Экзорцист

Пролог

Едва слышно простой люд обсуждает странности, сторонясь представителей власти. Чиновники же косятся на гвардейцев, но тихо вторят людской молве. Гвардейцы особого подразделения, в свою очередь, строго молчат, но если выпьют, говорят о том же, добавляя к слухам свои истории.

Молва гласит, что открыв врата в Темный мир, можно увидеть Свет, прорывающий пелену. В ответ на магические печати по ту сторону врат руны точно так же сиянием рисуют свои знаки. Фиолетовым отблеском меч разрезает темное существо, и то с рычанием рассеивается. Кто-то еще непременно поспешит сказать о золотых глазах, блестящих в полумраке. Правда Тьма, как и прежде, поглощала все, подобно черному дыму. Врата закрывались, а если отворялись вновь, − все повторялось.

Эти странные разговоры заставили бы Рейнхарда огорчиться. А слова о том, что он сам, будучи стариком, с радостью станет слушать подобные сказки, вызвали бы в нем такое отторжение, что он закатил бы глаза, презрительно фыркнул и поспешил бы все забыть. Но в его жизни не было хороших пророков, и сны о будущем его не посещали, а до старости было еще далеко. К тому же Рейнхард считал себя человеком опытным, зрелым и разбирающимся во Тьме, а значит прекрасно знающим, что может быть, а чего быть в принципе не может. Рейнхард был еще не стар, ему не было и сорока, но, будучи человеком, вступившим в свой первый бой в совсем юном возрасте, он отличался особым консерватизмом во взглядах. Проверенные годами правила проникли в его разум, вызывая только почтение и благоговение смертного перед словом Бога. При этом его мало волновало, имело ли все это хоть какое-то отношение к Богу, просто кодекс ордена и сам орден Креста был для мужчины Божеством. Ученик же его, хоть и чтил правила и бесспорно был талантлив, но производил впечатление случайного человека, по какому-то волшебному стечению обстоятельств обратившему на себя внимание самого епископа.

Наставника откровенно раздражала мания юноши куда-то «выпадать», слушать вполуха, витать в облаках и отвлекаться на всякие глупости в самый неподходящий момент. В то утро было так же.

Подопечный шел впереди, беспечно разглядывая росу на траве под ногами. Края его сутаны собирали капли и темнели, но его это, казалось, радовало. Его пальцы скользили по ветвям и листьям деревьев. Он даже замер, чтобы прислушаться к пению птиц, будто никогда всего этого не видел, а теперь изучал.

− Иногда ты меня поражаешь, − усмехнулся мужчина, следовавший за юношей на расстоянии нескольких метров.

Рейнхард был одет так же. За его спиной прятался меч, но ему не было никакого дела до птиц, в то время как его взгляд следил за каждым жестом ученика, а разум продолжал негодовать. Вот только юноша озадаченно обернулся, с самым невинным видом приподняв бровь. В его синих глазах плясали игривые огоньки восторга, но через миг он заметно смутился, осознав, наконец, о чем говорил его учитель, и искренне чувствуя себя воришкой, пойманным на разглядывании чужих сокровищ.

− Красивое утро просто, − неловко попытался оправдаться он, продолжив путь. – Я давно такого не видел. В городе таких не бывает.

− Когда я ходил на экзаменационные задания в свое время, я боялся даже дышать в сторону, а тут открытая местность, возможность внезапной атаки, а ты ходишь словно на прогулке, − негодовал наставник, искренне не понимая такого поведения еще и в ответственный момент.

Его лоб сразу прорезали гневные морщины, а в скулах появилось напряжение, но его ученику не было до всего этого никакого дела.

− Так и есть, − ответил он, не оборачиваясь. – Когда я еще вот так пройдусь в поисках одержимого?

− На кону стоит твое звание экзорциста, или ты решил задержаться в инквизиторах?

Рейнхард сам назначил этот экзамен, сам сказал, что ученик готов, втайне желая, чтобы этот малый не справился и стал серьезнее, но в то же время он не мог подвергать подобному испытанию того, кто не выйдет из него живым. Он видел подопечного в бою, знал, что тот почти безупречно владеет мечом, может собраться в экстренную минуту, но точно так же он не забывал о том, что вопросы энергии явно были не лучшей стороной его ученика. То он пылал, то гас. То швырялся энергией, то не мог выжать из себя ничего. Потом, вроде, находил баланс, держался какое-то время, а после неожиданно выдавал такой оглушительный всплеск, словно забывал зачем вообще экзорцисту нужны силы. Опытный воин был просто уверен, что все это по вине несобранности, именно поэтому так яро старался пристыдить идущего впереди.

− Господин Рейнхард, ну не смешите меня, − тихо пробормотал ему в ответ молодой человек.

− Ты так уверен в себе?

Этот вопрос заставил юношу обернуться и внимательно посмотреть в глаза мужчины, явно испытывающего его.

− Я? Шутите? – спросил он, приподняв брови. − Вы же знаете, что перед теорией я ночами не спал, чтобы ее сдать.

Рейнхард согласно кивнул, не в силах отрицать, что собеседник действительно сделал все, чтобы не опозорить ни себя, ни своего наставника, и для этого смог подтянуть очень многие хвосты своего местечкового образования, сильно отличавшегося от столичного, вот только ослаблять напор не собирался. Продолжая изучать молодого человека взглядом, он холодно напомнил:

− Практика важнее.

В ответ юноша пожал плечами и продолжил путь.

− Я пришел помочь человеку, других целей я с собой не взял.

Этот ответ был хорош тем, что делал Рейнхарда совершенно беспомощным. Не мог же он сказать, что это неправильно, и не мог признаться, что в искренность этих слов он все же не может поверить.

Теперь нужно было придумать новую тактику, но сделать это мужчине не удалось, ибо ученик вдруг замер, выбрасывая левую руку назад, предупреждая об опасности. При этом вся беспечность мгновенно куда-то исчезла: правая рука скользнула к рукояти меча, нога описала дугу и заняла более устойчивую позицию, даже дыхание чуть замерло.

− Вы это чувствуете? – спросил он очень тихо, словно опасаясь привлечь чье-то внимание.

− Что? – не понял мужчина, сделав несколько шагов назад, как того требовали правила экзамена.

Опасности он не ощущал. Запаха темной энергии не было, а ведь этот зловонный аромат постоянно выдавал одержимых и свободные Темные силы.

− Воздух стал другим, − прошептал юноша. – Он тяжелее прежнего.

Мужчина нахмурился, вновь прислушался к своим ощущениям, но никаких перемен не заметил.

− Я не…

Он не успел озвучить свою мысль, ибо небо мгновенно померкло, а дикое существо набросилось на его ученика. Рейнхард смог увидеть только черную тень некогда человека. Мелькнул топор, и все принципы мужчины тут же улетучились.

− Стен! – вскрикнул он, жалея уже, что вообще затеял все это.

Только своего голоса он уже не услышал. Черная дымка охватила всё почти мгновенно, поглощая голос, пробираясь в его уши, горло, легкие. Он уже не мог понять, звал ли он ученика или ему это только показалось. Зато он отчетливо чувствовал, как сжалось внутри самое важное, похолодело, отяжелело и устремилось вниз. Захваченный врасплох опытный воин не успел создать барьер и теперь сам попался в путы демона, почти потеряв способность двигаться. Теперь оставалось только одно: принять Тьму и отвергнуть ее изнутри. Раньше ему нужно было настраиваться, создавать в голове образы, мысленно прорисовывать руны. Теперь же опыт за его плечами позволял сделать все проще. Закрыть глаза. Сделать глубокий вдох –тот самый болезненный в жизни вдох, когда вдыхаешь такой холод, что кажется, будто он застывает кристалликами льда прямо в твоем теле. Затаить дыхание. И в этот миг кажется, что всё, больше тебе уже не жить. И сердце замирает так, словно не бьется, и биться уже не сможет…

И вот он выдох, полный жара, от которого ты тоже умираешь на краткий миг, но больше Тьме тебя не коснуться.

Покрытый тонким слоем Света, Рейнхард был готов приступить к бою, но Тьма тут же рассеялась, будто мощный порыв ветра разогнал дымку.

Перед экзорцистом появилась удивительная картина. Юнец, которого он мысленно успел похоронить, уверенно стоял на ногах. Он успел выхватить меч, но не ранил одержимого, а только остановил удар топора, отклонил его в сторону, заставив оружие полоснуть плечо. И только мастер мог понять, какой должна была быть скорость, чтобы этот мальчишка успел перехватить меч в левую руку, отразить удар, забрать меч правой и буквально принять атаку собственным телом, дабы избежать смертельных ран. Только так и не иначе он мог не рубануть голову обезумевшему нечеловеку.

Мужчина этого не видел, но понимал так точно, что, казалось, был свидетелем этого короткого боя в кромешной тьме. А сейчас послушник и одержимый застыли. Между ними замерло лезвие освященного меча, способное перерезать горло и одному и другому, но пальцы левой руки парня уже коснулись потемневшей кожи на лбу противника. Не было ни ярких вспышек, ни Света, одна лишь голубая искра, медленно поднимающаяся ввысь.

Рейнхард боялся дышать. Он понимал, что перед ними не рядовая аморфная Тьма, а настоящий демон. Что могло это существо? Даже опытный боец не знал ответа, вот только для него было очевидно, что данная задача совсем не экзаменационная. Это уже не проверка. Он подверг опасности несколько жизней в угоду своим убеждениям. Для таких врагов одного экзорциста мало, и в тоже время вмешиваться было уже поздно.

Пауза длилась всего несколько секунд, но ужас Рейнхарда, ожидающего результата, растягивал эти мгновения в часы, в которых он боялся дышать. Но темная масса шевельнулась под пальцем молодого инквизитора. Шевельнулась и разбежалась по коже человека письменами изгнания.

Демон что-то отчаянно прохрипел на темном языке, еще пытаясь шевелить человеческими губами, которые больше ему не принадлежали.

Рейнхард пораженно наблюдал за учеником, которого знал не первый день, но вместо него видел кого-то совершенно другого. Этот человек не ведал страха и, казалось, не чувствовал боли, только хриплый голос почему-то заставил его оскалиться, будто темное создание было его личным врагом.

Демон больше не мог ничего и потому покидал захваченное тело, обращался то дымом, то черным огнем, стремясь принять подобие человеческой формы и распадаясь вновь.

Опустошенный человек, тем временем, осел, словно тряпичная кукла. Теперь было ясно, что суть темного существа, захватившего его, слаба. Просто, наполнившись человеческими силами, демон смог устроить столь эффектный прием своим врагам, за которым, однако, не было ничего, кроме блефа. Этот вывод позволил Рейнхарду выдохнуть. Теперь было неважно сможет ли мальчишка довести все до конца или нет, если нет, то он легко завершит все сам, не позволив овладеть телом юноши. Кое-кто однозначно вернется в Темный мир, из которого вылез. Такие мысли всегда радовали Рейнхарда, но сегодня он быстро забыл о них, наблюдая за событиями с особым интересом.

Демон, поверивший в свободу, рванул в сторону, но молодой человек, словно играючи, мягко развернул кисть, и искра пришла в движение. Рассыпаясь сотнями мелких бликов, она будто рисовала нить, один конец которой стремился к медленно поднимающимся пальцам человека, чтобы осветить эту руку, позволить плоти себя коснуться и тут же обратиться рунами. Символ, зацепившись за символ, в долю секунды становился подобен звену цепи, мгновенно ухватившей Тьму.

Демон мог лишь беспомощно рычать, пока его гонитель даже не собирался на него смотреть.

− Тебе пора домой, − едва слышно прошептал молодой инквизитор.

Цепь сжалась. Сгусток темной силы в последний раз захрипел и исчез, словно втянутый в свое собственное нутро, оставляя после себя только искры от той цепи и той силы, что заставила его покинуть этот мир.

Мгновение Стен стоял неподвижно, глядя туда, где только что был враг. Темные прожилки в его глазах быстро растворялись, возвращая ему беспечный вид.

− И как ты только смог защититься от Тьмы? – поразился Рейнхард, приближаясь. – Ты был куда ближе меня, а значит влияние демона было сильнее и достигло тебя раньше.

Юноша мог бы улыбнуться, объявить, что он просто такой молодец, но сознание его меркло. Затемняя восторг победы, медленно опустилась раненая рука, и боевой меч просто рухнул на землю. По телу Стена ходила дрожь. Он старался дышать, но отчаянно проваливался куда-то. Пустой разум казался туманным, а в груди поднималась тошнота. Он перестал и слышать, и видеть, и чувствовать.

В действительности он не знал ответа на вопрос наставника – не пробирало его тем холодом, который был ведом другим, не тошнило его от вони, но, как и любому человеку, ему бывало страшно, и это было бы глупо скрывать.

Сегодня же все было иначе. Черная пелена, застилающая взор, сползала слишком медленно, а сердце странно сжималось. Тело казалось чужим…

− Ты что творишь?! – воскликнул Рейнхард совсем рядом.

Этот голос прорвался в сознание ученика, и тот тут же вздрогнул, почувствовав и боль, и головокружение, и собственные пальцы, раздирающие рану. Такое уже было, и это совсем не страшно, только ответил он все же невпопад:

− Голова кружится. Он жив? – спросил Стен тут же, едва дыша, но все равно кивая на тело одержимого. – Я ведь не задел его мечом, правда?

Страх и волнение в голосе подопечного еще больше обезоружили Рейнхарда. Он не мог теперь давить на человека рядом, но и ровней считать его опасался, потому, промолчав, склонился над мужчиной, кожа которого покрылась характерной мраморной бледностью.

− Жив.

− Простите, − совершенно внезапно проговорил Стен и окончательно потерял связь с телом.

Он чувствовал, как закрываются глаза, как падает его тело, но не мог повлиять на ход этих вещей. Такое уже было однажды, и объяснить это он никак не мог. Рана не была тому виной. Она была несерьезной, в его жизни были раны и пострашнее. Боль? Да, она могла его замучить, но в этот раз не было такой боли, чтобы из-за нее вот так беспомощно падать на ровном месте. Истощением это тоже не было. Он хорошо знал, что такое истощение: когда ты выложился на полную и не можешь стоять на ногах, не можешь пошевелить даже пальцем, закрыть веки, ибо у тебя нет на это жизненных сил. Это было другое. Силы были. Тогда приходила мысль об одержимости, но он точно знал, что он один и ему не с кем бороться. Опасно было этому верить, но усомниться Стен не успел, ибо тело снова вернулось к нему так же внезапно, как исчезло.

Дрожь неба над головой показалась ему в первый миг очень уместной, словно этот ритм совпадал с волнами его бесформенного размышления. Никаких слов, никаких картин, только мысль, не ведомая даже ему самому.

Он не сразу понял, что лежит на тележке и вот-вот окажется в стенах столицы, но как только память озарением прояснила его разум, он тут же вскочил.

− Не дергайся! – строго осадил его Рейнхард. – Еще рана откроется.

Мужчина сидел рядом и с хладнокровным видом курил папиросу так, словно его не волновало ни состояние ученика, ни ход экзамена, ни тот факт, что ему пришлось просить о помощи.

− Простите, − только рассеянно прошептал парень.

Наставник же вздохнул, не желая в таких обстоятельствах озвучивать свое решение о ходе экзамена. Ему импонировал тот факт, что этот юноша вместо эгоистичных жалоб молчал и, видимо, считал, что должен был сделать больше и лучше. Потом ему, конечно, нужно объяснить, что может быть «лучше» и было возможно, что к «лучше» стоит стремиться, но то, что он сделал, это куда больше, чем требуется от инквизитора и даже от рядового экзорциста. Сейчас же пусть он хорошенько запомнит это чувство относительности победы, чувство собственной беспомощности, которое в их работе порой приходит даже когда ты сделал всё. Он оставил это время для размышлений и ученику, и себе самому. В конце концов, он никак не ожидал в этом бойком, чудном ребенке такой силы воли и бесстрашия. Он давно не видел, чтобы кто-то вот так вплотную подходил к одержимому, смотрел в его глаза и при этом не дрожал от инстинктивного ужаса.

Стен не просто казался задумчивым, он был таким. Его наставник во многом ошибался, приписывая беспечность наивности и ровняя ее с небрежностью. Этот юноша думал слишком много. Ему было не все равно, кого он спас и как, кого изгнал, куда изгнал. Он задавал себе те вопросы, о которых многие даже не задумывались, и потому казался порой потерянным. Зато потом, осознав что-то, он словно заново видел мир и восхищался им. Если бы Рейнхард это понимал, он бы сделал все, чтобы сохранить эту черту, ибо время стачивает подобные свойства. Но Рейнхард только холодно следил за учеником, которому совсем не было никакого дела до чужих разговоров и недовольства врача в госпитале ордена. Рассеянные ответы и взгляд, устремленный в окно, все так же раздражали наставника, но на его решения уже не могли повлиять.

Стен же не помнил даже, как заполучил себе право уйти от всех разговоров. Его не волновала ни рана, ни результат экзамена, что-то другое мучило его так сильно, что он забыл о вежливости и приличиях. Болезненным скрежетом зарождалось в его груди предчувствие, а он понятия не имел, о чем оно может быть, но и забыть о нем просто не получалось.

Скучный внутренний двор столичного подразделения ордена не мог, казалось, ничем его удивить. Однако внезапно это ему удалось.

Он просто увидел ее – ту самую девушку, которая не так давно сказала, что заметит его, только если судьба сведет их вновь. И вот она, совершенно случайная особа, живущая совершенно в другом конце города, прямо сейчас шла по каменной кладке. Стен не заметил, что на ней было надето. Это было неважно. Одной копны ее рыжих волос было достаточно, чтобы сердце сжалось, а разум забыл про все свои мысли в надежде, что это действительно она.

Он невольно чуть приблизился к окну, дернувшись в тот момент, когда врач завершал шов на его ране, но даже не обратил внимания на боль, потому что ее черты лица, а главное зеленые глаза заставили сердце Стена замереть.

«Это она. Она!» – стучало в его голове.

Это не было любовью с первого взгляда, когда один миг делает чужого человека полубогом, но это была та молния, которая заставляет нас делать самые непонятные поступки. Он должен был узнать ее, должен был удержать именно сейчас, когда она ускользает от его глаз. Зачем? Он не знал ни тогда, ни потом, но им правило то притяжение, с которым демона привлекает ангел, а ангела демон. Он буквально чувствовал кожей, что это не просто красивая девушка, не просто привлекательная особа – она была чем-то большим, чем-то, что стоило разгадать.

Пришлось вспомнить о реальности. Впрочем, мысли его впервые мгновенно улетучились, так и не дойдя до своего финала. И это было уже неважно.

− Долго еще? – спросил Стен, внезапно посмотрев на старого врача.

− Ну, почти все, надо еще повязку…

− Я ведь на сегодня свободен? – не слушая, спросил он у Рейнхарда, сидевшего рядом с какими-то бумагами.

Мужчина кивнул, поражаясь такому внезапному оживлению.

− Вот и славно!

Больше ничего не объясняя, Стен просто сорвался с места, не дав даже перевязать рану, и помчался вниз, на ходу натягивая рубашку.

− Это что было?

От такой дерзости у старого врача аж лицо перекосилось, а Рейнхард подошел к окну и с усмешкой прошептал:

− Молодость…

После увиденного в лесу его поразила та неловкость, с которой его ученик догнал девушку и пытался ей что-то объяснить, смущаясь то от своих слов, то от пятна собственной крови на рубашке. Старому воину было сложно понять, как один человек мог бесстрашно сражаться с демоном, словно настоящее чудовище, и смущенно извиняться за последствия этого сражения, словно кровь была ему в диковинку, но именно такой странный человек был перед ним. Он был еще молод, и было в нем что-то по-настоящему особенное, сочетающее в себе точность воина и задумчивость философа. Это что-то, заметное только при внимательном рассмотрении, когда-нибудь обязательно покажет себя. По крайней мере, Рейнхард в это верил, давая Стенету звание экзорциста и впервые задумавшись над тем, что все в этом мире может быть далеко не так, как кажется на первый взгляд.

Новоиспеченный экзорцист же смотрел в зеленые глаза, смущенно улыбался и краснел от женского смеха, переходящего в детский плач…

Стен резко сел на постели, разгоняя сон о далеком прошлом, и бросился к детской кроватке, чтобы подхватить на руки плачущего сына, такого маленького, слабого, едва живого, но смотрящего на мир яркими зелеными, как у матери, глазами.

Глава 1

Экзорцист первого ранга Стенет Аврелар одернул черную куртку, выдохнул и открыл высокую узкую дверь, стучать в которую было неприлично.

− Вы хотели меня видеть, ваше преосвященство? – спросил он, найдя взглядом седовласого мужчину, застывшего у окна с древним фолиантом.

− Присядь, Стен, − сказал старец, − поговорим без лишних церемоний о том, что ты просишь в своем последнем рапорте.

Стен подчинился, стараясь скрыть свое раздражение.

− Итак, ты хочешь перевестись в восточный округ в городок Ксам, в котором ты учился и служил первые годы. Другими словами, ты хочешь вернуться из столицы в глушь, из которой прибыл. Почему? Знаешь, обычно люди рвутся в столицу и держатся за свои места всеми возможными способами.

Глава ордена действительно не понимал, почему один из его лучших бойцов вдруг решил оставить столичное подразделение.

− Это нужно для физического и морального здоровья моих детей, − спокойно ответил Стен, хотя о личном говорить совсем не хотелось.

− Твоих ли детей? – внезапно спросил епископ, заставляя подчиненного оскалиться.

− Моих.

− Ты так уверен? – спросил старик, поднимая брови и занимая, наконец, место напротив, чтобы наблюдать за глазами экзорциста.

− Я так решил.

В этом ответе не было ни тени лжи. Как бы ни складывались его отношения с женой, куда бы она ни пропадала и когда бы ни возвращалась, сводя его с ума своей рыжей шевелюрой и зелеными глазами, это никак не должно было повлиять на мальчишек, которых он называл своими сыновьями. Думать о том, что он мог оказаться кому-то из них не отцом, Стен просто не хотел.

− А уверен ли ты, что в этих детях не таится ничего темного, ведь мы оба знаем, как коварны ведьмы и как легко они обманывают любые инстинкты. Можешь ли ты ручаться, что эти мальчики не несут в себе ведьмин дар?

Стен сглотнул. Слухи о том, что его супруга была не просто сложная женщина, а настоящая ведьма, призывающая в мир Тьму, заставляли мужчину внутренне содрогаться от ужаса. Верить в них он не хотел, но сердце сжималось так, что хотелось взвыть от боли, а это заставляло сомневаться. Уже двенадцать лет его жена Анне, ведьма она или нет, была его болезнью.

Только, выдыхая, он напомнил себе, что детей это не должно касаться.

− Нет, я не уверен, что в них нет ведьминых сил, − признался он честно, − но для меня они просто дети, ни в чем не виновные, а если в них что и дремлет, то на то я и экзорцист, чтобы сберечь их души.

− И даже понимая, что это могут быть совсем не твои дети, ты все равно готов отказаться от карьеры, которая ждет тебя здесь? – спросил епископ тихим вкрадчивым тоном, стараясь прочитать ответ в глазах Стена.

Он его не понимал. Стенет был тем человеком, который, по мнению самого епископа, заслуживал уважения. Он приметил его еще мальчишкой, приехавшим в столицу, за умные и глубокие глаза. Именно епископ позаботился о том, чтобы Стен остался в столице, и именно он дал безродному парню благородно звучащую фамилию Аврелар, оставив свое вмешательство абсолютной тайной для самого Стена. Теперь же, глядя на мужчину немалого сана, с силой экзорциста первого уровня, он видел затуманенные глаза, полные отчаянной боли.

Епископ хотел знать, понимает ли разум за этой пеленой мучений всю ситуацию, а главное способна ли эта душа победить Тьму, которая поспешит к ней сквозь нанесенную судьбой рану.

С высоты своего опыта он с сожалением признавал, что никого нельзя оградить и любое страдание лишь сделает человека сильнее, если он устоит.

«Устоишь ли ты? – вот что мысленно спрашивал епископ. − Не пошатнется ли твоя воля?»

Но воля крепко держала тайну истинных чувств. Оттого, сохраняя визуальное спокойствие, Стен невозмутимо ответил:

− Я служу не ради славы.

− Но что ты будешь делать там?

«Не бежишь ли ты?»

И Стен не бежал, продолжая отвечать:

− То же, что и здесь: служить на страже этого мира.

И епископ принял эту позицию, согласившись, что личная битва пройдет за закрытыми дверями, но веря, что сил этому бойцу должно хватить. Однако понимая это, он чувствовал сожаление. Огромный потенциал, который хранил в себе Стен, мог исчезнуть где-то в далеком уголке этой темной страны людей. Именно этим чувствам он дал теперь волю:

− Ты мог бы стать здесь паладином, а с годами наверняка занял бы мое место.

− Я приехал сюда лишь по вашей воле, лишь для дела, и если когда-нибудь вам будет нужна моя сила, я приеду − это мой долг, ведь я душою экзорцист, а не званием.

Епископ вздохнул. Все это было верно и правильно, и говорящий искренне верил и следовал этому. Епископу было смешно видеть подобную самоотверженность, которую он, впрочем, был готов использовать.

Он все же хотел оставить Стенета при себе, но уж слишком решителен был взгляд этого человека. Поэтому старик был готов смириться:

− Мне не изменить твоего решения, верно?

− Простите, − только и смог ответить ему на это Стен.

− Хорошо, я понимаю, и отпущу тебя, но пообещай мне две вещи.

− Какие?

− Во-первых, ты будешь верен клятве и поможешь в столице при необходимости.

Стен кивнул, понимая, что ему совсем нечего возразить.

− Во-вторых, если у тебя будут проблемы с этими мальчиками, ты обратишься за помощью ко мне или к столичному ордену!

Быстро ответить на такое было непросто. Все же Стен понимал и тревогу епископа и то, как сложно бороться с тем, что дорого, но знал, что едва ли не попробует все сделать сам. Правильно было бы соврать сейчас, но он слишком хорошо знал старого епископа, чтобы обманывать его.

− Я не могу обещать, что поступлю именно так, но даю слово, что не забуду об этом, учту и постараюсь использовать как самый верный выход.

Епископ кивнул.

− Что ж, в таком случае, со следующей декады ты − глава восточного экзархата и можешь назначить любой из наших храмов центральным.

− Глава экзархата? − пораженно переспросил Стен. − Но я ведь слишком молод для подобной должности.

− Мне все равно нужен там надежный человек, и хоть прежде не было столь молодых глав, нигде не указано, сколько лет должно быть экзорцисту на этом посту. Известно лишь, что он должен быть достоин, а ты достоин, и справишься. Даже причина твоего перевода подтверждает мою правоту.

Спорить с епископом было бы глупо, вот Стен и не стал, принимая его волю как должное. Теперь он мог вернуться в родной город, в дом своего отца, где можно будет прожить достойную, но тихую жизнь.

Именно об этом думал Стен, пытаясь правильно распорядиться месяцем до вступления в должность.

Младший сын, Артэм, подло брошенный матерью сразу после рождения, уже может и не походил на умирающего, но, родившись раньше срока, требовал много внимания. Нужно было давать ему лекарства по часам, следить за температурой и почти всегда держать на руках.

Со старшим десятилетним Лейном было еще сложнее. Замкнутый, необщительный мальчик теперь не желал выходить из дома. Для него новость о смерти матери стала настоящей трагедией. Сказать ему, что женщина просто сбежала, бросила их, оставив записку, Стен не смог. Отношения родителей никогда не были простыми, но Лейн об этом даже не догадывался. Он видел сияющую мать, подставляющую щеку под поцелуй отца, и не знал, что она уходила по ночам из дома и пропадала в темноте, а когда отец говорил, что она отправилась в соседний город на ярмарку, в действительности он просто не знал, где она находится, а потом сам покупал мальчишке «ярморочный» подарок. Лейн не знал, что все попытки выяснить отношения его мать прерывала поцелуями и просто лишала отца всякого рассудка. Ничего об этом мальчик не знал. В его мире была прекрасная мамочка, которая умерла, родив ему братика. Конечно, он не знал, что она сама выпила отвар, вызывающий роды, и, пожелав младшему сыну смерти, сбежала.

Всего этого Стен не мог сказать сыну, как и то, что было в письме, которое Ани оставила ему. Он просто старался не оставлять мальчика одного.

Лейн храбрился, старался быть сильным, и пока они готовились к переезду, натягивал улыбку, уходил от ответов, сидел часами на месте, глядя в окно, и вечерами просил рассказать о матери. Стен рассказывал, стараясь сохранить образ лучшей женщины на свете.

Последнее, о чем думал Стен, было новое назначение. Новый, крайне важный пост его не заботил, даже невзирая на то, что он не понаслышке знал о беспорядке в восточном экзархате. Все, что он сможет, он сделает, как только вступит в должность, а как именно – думать заранее Стен не видел смысла.

И вот, когда вещи были собраны и экипаж стоял у дома, Стен дождался, когда Лейн спустится вниз и, держа на руках Артэма, в последний раз осмотрел свое столичное жилье. С этими тремя комнатами в его жизни была связана целая эпоха. Здесь он поселился, приехав в столицу, недоумевая, зачем ему столько простора. Сюда он впервые привел Анне. Здесь ее впервые поцеловал. Именно здесь родился Лейн. Здесь он сделал первый шаг и сказал первое слово.

В этих комнатах Стен готовился к испытанию экзархата. Живя здесь, получил звание экзорциста, стал мужем и отцом, а заодно лжецом и, видимо, дураком.

Вся его жизнь здесь в его мыслях была связана с ней, но он больше не хотел ее ждать, не хотел знать, с кем спит его жена, и не хотел помнить, что она была жива.

Артэм несмело заплакал, даже скорее захныкал, словно поторапливая отца с прощанием, невольно напоминая о причинах всего происходящего. Все же именно Артэм убил для Стена Анне. Ведь Стенет мог простить ей любую измену, любое оскорбление, любой скандал. Он был готов принять любой ее поступок, понять любую ее блажь, но не это. «Надеюсь, это проклятое дитя умрет», − написала Анне, и это стало концом. Такое не прощают даже святые − и в это верил Стен, целуя маленького сына в лоб.

Закрыв дверь, он с удивительно легким сердцем отдал ключ смотрителю, радуясь улыбке Артэма и улыбаясь ему в ответ.