Читать книгу: «Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу», страница 6

Глава 10
Китайцы в Синае

Да, я всё время забываю, что нужно быть во всём последовательным! А тут происходили такие важные вещи, про которые мне следовыало расскывать в первую очередь!

В первый же день мы наткнулись на похороны. И не абы кого, а соли земли и света мира. Вдали по дороге двигалась погребальная процессия. Наверно какого-то бедняка хоронили! Плохо, когда ты так беден, что на похороны родственника надо кредит брать! Ужасно как плохо!

«Царь —Сифилитик и Чмо!» – было написано на цветущем гумне.

Маг Кримавекль.

«Провожу сеанс общественного успокоения методом музыки! Ваша голова необыкновенно пуста. Только приятные инстинкты тревожат её! Для полной релаксации вам поможет средство „Отпалдол“, сделанное на основе выжимок из читинских домашних тараканов и индийской ковровой лавровишни!»

– Чесотка на все твои дома! Фуфло и Капулетти! Все на мызу!

– Что там за похороны? – повернул голову на гадкие звуки мужик в старом свитере.

– Хоронят весь муравиннат новоиеруссалимского подворья! У них был съезд и…

– У зообнистов не может быть съезд! Это наверно был слёт!

– И?

– И? Террорист взорвал бомбу?

– И-ииии! Нет! Взорвался Танах и писаная торба!

– Как Танах мог взорваться?

– В нем было столько пыли, что он не мог не взорваться!

– И это богоизбранная нация! Представляешь, сколько было бы трупов, если бы они не были богоизбранны?

– Воз и маленькая тележка!

– Но и так неплохо!

– Да! Хорошо пользовать весь мир себе на благо! Только смерть вам не поддалась!

– Эх, разбилась мечта!

– Как ты думаешь, о чём мечают зообнисты?

– О деньгах!

– Тогда они не такие уж и плохие, как я думал!

Та гора слева, на которую вы тоже обратили внимание из-за того, что большая часть деревьев на ней всегда сухая, зовётся горой Синай. Уж не знаю, кто тут отличился на ниве названий, по мне бы лучше назвать её Бабочка или Мотылёк, да эти козлы всё уже обозвали так, как у них получилось!

Гора Синай, это для справки, названа так была в честь китайцев, которые первыми на ней поселились в начале седьмого-восьмого века до нашей эры. И название происходит от двух слов: «Син» – что значит китаец, и «ай» – знак удивления и восхищения, вырвавшийся из горла прозелита. Иногда знак полного удовлетворения во время полового акта. Тогда на этой горе никаких Мосек в помине не шустрило, и всё было довольно спокойно. Китайцам было не до проповедей, они всё время шустрили – порох выдумывали, бумажные деньги там, водопровод всякий тачали, и пушки и ракеты выдували. Разумеется, у нас в округе тоже был свой Синай, я уже рассказывал про горку с плешью на вершине, это он самый и есть!

Вон ту соседнюю гору я по примеру китайцев тоже так назвал. Пусть думаю, тут хоть что-то красиво будет называться!

В общем, спустился я с горы не солоно хлебавши, ничего там съедобного не было.

Я побрёл вдоль крутого клона, но далеко не ушёл, а нактнулся на источник, который оказался вонючим, как клоака бога Ануса и вернулся вниз.

Сколько их на небе, этих звёзд? Часто и с какими мыслями смотрим мы на них? И вообще что такое жизнь?

Звёзды кружились в хороводе и тихо пели мне, как маленькому мальчику, прекрасную колыбельную. Мне было так хорошо, как давно не было, честное слово!

В ночной тьме, внезапно объявшей горы, неистово орали цикады. Выли шакалы и перешёптывались люди.

Редкая ночь начиналась здесь тихо. Когда, повинуясь велениям всегда полной луны, являлись жёны и начинали петь свои жалобные песни, диким лаем взрывались собаки во дворах, начинали метаться злые бульдоги в будках, и всё живое как по команде подключалось к общей истерике, пока к полуночи не смолкали хрипатые псы, и луна клонила злобные головы аборигенов к подушке. Потом, пробуждённые общим беспокойством, разбегались соседские свиньи, потом выскакивали хозяева, обзывая свиней национальными словами, именами и осыпая ударами палок и сапог, – дикий свиной визг довершал начало ночи, даруя усталому путнику ощущение, что он очутился в аду.

В эти мгновения совсем не слышны голоса сверчков, о которых можно сказать восхищённо: «Несть им числа». Итак, вскоре лай потихоньку стихает, жалобное пение гиен, то удалясь от деревни, то приближаясь так, словно ночные падальщики совсем рядом, становится навязчивым, и уходит вверх по горной реке Турайе. Тихо становится под утро в Сонной лощине, свиньи и их хозяева ничем не заявляют о себе, в общем, наступает мирная тишина, в которой достаточно свободно засыпать до первых петухов.

А вот и они, глашатаи зари и знаменосцы нового дня!

Но заснуть мне не дали, потому что та плотная девица, та, с чёрной чёлкой, которая сверлила меня на пляже своими странными зенками, выследила моё уютное гнёздышко и свесив голову с бетонных блоков, теперь приветствовала меня.

«Ворона видит х…, ворону х… пленил!»

Шутки у неё были те ещё! Ну как может шутить женщина, знаете? Мне ещё её болтовню надо быдо слушать! Я и родине ничего не должен, а ей я что, на Пиплии присягал? Я её решил быстро оприходовать и сказал просто:

– Гретхен! Хватит болтать попусту! Ко мне! Комон!

Я так люблю изображать из себя жлоба, мёдом не корми!

Ей ничего не надо было объяснять, она всё и без слов понимала, высокое созданье! Прекрасный перл мира! Фемина обыкновенная!

Она полезла через бетонные блоки.

Неразумные женщины! Как они напоминают мне пингвинов!

– Вы так похожи на Ив Монтана! – сказал она, видя в сказанном компримент.

– Да, в детстве, когда все тут ходили в юфтевых шаливарах или вообще без штанов, у меня были джинсы «Монтана»!

– Вы счастливый человек!

Через минуту девица, оказавшаяся вольной туристкой из санатория лётчиков, подвинула меня на моём ложе. Ну, конечно, хоть она с лётчиками и браталась подобру-поздорову, но сухопёрые бздуны- лётчики мне в подмётки не годились, вы уже поняли, это я учил её теперь летать по-настоящему. На реактивной тяге! Космические баллоны содрогались от мощи моего корабля, устремлённого вверх и к цели! Это счастье для бабы – встретить на своём пути настоящего асса! Асса на «Штуке» с крестами на крыльях! Она оценила мой «Мессер», весь в отметинах боевых побед! Жаль наколок у меня не было, я этого не люблю! К утру все фигуры высшего пилотажа были ей усвоены, и девка летала у меня как вольтижировщица из цирка Дю Солей!

Глава 11
Ганя и другие

Её звали Ганей. Когда я впервые увидел её, то подумал:

«Обычная девушка! Отними зеркальце – упанет в обморок!»

Она была очень умна и даже знала разницу между опоссумом и енотом!

В детстве она была существом любопытным, если не сказать жостче. Она была так наивна, как не бывают наивны даже дети. Однажды мама взяла её в зоопарк, где был тритон черепашка, и девочка, которая так и не дошли до тритона и черепашки, так забодала болтовнёй старого королевского попугая, что тот сошёл с ума и сдох.

Она была в прошлом из хорошей семьи.

Армия Гермафродитов была остановлена под Можальском силами взвода пожарников.

Во время турецкой войны её дед вынес знамя дивизии, обернув его вокруг ног в качестве портянок и трусов. Иного способа спасти дар господень не было! Две дивизии горных егерей в полной амуниции гнались за ним, пытаясь отобрать бесценное знамя! Егерям больше нечем было себя занять, кроме как бегать по горам за сумасшедшими, обмотавшими чресла красной тряпкой. Иного способа спасти знамя в горах не было! Дедушка Гани спас честь дивизии и прославил героизм защитников Моржанска. «Чресла героя»

– Я вижу, мотоциклов у тебя до …! – сказал генерал Коронов, оглядывая поле, усеянное мёртвыми.

Два героя Майората Отчизны Делапутченко и Майофис остались оплакивать безвозвратные потери родины.

Когда она рассказывала мне эту до слёз трогательную историю, я думал: «О если бы честь спасалась обёртыванием вокруг потных ляжек плебеев, всё было бы в мире крайне просто! Но мир не прост! Совсем не прост!»

– Я смою свою вину кровью! – тогда сказал командир потерянного знамени и полка венерал Августин Плоскостопов, разъяряясь и набирая скорость. Он ещё не знал, что знамя чудесным образом уже спасено и лежит в валенке матроса Кожевника, бежавшего рядышком, а не в заднем проходе Мичмана Хрюкина, как привиделось опечаленному венераллиссимусу, – Я должен претерпеть от партии и народа! Пусть это будет наградой мне за мои прегрешения пред богом!

И горящий куст прошёл пред ним на задних лапах!

Ганя чтила своих героических предков. И рассказывала мне непрерывно байки из фронтовой жизни, да так много, что я иногда запутывался, где тут истинная правда, а где вымысел чистой воды. Она настолько досконально знала фронтовую жизнь, что в лицах разыгрывала героические диалоги напрочь забытых военачальников:

– Поспешите, поручик! Время не ждёт!

– Разрешите ити?

– Прочь!

– Есть, товариш подпоручик! Подсуечусь! Так и быть!

– Приведите генерала! Если он не в мокрых штанишках, вставьте ему подгузник!

«Тяжёлый случай! Без Саблинской клизмы тут не обойтись!» – решил про себя смержевец Ююкин, одновременно сжимая кулаки и сдвигая уцелевший каблук и пятку.

Эти россказни заставляли её трепетать и испытывать чувство приобщённости к тем героическим временам. А там, где царит приобщённость, ума не проси!

– Ганя! – говорил я ей, – Видит бог, в иные времена ты была бы непревзойдённой санитаркой!

У неё был отец, котрый где-то там служил во время войны, и на старости лет просил её помочь облечь его разрозненные листки в некое подобие мемуаров. Всё это писалово, как оказалось, было с ней. Я погрузился в волны народного патриотизма:

« – Когда замачиваешь курицу, уксус вливай через задний проход, а не наоборот! – сказал командарм Тараканов страшным голосом, и всем стало понятно, что за отступление от новой кулинарной веры кара будет жестокой.

В прошлый раз командарм Тараканов за неверный подход к телу снёс шашкой голову орденарцу Иванову, а сегодня повесил капитана Кошкина за несвежий подворотничок и кривые ноги! Он так любил порядок! Жажда к порядку и точности толкала его на поступки, необъяснимые в нормальных условиях, и потому даже поражения от Тараканова воспринимались личным составом, как чудо.

– Но ведь он был прав! – сказал в сердцах бравый капитан второго ранга Ёрш Джешкарулидзе, – В позапрошлый новый год, когда я сделал наоборот, случился смерчь в Таиланде и двести тысяч человек погибли в рассвирипевшей стихии, а три миллиона остались без домов, в прошлый новый год снова слил уксус неправильно, не через задницу, и комета около земли совсем рядом прошла! В двух шагах! А ведь бог любит Троицу! Ещё раз промазать мимо задницы – и всё, …дец земле!

– Да, курица права! Третьего раза не будет!»

– Как ты думаешь, – говорю, – а наши командиры тоже уксус в жопу правильно льют?

– Правильно! В жопу!

Когда я высказал ей свои соображения по поводу наводнения в Таиланде, Ганя сказала:

– Высоким свойственно самоограничение, низким – зависть и эгоизм, ведущие к гибели планеты!

И я понял, что сумасшедший дом расширился до размеров моей маленькой, прекрасной планеты.

У неё в лексиконе было выражение, которое заставляло её трепетать от осознания собственного ума: « На уровне подкорки!» Она разбрасывалась им всюду, как Хорист чудесами. Этими словами начинался любой её рассказ о любом деле и человеке, этим же и заканчивался! Не девица, а чудо в перьях!

Ну и имя ей дали родители! Должно быть, они вовсе её не любили! Ганя, будучи мамой малолетнего Максима, который обойдёт наше повествование стороной, познакомилась с лётчиком в санатории ВВС. Лётчик был в прошлом бравый, но старость не пожалела и его. Она вышла за него замуж в надежде, что престарелые родстенники-пердуны, уже и так засидевшиеся на этом свете, оставят в наследство квартирку, которую он перезавещает ей в силу своей старости и смирения. Так поначалу и шло! А тут жилистый старичок, губа не дура, потребовал секса. Это было так неожиданно, так удивительно, и так в основе своей парадоксально и карикатурно, так не входило в комбинации и планы женщины грезившей о широкой груди Шварценегера, что Ганя засмеялась во весь голос не только широким ртом, но и всем своим всё ещё трепетным телом. Квартирка доставалась уж очень сложным, извращённым способом. Это не могло радовать прямую и честную женщину! Это было нетерпимо и просто смешно! Она стала бегать от настойчивого старичка налево и налево, скитаться в поисках сочувствия по мужчинам и теперь по рельсам прибежала ко мне.

Она сама поведала мне свою удивительную историю.

Я сочувствовал ей, как только мог.

У меня всегда так! Когда опускаются руки, то встаёт член. А когда встаёт член, я как без рук! Так и живу, в сплошном дуализме!

То руки падают, то член встаёт!

Этот рассказ лишний раз убедил меня в непредсказуемости долбаных жизненных коллизий! Да, именно коллизий! Почему-то снова конкистадоры вспомнились, которые бедных индейцев всех извели! Бойню устроили и золото на фрегатах к себе повезли! Грабь награбленное! Иначе это никак не назовёшь! Хорошо, что в школе в меня вбили несколько умных слов! Кем бы я теперь был без этого сокровища? Как бы вас убедил, что не лаптем щи хлебаю?

Я не отрицал её подчёркнутых прелестей и надеялся, что она оценит мои безусловные достоинства. Этого не случилось, ибо прелести женщины всегда ближе ей, чем достоинства тех, кто призван эти прелести попирать. Её эгоизм был беспределен.

Мы разбежались, дав друг другу клятвенное слово встретиться через сорок лет, вдень её золотой свадьбы!. Это одно из немногих обещаний, которые я намерен выполнить полноценно.

Маленький бритый ублюдок пробежал почти под колёсами телеги и шустро скрылся в темнеющих джунглях.

– Солдат, что ль? – изумлённо спросил Бак.

– Фараон, по-моему! – ответил Фрич.

– Чего он тут делает? – спросил Бак, трясясь на виртуальных

козлах.

У него здорово получалось это «Но-о!» и «Пошла!»

– Чаво дачаво! Им везде до всего есть дело! Может быть, нас караулит! Тайно! – ответил Фрич.

– Тайно? – ужаснулся Бак.

– Тайно! Инкогнито, то есть! А в джунглях у него спрятан телефон, чтобы доложить начальству! Дзин-нь! Так, мол, и так! Эти козлы едут на телеге за самогонным апппаратом! Да! Не свожу! А? Как приказано! Есть! Что ваш скородь? А? Так точно! Так точно! Нет, двое или трое! Я не вру! Нет, никак! Да, нет! Есть, Вашскородь!

Вот он и пробежал перед самым нашим носом! А ты думал…

– Ничего я не думал! Значит, мы едем за самогонным аппаратом?

– А ты думал, за чем?

– За чашей Грааля!

– На… она тебе? Приключений на твой зад и так хватит! И без чаши!

– Самогон в ней гнать!

– А копья Хримунда тебе не надобно?

– Аппарата достаточно!

– А почему мне не сказали?

– Чтобы ты не выпил всего!

– Чего всего?

– Самогона!

– Как я могу его выпить, когда его ещё нет?

– Так будет!

– Когда будет, тогда и выпью!

– Вот этого-то мы и боялись! И поэтому-то не сказали тебе! Жена графа Толстого тоже часто Льву Николаевичу кой-чего не говорила, чтобы его не печалить, к примеру, что корова сдохла, или крестьяне именье сожгли! Что ж, ей голову за это отрубить?

– А?

– Два мосла и гвоздь в придачу!

Я понимаю Фрича, понимаю!

Это частое состояние самца – сначала истекать нежностью и слюнями к своей самке, а потом чертыхаться, как это не заметил, что это было чудовище?

Блудное Дитя Голливуда!

– Как только Арнольд Шварценеггер разбил Большую Чашу Чешуйчатого Дракона, америкосы прекратили паломничество к Святому Техасскому Гамбургеру перзидена Линкольна, что напротив Техаса! Это ли не чудо?

– А в Беларуси в Гомеле посреди города я видел фонтан, в котором плавали карпы размером в руку! И никто их не крал!

– Здесь бы они не поплавали бы! Тут их бы бомжи быстро бы плавать научили! Размотали бы в два мгновения! В фонтане одни головы бы плавали! Фонтан Двух Голов! Дали бы им жизни! Здесь бы они до ночи не дотянули! Только бы стало смеркаться, как в кустах послышались бы подозрительные шорохи! Потом кучки каких-то мутных типов стали бы перебегать с места на место! Потом стали бы перешёптываться. Почему-то запахло бы перегаром и потом трёхлетней выдержки! И потом бы всё случилось! Разом бы вместе с Фараонами кинулись бы в фонтан! Только бы после всю ночь из фонтана дикие крики раздавались, как будто там десант из ада высадился, и бомжи бы потом вместе с Фараонами у костров жарили бы рыбу и пели песни! Крики карпов раздавались всю ночь! А люди прятались бы за ставнями!

– И какие бы песни, по-твоему, пели в подобной ситуации бомжи?

– Я думаю, любимая песня у них «С чего начинается родина!»

– Да, по меньшей мере, они бы начали с неё! Хорошая песня! Я пел её в детском саду! А чем бы кончили?

– «Бип-Боп-Алюлей»!

– Как ты, Ральф, не любишь наших людей! За что?

– Не люблю, знаешь ли! Как-то не впились они мне!

– Крики карпов раздавались всю ночь! – мечтательно сказал Фрич, – Крики карпов!

Я тоже решил поддержать тему.

– Как хорошо ты сказал! – говорю, – «Крики карпов раздавались всю ночь!» Как страшно жить!

– Чуть в стороне повизгивали пьяные вологодские пельмени! Да-с! Пьяные пельмени из Вологды! – фантазировал Бак.

– Пьяные меломаны из Вологды – это ещё кошмарнее!

– Пьяные пельмени из Вологды в прапорщецких фуражках, портупеях, кошачьих сапогах! С фингалом под каждым глазиком!

– Не много ли для одного дня?

– И с балалайками! Это само сладострастие! Амбивалентная эманацция сладострастия! Карнавализация, сказал бы мэтр Бахтин!

– Что ты сказал?

– Простые вещи! Амбивалентная эманацция сладострастия!

– Это лишне, товариш! Не надо никаких балалаек! Товариш! Соберись! Не мельчи! И так говорящих карпов нам выше крыши! А не то жизнь будет мстить неблагодарным! Я ухожу! Измучен! Изумлён! Лосины жмут промежность! Власть прогнила! Пропало что-то в царстве королевском! Распались связи! Мыши! Всё пропало!

– Нет, кроме шуток!

– Только шутки!

– Полковник Арчибальд! Дайте мне шанс!

– Как страшно жить!

– Но умереть страшнее

В подагре и с медалькою на шее!

– У меня такое впечатдение, что никто никого не слушает, и каждый беседует сам с собой! – огорчился вдруг Ральф, самый нормальный из нас.

– Но, брзая! Пшла!

Глава 12
Лягушки и Червяки

Утром меня разбудил Фрич. Встал я, судя по солнцу довольно поздно. Солнце уже стояло посредине неба и работало во всю. Как Фрич нашёл меня, я не знаю. Я ему не говорил, где ночую. Я ведь не такой глупец, чтобы приближаясь к пятому десятку лет, доверяться каждому встречному-поперечному? Наверно неистовые крики девицы подсказали. А девицы уже и след простыл, наверно в санатории процедуры начались. Клизмы вские! Я ничего не говорил ведь Фричу, где обретаюсь! А он стал тормошить меня, крича прямо в ухо:

– Лягушка! Лягушка! Вставай! Говно стухло! Ранней пташке – жирный червяк! Подъём! Зарядка! Торо в в это время уже дрова колол, да золото в реке мыл! А ты дрыхнешь тут!

– Торо? Он был пидор! Мне с ним не по пути!

На это ему нечего было сказать! Я уж если отпарирую, так отпарирую!

– Знаешь, я знаю одну историю о Говне и Сальвадоре Дали!

– Поменяй порядок слов!

– Не могу! Мама не велит!

– Так! Мы уже знаем, что твоя истории называется «Говно и Сальвадор Дали»! Пшоль!

– Ну в общем, насчёт говна я знаю, что Сальвадор Дали на первое свидание со своей Галей пошёл, намазавшись говном!

– Весь намазался?

– Нет, подмышками!

– Лучше бы намазался под крысками!

– А каким говном он намазался? Отечественным или импортным?

– А зачем тебе знать?

– Так, может научиться хочу! Заветы Ленина никто не отменял!

– Известно каким! Козлиным! Отечественным козлиным говном! Сальвадор Дали умащался только первоклассным козлиным говном!

– Это древнеиранский обычай – мазаться в пост козлиным говном! Очень красивый обряд!

– И тогда маленькая, маленькая птичка…

– Сначала я думал, что со стороны Дали это был выплеск юношеской закомплексованности, а потом я понял…

– …что говно хорошо само по себе?

– У меня есть для тебя серебряная пуля!

– А кто такой вообще Сальвадор Дали?

– Так, … один!

На реку они шли весело, пересвистываясь на тирольский манер и иногда перекидываяь насмешками, смысл которых был понятен только им.

– Гастройбайкер!

– Я!

– Я открыл его талант!

– А, этот! Так, попсовичок жалконькый!

– А живёт на Рублёвке!

– Не секрет, что педофилы

По виду бывают милы,

А на деле – это ложь,

Нас их видом не проймёшь!

– Дед Иван ходил, однако,

В штыковую блин, атаку,

Он служил в РККА,

И остался без штыка!

– Все мужчины, становясь дедами, лишаются штыка!

– Языка и смысла жизни!

– Ну не скажи! Есть старички что надо! Молодых за пояс заткнут!

– Мальчик Петя дружит с Клавой!

Он хороший мальчик, бравый!

– Ральф! Куда смотрят наши глаза? Где его бонна? Бойскаут описался и плачет! Что за дела на пляже?

– Ура! Море синее! Солнце ясное! Вперёд!

Что мы делали? Да ничего! Сидели на камнях и болтали ногами. И больше ничего!

– Кто вместе со мной будет писать роман?

– Я!

– Нашего героя будут звать Иван Расп..дяев? Он старый бомбист и блудила! Все согласны?

– Свежо, паненка! Имечко, что надо! Первый класс!

– Типа!

– У него в саду павианы летают!

– может, павлины?

– Нет! За павианов я ручаюсь!

– Это донос?

– Реплика!

– Павлины, что ли?

– И павлины тоже!

– Кто здесь в железных латах без штанов?

– Это я, заслуженная кириешка Друзии!

– Засуженная! Поделом значит!

– Нуланс!

– Падре! Доколе?

– Смотрите! Смертельный дрюк!

– Что вы делаете?

– Принимаю спермацетовые ванны!

– В полнолуние? Как вампиры?

– Вж-жжжжж!

– А где диссертация доктора Кукиса?

– Я сжёг поутру!

– Ты, мать кормящая! Отойди от раздачи!

– Wir sind zwei gute Kameraden! Ну что грянули?

– Что случилось с нашей Машей?

Почему голубка плачет?

Накормили Машу кашей

Из берёзы, не иначе!

– Написано для берлинского журнала «Die Neue Rundschau»?

– Как они там в Терпугове без метро?

– На тележках ездят и в тазиках сплавляются!

– Завидно мне!

– Поедатель противотанковых вшей!

– Может, ежей?

– Товарищ! Разжился минетом?

 
Перед тобой сидит Телец.
Вы знаете его!
И всем понятно, что конец
Огромный у него!
 

– Юный сочинитель в атаке!

– Его жена пару лет назад Кубиком Рубика убила!

– Когда это было?

– Лет восемь назад!

– Где бы ты хотел жить, Правилка?

– В порту острова Лампедуза!

Потом мы спустились к морю и продолжили вчерашнее безделье, перемежаемое пустыми разговорами и пьяной беготнёй по пляжу. Меня это устраивало. Не люблю около моря серьёзные разговоры вести! Пустое это дело!

Солнце бросилось ко мне на коротких огненных ножках и опрокинуло на камни.

Я свою рубашку под себя подложил и лёг.

На этот раз на пляже публики было много, как никогда. Нас окружили со всех сторон голые тётки с детьми и мужьями. Глядя на них и их великое счастье, я испытал дурноту и думал:

«Вот какое счастье!»

 
Девочка воспитана
Хорошо была-
Пристыдила пидора
Косу заплела!
 

В это время Иванко Грэйптфрутов, засланец Сибири нырнул в море так глубоко, словно и выныривать не желалось.

«Я размышлял! Он размышлял! Видите ли! О чём ты размышлял? О том, как ё… тая на весь мозжечок баронесса фон Вишенка вышла из-за кулис истории! Лучше звучит баронесса Ёб… тая Вишенка! Так ли важна нашей цивилизации Римская Мама? Волчица! Прошу доводы за масло против пушек! Они лежат на поверхности! Позвольте мне снять дужки с ушей и василиска с уха! И есть ли что о Римской Маме в книге „Родословных Друзийских Выскочек“! Человек, который за всю жизнь ничего не делал, только ел и с..л, никто, пустое место – размышлял! Скажи кому – засмеют! Ты смеёшься над нами? И между те…»

Слава богу все смертны!

Вы тут не вдавайтесь в течение моих мыслей! Это вам не поможет, потому что я сам иногда не понимаю, откуда у меня в голове выскакивает некоторые вещи! В нынешнее время мысли у меня в голове выскакивают как из лохо, простите – лототрона, случайным образом!

– Спасением нашей цивилизации теперь служит секонд-хэнд!

– Богиня Сэконд Хэнда! Ниспошли нам удачу! О святая переспела! Вдохнови нас! Перетасуй!

– Хватит болтать! Пойдём лучше ловить лещей?

– Где?

– В Кащеевой есть озёра! Ночью их никто не охраняет!

– Комрад! Ну, что «Бомбы на Бранглию!»? Грянем?

– Отчего ж не грянуть? Грянем!