласился и более десяти лет отработал во Франции. Но его постоянно тянуло домой, в Россию. И когда полтора года назад он узнал о том, что их ректора с треском выставили за взятки, а институт возглавил один из его бывших учеников, то сразу вернулся обратно. Правда, теперь он не забывает и про Францию – периодически ездит туда на всевозможные семинары и симпозиумы, чтобы повидаться со своими тамошними коллегами и учениками.

– Мне вернули мою кафедру, мы сейчас расширяем ее экспериментальную и практическую базу – дел полно! – Профессор широко развел руками. – И вот как-то раз в компании моих бывших учеников вспоминали мы былое, тех, кто у нас учился… И доцент Темнов, кстати, однокашник Захарова, вдруг говорит: «Два года назад в институт приходил какой-то непонятный человек. Весь в наколках – видимо, сидел, и немало, спрашивал вас. Когда узнал, что вы во Франции, попросил адрес. Но ни у кого из тех, с кем он разговаривал, ни адреса, ни телефона не оказалось. Он отчего-то очень расстроился и ушел. Больше здесь не появлялся…» Я как услышал об этом – у меня даже сердце закололо. Мне вдруг подумалось, что это был Володя, и я попросил начальника нашей охраны разыскать журнал записи посетителей за тот год. Темнов точной даты, когда приходил тот человек, не помнил. Вроде бы где-то в середине мая. Я просмотрел записи того года за апрель, май и даже июнь, но Владимира Захарова среди посетителей не оказалось.

– А могло так случиться, что он поменял свои паспортные данные? – испытующе взглянул на Викуленко Стас.

– Теоретически это возможно. Но на деле… Бог его знает! Станислав Васильевич, я каждый день готов ходить свечки ставить за то, чтобы это был Володя. Но надежды на это слишком мало. За свою долгую жизнь я уже не раз убеждался: чудеса возможны, но случаются они до обидного редко…

На всякий случай попросив у профессора фото Владимира Захарова, Крячко отправился восвояси…

Рассказ Стаса Гуров выслушал, не проронив ни слова. Он неспешно резал бифштекс, время от времени утвердительно кивая, а когда Крячко замолчал, отложил вилку и без тени улыбки резюмировал:

– Похоже, нам и в самом деле улыбнулась удача.

– Думаешь? – вопросительно прищурился Стас.

– Что-то мне подсказывает: надо копать именно в этом направлении. Думаю, у нас хорошие шансы выйти на нечто очень интересное. Конечно, работать будем и по всем другим направлениям, но, если удастся найти того в татуировках, который хотел увидеться с профессором Викуленко, это может стать большим прорывом в расследовании.

– Ну, в общем-то, я тоже так думаю… – Стас наконец-то принялся за уже остывший бифштекс. – Считаешь, нужно в упор заняться делом Захарова?

– Да, сегодня же надо будет затребовать это дело, выяснить, где он отбывал срок, может быть, даже съездить туда, чтобы разобраться с той дракой. Правда, было это лет десять назад, и едва ли сегодня там найдется хоть кто-то из прежнего персонала. Но… Рискнуть, наверное, стоит. Я не исключаю даже того, что Захаров остался жив, но профессору специально соврали, будто он умер, чтобы не донимал кассациями. Они, видимо, боялись, что такой настойчивый человек рано или поздно сможет добиться пересмотра дела и освобождения своего ученика, и тогда у кое-кого из следственных структур, из суда и прокуратуры могли бы начаться определенные проблемы.

– Это фа-акт! По таким поганцам тюрьма давно уже плачет! – Крячко со злостью вогнал вилку в бифштекс, словно именно он был его злейшим врагом. – Знаешь, Лева, если разобраться, у нас не так уж и редко, ни за что, ни про что, гибнут талантливые люди, которые… Ну, которые могли бы создать много чего хорошего. Мы вон до сих пор даже сотовые покупаем за «бугром». Такие головы надо бы всячески оберегать, как это было при Союзе. В те времена им даже специальную охрану выделяли. А сейчас любого изобретателя и конструктора может выследить и убить какой-нибудь криминальный урод. Причем просто так, чтобы забрать из кармана горсть мелочи.

Гуров на это лишь чуть пожал плечами и саркастично прокомментировал:

– Видишь ли, Стас, всякий талант являет собой живой вызов всевозможной бездарности. И беда, если эта бездарность находится при должности, при чине и располагает большими полномочиями. Зависть бездарности к таланту – это страшная сила. А еще у нас есть такая беда, как быдляческое преклонение, в том числе и самых разных чинуш, перед заграницей. Многие «шишки» свято уверены в том, что у нас талантов не может быть заведомо, так сказать, «по определению». Вроде того, если они и существуют, то такое возможно только где-то за «бугром». Такая ущербная психология погубила у нас уже очень многое. И, мне кажется, еще много чего, к сожалению, погубит. Правда, это и за границей частенько бывает. Кто разработал самые известные изобретения Эдисона? Некто Сван. А о нем многие знают? Кто создал самые красивые и надежные авто? Шотландец Бьюик, который умер в нищете… Ну что, идем в «контору»?

– Идем. Мы сейчас к Петрухе? – поднимаясь из-за стола, уточнил Станислав.

– Да, надо бы зайти. И планы сверить, и решить вопрос с алмазами из вещдоков для исследования в НИИ. Уж коль пообещал, слово держать надо: опер сказал – опер сделал!

Когда приятели вошли в кабинет к Орлову, тот с кем-то бурно общался по телефону, с усталым всетерпением втолковывая своему собеседнику:

– Расследование идет полным ходом, им занимаются лучшие кадры Главка, и я думаю, очень скоро они смогут ответить на все поставленные вами вопросы… – Судя по всему, его собеседник обладал серьезными возможностями нагадить любому, да еще и испортить жизнь очень многим людям. – Простите, что вы говорите? А-а-а! На чем основывается моя уверенность? На жизненном опыте и знании людей. Этих оперов я знаю уже больше двадцати лет, на их счету десятки самых трудных и запутанных дел, которые они блестяще раскрыли… Да! Я в этом твердо уверен! Да, это дело будет раскрыто. Да, гарантия – сто процентов!

Положив трубку, Петр достал платок и вытер пот со лба. Поздоровавшись, он пояснил:

– Пошлет же судьба тупого идиота, мнящего себя авторитетом в криминалистике! Бывший никчемный следак стал депутатом Госдумы и, как член комитета по законодательству, надумал поучить нас тому, как раскрывать преступления. Ему, видите ли, кто-то из его нынешних «коллех» сообщил, что Главк, занимающийся делом о синтетических алмазах, отдал его расследование каким-то двум бездарям, которые никогда ничего не находили. Вроде того, дело надо немедленно передать другим сотрудникам. И даже угрожать надумал! Объявил, что поставит вопрос перед своим комитетом о соответствии нашего Главка возлагаемым на него надеждам.

– А как его фамилия? – мотнул головой Стас.

– Некто Фанфуров… – Орлов презрительно поморщился и издал короткий, язвительный смешок.

– Фанфуров? – переспросил Лев, положив ногу на ногу. – Уж не тот ли это Фанфуров, который года три назад попался на получении взятки за то, что увел от ответственности богатенького «Буратино», который, на пару со своим приятелем, директором детдома, занимался растлением малолетних?

– Точно! – Петр хлопнул ладонью по столу. – Он! А я-то думаю, откуда мне эта фамилия знакома?! Во-он оно что! Значит, за взятку вылетел с работы, пошел в политику и – нате вам: он теперь «слуга народа»! О времена! О нравы!.. Ну, теперь если еще раз позвонит, я его быстро поставлю на место.

– А может, не стоит? – что-то явно задумав, спросил Гуров.

– В смысле? – насторожился Орлов. – Это почему же не стоит?!

Потерев лоб, Лев пояснил, что, по его мнению, Фанфуров звонил не просто так. Видимо, те «акулы» криминального бизнеса, что стоят за аферой с искусственными алмазами, запаниковали не на шутку. Боясь, что им придется отвечать перед судом, они решили развалить это дело еще на стадии следствия. А «ху есть ху» в составе депутатов и кого купить проще простого – им хорошо известно…

Слушая Гурова, Петр со вздохом согласно помотал головой и, стиснув меж собой кулаки, продолжил его мысль:

– Да-а! Ты прав. Надо думать, это был не просто личный демарш демагога и пустобреха, а чей-то очень серьезный заказ. Криминалитет искал и нашел человека, который за деньги и мать родную продаст, в лице… вернее, в рыле этого Фанфурова. Все верно! Его задача – вынудить меня отстранить вас от дела, передать его кому-то другому, с кем у них есть надежда договориться. Ну, а после этого – тут уже яснее ясного! – похоронить дело им труда уже не составит. Тем более при таких связях в нашей представительной и всякой другой власти.

– А поэтому, мин херц Петр Николаевич, – многозначительно улыбнулся Лев, – тебе придется, грубо говоря, попридуриваться, строя из себя недалекого профана, который крайне возмущен нашей со Стасом работой в плане темпов ее выполнения и качества. Ругай нас почаще, грози отстранить «не сегодня, так завтра», объявляй выговора, в общем, тяни время. Пусть у «акул» создастся иллюзия, что у нас ничего не получится. А мы тем временем, как говорится, под шумок, все и раскрутим.

Выслушав Гурова, Петр некоторое время о чем-то думал, после чего проворчал:

– Да, с тобой трудно не согласиться. Хорошо, подыграю этому обормоту и всей той криминальной камарилье, которая им рулит из тени. Пусть думают, будто мы идем по ложному следу. Кстати, коль уж мы решили поводить их за нос, то достоверности ради нужно продумать своего рода «операцию прикрытия». Как считаете?

– Хорошая мысль! – одобрительно кивнул Стас. – Можно пару человек из тех, кто посвободнее, как бы прикрепить к нам, и пусть они порыскают в Троицке, Сестрорецке, Новосибирске, на предприятиях, которые производят искусственные алмазы. Вроде того, мы подозреваем вероятность хищения тамошней продукции в особо крупных размерах. Думаю, на это клюнут и Фанфуров, и те, что стоят за ним…

– А что? Интересная идея! – охотно согласился Орлов. – Надо попробовать. Кстати, вчера майор Дорохов закончил дело об убийстве пенсионерами «черного» риелтора. Можно будет задействовать его – пусть развивает бурную деятельность на пустом месте. В подмогу ему дам капитана Наливаева. Он тоже сейчас не слишком занят. Устраивает такой дуэт? Пусть они будут «фасадом» расследования, а вы как бы сбоку припеку…

– Слушай, Петро, а что это за убийство, про которое ты сейчас упомянул? – изобразил какой-то неопределенный жест Крячко.

– Да, кстати, я тоже об этом ничего не слышал! – развел руками Гуров. – Ты сказал о пенсионерах, убивших «черного» риелтора? А ты не оговорился? Может, Дорохов расследовал убийство пенсионера «черными» риелторами? А?

– Нет, Лева, – покачав головой, ответил Орлов, – я не оговорился. Именно пенсионеры убили типа, который незадолго до этого подозревался в убийстве их товарища, тоже пенсионера.

Как он рассказал далее, пару месяцев назад «черная» риелторская фирма мошенническим путем отняла у одинокого пенсионера его жилплощадь. Дабы он не надумал жаловаться, его вывезли за город, где застрелили, а тело облили бензином и сожгли. Полиция нашла убийцу и задержала его. Но суд счел доказательства его вины неубедительными и вернул дело на дорасследование. Однако с этим решением не согласились старые друзья потерпевшего. И прежде всего потому, что у них были, как они считали, неопровержимые доказательства вины риелтора. Их возмутил тот факт, что, заведомо зная о мафиозной сути риелторской фирмы, суд даже не вынес частного определения по поводу ее абсолютно незаконной деятельности.

Узнав о том, что предполагаемого убийцу пенсионера освободили прямо в зале суда, трое друзей потерпевшего решили его выследить и заставить написать признательные показания. Выследить негодяя им удалось, а вот разговор не сложился. Узнав о том, чего от него желают добиться трое стариков, он выхватил из кармана пистолет и рассмеялся им в лицо, заявив буквально следующее:

– Да, это я его грохнул и сжег! И ничуть об этом не жалею. Я и вас сейчас шлепну, и мне за это ничего не будет. А знаете почему? Потому что вы – никто, вы – пустое место, а я – король в этой жизни. Ну, с кого начать? Кого первого мочить?

Это было последнее, что он успел сказать. Один из пенсионеров, вовремя поняв, что этот мерзавец и в самом деле сейчас выстрелит, явил недюжинную реакцию и сноровку, обрушив на его голову молниеносный удар своей трости. Выронив пистолет, риелтор рухнул на землю. Когда старики поняли, что он убит, то решили никому об этом не рассказывать и поспешили разойтись по домам. Но если опера тамошнего райотдела «забуксовали» с расследованием, то спец из Главка, майор Дорохов, всего за три дня восстановил картину происшедшего и назвал подозреваемых в убийстве риелтора.

– Что-то мне подсказывает: отмотают сроки дедам – мама не горюй! Это ведь мафиозных риелторов сажать нельзя. А вот пенсионерам наш «самый гуманный и справедливый» запросто может отмотать на всю катушку, – сердито фыркнул Станислав. – Я знаю, что основа римского права – абсолютный приоритет закона: закон строг, но он – закон. Так, что ли, римляне говорили? Типа, пусть рухнет мир, но восторжествует закон. Но в наших нынешних реалиях закон, действующий избирательно, страшнее любого беззакония. Знаешь, Петро, к Дорохову я ничего плохого не имею, но… Пусть будет один Наливаев. Нам и его хватит.

– Ты это серьезно? – недоуменно спросил Орлов. – Что, в самом деле?! Тьфу ты, ешкин кот! Я, понимаешь ли, думал, что Дорохов для вас будет, можно сказать, находкой. А ты вон чего выдал на-гора: он не нужен. А почему? Из-за того, что быстро и успешно провел расследование? Из-за этого?

Саркастично усмехнувшись, Крячко собрался ответить, но его опередил Гуров:

– Знаешь, я тоже за одного Наливаева. Он парень добросовестный, старательный, и при этом не карьерист. Вот это в нем и нравится больше всего. А Дорохов… Он способный, он далеко пойдет. Но не с нами. У нас свои представления об этике сыска, о том, что уместно, а что недопустимо в нашей работе.

Выслушав его, Петр всплеснул руками:

– И ты туда же! Черт подери, да чем он вам не угодил-то?!

– А ты не мог бы по памяти процитировать сделанное им заключение по существу происшедшего между стариками и риелтором? – жестко прищурился Лев.

Поймав его взгляд, Орлов отчего-то несколько замялся и конфузливо пожал плечами:

– Ну-у… Он сделал вывод, что убийство произошло по предварительному сговору… Лева, что ты на меня так смотришь? Если разобраться, то это же так и было! Старики вели за потерпевшим слежку, остановили его в заранее присмотренном месте, пришли туда не с пустыми руками. Да, у него было оружие, но ведь еще не факт, что он собирался реально открыть по ним огонь. Поэтому с выводами Дорохова трудно не согласиться: удар по голове потерпевшего был нанесен скорее всего не из-за того, что жизни этих троих что-то угрожало, а из-за неприязни и чувства мести… Ну, ну, ну! Не надо так бурно реагировать, не надо! Вы придерживаетесь другой точки зрения?

Измерив его взглядом, в котором сквозил откровенный холодок, Станислав насмешливо обронил:

– Забронзовел ты, Петруха, забронзове-ел… Во всяком случае, в данный момент перед собой я не вижу своего старого друга и товарища Петра Орлова. Я вижу некоего господина генерал-лейтенанта, у которого в мозгах завелись какие-то нехорошие тараканы. Чую, трудно нам с тобой будет работать. Как считаешь? – вопросительно взглянул он на Льва.

– Да, твой диагноз считаю вполне резонным – налицо первые симптомы так называемой «бронзовой болезни», – сокрушенно покачал головой Гуров. – Мне так думается, сегодня у нашего Петра был задушевный разговор с кем-то из министерских чинов. Причем не просто разговор, а обсуждалось некое лестное предложение. И вот он, дабы создать о себе хорошее впечатление, решил малость подмаститься под «правильного» бюрократа. Я угадал?

Судя по всему, своим суждением он попал, что называется, «в яблочко». Издав сконфуженное «гм-м-м…», Орлов попытался что-то сказать, но Лев, не дав ему открыть рта, продолжил:

– Знаешь, что меня удивило больше всего? Ты же сам только что возмущался бездельником и кретином Фанфуровым, который брался поучать тебя по части сыска, а теперь разводишь бюрократическую демагогию того же пошиба, что и он.

– Мужики, вы чего взъерепенились?! – не выдержав, вспылил Орлов. – Что за ахинею вы несете? Какую-то «бронзовую болезнь» у меня обнаружили, в бюрократы записали… В чем дело?!

Саркастично рассмеявшись, Крячко поднял руку и, двигая ею вправо-влево, пощелкал пальцами, как это делают психиатры при обследовании своих пациентов.

– А дело, Петя, в таком ма-а-а-а-леньком «пустячке», который именуется справедливостью. Не слышал об этом? И ты оказался одним из тех, кто этот «пустячок» проигнорировал. Сначала некое низовое звено нашей службы как бы не заметило гнуснейшего по своей сути преступления – ограбления бедолаги-пенсионера отморозками-риелторами, у которого они отняли жилье. А далее было вообще нечто из ряда вон выходящее: его зверски убили, а тело сожгли, чтобы замести следы. Но и этого никто «не заметил»! А потом уже другое, более высокое по рангу звено успешно разоблачило «банду пенсионеров-убийц», которые – о, ужас!!! – злонамеренно лишили жизни «невинного агнца-риелтора», «белого и пушистого». И вот тут-то наш закон надумал восторжествовать, к чему и ты, Петя, усердно прикладываешь свою генеральскую руку.

Уши Орлова заметно покраснели, он нервно закашлялся и уже несколько растерянно спросил:

– Ну… А как бы вы поступили на месте Дорохова?

Словно учитель, объясняющий бестолковому ученику таблицу умножения, Гуров заговорил четко и предельно внятно:

– Мы бы первым делом нашли неопровержимые доказательства незаконной, мошеннической деятельности риелторской фирмы и добились бы задержания всего ее состава. А потом бы взялись за ее «крышу», в том числе и в нашем ведомстве. Ну, а на «десерт» доказали бы, что старики были вынуждены защищаться от зарвавшегося ублюдка, и его смерть – единственное, что предотвратило намечавшееся им тройное убийство. Петро, я тобой жутко разочарован. Мы со Стасом планировали обсудить похожую ситуацию в контексте дела о синтетических алмазах. Но теперь сомневаюсь, что это стоит делать. Если считаешь, что мы нарушили субординацию, можешь прямо сейчас поставить вопрос о нашем увольнении. Ты как? – взглянул он на Стаса.

– Полностью солидарен! – кивнул Крячко и поднялся. – Пошли к себе. Рабочий день уже к концу? Отлично! Ровно в семнадцать ноль-ноль мы покинем эту богадельню. Чао!

– Будь! – Тоже поднявшись с кресла, Лев, не глядя, коротко махнул рукой и направился к выходу.

– Это!.. Мужики! Ну, вы, хорош чудить! Что за ерунда? – вскочив на ноги, растерянно пробормотал Орлов. – Что за детский сад?!!

Но те, никак не отреагировав на его выпад, вышли из кабинета. Когда за операми закрылась дверь, Петр медленно опустился в кресло и отрывисто ударил кулаком по столу. Взглянув на телефон прямой связи с министерством, он беззвучно изобразил плевок в его сторону и, снова поднявшись, тоже шагнул к двери.

Когда генерал вошел в кабинет Гурова и Крячко, те сидели перед мониторами своих компьютеров, что-то негромко обсуждая. Закрыв дверь, Орлов некоторое время стоял молча, потом прошелся взад-вперед и, остановившись, сердито произнес:

– Так, мужики, чую, нам надо серьезно поговорить. Я так понял, вы решили, что я переродился, стал махровым бюрократом, которому такое понятие, как справедливость, до фонаря и по барабану. Хочу внести ясность… Да, Лева, ты был прав. У меня и в самом деле состоялся приватный разговор с одним из наших министерских тузов. Да, да, тем самым, который нас очень «любит». Он мне позвонил и с ходу уведомил о том, что нашей работой у них не очень довольны, в том числе и САМ. Ну, да это – мелочи. Главное – другое. Вы в курсе, что госбюджет на будущий год будет дефицитным, причем по всем статьям, в том числе и по финансированию силовых структур? Знаете об этом?

– В общих чертах… – нейтральным тоном ответил Лев, оторвавшись от монитора и взглянув на Орлова.

– Ну, что ж… Конкретизирую. Нам урезают премиальный фонд, урезают финансирование транспортных расходов, финансирование специальных исследований, нам урезают штат по части ряда специалистов. Например, информотдел сократится вдвое. Теперь там останется всего три сотрудника. Как они будут управляться с кругом своих задач – я не знаю. Урезают экспертов-криминалистов. Было шестеро, теперь останется четверо. И так – по всем отделам. А это что означает? Наша «контора» будет кадрово обескровлена и вряд ли осилит в урезанном составе весь тот круг задач, которые мы призваны решать.

– Все это очень интересно, но какое имеет отношение к случаю с риелтором и пенсионерами? – оторвался от своего монитора и Стас.

– Самое прямое… – Орлов грустно усмехнулся. – Этого министерского деятеля очень заинтересовал ход расследования убийства риелтора. В общих чертах я ему изложил результаты расследования, проведенного Дороховым. Кстати, высказал и свои замечания, которые мало чем отличались от ваших. В ответ получил достаточно толстый намек на то, что целый ряд весьма высоких руководителей был бы заинтересован в том, чтобы выводы Дорохова остались без изменений. И если это произойдет, то будет сделано все возможное, чтобы наши потери – и финансовые, и кадровые – были минимизированы. Ну, вот и пришлось «прислушаться к мнению старшего товарища» – принять его точку зрения как свою собственную. Да, сознаю, что это меня не красит. Но допустить развал Главка, как ведущего подразделения нашего министерства, для себя я счел недопустимым. Вот такая хреновина с морковиной…