– И из этого выходит, – сердито вырывается из груди кучера, который уже давно не слушает своего собеседника, – и из этого выходит, японец, легкомысленное и некрещеное вещество, маловесное и ветреное, бьет кого? Ты думаешь человека? Настоящего русского человека? Нет, произведение природы! Неестественную пустоту!

– Это почти что так, – вздыхает и повар уныло.

Кучер между тем продолжает все тем же зловещим тоном.

– И потом полное потопление всех флагов при этой… – Цусиме, – роняет повар шепотом.

– Да-а, – возбужденно и злобно цедит сквозь зубы кучер.

– Кто виновен всему? Мы, например, я, ты, пятый, десятый, или же энти? Отчитайся, если так! Всенародно, как? Что? Почему? К чему же драться? Стрельбой и холодной нагайкой? Отчитайся! Приказчик, который, например, и тебе же в шапку, драться не смеет никакого права! Ни гражданского, ни уголовного! Повинись и отчитайся! Так и так!

– Это почти что так, – снова вздыхает повар уныло.

– А теперь что-то будет? Ай-ай! – вдруг роняет он как чуть слышный шелест.

– А теперь, – продолжает он тем же шелестом, – ежели прочитаешь газеты, ту или эту, голова идет кругом. Одно по всему центру очевидно: на новые линии Россию всею потянуло, – а куда? Един Господь сообразит. Старое под крестом, а новое во чреве. Россия теперь на бабу походит, которая рожать собирается. То на зеленый лук ее бросит, то на тюрю, то на кислое молоко. А куда материковая струя идет, – как угадать? Ай-ай-ай! – снова шепотом восклицает повар и роняет, как вздох: