Читать книгу: «Серый снег», страница 3

– Щелью мы не спасёмся, – пробормотал Колька, съёжившись. – Снаружи уплотнитель дублируется. Пока Галька о нас не вспомнит, не выберемся. Она тупая, но не маньячка.

Даша подползла к двери. Провела ногтем по резине. Раздался скрип – не просто скрип, а звук, похожий на царапанье ножа по стеклу. Крошечный кусочек засохшей резины отвалился, как струп.

– Да помогите же мне, додики!

Артём оказался рядом в два шага. Он вонзил остриё ножа-крюка под край уплотнителя. Дёрнул изо всех сил. Металл против металла, пронзительно. Звук, казалось, должен был разорвать тишину магазина. Но его поглотили полуметровые стальные панели с ледяной ватой внутри. Резина не поддавалась. Она была не просто старой. Она казалась живой, вросшей в сталь и не желавшей отпускать добычу.

Лампа под потолком мигнула. Раз. Другой. И погасла. Тьма накрыла мгновенно и бесповоротно. Глубокая, густая, как зола после костра в безлунной ночи вселенной. Глаза невольных пленников метнулись в панике, выхватывая фосфорные призраки на сетчатке. Потом – ничего. Абсолютное ничто. Только кожа чувствовала ледяное дыхание.

– Да-а-аш? – голос Артёма прозвучал чуждо и сдавленно.

– Я… здесь.

Её пальцы наткнулись на его руку, сжимавшую нож. Они вцепились в рукоять вместе. Холодный металл стал единственным мостом между ними. По нему перетекала паника, дикая и липкая.

В обволакивающей слепоте запахи взорвались с новой силой. Сладковато-тухлая вонь мяса. Кислый перегар разлитого пива. Металлический привкус пота и страха на языке. И сырость. Не просто влага. Привкус старой кожи, заброшенного подвала и забытого гроба на языке. Феерия конца.

– Мелкий… ты где? – Артём не смог вспомнить имя парня.

– Тут я… ящик ногой задел…

– Только не ори.

Глаза никак не привыкали. Казалось, что стены ледяной коробки медленно, неумолимо сдвигаются. Вот-вот раздавят рёбра, выдавят лёгкие и превратят их в кровавое месиво на ледяном полу. Сверху, в кромешной тьме, хрустнул лёд. Несколько острых крошек упали на плечо Даши. Ощущение было таким, будто на кожу высыпали пригоршню колючей морской соли.

– Эй, Галя! – рявкнул Артём, пытаясь пробить тьму и сталь стен силой голоса. – Открой, ёб твою мать…

И в этот миг позади, из-за стеллажей, заскрежетало. Не у двери. Глубже. Во чреве камеры.

Колька вскрикнул дико, по-звериному:

– Бля-я-я! Там кто-то есть!

– Тихо! – Артём инстинктивно вскинул нож, но в темноте был слеп. Он шагнул на звук, и его локоть с глухим стуком угодил в свисающее ребро туши. Жёсткие, обледеневшие щетинистые волосы впились в ткань куртки, как иглы.

Скрежет повторился. Теперь ниже. Будто по бетонному полу волокли что-то тяжёлое, металлическое. Пауза. Пульсирующая тишина. И затем – три удара. Чётких. Настойчивых.

Тук. Тук-тук. ТУК.

– Это Виктор? – Даша охнула. В голосе прорвалась истеричная надежда. – Он вспомнил про нас!

– А чего он тогда… – Артём замер, прислушиваясь, – стучит как-то… не так. Три коротких, три длинных… – прошептал уже сам себе, вспоминая свой же придуманный код. Но удары не совпадали. Это было что-то другое.

– НАСРАТЬ! Стучи в ответ! – Даша судорожно толкнула парня локтем. Артём вместо двери ударил рукоятью ножа в ближайшую стальную стену: ДзЬн-дзЬн! Звук получился глухим и безнадёжным, как хлопок в пустом зале. Он утонул в стали и льду.

– Должны услышать! – его голос сорвался на визг.

В ответ прозвучало снова: ТУК… ТУК-ТУК… ТУК. И снова – гнетущая, всепоглощающая тишина.

Тем временем в дальней каморке магазине Галина Павловна яростно дёргала рубильники на щитке. Искры летели из-под панели, пахло горелой изоляцией. «Вепрь» на дворе захлебнулся в очередной раз. Первый утренний запуск высосал последние капли солярки. Галина втянула воздух – он был пропитан едкой гарью, цементной пылью и подвальной сыростью. Из фургона монтажников доносился матерный дуэт и треск умирающей дрели, мороз добивал инструмент.

07:25

В кромешной темноте морозилки Колька судорожно шарил руками по ледяному полу. Не понимая зачем, искал бутылку «Балтики». Хоть что-то знакомое в этом ледяном кошмаре. В глазах постепенно проступали зловещие силуэты предметов. Пальцы наткнулись на острые осколки. Он выругался и дёрнул руку назад. В тот же миг висящие над ним половинки кабана лениво качнулись на крючьях. Раздался скрежет кости по кости. Ему показалось, что огромные туши склонились, уставившись на него слепыми глазницами из темноты.

– Я слышу шаги, – прошипел он, голос сорвался в фальцет. – Там кто-то ходит!

– Тише ты! – Даша схватила его за рукав, её пальцы были клещами. – Слушай!

Шаги. Медленные. Тяжёлые. С характерным скрипом – будто по снегу. Безумие ситуации было в том, что вокруг – только сталь и бетон. Звук шёл не снаружи. Он словно доносился из-под пола. Из бетонной плиты.

На несколько секунд всем показалось, что из щелей в бетоне поднимается струйка пара. Холодного и зловещего. Колька почувствовал лёгкую вибрацию под ногами, будто что-то массивное переступило внизу. Артём вспомнил детство и дедов сарай. Под полом – шуршание, писк и царапанье крыс. По спине пробежали ледяные мурашки.

– Это должен быть Виктор, – прошептала Даша, сдерживая всхлипы. – Он же в подвале… под нами.

– Точно! Пусть откроет вход из подвала! – выдохнул Колька. – Разве нельзя? Здесь же должен быть лаз? Для труб… Или вентиляция, как в крепком орешке…

В этот момент с потолка сорвалась тонкая, как шило, сосулька. Она чиркнула по щеке Даши, оставив ледяной порез. Девушка вскрикнула от неожиданности и боли. Рефлекторно, в панике, она махнула рукой с ножом вверх. Лезвие лязгнуло обо что-то металлическое в потолке… и сверкнуло.

Искра! Холодно-голубая, ослепительная, как звезда смерти, она вспыхнула в темноте на долю секунды. Загудела проводка, и лампочка под потолком… ожила. Но теперь её свет был не жёлтым, а мертвенно-бледным, зеленоватым, как свет гнилушки в болоте. В этом призрачном сиянии их лица мало отличались от трупов. Колька заметил, как по щеке Даши медленно сползает тонкая алая ниточка крови.

Даша коснулась щеки и посмотрела на алый палец. Губы дрогнули. Она тихо, с бесконечной усталостью выдохнула:

– Чёрт…

В зелёном свете гаснущей лампы свиные полутуши на крюках вдруг обрели новые очертания. Рёбра, неестественно вывернутые, напоминали оскал. Кости под тонким слоем инея казались выбеленными зубами в чудовищной застывшей улыбке. Мясо улыбалось им. И ждало.

07:30

Шаги под полом стихли так же внезапно, как и начались. Вместо них со стороны дверей донёсся новый звук: хлоп! Входная дверь распахнулась? Кто-то вошёл с улицы? Крошечная струйка чуть менее ледяного воздуха, как дыхание вошедшего, смешанное с запахом снега и выхлопа, подкралась к щели под дверью морозилки. Но пленники этого не почувствовали. Их обоняние уже не различало ничего, кроме всепроникающей вони мяса, страха и собственного окоченения.

В камере снова воцарилась тишина. Не просто отсутствие звука. Тишина-душитель. Её нарушал только хриплый хлюп вентилятора где-то в потолке. Старый механизм, как умирающая жаба, пытался выдохнуть струйку тёплого пара в ледяной ад, лишь усугубляя ситуацию. Каждый вдох Артёма, Даши и Кольки становился чуть короче и чуть отчаяннее, чем предыдущий. Воздух резал лёгкие ледяной стружкой.

Артём плюхнулся на ящик с замороженными субпродуктами. Его дыхание вырывалось тяжёлыми белыми клубами, каждый выдох – стон. Даша, стиснув зубы, пыталась перетянуть шарфом порез на щеке. Руки тряслись мелкой неконтролируемой дрожью, плечи подрагивали, будто по ним били током. Колька стоял, прижавшись спиной к ледяной стене, обхватив себя руками так крепко, что костяшки пальцев побелели.

Они больше не говорили. Слова замерзали на языке. Но внутри каждого тикал маленький неумолимый метроном. Будильник в грудной клетке, отсчитывающий минуты до точки невозврата. До момента, когда пальцы откажутся шевелиться, сердце сожмётся ледяной клешнёй, а разум, отравленный холодом и паникой, распухнет и лопнет, выпустив наружу первобытное животное безумие. Осталось только понять – кого первым загрызть, чтобы согреться его кровью?

Лампа под потолком – та самая, что уже умирала дважды – моргнула. Не жалко. Не слабо. А с предсмертным усилием. Один раз. Второй. Её мертвенно-зелёный свет вспыхнул на миг, осветив три замерзающих призрака в ледяной гробнице. На сетчатке, в кромешной тьме, ещё несколько секунд висел призрачный шлейф голубоватого послесвечения. Как душа электричества, покидающая стальное тело морозильника. Оно медленно таяло, растворяясь в очередной черноте.

Тишина вернулась. Не просто отсутствием звука – погребальным саваном. Она заполнила всё и стала единственной реальностью. Холод и трое сердец, бьющихся всё медленнее в ледяной темноте, как барабаны, отбивающие похоронный марш.

Глава 2. Тонкий лёд

07:34

Густая, как чёрная патока, тьма лезла в лёгкие, заползала под ногти холодными щупальцами и липкой плёнкой обволакивала мысли. Артёму казалось, если вдохнуть слишком глубоко, втянешь эту тьму внутрь и уже никогда не выдохнешь, став её частью. Он поднялся, опираясь на окоченевшие ноги. Зрение отключилось, сдавшись без боя. Теперь тело рисовало карту по сигналам боли. Голени горели ледяным огнём сквозь джинсы, превратившиеся в панцирь. Пальцы ног отзывались игольными «голосами», словно их методично прокалывал иглорефлексотерапевт. Где-то справа располагалась гладкая стена холоднее льда. Слева – ящик, от которого несло засаленным страхом. А позади… позади пульсировала чёрная тень, из которой сочился сладковато-гнилостный запах кабана. Мясо словно ждало. Дышало. Чувствовало их.

– Дышите через нос, – прошипел Артём. Его собственный выдох вырвался белым призраком, тут же поглощённый мраком. Потолок давил. Не физически, а осознанием того, что над тобой несколько дюймов стали, а над ней бесконечность равнодушной русской зимы. Камера для всех троих становилась стальным гробом.

Даша всхлипнула. По щеке покатилось что-то тёплое и солёное. Кровь? Слеза? Неважно. Ручеёк тут же схватился ледяной корочкой. Колька, прижавшись к стене спиной, дрожал мелкой бешеной дрожью. Внутри подросткового разума звенел колокольчик – чистый, высокий, неумолчный. Дзынь. Дико хотелось курить. Он вытащил старую зажигалку. Большой палец, одеревеневший от холода, с трудом нащупал колёсико. Клац. Искра брызнула, осветив на миг его перекошенное от страха лицо и свисающую перед ним тушу с мутным глазом-пуговицей. Пламя не вспыхнуло. Газ сгустился, отказываясь гореть в этом вымороженном аду. Искра умерла, как остатки надежды.

– Не пали, – голос Артёма прозвучал хрипло, как скрип двери в заброшенном доме. – Кислород… надо беречь.

Слово «кислород» повисло в воздухе абстрактным научным термином. Для Кольки воздух в камере был густым, как кисель из отчаяния. Парнишка попытался пошевелить щекой, но движения не почувствовал.

07:38

Галина рванула брезентовую занавеску так, что старая ткань издала звук рвущихся сухожилий. Серый свет утра проник на склад, но тут же увял, разбившись о голый бетон и равнодушие мужчин, копошащихся с механизмом. От них пахло потом, металлом и холодным безразличием.

– Вы откроете эту чёртову дверь или нет? – выдохнула она, слова застыли в воздухе белыми комочками ярости. – Эти же дебилы внутри замёрзнут!

– Не гони… – буркнул Шура, вытирая нос тыльной стороной руки. Кожа на переносице мгновенно порозовела, как у алкоголика на морозе. – Сверло затупилось, да и патрон в шуруповёрте заклинило. Что с твоими архаровцами случится за полчаса?

Галина сжала кулаки так, что грязные ногти впились в ладони. Магазин после смерти «Вепря» погрузился в полумрак. Кассовый аппарат молчал, термопринтер отсвечивал мёртвым куском пластмассы. Она судорожно открыла кошелёк. Две мятые пятитысячные и пачка чеков. «Ревизоры потребуют оборотные ведомости… И что я отвечу? Мыши сожрали?»

Словно по злому умыслу судьбы, послышался скрип колёс. У крыльца замерла белая «Газель» Россельхознадзора. Из кабины вылез Сергей Петрович Пучков. Ветврач. Тот самый, кому она не раз вручала «свиной окорок для личного пользования» в обмен на полузакрытые глаза. Сегодня эти глаза прятались за запотевшими стёклами очков-капелек, а спина была согнута под тяжестью предстоящего фарса. Рядом возник молодой инспектор в синем бушлате, удерживающий планшет как оружие. Табличка «Рыжов А.А.». Лицо проверяющего – как будто вырублено из куска льда.

– Галина Павловна, моё почтение. Морозец сегодня особенно зол, – Пучков попытался натянуть дежурную улыбку, но получилось криво, как у покойника.

– Как и по всей области, – бросила она, кивая на окно. – Заходите, только у нас тут свет… глючит.

Рыжов шумно втянул носом воздух, словно гончая, взявшая след. Обоняние тут же обдало волной тяжёлого маслянистого дыхания из подвала – гарью, соляркой и чем-то… сладковато-тухлым.

– Дизель разлили? – спросил он острым, как лезвие ножа, голосом.

– В наших местах это самый надёжный источник тепла и света, – парировала Галина, чувствуя, как под маской прагматизма вскипает паника. – Сорок литров в сутки и никаких хлопот.

Рыжов что-то потыкал в планшете. Пучков вздохнул, словно собирался на расстрел, и полез в дипломат за пробирками.

«Нужно выиграть время», – мысль в голове хозяйки пронеслась будто искра. Ручки на морозилке нет. Света нет. Замок разобран. Дверь заклинило. Если эти шакалы потребуют открыть её сию секунду – конец. «Значит, чай. Горячий сладкий чай. И заболтать. Пусть Шура там ковыряется…»

– Пройдёмте ко мне, согреетесь. Может, чайку? – предложила она, стараясь не смотреть на холодную мёртвую плиту. – Или что покрепче?

– Мы приехали не чаи гонять! – отрезал Рыжов. Его глаза упёрлись в Галину, холодные и неумолимые. – Сначала фотофиксация склада. Потом документы.

Пучков крякнул, пытаясь смягчить удар, но взгляд скользнул к причинам главного кошмара Галины, к массивной серебристой двери морозильной камеры. Место, где должна быть ручка, зияло пустой глазницей.

– Аварийка снята? – спросил он.

В голосе мужчины мелькнула тень… недоумения? Или предчувствия? Старого ветврача что-то насторожило.

– Временно, – выдавила Галина, чувствуя, как ледяной ком подкатывает к горлу. – Запорный механизм меняли, а дверь заклинило. Мои парни быстро починят. Час – и готово.

Рыжов шагнул к двери. Бездумно, почти машинально, он ткнул указательным пальцем в голый металл. Сталь, вымороженная до минус двадцати, мгновенно прилипла к влажной коже с характерным чмоком обжигающего холода. Он отдёрнул руку с коротким шипением – на блестящей поверхности двери остался мокрый отпечаток пальца, тут же начавший покрываться инеем.

– Откройте камеру, – сказал Рыжов. Голос его был тихим, но прозвучал твёрже стали. И это была не просьба, это был… приговор.

07:42

Голос. Он пробился сквозь стальную толщу не как звук, а как едва слышимая вибрация. Люди? Снаружи были люди.

«Спасены!» – мысль Даши ударилась о стенки замершего черепа, горячая и слепая. Она открыла рот, из горла вырвался звук, похожий на скрежет заржавевших ножниц:

– Э-эй! Мы здесь!

Артём подхватил хриплым звуком, оттенком загнанного пса. Колька попытался встрять, но горло выдало лишь сухой бумажный шелест. Дверь оставалась глухой и неподвижной.

Пучков снаружи поковырял ногтем потрескавшийся кант уплотнителя. Стекловата торчала из щелей, как гнилая вата из ран, а в районе ручки зияло отверстие – чёрное, как след от пули.

– Ваши рабочие? – спросил он, не отрывая взгляда от щели.

– Они… – Галина метнула взгляд назад. Монтажники исчезли в кузове своего фургона, где раздавалось глухое яростное кряхтенье и лязг металла по металлу. Заевший патрон не сдавался.

Пучков покачал головой, тяжело вздохнув.

– Ладно. – Он достал из кейса термощуп. Чёрную, похожую на пистолет штуковину. Зонд сунул в щель между дверью и коробкой. Дисплей высветил цифры: «-20,9 °C». – Темп держит. Но открыть всё же надо, Галь. Требования…

Галина закивала, как марионетка, мысленно поливая Шуру таким потоком отборного мата, что тот должен был задохнуться в приступе икоты.

– Сейчас подберут инструмент и откроют…

– Тогда документы, – смягчился Пучков, потирая закоченевшие пальцы. – Руки отогрею.

Но Рыжов был неумолим:

– Аварийный выход изнутри обязателен. Подпишете акт о нарушении!

– Дайте мне час, – умоляюще выдавила Галина. – Устранить нарушение.

Рыжов ткнул в планшет. Галине почудилось, как волосы на затылке встают дыбом, а капля пота на спине превращается в осколок стекла, впивающийся в кожу.

07:46

Внутри камеры тьму прорезали слабые звуковые волны. Голоса снаружи бились о стальную панель и сходили на нет, превращаясь внутри в белый шум, похожий на помехи в эфире апокалипсиса. Для троих пленников это была словно трансляция с другой планеты. Неразборчивая, но отдающая дикой животной надеждой.

– Они же войдут? – прошептала Даша.

– Если дверь смогут открыть, – огрызнулся Колька. Его зубы выбивали звонкую дробь. – А если нет?

Артём машинально считал вдохи. Каждый – короче, каждый – болезненнее. Руки превращались в деревянные чурки, но пока двигались. Значит, сердце ещё качало кровь, пусть и густую, как мазут. Он нащупал на ближайшем крюке свиную лопатку. Мёрзлая шкура под пальцами напоминала наждачную бумагу, пропитанную салом. В темноте мясо было не просто тёмным. Оно пугало пожирающей чернотой.

– Теплее, чем сталь, – глухо сказал он, пытаясь снять лопатку с крюка. Полутуша рухнула на бетонный пол с глухим влажным ЧМОК! – звуком, с которым гигант целует грязный асфальт. Эхо прокатилось по камере, рикошетя от стен, как очередь крупнокалиберного пулемёта. На миг все замерли, прислушиваясь.

07:49

Снаружи Рыжов вздрогнул, подняв голову, как олень, учуявший волка:

– Что это?

– Резина… трещит от мороза, – попыталась блеснуть находчивостью Галина, но голос дрогнул.

Сергей Петрович медленно сложил термощуп. Его взгляд за мутными стёклами очков стал острым, как скальпель:

– Галина Петровна! Там что… кто-то есть?

Увесистой дубиной повисла пауза. Рыжов уже протягивал руку к холодной стали, но тут в подсобку ввалился Шура. В руках мастер держал дрель, из патронника которой сыпались искры, как ядовитые блёстки. Инструмент выл и трещал, разбрасывая металлическую стружку, похожую на стальных блох.

– Дайте мне пятнадцать минут! – рявкнул он, тыча дрелью в воздух. – Патрон у выхлопа отогрел!

– Вот видите? Работа кипит, – встряла Галина, пытаясь физически загородить ревизорам путь к морозилке, толкая их в сторону зала. – Зачем понапрасну мёрзнуть? Там у меня печка…

Рыжов отвёл взгляд от зловещей двери. И в этот самый миг, который позже назовут «Стартовым импульсом» в рапортах, которые никто не прочтёт, снежный наст по периметру крыши подломился. Силами сторожа «Вепрь» наконец схватился и раскалённый выхлоп рванул вверх. Микровибрация пробежала по стальным балкам, встряхнув сосульки под потолком камеры. Для пленников это прозвучало как тяжёлая мокрая поступь чего-то огромного, подбирающегося к ним в темноте.

07:52

– Слышите?! – Даша не крикнула, а взвизгнула, как перепиленная кошка. – Что-то там происходит!

Колька испуганно отшатнулся, нога наступила на осколки бутылки. Стекло звонко хрустнуло под подошвой кеды. Боль пришла запоздало, тупой и далёкой, как удар сквозь подушку. Он вскрикнул, вопль сорвался в фальцет.

– Не очкуй! – Артём вцепился ему в ворот, пальцы закоченели в кулак. – Это трубы!

– Трубы так не гремят! – Колька втянул голову в плечи, съёжившись.

Артём хотел огрызнуться, но в этот момент где-то в потолке завыл вентилятор. Компрессор, сбитый с толку, выплюнул струю горячего газа. Температура рванула вверх до –17 °C. После минус двадцати двух это ощущалось как палящий зной. Потом обратный обвал до минус двадцати одного. Вернулось тусклое освещение. Появился туман. Он поднялся от пола не белым паром, а серой грязной пеленой. Вязкие клочья повисли в воздухе, скрыв даже очертания ближайших туш. Всем троим показалось, что на лица набросили мокрые саваны. В этой движущейся мути возникла иллюзия: под обледеневшими шкурами свиней что-то дрогнуло и зашевелилось.

– Я не вижу! – завопил временно ослеплённый Колька, голос которого сорвался в истерику.

– Завали ебало! – Даша не сдержалась. Голос девушки превратился в скрежет ржавых петель. – Слушайте!

Из глубины тумана, оттуда, где висели две большие полутуши, донёсся звук. Не хруст. Не лязг. Клок. Точь-в-точь как если бы кто-то черпал половником студень из банки. Густой. Мерзкий.

– Кто здесь?! – Артём шагнул навстречу звуку и врезался плечом во что-то огромное и податливое. Сквозь куртку он почувствовал, как мёрзлый жир поддался под его весом, выдавившись холодной слизью. Парень протянул и тут же отдёрнул руку. Пальцы обволокла липкая маслянистая плёнка, пахнущая ванильной гнилью.

Серый туман на мгновение разорвался. В жалком свете тусклого кружка плафона они увидели её. Гигантская кабанья голова, отрубленная чуть ниже уха, свисала с крюка. Кость челюсти была распорота, обнажая ряды жёлтых, как старые надгробия, зубов. Кровь животного застыла не коркой – скульптурой тёмно-бордового коралла. И когда потолок снова дрогнул, с этой коралловой маски осыпались не льдинки, а розовые, почти фиолетовые кристаллы инея. Тонкие, как иглы, они зазвенели по металлическому полу, крошечными стеклянными колокольчиками. Ни одна капелька не растеклась. Всё внутри, казалось, было выморожено до каменного безмолвия. Или притворялось.

Даша вжалась в заиндевевший стеллаж так сильно, что затрещали рёбра. «Физика, – бубнил в голове жалкий остаток разума. – Просто гравитация». Но из тёмных глубин подсознания поднимался древний ледяной шёпот: «Оно живое. Мясо живое. И оно смотрит».

07:55

Снаружи Галина металась между ремонтниками и проверяющими, как загнанная лиса меж капканов. Женщина притащила из своей комнаты термос, последние капли тепла в этом ледяном аду, и выплеснула кипяток на сверло шуруповёрта. Пар зашипел разъярённой змеёй.

– Не надо так делать! – Шура мотал головой. Лицо под слоем грязи и усталости было серым. – Вода схватит стружку намертво!

– Сделай хоть что-нибудь, чёрт бы тебя побрал! – выдохнула Галина полным отчаяния голосом. – Открой уже эту чёртову дверь!

Внутри, в жалком свете умирающих ламп, Рыжов методично фотографировал пустые полки, сканируя штрихкоды чипсов с истекшим сроком. Сергей Петрович нервно черкал в блокноте: «Запах дизеля > ПДК??? Вентканалы подвал ↔ морозилка? Теплообмен?» Мысли путались, как провода в шторм. Галина ворвалась обратно, смахивая пот тыльной стороной руки.

– Уважаемые, может, всё же чайку… – и тут пол вздрогнул под ногами. Не просто тряхнуло. Резкий, глухой УГХ! – будто в подвале рухнул бетонный блок.

Пучков подскочил, Рыжов нахмурился, как бульдог.

– Генератор… бухает, – выдавила Галина. Горло сжало.

07:57

Внутри камеры туман осел. Но не рассеялся, а прилип. Он покрыл тела Артёма, Даши и Кольки липкой ледяной коркой, превращая их в жуткие ледяные изваяния. Ресницы слиплись, глаза пекло, словно в них насыпали раскалённого песка.

Артём начал бить кулаком в стальную дверь. Раз. Два. Три коротких. Два долгих. Сигнал бедствия, придуманный в надежде. Но с каждым ударом кожа на костяшках лопалась, обнажая розовую мокнущую плоть. Боль притупилась холодом, но кровь тут же замерзала тёмными бусинками.

Колька уставился на пол. Там, среди осколков и грязи, расползались крошечные алые капли. Его кровь. Из порезанной ноги. Она мгновенно застывала, образуя миниатюрные, идеальные отпечатки подошвы. Узор напоминал клетки в тетради по математике.

«Дзынь».

Трель прозвенела в плывущем сознании не метафорой, а словно физическим воздействием. Чистая, высокая, леденящая. Точь-в-точь как звонок на перемену.

– Урок! – выкрикнул подросток, и голос сорвался в визг. – Звонок! Я не хочу ЕГЭ! Не хочу!

Он рухнул на колени, завывая тонко и пронзительно. Звук резал уши, но мороз тут же душил его, превращая в хриплый пузырь.

– Заткнись, засранец! – Артём вцепился ему в куртку, тряся. – У тебя крыша поехала от мороза!

– Он же звонит! – Колька выл брыкаясь. – Слышишь? Дзынь! Дзынь!

– Это в твоей прокуренной голове! – рявкнул Артём, но в глазах промелькнуло сомнение: а вдруг?

Даша накрыла рот Кольки ладонью. Тот бился в истерике, дрожь сотрясала тело подростка, как под воздействием тока.

08:00

Снаружи Рыжов ставил первую жирную подпись под актом «Нарушение №1». Сергей глянул на часы – без одной минуты восемь, а его телогрейка уже промокла насквозь от холодного пота. Страх? Предчувствие?

– Скоро закончу, – пробурчал Шура, затягивая болт. Пальцы мастера посинели, теряя чувствительность. – Рукавицы насквозь промёрзли.

– Галина, – Пучков повернулся к хозяйке. – По инструкции, при проверке запорного механизма в камере никого быть не должно. Мы вырубаем питание, открываем, проверяем…

– Делайте как положено, – вырвалось у Галины. Колени подкосились. Если компрессор остановить, кабаны «запотеют» и запах… Сладковато-приторный запах выдаст её с потрохами… и не только кабаньими.

– Лады, – Сергей направился к щитку. – Где рубильник на камеру?

Галина указала на красную рукоять в углу, ржавую и запылённую.

– Вон он… – она попыталась вклиниться между ним и щитком, – но он неисправен. Коротнуло ещё в прошлый мороз. Вырубите – обратно не включится.

– Поставите новый предохранитель, – отрезал Рыжов. – Безопасность прежде всего.

Шура поднял голову, глаза его были полны тревоги.

– Есть вероятность, что льдом прихватит клапана у компрессора. Потом до весны не запустим…

– Начинается, – усмехнулся Рыжов без тени юмора. – У вас всё «не запустится». А по бумагам интервалы техобслуживания в норме.

Галина почувствовала, как внутри сжимается колючий шар дикой паники. Который вот-вот лопнет.

08:03

Артём тёр руки, пытаясь вернуть в них жизнь. Взгляд его упал на полуразвалившийся деревянный ящик с салом. Дно провисло на обледеневших рейках.

– Давайте сожжём, – прохрипел он. – Дерево и жир… дадут пламя.

– Ты спятил?! – Даша смотрела на него с ужасом. – А кислород выгорит! Или сгорим заживо!

Колька хрипло захихикал. Артём уже тянулся к ящику, чтобы отломить доску, но в этот момент шипение вентилятора превратилось в пронзительный скрежещущий ВИЗГ, будто на вращающийся вал натянули стальную струну. И сквозь адский гул пробился стук.

Тук-тук-тук… Ту-тук…

Снаружи.

– Нас слышат! – мучительно выдохнула Даша, замершей ладошкой стуча в ответ.

Надежда, дикая и безумная, вспыхнула в глазах Кольки.

Сергей Петрович, услышав стук из пустой камеры, замер. Ледяная игла вонзилась ему под лопатку. Он медленно повернулся к Галине. Его лицо было пепельным.

– Там кто-то есть?

Колючий шар страха в груди Галины лопнул. Горячая волна тошноты и ужаса разлилась по жилам. Она пошатнулась, но голос, натренированный годами лжи, выдал ровно:

– Это Шура… наверное, простукивает.

– Чего? Я туточки, – отозвался монтажник, поднимая голову от инструмента.

Навалилась густая, тяжёлая, пропитанная запахом солярки и лжи тишина. Рыжов, не говоря ни слова, сунул руку в карман, достал небольшой тактический фонарик. Щёлкнул. Яркий холодный луч ударил в стальную дверь. Он скользнул по металлу, по стрелке термощупа, пополз вниз, к щели под порогом… и остановился.

На тусклом серебре стали, прямо из микроскопической щели, вытекла и застыла капля. Не воды. Крови. Алая, яркая, как сигнальная ракета в ночи. Она замёрзла, превратившись в крошечный идеальный рубин, и луч фонаря поймал её, осветив изнутри, как зловещий алмаз. Подпись дьявола на двери в ад.

Сергей Петрович резко, судорожно вдохнул.

– Открываем, – сказал ветврач. Голос его был тихим, но в нём не осталось места для споров. – Сейчас же.

08:05

Пучков упёрся плечом в стальную плиту двери. Удар отдался не в металле, а глухим уханьем в собственной грудине. Сердце ёкнуло, как перепуганный кролик, но сталь не дрогнула. Не издала ни звука. Молчаливая, как гробовая крышка.

– Шура, домкрат! Тащи сюда! – в глазах врача читалось то, что он видел на бойнях: агонию, запертую в тесном пространстве.

– Эта дверь весит как танк, короб треснет! – буркнул Шура, но уже волок гидроцилиндр-лягушку. Порез на ладони оставлял на рукоятке алые мазки. Дима подкатил баллон со сжатым воздухом. Шланг хрустел, как ломающиеся кости. Насадку впихнули в щель притолоки, стальной «язык» домкрата упёрся в косяк с глухим стуком.

– Пятьдесят атмосфер – дави! – рявкнул Шура.

Пс-с-с-ш-ш-ш! Гидравлика напряглась. Дверь дрогнула и поддалась ровно на полпальца. И тут же, словно из раны, из щели хлынула струйка ледяного инея, мгновенно цементирующаяся новым льдом. Белым шрамом.

– Ещё! – проскрежетал Рыжов, впиваясь в рукоятку. Стрелка манометра дёрнулась к «70». Дверь застонала низким животным стоном. Боковая панель выгнулась слабой дугой. Резина уплотнителя вздулась, как гнойник, и лопнула с сухим треском, осыпавшись ледяной крошкой.

Внутри камеры удар домкрата отозвался физическим удушьем. Воздух сжался, как будто невидимый великан вдавил ладонь в грудь Артёму, Даше и Кольке. Камера содрогнулась, висящие туши качнулись на крючьях, кости лязгнули по металлу – ч-ч-чанк!

– Они… дверь ломают! – пискнул Колька, вжимаясь в угол.

– Молись, чтоб сломали! – выдохнула Даша. – Это в наших интересах!

Но скрежет вдруг стих. Домкрат заурчал, напрягаясь до предела… и хрустнул. Словно и не металл, а кость больного рахитом. Стальной «язык» сорвался выбитым зубом. Сдавленный воздух вырвался из цилиндра с оглушительным ХЛОПКОМ, ударив по барабанным перепонкам, как выстрел в замкнутом пространстве. Уши стремительно заложило.

– Стоп! – заорал Сергей, вырывая рукоятку. Дверь с шипящим звуком выдоха плавно, издевательски выгнулась обратно. Словно огромный зверь лениво захлопнул пасть.

08:10

– Отключай питание! – Рыжов ткнул пальцем в щиток, его лицо было каменным. – Без этого пожирателя холода лёд станет хрупким! Найдём слабину!

Шура, сплёвывая матерные слова, бросился к рубильнику. Пунцовая Галина метнулась наперерез.

– Сеть доисторическая! Убьёт проводку, потом не запу…

– Там люди! – рёв Сергея Петровича перекрыл все аргументы. Это был приказ не ветврача. Кричал человек, чувствующий запах смерти за сталью.

Щёлк!

В камере вой вентилятора превратился в предсмертный хрип, дёрнулся раз-другой… и стих. Воздух, лишённый подпитки, замер. Туман оседал тяжёлой липкой пеленой. Температура робко скакнула вверх. На полградуса.

Артём почувствовал парадокс: стало холоднее. Влажный пар, лишённый движения, осел на них мокрым саваном. Инеем. Стеклянные шипы выросли на его рукаве, впиваясь в кожу ледяными иглами. Он вздрогнул, нож-крюк выпал из окоченевших пальцев, звякнув о бетон.