Читать книгу: «Прощание», страница 3

Глава

VI

Карл замахал на меня руками и зашипел, стоило приподняться и открыть рот. Подавленное «А» застряло где-то за языком и теперь распирало гортань, пока я возвращался на своё место, удивляясь и немного стыдясь.

– Что такое важное Вы осознали?

Он налил себе ещё немного чая из моего термоса и принялся греть об него ладони. Мне тоже вдруг стало зябко, но отбирать единственную импровизированную кружку у старика совсем не хотелось.

– Почему врача не арестовали? Знаю, знаю, вопрос не по теме, но эта мысль меня не отпускает. Он же совершил должностное преступление. От таких людей… избавляются.

Карл устало вздохнул. С минуту он молчал, глядя то на меня, то на чашку. Затем неспешно закончил чаепитие, промокнул рот бумажным полотенцем и неожиданно взял меня за руку, повыше запястья. Словно я мог сбежать, узнав его страшный секрет, или оскорбить бестактностью воспоминания о тех, кто был ему важен.

– Прививку делали не только ей. В тот же вечер… Мой дорогой друг…

Я знал, что это обращение не ко мне. Он спрашивал разрешения. Извинялся за то, что собирался сказать.

– Упаковки были заранее вскрыты. Когда всё было готово – запаяны. Вакцину признали устаревшей, вирус – мутировавшим, инцидент замяли.

– Замяли? – Я задыхался. – Так просто?

– Совсем не «просто». – Он смотрел на меня, но не видел. – Его безупречная репутация и полезные знакомства, конечно, ускорили этот процесс. Но другой – нет.

– Другой?

Мы выдержали долгие взгляды друг друга. Неожиданно для самого себя я придвинулся к Карлу и схватил его за рукав.

– Его Тень. Вы описали предысторию, но… Вы позволили себе только полуправду. Так?

– Это отрывок. В память о нём.

Мужчина захрипел и прокашлялся, утирая губы платком.

– Здесь ещё много лжи?

– Перестаньте вести себя так, будто я Вас одурачил. Здесь много тайн. Но всё – чистая правда.

Мы помолчали, вслушиваясь в шаги очередного посетителя. Блеснула вспышка: кто-то фотографировался в зеркале.

– Я знал, что Вы можете быть не готовы. Это нормально, – шептал Карл, пока шумела сушилка и растворялся в музыке нестройный ритм чужих шагов. – Собирайте вещи и уходите, забудьте… всё это. Наберите Лизе, позовите её на свидание. Она откажет раз, другой, но женщины любят простых и добрых, как Вы…

Может быть, этого он и добивался. Что-то ядовитое разъедало скулы, текло по мышцам и связкам, чтобы заполнить рот и заставить гореть лицо. Я медленно вдохнул. Так глубоко, что под лёгкими закололо.

– «Простой и добрый». Так описывают деревенских дурачков. Я не простой. Я разный. Как и все вы – люди, которые всё понимают с полуслова, познали истинную природу чувств и вещей и не задают вопросов. Извините, что не оправдал ожиданий.

Я ждал, что он стушуется. Устыдится. Что, боясь в самом деле предсмертного одиночества, тут же извинится в своей странной, старомодной, вежливой и отчуждённой манере. Сейчас я понимаю, что в тот момент ещё недостаточно хорошо знал нас обоих.

– Тогда хватит истерик. Пробудите свою любознательность. Загляните в зрачки настоящей жизни. Вокруг Вас сплошь поролон, силикон и неопрен. А я предлагаю свитер из крапивы. Он Вас закалит. И согреет, когда потребуется.

– Я запутался. Книжки и сделали из меня то, что Вас бесит.

Он улыбнулся и протянул мне новую стопку листов. В этот раз они были исписаны пляшущим почерком плохо видящего человека.

– Не книги, а неправильное отношение к вымыслу. Вот их, – он потряс бумагами перед моим носом, – бояться не стоит. Даже такому впечатлительному парню. В последний раз скажу: то, что Вы читаете сейчас – жизнь.

Пески

У подножия Древнего Храма она остановилась, обтирая платком руки и разрабатывая замлевшие от долгого бездействия пальцы. Сотни нешироких ступеней с выбоинами и выщерблинами – отметинами путников и их телег – смотрели на женщину в упор. Вечные, не страшащиеся того, что они охраняли и к чему сопровождали.

Солнце оплавляло землю. До вечерней прохлады было ещё с десяток-другой шагов. Надев свитер, до того путешествовавший у её бёдер, странница осторожно пропустила руки через кожаные петли вожжей, привязанных к грузу.

Пора. Колёса медленно перескакивали и с глухим стуком встречали всё новые и новые ступени. Трясся багаж, наскоро спелёнатый брезентом: три продолговатых ящика, сложенных на манер пирамиды, один другого меньше. Женщина изнывала. Иногда она открывала рот, шумно дыша, и чувствовала, как капли пота срываются с ложбинки над верхней губой и падают на грудь. Кожа шеи и плеч болела и саднила.

Всё же хорошо, что она отправилась в дорогу сама. Можно сказать, это повод для гордости – горькой и странной гордости человека, отсрочивающего конец. Когда в мире столько вер и столько способов справиться с бессилием и гневом, она выбрала сложный, витиеватый, опасный путь, который, может быть, чему-нибудь её и научит. Это заставило идущую улыбнуться, и она услышала, как с тихим хлопком треснула тонкая кожица нижней губы. Завибрировал на руке браслет: «Пульс 124 уд. мин.». Ещё немного.

Плотное полотно неба рассекла розовая стрела заката – пролетела и скрылась за вершиной Храма, чиркнув по своду и осветив отполированные временем колонны. В спину путешественнице задул тёплый, шершавый ветер. В воздух взвился песок. Казалось, его было немного, но то тут, то там над ступенями поднимались, закручиваясь, упругие золотые спирали, которые перекрещивались, сталкивались и, срастаясь, рассыпались вновь.

«Дерьмо».

Она редко отчётливо что-либо произносила про себя. Чаще всего мысли неслись сплошным потоком. Им был не нужен ни один из существующих языков – только образы, память о запахах, формах и текстурах. Но это «дерьмо» было исключением. В нём уместились усталость, обезвоженность, стёртые ноги, обеспокоенность песчаным штормом и отзвук времён, когда она бранилась чаще, чем следовало.

Женщина втащила багаж на площадь у входа в Храм, опустилась на колени и опёрлась руками о покатые, плотно подогнанные друг к другу камни. Ветер стих. В замолчавшем мире шаги сотрудника службы безопасности звучали сверхъестественно громко.

– Добрый вечер. Позвольте, я возьму Ваш…

– Нет. Нет-нет-нет. Помогите встать. Много у вас тут ступеней. И день… не из лучших.

Она опёрлась на его руку аккурат над запястьем, проигнорировав раскрытую ладонь, и привстала. Под куполом неба отливались первые звёзды. Охранник указал на длинный стеклянный флигель, состоящий из нескольких, разделённых перегородками в человеческий рост, комнат. В помещениях ещё горел свет.

Белые письменные столы и стулья. Сервировочные тележки. Корзины с безупречно свежими фруктами. Абсолютная стерильность.

«Наверняка там играет музыка для медитации, а персонал говорит с тобой, как с душевнобольным и косится на тревожные кнопки».

Она глубоко вдохнула, прикрыв глаза, и двинулась за новым провожатым. У входа в здание посетительницу остановили и с осторожностью обыскали.

– С этим, – охранник указал на ящики, – внутрь никак, уж простите. Пока наш специалист проштампует документы и побеседует с Вами, мы осмотрим Ваш «особенный багаж» и, если всё будет в порядке, снабдим его соответствующей наклейкой, которую просканируют на контрольно-пропускном пункте. Поверьте, такие меры предосторожности больше чем необходимы.

Женщина медленно спустила с плеч вожжи, не глядя на него. Тело гудело, дрожало от боли. Ожоги под свитером чесались, задевая ворс. Перспектива расставания с ящиками пугала, и беспокойство забилось в горле, зашумело в налившихся висках, но она постаралась звучать как можно убедительнее:

– Благодарю Вас, я знаю об этом. Мы… Доктор предупреждал. Спасибо.

Свет втянул её в комнату и опустил на глянцевый стул.

В глубокой резной вазе осталось всего несколько вафель, но клерк протянул её с достоинством. Оглядев его, силясь держать глаза открытыми внутри безупречно белой коробки, путешественница молча подготовила все надлежащие документы.

– Пациентка номер четыре. Это Вы?

– Я.

Глоток ледяной воды обжёг горло. Осторожно взяв несколько белых душистых салфеток, она поднесла их к лицу и вдохнула аромат «трав после дождя», если верить золотой надписи на упаковке. Салфетки были прохладными, но лицо защипало, едва антисептик попал на повреждённую кожу.

Задумавшись, клерк облизнул губы так, что её передёрнуло.

– Четыре. Вы лежали в частной клинике? Чем Вы…

– Я предупреждена о возможности подобных расспросов. И также знаю, что не обязана отвечать. Я – пациентка номер четыре, и я хочу оказаться по ту сторону турникетов как можно скорее.

Опустив салфетки в мусорное ведро – такое чистое, что при желании из него можно было пить, – она прикрыла глаза, напоследок бросив на клерка быстрый, цепкий взгляд.

– Рад приветствовать Вас в нашем учреждении.

«Твой голос такой же серый, как и ты сам».

– Надеюсь, это путешествие закалило Ваш… дух и поспособствовало ускорению процесса реабилитации.

Ответа не последовало.

Служащий пригладил волосы, поправил лацканы короткого халата и включил проигрыватель. Под потолком, рикошетя от плафонов, забилось птичье пение и разнёсся рокот волн. Несколько долгих минут мужчина сверял документы, справки и свидетельства с образцами, затем проверил наличие водяных знаков, подписей, печатей и скрупулёзно заполнил акт приёма пациента.

Овальная лампа над дверью наполнилась зелёным светом: багаж отбыл из пункта досмотра. Чисто. Женщина расправила плечи и встретилась взглядом с клерком. Мимо панорамного окна прошёл знакомый охранник, кивнул и осторожно махнул рукой в знак прощания, зная, что ему никто не ответит.

У ног засквозил ветер: ворота на другом конце тоннеля медленно расползались. Пациентка тихо зашипела и пошла быстрее. Здесь, в громадной изогнутой железной трубке, было холодно и влажно. Воображение бесконтрольно дорисовывало за поворотами тени уличных музыкантов и попрошаек. Им можно было бы отдать чёртов колючий свитер в обмен на фляжку с водой.

Колеса разболтались и теперь свистели. Багаж растрясся, верёвки, очевидно недостаточно сильно затянутые сотрудниками охраны, свободно скользили вдоль корпуса нижнего ящика. Гул сопроводил фиксацию двух массивных железных створок, и в тоннель вторгся душный южный вечер.

До самой линии горизонта пустыня была нашпигована десятками кострищ, и ветер то и дело доносил шёпот, шорохи, вой или сдавленные рыдания.

«Мы будто бы спустились в Ад, ещё и за собственные деньги».

Женщина сплюнула, растёрла руки и осторожно соскользнула на песок.

Держаться так, чтобы ни на кого не наткнуться, было непросто. Далеко не все новички разжигали костры. Небо чернело, светясь вдали, как бактерицидная лампа, и тени быстро догоняли женщину, заполняя борозды от колёс и следы.

«Это ты? Милая, ты?» – прозвучало где-то у самого уха. Что-то коснулось колена, и путница оступилась, зачерпнув носом ботинка изрядную порцию песка. Бормотание осталось позади и вскоре смолкло.

Обойдя по периметру первую долину, женщина облокотилась на повозку, присела там, где нужно было смастерить козлы, и осторожно спустилась вниз по склону. Запах костра остался в другой стороне, и шумы, относимые ветром, больше не беспокоили её.

Она старалась сохранять темп, но ноги двигались всё медленнее. Мышца под левым коленом забилась в судороге. Ей нужна остановка, иначе путешествие станет попросту бесполезным. Женщина подняла голову и всмотрелась в звёзды. При любых других обстоятельствах этот глазурованный лунный пейзаж казался бы необычным продолжением её всегда статичных сновидений.

Не сегодня.

Она достала из заднего кармана брюк нож и разрезала верёвки. Открыв первый ящик, выложила газеты и спички, чтобы после разобрать плохо скрепленные дощечки и сложить их на манер шалаша прямо над скомканной бумагой. Газеты схватились огнём почти мгновенно, и, спустя пару минут, ничем не обработанное дерево, потрескивая, зачадило. Времени оставалось всё меньше.

Замок на втором ящике поддался не сразу. Внутри, проложенные цветастыми платками и бумагой, прижавшись друг к другу, блестели десятки разных вещей: ваза, портмоне, зелёная пластиковая папка с бумагами, чернильница, железный футляр для бритвенного станка, цветастый фотоальбом с обтрёпанными краями, дешёвая сувенирная ручка… Ей потребовалось несколько минут, чтобы попрощаться с каждым из этих предметов. Одних она касалась, на другие только смотрела, но в определённый момент пальцы сами прошли под днище и спустили ящик на песок.

Три. Сколько раз нужно вдохнуть, чтобы открыть ящик номер три? Она почувствовала, как сжался желудок. Курить хотелось больше, чем дышать, но пропажа блока обнаружилась ещё на второй день пути. Лёгкие ссохлись. Женщина облизнула губы и начала выкручивать ближний из четырёх винтов, фиксирующих крышку. Винты шли туго и проходили глубоко, но больше, чем пять минут возиться с ними не пришлось. Из ящика потянуло холодом и сладко-пряным запахом шалфея и экзотических соцветий.

Руки быстро справились с боковыми щеколдами и бережно опустили торцевые доски, превратив ящик в громадный плот.

– Это был трудный путь и… Мне так жаль, что всё, что ещё можно разглядеть здесь сегодня, вижу только я. Но я могу описать. Только нужно немного сосредоточиться.

Она поджала губы и, придерживая свободно сидящие брюки, опустилась на колени рядом с повозкой. В центре плота лежало тело крепкого молодого мужчины. Свитер, рубашка, плотные синие джинсы, начищенные туфли, в одной из которых, если не знать, никогда не заметить протез. Руки по швам, что неестественно для спящего, но разве правильнее было бы сложить их как-то иначе? Женщина думала об этом с сотню раз и теперь решила не тратить времени на ерунду. Доски в костре прогорали, и её то и дело обдавало искрами. Пора.

– В темноте пески похожи на горы. Сейчас свет Луны падает на них так, что вместо пустыни я вижу заснеженные вершины.

Немного помедлив, она легла рядом с ним.

– Всё портит ветер. Он слишком сухой и омерзительно тёплый. Всё время кажется, будто тебя гладят чьи-то руки или касается чужое дыхание.

Женщина прикрыла глаза и почувствовала его плечо.

– Господи. Прости. Пожалуйста, прости, что я тебя не пригласила. Скажи я одно слово – и ни этой пустыни, ни этих звёзд. Одно слово.

Её пальцы коснулись его запястья. Некоторое время путешественники лежали в молчании. Внезапно женщина вздрогнула и зашипела – отскочив от доски, искра ужалила её в щёку.

– Вот же… Идея лечь прямо здесь была идиотской.

Рука коснулась лица и скользнула вдоль уха к шее.

– Чёртов песок… Песок?

Женщина подскочила.

– Песок! О, нет-нет-нет, я совсем забыла. Как это вообще работает?

Она перевернулась на живот и отползла; схватилась за повозку, подтянулась и, наконец, встала, тяжело дыша.

Мужчина уже погрузился почти на полкорпуса. Лицо – спокойное и неподвижное – вдруг показалось ей дешёвой маской. Грубо вырезанные губы. Прямой нос. Впалые скулы. Две чётко прорисованные дуги бровей.

«Ты мёртв». Она вдруг непроизвольно отряхнула руки.

«Ты действительно мёртв. Ничего не будет иначе. Ты мёртв – и поэтому Пески забирают тебя. Я провожаю тебя так нелепо. О, боги!».

Она закрыла рот ладонью и застонала. Доски давно уже скрылись в песчаной толще. Угли догорали.

«Номер четыре, ты дошла. Ты дошла, чтобы сделать для него всё, что могла. Господи… «Номер четыре». Почему? Что за нелепость?»

Тина… Дина… Диана. Её звали Диана? Сейчас это казалось только набором звуков, который когда-то использовала мама, чтобы подозвать её, а затем выбранить или приласкать. Делала ли она когда-нибудь ещё что-то, кроме как бранила и ласкала? Говорили ли они? И о чём?

Диана достала маленькую, с ладонь, овальную флягу, приложила к губам, раз сглотнула, а остальное выплюнула в дотлевающий костёр. Угли задышали, в них вновь затрещали, захрустели осколками языки пламени. Звуки увязли в смоле неба, лежащего на песке, такого плотного и бесконечного.

– Этот костёр долго не протянет. Вам бы идти отсюда.

Она обернулась. Со стороны тоннеля приближался мужчина.

– Не смотрите так. Уйти придётся. Я оплачивал отсрочку год. Я знаю, о чём говорю. Не знаю, кто был Вам этот парень, но я отдал им жену.

Их взгляды пересеклись над костром. У обоих – бордовые скулы, синие лбы. Доски быстро обуглились, часть уже еле тлела.

– Год креокамеры. Денег едва хватало. И я не считаю, что сдался. Я думаю, что боролся с собой, как мог, и победил. Саша. – Он протянул ей ладонь. – А Вы?..

– Диана. – Она помолчала. – Вы не могли бы помочь мне собрать некоторые вещи? После реабилитации я стала несколько…

– Тормозить? Так бывает. Думаю, это можно устроить.

Он забрал из её рук свитер.

– Диана, у Вас есть вода?

– О, уже нет. – Она протянула флягу и впервые посмотрела в его лицо. Такой молодой! Двадцать? Двадцать пять? – Здесь почти что спирт. С травами. Настоящий, а не этот… трубочный. Не хотите?

Ей показалось, что под глазами у него в тот же момент разлились тени.

– Нет. Благодарю Вас. Я не пью.

Глава

VII

– Сколько видов захоронений Вы знаете?

Мы по очереди подкурили от металлической зажигалки со странной откидной крышкой. Карл извлёк её из своего ридикюля (это слово я ещё не встречал и записал под диктовку) и развернул ко мне боком, стоило заинтересоваться гравировкой.

– Хм… посмотрим. В землю. То есть, в гробу. Кремация. «Башни молчания» в зороастризме. Языческие обычаи с лодками и стрелами – тоже кремация, их не считаем? Теперь ещё, получается, Пески.

– Вы меня поражаете. Изучали историю религий?

Карл всё ещё не знал моего имени. То, что по началу создавало неловкость, стало забавным элементом игры. Теперь я думаю о том, как это интересно, что оно не фигурирует и здесь. В сущности, совершенно всё равно, из какого телефона до вас доносится важное сообщение, не так ли?

– Просто люблю читать. Читаю всё, что удаётся достать, но не всё дочитываю.

– Книгу обо мне Вы дочитали бы?

Мне хотелось сказать: «Книгу о Вас я бы написал», но это могло прозвучать вычурно и сентиментально.

– К чему был Ваш вопрос?

– Как Вы думаете, какой из этих способов помогает быстрее принять случившееся?

Мне требовалось подумать. Желание дать угодный старику ответ я отмёл сразу, сосредоточившись на собственном скудном опыте. Стоило вспомнить скоропостижный уход отца, затворничество матери и наши с сестрой многолетние попытки примириться с раскрошившимся домашним укладом, плечи сковало жаром адских плавилен. Тело вспоминало ощущения, оставленные, как мне казалось, в давно ушедших днях: слабость, дрожь страшного предвкушения, тошноту от собственной немощи и, наконец, пустоту, которая жила теперь за моими органами и иногда приходила в движение, пусть и реже с каждым годом.

Кажется, я готов.

– Я не назвал ещё один.

Карл кивнул, улыбнувшись одним уголком рта. Ждал ли он очередного монолога мальчика-заучки или наблюдательность уже подсказала, что сейчас неминуемо должно произойти?

– Память. – Я смотрел на него и был беспомощен перед тем, что оживил минуты назад в своём воображении. – Вы когда-нибудь придумывали себе воспоминания? Я да. Случайно. Мне просто хотелось изменить то одну подробность, то другую. Подобрать… синоним. Смягчить боль.

Я не сразу почувствовал, что заплакал. Постаревший ребёнок, я жалел свою семью, жалел себя и, испытывая едкий стыд, вперив взгляд в пол, не мог остановиться. Непролитые, настоявшиеся слёзы стучали по полу, как летний дождь по старой шиферной крыше.

Карл наклонился ближе и теперь по-отечески сжимал моё предплечье. Вы, конечно, знаете этот жест, лучше слов говорящий: «Я с тобой».

– Дорогой мой мальчик… – В его интонации встретились сочувствие, печаль и усталость. – Я Вас понял. Но принятие – это про другое. Принять – значит помнить, но найти силы продолжать жить.

Я ещё раз просмотрел страницы, вес которых ощущаю до сих пор, стоит задуматься о Карле и часах наших бесед. Шершавые и глянцевые, надорванные и сброшюрованные, эти листы больше не жгли мою кожу. То, что я принимал за стариковские байки, оживало, открывшись моему промытому слезами, чистому и непредвзятому взору.

– Вот Вы и поверили. Я был бы рад, если бы ключом к пониманию этих историй не служило страдание.

– Вы знали, что во мне сидит что-то такое?

– Предполагал. Должны же Вы были отчего-то стать тем, кем стали.

– И кто же я?

– Затаившийся спасатель. То одно, то другое отпугивало Вас от настоящего, глубокого контакта с миром. Всю жизнь Вы читали о больших и важных поступках, но совершить подвиг Вам так и не удалось. Ваши близкие делали свои выборы и сталкивались с их последствиями, а Вы пытались вклиниться в этот цикл, терпели поражения и забывали проживать собственную историю. Не менее ценную. Нас-то-я-щу-ю.

– Где-то Вы правы. Но Вас я спас.

– Не хорохорьтесь, сынок. Ночь длинная…

Я посмотрел на него как можно более осмысленным и строгим взглядом. Карл неловко улыбнулся и протянул мне термос с остатками чая.

– Но недостаточно длинная, чтобы мешкать, если Вы хотите прочесть всё. На дом наша библиотека книги не выдаёт!