Читать книгу: «Восприятие времени и пространства в Римской империи эпохи Корнелия Тацита», страница 3

Вернувшись в Рим в 93 г., в самый разгар террора против реальной и мнимой сенатской оппозиции, Тацит осознал, что он сам и другие уцелевшие сенаторы являлись безмолвными соучастниками этого террора. Эта точка зрения, как считают специалисты, наложила сильный отпечаток на мировоззрение историка. ⁷⁵

История Римской империи II в. получила у К. Криста название «адоптивной» империи, поскольку продолжение власти правящего императора осуществлялось путем усыновления. Причем, критериями для подбора преемника были работоспособность и пригодность к руководству столь обширной Империей, а не как раньше, при Юлиях-Клавдиях, родство с домом принцепса. Установление такого порядка престолонаследия было спровоцировано фактом усыновления Гальбой Пизона, что позднее явилось одной из причин создания Тацитом своей первой крупной работы «История». Резюмируя изменения в управлении Империей, К. Крист заметил, что «прошли те времена, когда принципат был наследием одной семьи». ⁷⁶

После гибели Домициана сенат провозгласил императором одного из старейших сенаторов Марка Кокцея Нерву, что вызвало взрыв недовольства преторианцев и легионеров. Он стал первым императором династии Антонинов (96—192 гг.).

В 97 г. Нерва назначает Тацита консулом. В это время историк обращается к литературной деятельности с целью осмысления произошедших событий и сложившейся исторической ситуации. После смерти Домициана Тацит, пользуясь относительной свободой, «хочет описать в назидание и предостережение потомков недавнее бесславное прошлое, его позор и преступления». Но вместе с этим упоминает и немногих отважных, достойных благосклонного отношения римлян. Год смерти Тацита не известен. К сожалению, он был быстро забыт современниками, а интерес к его творчеству возобновляется лишь в период поздней Империи. ^{77 78}

Нерва усыновил популярного в римской армии Траяна, который и стал императором после его смерти, в 98 г. Правление Траяна (98—117 гг.) – последнего принцепса, при котором жил и творил Тацит, было ознаменовано большими территориальными захватами, проводившимися с целью поднять пошатнувшийся при Домициане авторитет римской армии. В 101—103, 105—107 гг. в результате ожесточенных боев к Риму была присоединена Дакия (совр. Румыния).

В 109 г. римляне заставили колхов, иберов и сарматов признать свою власть. В 111 г. они захватили Синайский полуостров и северо-западную часть Аравии, в результате чего была обеспечена безопасность Египта, Сирии и морских путей по Красному морю.

В 114 г. Траян вторгся в Армению и без труда захватил ее. Весной 115 г., преодолев не менее вялое сопротивление, римская армия заняла часть северной Месопотамии и продвинулась до р. Тигр. Весной 116 г. Траян овладел и столицей Парфии – г. Ктезифоном. В ходе успешных войн его армия вышла к Персидскому заливу, превратив парфянские владения: Ассирию, Месопотамию и Вавилонию – в римские провинции. Однако вскоре на покоренных землях вспыхнули восстания. Римляне были вынуждены отступить из Месопотамии, а смерть Траяна прервала дальнейшее расширении территорий Римской империи.

Бюст императора Траяна

Политические катаклизмы 68—69 гг. н.э. внесли большие изменения в социальную жизнь римлян. Если на рубеже тысячелетий население Империи резко делилось на жителей Рима и Италии, обладавших правами римского гражданства, и провинциалов, не имевших этой привилегии, то после гражданской войны 68—69 гг. и правления Флавиев ситуация изменилась. Среди сенаторов теперь было много выходцев из западных и восточных провинций.

Во многом этим было обусловлено обострение ситуации в самом сенате. Тацит пишет, что обсуждения, противоборства в нем в основном состояли из «длинных речей, полных взаимной ненависти» [Hist.,IV,7]. По мнению Г. С. Кнабе, эта фраза отражает ситуацию в сенате второй половины I в. н.э., когда борьба представителей первого высшего сословия носила крайне ожесточенный характер и «обычно оканчивалась политической или физической смертью побежденного». ⁷⁹

В отличие от многих своих предшественников, Траян старался сохранять теплые отношения с сенатом. При нем сенаторы получили относительную свободу слова, права назначения наместников в провинции, осуществления контроля и суда над ними. По всей видимости, именно этим были вызваны столь положительные оценки Тацитом эпохи правления Траяна: «Редкие года блаженства, когда каждый может думать что хочет и говорить что желает» [Hist.,I,1].

Ко II в. идеалы Республики окончательно сошли на нет, уступая место идеалам «хорошего императора». Однако концентрация идеологической пропаганды вокруг личности правителя Империи была подготовлена задолго до Траяна. Гай Юлий Цезарь и Октавиан Август, ставшие знаковыми личностями при смене эпох римской истории, особое внимание уделяли идеологическому обоснованию своего правления. ⁸⁰

Важнейший идеологический посыл эпохи раннего принципата заключался в термине «pax» – «мир». Как отмечает специально занимавшийся историей древнеримской политической пропаганды в эпоху Империи А. Н. Токарев, первым, кто стал пропагандировать мир и согласие, был Гай Юлий Цезарь. Август, перенявший у своего названного отца термин «pax», по его мнению, стремился подражать погибшему диктатору. Свидетельством этого подражания стало основание в Галлии колоний Pax Augusta и Forum Iulii. Акцент в пропаганде «Pax Augusta» делался на установление именно Августом гражданского мира в Риме и Италии и прекращение военных действий в средиземноморье. К примеру, подчеркивалось, что Август за время своего правления трижды закрывал ворота храма бога любого начала – Януса, что должно было знаменовать установление мира на всей земле (в то время как за все время до его рождения это делалось лишь дважды). В свою очередь, сенат решил воздвигнуть возле Марсова поля на Фламиниевой дороге большой жертвенник «Миру Августа». ^{81 82}

Следующим шагом стало соотнесение терминов «Pax» и «Victoria». Данная связь, по мнению исследователей, концептуализировалась в навязывании римскому обществу представлений о победе – «Victoria» как единственном способе достижения «Pax». ⁸³

Тесно связанным с идеей «Pax Augusta» стало представление о благоденствующей Италии. Свидетельством тому является то обстоятельство, что на Алтаре Мира и на других общественных постройках Богиня Земли стала изображаться в виде кормящей матери, окруженной символами плодородия и изобилия Италии. ⁸⁴

Разновидностью идеи «Pax Augusta» явился лозунг «Pax Romana». Н. А. Машкин использует их практически как синонимы. По убеждению исследователя, «Pax Romana» означал не только прекращение гражданских войн времен конца Республики – лозунг «Римского Мира» указывал на необходимость сплоченности римского общества и населения подвластных Риму территорий.

Важнейшее значение Август, что в переводе с латинского означает «возвеличенный, приумноженный богом», придавал внедрению в коллективное сознание римлян культа Юлия Цезаря и самого себя – божественного «отца отечества». Культ Венеры Прародительницы напоминал римлянам о божественном происхождении рода Юлиев, на месте гибели Юлия Цезаря был построен храм Марсу-Мстителю, а культ Гения Августа был включен в систему домашних богов римлян и во время клятвы упоминался после произнесения имени Юпитера и перед упоминаниями Пенатов. Форум при Августе стал воплощать «великолепие созданной им державы»: первоначально возникнув как рыночная площадь, при Августе он стал культовым и политическим центром Рима и его державы. ^{85 86}

Культ правителя сыграл немаловажную роль в утверждении режима принципата. По мнению Н. А. Машкина, победе Августа способствовало его признание сыном божественного Юлия Цезаря, в результате чего к нему по наследству перешли привилегии, которыми пользовался его приемный отец. Впоследствии культ императора играл для римлян роль идеи, которая объединяла людей и сплачивала таким образом общество. ^{87 88}

Помимо идей, официально пропагандировавшихся императорским домом, на сознание римлян (и Тацита в том числе) воздействовали теории иного рода. К числу таких необходимо отнести теорию «порчи нравов». Нравственный идеал римского общества всегда находился в его прошлом: это моральные установки, созданные римской гражданской общиной – civitas. Границы такой морали визуализировались тогда, когда отдельное лицо ставило себя вне общины и выше ее приговоров. Трансформация Республики в Империю неизбежно подразумевала неприменимость к новым условиям этой старой римской морали, созданной для Рима-полиса. Естественно, в связи с этим, появление в римской литературе свидетельств «упадка нравов». С. Л. Утченко детально прослеживает их в источниках, называя творцами этой теории представителей Римской Стои: Полибия и Посидония. ^{89 90}

Режим единоличного правления опирался не только на идеологию. При Августе создается бюрократический аппарат Империи. Бюрократический аппарат должен был вытеснить республиканские органы власти, скрывавшие единодержавие, и постепенно сделал это: при Адриане – приемнике Траяна – во главе канцелярии уже стояли представители всаднического сословия.

Таким образом, историко-культурный контекст эпохи Тацита был обусловлен происходившими трансформациями в управлении Империей, а также усиливающимся влиянием современных ему идеологических догм, на которых основывалось мировосприятие римлян, в частности «Pax Romana» и культа императора.

Глава II. Хронотоп принципата: теоретико-методологическое обоснование концепта

В коллективном сознании доиндустриальных обществ «картина мира» формировалась в большей степени под влиянием ощущений, чем при помощи логического способа познания, приобретая тем самым свойства стихийности и противоречивости. «Несомненно, – писал И. М. Дьяконов, – что мифологическое мышление было неспособно к анализу собственно логическому в сколько-нибудь развернутой форме… вера заметно преобладала над анализом». В свете этого наблюдения перед нами встает проблема приведения в систему стихийных и противоречивых ощущений времени и пространства, которыми отличалось коллективное сознание римлян, с помощью чего мы намереваемся выяснить общие закономерности, историческую специфику осмысления времени и пространства римлянами. Эта проблема конкретизируется в данной главе в нескольких аспектах. ⁹¹

Прежде всего, нам необходимо определить отношение римлян к измерениям времени по линии «прошлое-настоящее-будущее», на основе чего выяснить направление течения времени. Затем нам предстоит выделить точки пространства, служившие римлянам главными ориентирами в мире; включить в проблемное поле исследования рассмотрение категорий «центр» и «периферия»; выяснить содержательное наполнение и соотношение различных уровней мира в его восприятии римлянами; определить характер взаимоотношений между миром природы и «средним» (человеческим) миром. Систематичность полученным данным придаст рассмотрение представлений римлян о мире через введение понятия «хронотоп принципата», следовательно, необходимо дать теоретико-методологическое обоснование этого понятия.

Кроме того, для исследования времени и пространства в массовом сознания римлян эпохи принципата необходимо исследовать ее историко-культурный контекст.

* * *

Термин «хронотоп», введенный А. А. Ухтомским в контексте физиологических исследований, благодаря М. М. Бахтину стал весьма популярным в культурно-антропологических работах. Уже А. А. Ухтомский видел в хронотопе «закономерную связь пространственно-временных координат», универсальность и возможность применения его при исследовании различных уровней бытия. М. М. Бахтин же трактовал хронотоп, прежде всего, как неразрывность времени и пространства, выражающуюся в «слиянии пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом». Причем доминирующим началом хронотопа он считал время, видя в хронотопе реализацию времени в пространстве. ^{92 93}

На сегодняшний день ситуация с использованием термина «хронотоп» изменилась: «хронотоп» в современной науке – это универсальное, интегративное понятие, под которым понимают «целостное „время-пространство“», хронотоп есть особый Универсум. В наши задачи не входит рассмотрение всего смыслового многообразия, которым сопровождалось применение понятия «хронотоп» в разных отраслях отечественной науки, подробно этот вопрос уже освещен в других работах. ^{94 95}

На исторический материал понятие «хронотоп» экстраполировал А. Я. Гуревич применительно к средневековому собору, который, по его мнению, содержал в себе «весь универсум и все времена». Кроме того, по представлениям А. Я. Гуревича, собор – это символ «ценностно окрашенного единства времени и пространства». Рассуждая о том, что пространство измеряется временем, затраченным на преодоление расстояния, а время, в свою очередь, осмысливается пространственно и может быть изображено в виде пространственных координат, историк пришел к выводу о том, что человек Средневековья принимал прошедшее, настоящее и будущее как одновременность, что, в частности, нашло наглядное воплощение в структуре собора, который превращает всемирную историю в картину мира. Таким образом, автор укоренил концепт «хронотоп» в пространственно-временном континууме Средневековья. Это дает возможность и нам экстраполировать смыслы «хронотопа» на культурные феномены, исторические эпохи и даже цивилизации. ⁹⁶

Современные культурно-исторические исследования диссеминируют именно эту трактовку «хронотопа», придав ему характер целостного культурно-исторического бытия и наделенного множеством смыслов, понятных носителям культуры.

Экстраполируя термин «хронотоп» на сознание римлян изучаемой эпохи, мы осознаем, что «хронотоп» есть сугубо научная абстракция, неподконтрольная мифологическому типу мышления человека древности. Однако обоснованность применения данного понятия для ранних этапов человеческой истории и истории культуры уже продемонстрировали М. М. Бахтин и многие его последователи, что было указано выше. Предпримем теперь поиск доказательств возможности и необходимости подобной экстраполяции в отношении сознания древних римлян.

Для понимания специфики применения понятия «хронотоп» к исследованию сознания древних римлян имеет смысл рассмотреть лингвистический материал: использованные Тацитом латинские термины, имеющие пространственно-временные значения. Необходимость обращения к семантике латинских терминов диктуется современными тенденциями в методологии гуманитарных исследований, в которых язык рассматривается «как смыслообразующий фактор, детерминирующий мышление и поведение». ⁹⁷

Прежде всего, обращает на себя внимание то, что среди многочисленных значений большинства рассматриваемых терминов есть как пространственные, так и временны́е значения. Для наглядности и удобства латинские термины, обозначающие время и пространство, мы поместили в таблицу 1 (см. ниже), для чего был использован самый подробный и точный из ныне существующих словарей латинского языка – словарь И. Х. Дворецкого. ⁹⁸

Из таблицы видно, что значительное количество латинских терминов имеют как пространственную, так и временнýю коннотацию. Таким образом, в сознании древних римлян имел место синтез времени и пространства. Примечательно, что данным свойством обладали практически все латинские предлоги, отвечающие за локализацию факта, события, явления во времени и/или в пространстве. Римляне, следовательно, использовали одни и те же предлоги для определения и пространственных, и временных координат, что говорит о теснейшей связи времени и пространства в их сознании: римляне осознавали время и пространство подобными друг другу измерениями человеческого уровня мира.

Существительные, прилагательные и наречия с пространственным денотативным значением в латинском языке имели также и временнýю коннотацию. Следовательно, теоретически, римлянин, локализируя событие во времени и пространстве, имел возможность обойтись только этими терминами: основной термин для обозначения пространства – Spatium – мог обозначать и промежуток времени (например, у Тацита мы читаем: «addito spatio» – «дать время» [Ann.,III,2]). Кроме того, понятие Longus, которое обычно переводится как «длинный», «далекий», могло обозначать и «долгий», а термин templum, обозначающий священное пространство, по верному замечанию М. Элиаде, вообще образован от корня существительного с денотативным значением «время» (tempus). Это подводит к выводу о близости, похожести и неразрывности осмысления концептов «время» и «пространство» римлянами. ⁹⁹

Для обоснования необходимости актуализации категории «хронотоп» к сознанию Тацита можно привести и другие доказательства.

Одним из проявлений синтеза пространства и времени в картине мира римлян можно считать «увязывание» времени с конкретным местом: у каждой местности прослеживается существование своего, «местного», времени. Летосчисление от основания Рима также можно считать таким «местным» временем. Заметим, что восприятие римлянами своего города в качестве некоего хронотопа, в структуре которого присутствовало своеобразное восприятие и времени, и пространства, уже является доказанным. Нам остается добавить, что римляне, судя по всему, стремились путем завоеваний распространить свое «местное» (то есть римское) время на покоренные ими территории, «освоить» покоренные земли с помощью своей – временнóй —системы упорядочивания пространства. ¹⁰⁰

Приведем другой пример. Тацит, рассказывая о разграблении Кремоны, упоминает, что это произошло на 286 году существования самой Кремоны, а не Рима. Бегство вождя восставших британцев Каратака к царице бригантов произошло «через девять лет после начала войны в Британии» (52 г. н.э.) («nono post anno quam bellum in Britania coeptum») [Ann.,XII,36]. Следовательно, в сознании Тацита жило представление о том, что время каждой отдельной местности, территории, города текло самостоятельно, само по себе, оно было «привязано» к данной территории. Итак, анализ сочинений Тацита дает основания говорить о целостности картины мира римлян в аспекте их представлений о времени и пространстве, что делает неизбежным использование понятия «хронотоп», а применительно к контексту нашего исследования – «хронотоп принципата». Кокретное содержание «хронотопа принципата» становится возможным исследовать с помощью выделения бинарных оппозиций, на основе нетрудно смоделировать выделить конкретные образы времени и пространства. Поиск образов является актуальным направлением современных культурно-исторических исследований. ¹⁰¹

В частности, И. М. Савельева и А. В. Полетаев предприняли попытку систематизации всех возможных образов времени, выделив два типа образов, с которыми работают историки: время-материя и время-пространство. Эти образы накладываются друг на друга и порождают сложные конструкции. Человеку прошлого время-материя может представляться как живое существо, неживой предмет или бесформенное вещество (например, вода). Наибольшим разнообразием отличаются антропоморфические образы времени. ¹⁰²

Идея движущегося времени предполагает, что, по мнению И. М. Савельевой и А. В. Полетаева, это движение происходит в каком-то пространстве. Образы времени-пространства порождают два варианта его конструирования: вертикальное и горизонтальное. Типичная для мифологического типа мышления трехуровневая структура мира предполагает наличие в ней нескольких поколений людей. Горизонтальная же ориентация подразумевает понимание времени как пути, имеющего направление, например, позади – прошлое, а впереди – будущее. Пространство здесь персонализировано.

Применение термина «образ» к изучению восприятия пространства является не менее актуальным вопросом для исследований последних лет. Д. Н. Замятин в своей монографии о географических образах рассмотрел данную проблему в различных ракурсах, основываясь при этом на широкой традиции изучения и применения понятия «образ» к пространству, сложившейся в гуманитарных и естественных науках. Одним из значимых для него методологических ориентиров стали результаты изучения образов французской Школой Анналов и, в частности, Ф. Броделем. ¹⁰³

По мысли Д. Н. Замятина, каждая культура создает свои географические образы, являющиеся ее неотъемлемыми компонентами. Географический образ для него – это феноменологическая категория описания культуры, которая является одновременно с этим ее идеологическим срезом. Географический образ – это совокупность ярких, характерных знаков, символов, ключевых представлений, описывающих какие-либо реальные пространства.

Помимо признания в гуманитарном знании целесообразности использования термина «образ» применительно к картине мира римлян, нам представляется важным уяснение коренных различий в понимании сущности категорий «время» и «пространство» современным человеком и человеком древности.

Отечественные историки культуры уже в 70-80-х гг. XX в. доказали, что для человека современного информационного общества время есть абстрактный континуум, являющийся формой координации сменяющих друг друга состояний (явлений), их последовательности и длительности; оно характеризуется однородностью, однонаправленностью, необратимостью и равномерностью. Пространство для современного человека также является абстрактным континуумом, являющимся формой координации сменяющих друг друга объектов (явлений). ¹⁰⁴

Если для современного человека актуален тезис А. Я. Гуревича о том, что время и пространство «не только существуют объективно, но и субъективно переживаются и осознаются людьми», то человеком древности они лишь «субъективно переживаются», воспринимаясь как исчисляемые атрибуты бытия. Это доказывают, в частности, даты календаря римлян и их меры измерения пространства. ¹⁰⁵

Обозначение римлянами чисел внутри месяца было связано с выделением трех главных дней, что первоначально было связано с фазами Луны: календы – первый день месяца (первый день новолуния), иды – тринадцатый или пятнадцатый день месяца (день полнолуния), ноны – пятый или седьмой день месяца (девятый день месяца од ид). Их можно рассматривать как точки в континууме времени. Верстовой столб на Форуме, считавшийся началом всех дорог в Италии [Hist.,I,27], римские мили и обозначающие их камни на дорогах представляют собой точки в континууме пространства. Аналогичные переплетения точного и «бесконечного» смыслов времени можно обнаружить и в приведенной таблице №1. ^{106 107}

Обратим внимание на то, что, если для существительных, прилагательных и наречий с пространственным денотативным значением имеется временнáя коннотация, то для тех понятий, основным значением которых является темпоральность, пространственной коннотации не существует (за одним исключением – термин «praesēns»). Это, по всей видимости, объясняется большей умозрительностью для римлян феномена «время», его нематериальностью. Также обращает на себя внимание еще один нюанс. Проанализировав характер значений первых двух групп терминов (существительных, прилагательных и наречий с временнóй и пространственной коннотацией), можно заметить, что значения группы терминов с пространственным денотативным значением имеют характер локализации факта во времени и пространстве (в какое время, в каком месте) и относительности его нахождения (долго, далеко и т.п.). Некоторые значения группы терминов с временным денотативным значением, помимо точного значения («время», «дата», день»), имеют еще и протяженно-длительное, художественно-образное («эпоха», «незапамятная древность», «вечность» и т.п.) наполнение. Отсюда следует то, что время в римском сознании, помимо свойства умозрительности, обладало еще и образностью. Но это, впрочем, не отменяет наличия в нем элемента протяженности – ко времени могли применяться и термины из первой группы понятий таблицы 1. Противоречие между наблюдениями о непрерывно-континуальном и конкретно-образном восприятии окружающего мира римлянами побуждает нас к постановке в качестве одного из направлений исследования проблемы наличия дихотомии между континуальными и образными элементами в древнеримских пространственно-временных структурах.

Поиск проявлений «образного» осмысления времени римлянами убеждает нас в необходимости обратиться к одному из выводов И. П. Вейнберга: «Мифологическое мышление не знает времени как однородной длительности или последовательности качественно индифферентных моментов». Попытаемся, поэтому, проследить качественную оценку времени, отмеченную римлянами. ¹⁰⁸

Время могло оцениваться ими по-разному, в зависимости от чередования военных и мирных отрезков жизни Римской империи. Кроме того, необычное, трудно объяснимое в мире природы, притягивая к себе взгляды римлян, придавало времени черты пугающей безнадежности, а порой, и обреченности. Так, Тацит передает сведения о негативной реакции коллективного сознания соотечественников на непонятные природные явления: «Prodigia insuper terrebant, diversis auctoribus vulgata: <…> prolocutum in Etruria bovem, insolitos animalium partus, et plura alia, rudibus seculis etiam in pace observata» («Сверх того, устрашали чудеса, примеры которых объявлялись в разных местах <…> в Этрурии разговаривал бык, животные рождали редкостных детенышей и иные еще более многочисленные [чудеса] наблюдались в мире в эти суровые времена») [Hist.,I,86], «на город обрушилась неистовая сила огня, причинившего невиданные дотоле опустошения», поэтому в народе «пошла молва, что этот год несчастливый» («annum ferebant») [Ann.,IV,64]. Таким образом, неестественные природные явления проецировали на время свои отрицательные характеристики. Качественное осмысление времени. ¹⁰⁹

Для качественной оценки времени римляне отбирали события, не только произошедшие на территории Рима и его окрестностей, – они следили за жизнью всей Италии, которая с I в. до н.э. воспринималась ими единым с Римом, неразрывным с ним пространством. Поэтому «беды» в Кампании в 79 г., когда цветущее побережье было «сначала затоплено морем, а затем засыпано лавой и пеплом» вулкана Везувия [Hist.,I,2], воспринимались «плохим временем». Тот или иной временной отрезок мог наделяться качественными оценками в силу того, что был отмечен каким-либо знаменательным событием. Например, дату рождения матери Нерона – Агриппины – власть имущие предлагали включить в число несчастливых дней («inter nefastos esset») [Ann.,XIV,12].

Из произведений Тацита можно извлечь информацию о том, что римляне качественно неоднородно осмысливали различные периоды времени в сутках. Ночь, судя по всему, считалась «нехорошим» временем, так как под покровом ночи то и дело происходили различные злодеяния. Когда Гордеоний Флакк приказал своим послам покинуть лагерь и, чтобы не привлекать внимания, предложил сделать это ночью, то «это породило множество домыслов, один другого ужаснее; большинство утверждало, что послов убили и так же, под покровом ночи будут убиты и лучшие из солдат» [Hist.,I,54]. В данной цитате особенно ярко обращает на себя внимание беспричинный страх коллективного сознания перед ночным мраком. В темное время суток «люди носятся по всему городу, взламывают двери храмов, и ночь немало способствует их легковерию, так как во мраке всякий скорее поддается внушению» [Ann.,II,82]. Тацит также демонстрирует негативные качества темного времени суток, притягивавшего и оголявшего людские пороки, когда повествует о падении общественной морали римлян: «Noctes quoque dedecori adiectas, ne quod tempus pudori relinquatur, sed, coeti promiscuo, quod perditissimus quisque per diem concupiverit, per tenebras audeat» («Ночами каждый устремлялся быть бесчестным, чтобы на это время оставить стыд, однако беспорядочные половые связи – это самое развратное из того, чего каждый страстно желал в течение дня, но отважится только с наступлением сумерек») [Ann.,XIV,20]; «тело Гальбы долго валялось без присмотра, а [только. – А.Б.] после наступления ночи снова подверглось надругательствам» [Hist.,I,49]. Некий воин Перцений, в прошлом глава театральных клакеров, «людей бесхитростных и любопытствовавших, какой после Августа будет военная служба, он исподволь разжигал в ночных разговорах или когда день склонялся к закату, собирал вокруг себя, после того как все благоразумные расходились, неустойчивых и недовольных» (Ann.,I,16). Как видно, ночью не могло происходить ничего хорошего. Кстати, Жан Делюмо в своем исследовании на многочисленных примерах показывает, что страх ночи был характерен для всех людей древности и Средневековья, независимо от их социального статуса и уровня образованности. ¹¹⁰

Свидетельства качественной оценки времени римлянами содержаться и у Светония. Сначала он напоминает нам, что фраза «В добрый час!» – это обычное начало эдиктов. Когда в сенат были приняты иноземцы, появились подметные листы с надписью: «В добрый час»! [Suet. Iul., 80,2]. Затем, говоря о смерти Цезаря, историк упоминает, что «в курии, где он был убит, постановлено было застроить вход, а иды марта именовать днем отцеубийственным и никогда в этот день не созывать сенат» [Suet. Iul., 88].

Качественное отношение ко времени доходило у римлян до суеверного страха, причем, это действовало и для сознания простых римлян, и для власть имущих. У того же историка мы находим сведения о крайней суеверности Августа: «Если утром он надевал башмак не на ту ногу, левый вместо правого, это было для него дурным знаком; если выпадала роса в день его отъезда в дальний путь по суше или по морю, это было добрым предвестием быстрого и благополучного возвращения» [Suet Aug., 92] Там же Светоний отмечает, что император был суеверен и в отношение вполне определнных дней: «Соблюдал он предосторожности и в определенные дни: после нундин не отправлялся в поездки, а в ноны не начинал никакого важного дела; правда, Тиберию он писал, что здесь его останавливает только недоброе звучание слова «ноны». ., ¹¹¹

Из качественного осмысления времени римлянами вытекает вывод о конкретности его восприятия, то есть время воспринималось ими не как абстрактная длительность, а в неразрывной связи с конкретным событием, которое проецировало свои качества и содержание на время и пространство, в которых оно происходило. Но, впрочем, римляне сделали немалый шаг к осознанию времени как самостоятельной временной абстракции. В отличие, например, от вавилонян римляне имели свою систему счета лет в истории, напоминающую современное летосчисление, с зафиксированной точкой отсчета: 753 г. до н.э. – это легендарная дата основания Вечного города Ромулом и Ремом. ^{112 113}