Читать книгу: «Сон Эртурула. Земля и кровь. Книга III»

Глава 1. Медовый месяц в огне: Утро первой войны

Рассвет, пахнущий тревогой

Первый рассвет их супружеской жизни был тих и прекрасен.

Осман стоял у окна и смотрел, как первые лучи солнца окрашивают крыши Биледжика в нежно-розовый цвет. Он чувствовал за спиной теплое дыхание Бала. Он повернулся и обнял ее. В эти мгновения не было ни врагов, ни заговоров, ни армий. Был только он, она и их общий, только начинающийся мир.

– Ты счастлива? – прошептал он, убирая прядь темных волос с ее лица.

– Счастье – это когда твой дом там, где твое сердце, – ответила она, глядя на него своими бездонными глазами. – Мое сердце здесь. С тобой.

В этот миг ему казалось, что он готов отдать все свои завоевания, все свои будущие победы лишь за то, чтобы этот рассвет длился вечно.

Но вечность не продлилась и минуты.

С главной башни цитадели раздался резкий, тревожный звук боевого рога. Один долгий, протяжный вой. Сигнал означал одно: «Враг замечен».

Их медовый месяц закончился, так и не успев начаться.

Прощание у ворот

Через час Биледжик было не узнать. Праздничные гирлянды померкли на фоне блеска стали. Город превратился в военный лагерь.

Осман стоял посреди двора, уже облаченный в свои боевые доспехи. Перед ним стояли его воины. Его армия.

– Филарет думает, что мы празднуем! Он думает, что мы слабы и пьяны от веселья! – гремел голос Османа. – Он идет сюда, чтобы забрать наши дома, наших жен, наших детей! Но мы встретим его! И мы покажем ему, что бывает с теми, кто пытается потушить огонь в очаге тюркского воина! За мной! За Аллаха!

Воины ответили ему яростным, единодушным ревом.

Когда войско уже готово было выступить из ворот, к нему подошла Бала. На ней не было слез. Лишь гордость и спокойная сила. В руках она держала его меч. Меч его отца, Эртугрула.

Она протянула его Осману. Это был не просто жест покорности. Это был жест партнерства. Она доверяла ему их общую судьбу.

– Возвращайся с победой, мой Бей, – сказала она тихо, но так, чтобы слышал только он. – Твой дом будет ждать тебя.

Он взял меч, а затем поднес ее руку к своим губам. Это было их безмолвное прощание. Их клятва.

Волки степей и акулы моря

Армия, что вышла из ворот Биледжика, была удивительным зрелищем.

В ее сердце были воины Кайы – конная лава, рожденная в седле. Рядом с ними, под своим собственным знаменем, ехал отряд Кёсе Михала – дисциплинированные греческие воины, верные своему новому союзнику.

Но самым поразительным был третий отряд. Пеший. Суровые, бородатые люди в кожаных жилетах, вооруженные топорами и кривыми морскими саблями. Это были пираты Самсы Чавуша. Старый морской волк сдержал свое слово. Он не был силен на суше, но его «акулы» были безжалостными бойцами в любой стихии.

Осман смотрел на свое войско. Тюрки, греки, морские разбойники. Разные народы, разная вера, разное оружие. Но сегодня их всех объединяло одно – они шли защищать свой общий дом.

Поле битвы и первый ход

Осман не стал ждать врага под стенами города. Он сам выбрал место для битвы.

Это была широкая долина, окруженная лесистыми холмами. Идеальное место для засад и стремительных кавалерийских атак.

Он собрал своих командиров: Тургута, Бамсы, Аксунгара, Кёсе Михала и даже Самсу Чавуша.

– Филарет поведет свою тяжелую пехоту и рыцарей прямо по центру, – сказал Осман, чертя палкой на земле. – Он будет давить массой. Мы не будем встречать его в лоб. Мы будем жалить, как осы, и отступать. Тургут, Бамсы – ваши отряды на флангах, в лесах. Вы – наши клыки. Михал, твои люди примут на себя первый удар, но лишь для того, чтобы потом ложно отступить и заманить их вглубь долины. Самса, твои головорезы – мой резерв. Вы ударите тогда, когда они меньше всего будут этого ждать.

План был дерзким и рискованным.

Через несколько часов на противоположном конце долины показался авангард армии Филарета. Тысячи копий сверкали на солнце, как чешуя гигантского змея.

Осман стоял на холме и смотрел на приближающуюся смерть. Он не чувствовал страха. Лишь холодную ярость и уверенность полководца, который стоит на своей земле.

Он поднял руку. Великая битва за Биледжик, битва за его будущее, начиналась

Глава 2. Танец с дьяволом: битва в долине волков

Первая кровь и ложное бегство

Филарет был уверен в своей победе.

Глядя с холма на армию Османа, он презрительно усмехнулся. Горстка степняков, греческие предатели и какой-то сброд с побережья. Он сокрушит их одним ударом своей тяжелой кавалерии, гордости Византии.

– Вперед! – скомандовал он. – Сметите это отребье!

Железная лавина византийских катафрактов, сверкая на солнце доспехами, ринулась в атаку на центр построения Османа, где стояли воины Кёсе Михала.

Михал, видя несущуюся на него смерть, стиснул зубы. Его воины выставили вперед копья. Удар был страшен. Первые ряды смешались в кровавую кашу из людей и коней. Греки держались отчаянно, но напор был слишком силен.

И в этот момент, как и было приказано, они дрогнули. Сначала один отряд, потом другой, начали в «панике» отступать вглубь долины.

– Они бегут! Трусы! – восторженно закричал Филарет. – Вперед! Добить их всех!

Он совершил роковую ошибку. Он клюнул на наживку и повел свои основные силы вглубь долины, растягивая боевые порядки и подставляя свои фланги под удар.

Укус волков с флангов

Византийская армия, увлекшись преследованием, втянулась в долину. И тут же с лесистых холмов по обеим сторонам раздался оглушительный рев тысяч голосов.

Осман отдал приказ.

С правого фланга, как удар молнии, вылетел отряд Тургута. Сотни всадников, осыпая врага дождем стрел, врезались в беззащитный бок византийской колонны.

С левого фланга, с ревом, подобным медвежьему, свою атаку повел Бамсы. Его воины не стреляли. Они, как таран, врубились в ряды врага, круша все на своем пути.

Для византийцев это был ад. Они оказались зажаты в тиски. Их строй распался. Началась паника. Те, кто гнался за Михалом, теперь сами пытались развернуться, чтобы встретить новую угрозу, но было уже поздно. Долина Волков превратилась в кровавую мясорубку.

Ярость морских топоров

Филарет, видя, как рушится его план, пытался перестроить свою пехоту, чтобы отразить фланговые удары. Но Осман приготовил для него еще один сюрприз.

– САМСА! – прокричал он, давая сигнал своему последнему резерву.

И с холмов, где до этого прятался Осман, вниз ринулись они. Пираты. На своих двоих, без коней. Но их вид был страшнее любой конницы.

Бородатые, обветренные, с горящими глазами, они неслись в бой с диким ревом. Их оружием были не мечи и копья, а тяжелые корабельные топоры и абордажные сабли.

Они врезались в ряды византийской пехоты, как акулы в стаю рыб. Они не соблюдали строй. Каждый из них был машиной для убийства. Они рубили щиты, дробили шлемы, подрезали ноги коням.

Их дикая, необузданная ярость окончательно сломила дух врага. Византийские солдаты, атакованные с трех сторон, бросали оружие и пытались бежать.

Сломленный Орел

Битва превратилась в избиение. Армия Филарета была разгромлена.

Сам «Орел», окруженный остатками своей личной гвардии, в отчаянии пытался организовать оборону на небольшом холме.

Осман увидел его. Это был его шанс. Шанс покончить с этим раз и навсегда.

– За мной! – крикнул он своим сорока нукерам, личной гвардии.

Небольшой отряд, как острие копья, пронзил остатки вражеского строя и устремился прямо к холму, где находился Филарет.

Осман прорубился сквозь последних телохранителей и оказался лицом к лицу со своим заклятым врагом. Их кони встали на дыбы.

Филарет, его лицо было искажено от ненависти и осознания своего поражения, выхватил меч.

– Ты!.. – прорычал он.

– Филарет! – ответил Осман, и его голос прогремел над полем битвы. – Твой судный день настал!

Глава 3. Падение Орла: Последний поединок

Тишина в сердце бури

Вокруг них ревел ад. Крики умирающих, лязг стали, ржание обезумевших лошадей, победные кличи воинов Кайы и отчаянные вопли византийцев – все смешалось в один оглушительный, чудовищный гул.

Но здесь, на небольшом пятачке земли, усыпанном телами павших гвардейцев, наступила оглушительная тишина. Время словно замерло, сфокусировавшись на двух фигурах.

Осман, тяжело дыша, смотрел на своего врага. В этом человеке напротив он видел не просто полководца. Он видел квинтэссенцию всего, с чем боролся. Он видел надменность старого мира, который считал его народ лишь пылью под ногами.

Он видел жестокость, что проявилась в сожженных стойбищах и замученных пленниках в монастыре. Он видел тень «Руки», тайной организации, чья цель – хаос и страдания.

В его памяти всплыли лица погибших братьев, глаза спасенной девочки, полный надежды взгляд Бала. Эта битва была не за землю. Она была за право на жизнь, за право на будущее. Его гнев был холодным и чистым, как лед горной реки.

Филарет смотрел на Османа с не меньшей, а то и большей ненавистью. В этом молодом тюрке он видел не просто врага. Он видел живое воплощение своего краха.

Этот «варвар» разрушил все, что он строил годами. Он уничтожил его союзников, захватил его казну, раскрыл его тайны. Он был причиной его унижения.

В глазах Филарета не было страха. Страх остался в прошлом, вместе с надеждой. Теперь там была лишь выжженная пустыня, в которой росла только черная, ядовитая ненависть. Ему было нечего терять, а значит, он был опасен, как никогда.

Его доспехи, хоть и покрытые вмятинами и грязью, все еще хранили следы былого имперского величия, а в его руке был меч, выкованный лучшими мастерами Константинополя.

Они были идеальными врагами. Две стороны одной монеты. Два хищника, для которых в целом мире остался лишь один противник.

Танец стали и ненависти

Поединок начался без предупреждения. Филарет, издав яростный рев, направил своего боевого коня прямо на Османа. Это был удар таранной мощи, рассчитанный на то, чтобы смять, опрокинуть, сломать.

Осман не стал принимать удар в лоб. Он резко натянул поводья, заставив своего коня шарахнуться в сторону, и в тот момент, когда византиец проносился мимо, нанес короткий, режущий удар по ноге его коня.

Конь Филарета взвизгнул от боли и рухнул на землю, погребая под собой седока. Это был дерзкий, степной прием против рыцарской тактики. Осман тут же спешился, давая врагу возможность освободиться. Он хотел честного поединка, лицом к лицу.

Филарет, выпутавшись из-под туши коня, вскочил на ноги. Его лицо было багровым от ярости.

– Ты дерешься, как шакал, тюрок! – прорычал он.

– А ты умрешь, как загнанный в угол волк, византиец, – спокойно ответил Осман.

И они сошлись. Их клинки запели смертельную песню. Филарет был настоящей машиной для убийства. Его школа – это десятилетия тренировок в лучших военных академиях империи.

Каждый его удар был выверен, мощен и точен. Он вкладывал в них всю свою тяжесть, всю свою ярость, пытаясь пробить защиту Османа, сломать его клинок, иссушить его силы.

Осман же был подобен ветру. Он не стоял на месте, он двигался, кружил вокруг своего врага, уходя от самых опасных ударов. Его стиль был инстинктивным, природным.

Он использовал скорость, ловкость и непредсказуемость. Он не блокировал тяжелые удары Филарета, а отводил их в сторону, используя инерцию врага против него самого, и тут же наносил свои, короткие и быстрые, как укус змеи, контрудары.

Они топтали окровавленную землю, спотыкаясь о тела. Пыль и пот смешивались с кровью на их лицах.

– Где твои боги, варвар?! – кричал Филарет, нанося очередной мощный удар, от которого Осман едва увернулся.

– Они наблюдают за тем, как мой меч вершит их правосудие! – отвечал Осман.

В какой-то момент Филарету удалось провести свой коронный прием. Он сделал ложный выпад, а затем резко ударил не мечом, а тяжелым стальным щитом. Осман не ожидал этого. Удар пришелся ему в грудь, сбив дыхание и отбросив на землю. Его меч выпал из руки.

Филарет торжествующе взревел. Он занес свой меч над головой для последнего, смертельного удара. Казалось, все было кончено.

Последние слова и сломленный клинок

Но Осман не был бы Османом, если бы не был готов к такому повороту. В тот момент, когда клинок Филарета начал свое движение вниз, Осман, лежа на спине, выхватил из-за пояса свой короткий кинжал и что есть силы вонзил его снизу вверх в незащищенное доспехом бедро византийца.

Филарет взвыл от боли и ярости. Его удар сбился. Меч вонзился в землю в сантиметре от головы Османа. Нога подкосилась, и он, пошатнувшись, отступил на шаг, пытаясь вытащить кинжал.

Этого мгновения Осману хватило. Он вскочил на ноги, подобрал свой меч и одним прыжком оказался рядом с раненым врагом. Короткий, точный удар выбил меч из руки Филарета. «Орел» был обезоружен и повержен. Он рухнул на колени, зажимая рану.

Осман приставил острие своего меча к его горлу.

– Это конец, Филарет.

Византиец поднял на него глаза, полные не страха, а черной, всепоглощающей ненависти.

– Ты… думаешь, ты победил? – прохрипел он, и кровь пузырилась на его губах. – Ты убил меня… убил еще двоих… Но «Рука»… «Рука» бессмертна! На месте каждого отрубленного пальца вырастут два новых!

Он безумно рассмеялся.

– Ты ищешь ее главу? Длань? Ты никогда его не найдешь… Потому что он ближе, чем ты думаешь… Он всегда рядом… он среди тех… кому ты доверяешь…

Это были его последние слова. Осман, не желая больше слушать этот ядовитый шепот, прервал его страдания.

– За моих братьев. За мой народ, – сказал он тихо и нанес последний, милосердный удар.

Великий враг, византийский Орел, пал.

Рождение легенды

Вокруг воцарилась тишина. Солдаты обеих армий, застыв, смотрели на исход поединка. И когда они увидели, что их предводитель стоит, а великий Филарет лежит у его ног, по рядам воинов Кайы пронесся сначала робкий, а затем все нарастающий рев.

Бамсы, увидев это, издал свой знаменитый боевой клич, который подхватили сотни глоток. Это был рев триумфа. Победы.

Осман, шатаясь от усталости и потери крови, подошел к телу врага. Он поднял с земли личный штандарт Филарета – знамя с вышитым на нем золотым орлом. Он поднял его высоко над головой, чтобы видели все – и свои, и чужие. А затем, с оглушительным треском, переломил древко о свое колено.

Символ тирании был сломлен.

Он обвел взглядом поле битвы. Усеянное телами. Пропитанное кровью. Он не чувствовал радости победителя. Лишь тяжесть ответственности. Он одержал свою самую великую победу. Он разбил регулярную армию империи. Он убил ее полководца.

С этого дня он перестал быть просто предводителем пограничного племени. Он стал силой, с которой отныне будет считаться сам Константинополь. Легенда Османа-гази, воителя за веру, родилась здесь, в этой долине, пропитанной кровью и славой.

Он посмотрел на восток, туда, где за горами лежали новые земли, новые города, и понял, что эта победа – не конец. Это лишь начало. Начало долгого, кровавого пути к его великой мечте.

Вот и все. Главный антагонист, который терзал наших героев на протяжении двух книг, повержен. Это была долгая и кровавая охота, и она завершилась. Осман доказал свое право быть лидером не только силой, но и умом.

Глава 4. Цена победы: пепел, трофеи и яд подозрения

Поле тишины

Победные кличи стихли, сменившись стонами раненых и скорбным плачем тех, кто искал на поле своих близких. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в кроваво-багровые тона, словно само мироздание оплакивало павших.

Долина Волков, ставшая ареной триумфа, теперь превратилась в поле скорби, поле оглушительной тишины.

Осман медленно шел по полю битвы. Он снял шлем, и ветер трепал его темные, слипшиеся от пота и крови волосы. Он больше не был полководцем, ведущим армию. Он был отцом, пересчитывающим своих детей. Он проходил мимо тел византийских солдат, чужих, незнакомых, но все равно людей, у которых были семьи, мечты, жизни. Он видел их застывшие в предсмертной агонии лица и не чувствовал ненависти. Лишь тяжелую, глухую усталость.

Но по-настоящему сердце его сжималось, когда он видел павших воинов Кайы. Вот лежал молодой Алпагут, который всего два дня назад хвастался, что его невеста вышила ему новый пояс.

Осман наклонился и закрыл ему остекленевшие глаза. Вот лежал старый воин, помнивший еще Эртугрула-бея. Он погиб, защищая молодого товарища, его тело лежало поверх другого.

Он подошел к краю поля, где разбили временный лазарет. Картина здесь была еще страшнее. Десятки раненых. Лекари, включая людей Кёсе Михала, метались между ними, пытаясь остановить кровь, вправляя кости, выпаивая их горькими отварами.

Бамсы-бей, могучий гигант, сидел на корточках рядом с совсем юным воином, которому отрубили руку, и что-то тихо говорил ему, по-отечески похлопывая по здоровому плечу. Его собственное лицо было мокрым от слез, которые он не считал нужным скрывать.

Тургут, с лицом, превратившимся в суровую маску, молча выслушивал доклады о потерях. Каждая названная цифра была для него личным ударом.

К Осману подошел Акче Коджа. Он ничего не сказал, просто встал рядом.

– Великая победа, бейим, – наконец тихо произнес он.

– Великая цена, – так же тихо ответил Осман, не сводя глаз с лазарета.

– Одно без другого не бывает, – вздохнул старик. – Чем выше растет дерево, тем длиннее его тень. Твое древо сегодня выросло очень сильно, Осман. И тень его стала длиннее. Эта победа – не конец. Это лишь начало новой, большой войны. Ты показал Империи свою силу. Теперь она бросит на тебя все, что у нее есть.

Осман знал, что старик прав. Он чувствовал это каждой клеточкой своего уставшего тела. Радость победы улетучилась, оставив после себя лишь холодное понимание того, какой тяжелый груз он взвалил на свои плечи.

Ядовитые семена

Поздней ночью, в наспех разбитом командирском шатре, горел одинокий светильник. Осман собрал свой самый ближний круг. Тех, кто был с ним с самого начала. Тургут, Бамсы, Аксунгар, Акче Коджа. Их лица были измождены, доспехи сняты, но напряжение в шатре можно было резать ножом.

Осман обвел их тяжелым взглядом. Он доверял этим людям больше, чем самому себе. Они были его братьями, его опорой, его силой. И то, что он собирался им сказать, могло отравить эту веру, разрушить их братство. Но он не мог молчать.

– Перед смертью Филарет говорил со мной, – начал он, и его голос звучал глухо. – Он смеялся мне в лицо. Он сказал, что «Рука» бессмертна. Что на месте отрубленных пальцев вырастут новые.

Он сделал паузу, собираясь с духом.

– А потом он сказал, что я никогда не найду их главу, Длань. Потому что… – Осман с трудом выговорил эти слова, – …потому что он среди тех, кому я доверяю.

В шатре воцарилась мертвая тишина. Было слышно лишь, как потрескивает фитиль светильника.

Первым взорвался Бамсы. Он вскочил на ноги, опрокинув скамью.

– Ложь! – прорычал он, его лицо налилось кровью. – Это предсмертный бред змеи, которая хотела укусить тебя в последний раз! Он хочет, чтобы мы перегрызлись между собой, как псы! Среди нас нет предателей! Я за каждого из присутствующих отдам свою жизнь, и знаю, что каждый из них отдаст жизнь за меня и за тебя, бейим!

– Успокойся, Бамсы, – остановил его Тургут. Его лицо было спокойным, но в глазах застыл холод. Он смотрел не на Османа, а куда-то в пустоту, перебирая в уме все события последних месяцев. – Может, и ложь. А может, и нет. Мы сражаемся с врагом, чье главное оружие – предательство и обман. Было бы глупо думать, что они не попытались бы заслать своего человека в наше сердце.

– Тургут прав, – подал голос Акче Коджа. – Мы не должны поддаваться яду подозрений. Это именно то, чего хотел добиться Филарет. Разрушить наше единство изнутри. Но и закрывать на это глаза – значит проявить слабость.

Аксунгар все это время молчал. Он сидел неподвижно, и его лицо со шрамами было непроницаемо. Но его единственный глаз внимательно, почти незаметно, изучал каждого из присутствующих. Он не сомневался в их верности, но его работа – сомневаться во всем. Филарет мог солгать. А мог и сказать правду. И если это правда, то предатель сейчас сидит в этом шатре. Или очень близко к нему.

Осман посмотрел на лица своих братьев. На гневное и честное лицо Бамсы. На хмурое и рассудительное лицо Тургута. На мудрое и спокойное лицо Акче Коджи. На непроницаемое лицо Аксунгара.

И впервые в жизни в его сердце закрался холодный, липкий червь сомнения. Кому он может доверять? Полностью? Безраздельно? Он ненавидел это чувство. Оно было страшнее любой вражеской армии.

Раздел трофеев и новый закон

На следующее утро Осман принял решение, которое должно было укрепить его пошатнувшуюся веру в своих людей и показать всем, что он строит нечто новое.

Перед шатром собрали все захваченные трофеи. Горы оружия, доспехов, сотни коней, повозки с провиантом и, конечно, личная казна византийских командиров.

Осман созвал на совет не только своих беев, но и Кёсе Михала с Самсой Чавушем.

– Мы одержали великую победу, – сказал он, обращаясь к ним. – И каждый, кто проливал свою кровь в этой долине, заслуживает награды.

Самса Чавуш хитро прищурился, ожидая, что сейчас начнется торг, как это было принято у пиратов и наемников.

Но Осман продолжил.

– По старому обычаю, вождь забирает себе львиную долю. Но я хочу установить новый закон. Закон справедливости, который станет основой нашего государства.

Он обвел всех властным взглядом.

– Пятая часть всей добычи – оружия, золота, коней – отныне будет поступать в общую казну, в Бейт-аль-Мал. Из этих средств мы будем платить жалованье постоянному войску, строить новые посты и помогать нуждающимся.

– Еще одна часть, – продолжал он, и его голос потеплел, – будет выделена семьям погибших и тем воинам, кто из-за ран больше не сможет держать в руках оружие. Мы никогда не забудем тех, кто пожертвовал собой ради нашей победы.

– Все остальное, – заключил он, – будет по справедливости разделено между всеми воинами, что участвовали в битве! Мой воин Кайы, воин текфура Михала, воин капитана Самсы – каждый получит свою долю! Всадник получит вдвое больше пешего, но никто не будет обделен!

Кёсе Михал смотрел на Османа с восхищением. Он видел перед собой не просто удачливого военачальника, а настоящего государственного мужа.

Самса Чавуш, который поначалу отнесся к этому скептически, вдруг громко расхохотался.

– А ты хитрый пират, Осман-бей! – прогремел он. – Я думал, ты заберешь себе все золото. А ты покупаешь то, что не купишь ни за какие сокровища, – верность! Мне нравится твой закон! Мои акулы будут драться за тебя еще яростнее!

Этот указ, изданный прямо на поле боя, сделал для укрепления союза больше, чем любые клятвы. Воины видели, что их предводитель заботится о них и ценит их, и были готовы идти за ним хоть на край света.

Путь домой и тень на горизонте

Победившая армия, забрав раненых и трофеи, двинулась в обратный путь к Биледжику. Это было медленное, скорее траурное, чем триумфальное шествие. Радость победы смешалась с горечью потерь.

Осман ехал во главе. Он только что издал свой первый государственный закон, проявив мудрость и справедливость. Но в душе его не было покоя. Ядовитые слова Филарета не выходили из головы. Он смотрел на спины своих соратников, ехавших рядом, и невольно задавался вопросом: «Кто из вас?».

К нему поравнялся Аксунгар.

– Не терзай себя, бейим, – тихо сказал он, угадав его мысли. – Это мой долг. Моя работа. Я буду смотреть. Я буду слушать. Я найду эту змею, даже если она прячется в самой глубокой норе. А ты… ты должен верить своим братьям. Иначе мы все проиграем.

Осман кивнул. Аксунгар был прав. Он не должен позволить этому яду отравить его душу.

Когда они поднялись на последний перевал перед Биледжиком, Осман обернулся и посмотрел назад, на долину, где они одержали свою победу. Он завоевал эту землю. Он заплатил за нее кровью. Но он понимал, что настоящая война только начинается.

И теперь ее фронт будет проходить не только по полям и горам, но и по душам его самых близких людей. Внешний враг был разбит. Настало время искать врага внутреннего.