– И кто не согласен – уволен, – согласился Руслан.
– Потому что безработные тунеядцы, – напомнил Сергей.
– Овцы и проститутки, – добавила Инна.
– Вам, проституткам, за это хотя бы платят, – смеялся Сергей.
– Вам, координаторам, вроде как, тоже.
– Да ну вас, – отмахнулся Кирилл, понимая, что эти шутники не позволят ему высказаться, но его неожиданно понял Артур.
– Не ты первый, не ты последний, – сказал он. – Очень многие ощутили, что дело не в них, а в системе, найдя единомышленников здесь на улице.
– Многие решились сказать, что у нас страна лживых цифр и неправильных отчетов, – согласилась Инна. – В медицине так точно, мы же даже историю болезни пишем для прокурора, а не для коллег.
– И все бы ничего, – сказал Руслан, хмурясь, – но прямо сейчас они мерзким образом игнорируют простой запрос общества: кто будет отвечать за насилие над людьми?
– Так никто не хочет вообще насилие признавать, дескать, само рассосется…
– Инвалидности у пострадавших точно не рассосутся, – вздохнула Инна.
– Так это и бесит, – вырвавшись из объятий, воскликнула Маша. – Я хочу, чтобы в мою страну вернулся здравый смысл! Потому что я больше не могу видеть своими глазами одно, а слушать совершенно другое, не могу!
– Никто не может, – согласился Сергей. – Вот они все тоже не могут, – сказал он, указывая на толпу впереди, а та внезапно взревела радостным криком.
– Что там происходит? – спросила Инна, дернувшись к Руслану, что все еще пытался добиться новостей.
– Не знаю, наверно, Колесникова приехала, связи совсем нет.
– О, а мне отец звонит, – сказал при этом Кирилл и, отдав флаг Сергею, стал искать наушники, чтобы хоть что-то услышать. – Да, – попытался ответить он без наушников, но ничего не смог разобрать, вокруг было слишком много людей и отойти от всех было просто невозможно, пришлось так и сказать: – Подожди, ничего не слышу, – а уже с наушниками повторить: – Да.
– Я тоже плохо тебя слышу, но мы с мамой здесь в сквере, видим стелу.
– Мы тоже тут.
– Подойдете с Машей? Вот у нас тут недалеко беседка с ангелами[72], идем к ней.
– Да, сейчас… Маш!
– Чего?
– Пошли покажемся родителям.
– Кстати, тут мелькнула новость, что в город едут автозаки, – сообщил Руслан, прорвавшийся в интернет. – И да, Колесникова на стеле, а через полчаса мы начинаем движение по проспекту Победителей, мимо площади Свободы, до проспекта, а там к площади Независимости. Все пойдут?
– Все, иначе чего мы пришли? – спросил Сергей, а Артур поднялся вместе с Машей.
– Я с вами, – сказал он, а Маша хоть и хотела возразить, но не стала, рано или поздно неловкое знакомство все равно бы состоялось, просто ей было страшно: отец ведь не мама, неизвестно, что он скажет при виде Артура, безработного и уже наверняка отвергнутого режимом, с двумя-то задержаниями за лето, а от отца Маша ждала консерватизма даже в этом, но тот встретил их добродушно, вместе со своими друзьями.
– Так ты и есть Артур. Уже наслышан от супруги, – сказал он и быстрее, чем растерянный молодой человек сообразил, что тут мизинец не протянешь для символического рукопожатия, сам уверенно перехватил руку Артура, положив свою на гипс там, где должно было быть запястье. – Не волнуйся, прорвемся как-нибудь.
– Спасибо, – сказал Артур, все же пожалев, что не взял с собой удочку, но рука Маши, сжавшая ладонь, все же сработала успокаивающе. Только погладив его руку и дождавшись, пока он расслабится, она, прошептав ему на ухо пару добрых слов, поспешила к матери, застывшей в центре беседки с ангелами. Говорят, если стать внутри и загадать желание, оно непременно исполнится.
Подойдя к женщине, Маша коснулась ее руки, а та, открыв глаза, грустно улыбнулась.
«Господи, если ты есть, останови это как можно скорее, иначе зачем ты вообще нужен?» – подумала Маша, стараясь улыбаться матери, а потом вывела ее к мужчинам, которые снова говорили о политике.
– Он пугал нас девяностыми[73], вот он и устроил девяностые, – сурово говорил отец.
– Ну уж нет, – возражал его друг. – Это не девяностые, потому что в девяностые ничего не было, но я не боялся отпустить жену из дома, чтобы она купила хлеба. Так что это не девяностые, это террор.
– Геноцид нации еще со времен коронавируса, – согласилась с мужчиной жена.
– Ой, не напоминайте мне про корону! – воскликнула мама Маши и Кирилла. – Сначала лицемерный парад, потом вот это… Да дым был даже у нас, и зарево было на весь Минск, а они… даже говорить не хочу.
– Я девятого просто плакала, – призналась женщина совсем другого поколения.
– А я долго поверить не могла, что все это правда. И восемьдесят процентов, и взрывы в городе.
– Нас хотели запугать, – сказал Артур, глядя на толпу, шагающую по другую сторону реки, вдоль дороги. Бесконечную толпу.
– На тему силовиков и победы на выборах уже даже анекдот есть, не слышали? – спросил отец Кирилла и, осознав, что никто не знает о чем речь, рассказал: – Вяжет ОМОН мужика, а тот орет: «Не трогайте меня, парни, я за Лукашенко голосовал!» А они все равно его бьют, приговаривая: «Не ври, никто за него не голосовал».
– Не смешно, – сказал Артур, но все равно хохотнул.
– Да, по-моему, все шутки уже не смешные, – согласился мужчина, хоть и улыбался совсем недавно, а потом махнул рукой на все это. – Мы тут еще побудем и домой – все же слишком жарко.
– Конечно, – соглашалась Маша и крепко обнимала отца за то, что не убеждал уезжать, а даже по-своему соглашается. – Спасибо, что ты с нами.
– Да что там, – удивился мужчина. – Во-первых, я не знаю никого, кто голосовал бы за него, а во-вторых, мы живем в двадцать первом веке, а не в темное средневековье, когда инквизиция в застенках пытала людей, и совершенно не важно, с чем они вышли на улицу.
– Так там полемика о том, что нечего выходить.
– В своей стране? В своем городе?
– Да, и за детьми, дескать, следить надо было.
– За теми, которых летом средь белого дня бьют дубинками? Ну уж нет, тот, кто не может защитить свой народ и допускает подобное, не может быть во главе этого народа. Права не имеет!
– Нас спасали от захвата власти, – не без сарказма возразили ему, цитируя новостные репортажи с госканалов.
– Кем? ОМОНом? Или кто тут по городу ходил? Зачем нам в стране вообще столько силовиков? Чем они все занимаются?
– Тише, не заводись, – попросила Маша отца и снова обняла.
– Берегите себя, главное, – попросила мама. – Не оставляйте друг друга, не бросайте…
– Я живым ее не отдам, – прямо сказал Артур.
– Ты так не говори, парень, жизнь важнее всего, – попытался возразить ему мужчина, но по взгляду понял, что это бесполезно обсуждать и спор не стал продолжать, просто надеясь, что все бут хорошо.
– Мы готовы ко всему, – призналась Маша. – Постараемся быть на связи, – сказала она, обнимая маму.
– Давайте пройдемся немного, – предложил Артур, когда они неспешно двинулись назад, но к нему внезапно бросилась маленькая девочка лет пяти и дернула за штанину.
– Дяденька, возьмите, – попросила она, протягивая ему конфету.
– Я? – удивился Артур.
– Да, вы хороший, – сказала малышка с белом платьице и улыбнулась.
– Ла-а-адно, – согласился Артур, принимая конфету.
– Спасибо, – сказала ему девочка, а ее мама, подбежав, неловко развела руками.
– Извините, надеюсь, она вам не мешала, – сказала она, подхватывая девочку на руки.
– Нет, что вы, все хорошо, – явно смущаясь, ответил Артур, но рад при этом был быстрее уйди подальше в сквер.
– А я видела, как в цепи солидарности мамы приводили детей, только чтобы заснять, как те раздают конфеты, – призналась Маша как-то виновато.
– У медали всегда две стороны, – спокойно пожал плечами Артур.
– И не поспоришь, – согласился Кирилл и осторожно придержал Артура за локоть, кивая в сторону одной из компаний.
Там внезапно появился тот самый Дима, сказавший, что стычки с ОМОНом – это весело. Теперь он эмоционально рассказывал собравшимся вокруг о своих приключениях.
– И мы, – почти кричал он, – ходили с омоновцами стенка на стенку! А баррикада? Да мы ее трижды строили, а они ее сносили! Вот так, сцепившись, шли прямо на щиты и пели!
Он хватал какого-то парня под локоть и давай нескладно, неумело петь:
– Перемен! Требуют наши сердца[74]…
– Идем, – попросил Артур, отмахнувшись, прошел немного и сказал: – На самом деле из сцепки просто сложнее кого-то задержать, а с песней не так страшно стоять против вооруженных людей, но самое главное не в этом, а в том, что они со своими автоматами и дубинками боялись нас, настолько боялись, что избивали, видимо, чтобы решетку все вместе не вынесли. На Окрестина же задержанных явно больше, чем работников было, намного больше…
Он сам умолк и отмахнулся от этого разговора, а потом, пройдя мимо ребят под деревом, пошел к реке, на солнце, чтобы постоять и посмотреть на людей и их флаги, потому что есть тут позеры, есть фанатики, но в большинстве своем здесь вокруг белорусы, которые хотели перемен, белорусы, у которых украли выбор.
– Все хорошо? – спросила у него Маша.
– Да, все хорошо…
– У меня такое чувство, что мы… ну что мы уже победили, – призналась она.
Переубеждать ее Артур не стал, только едва заметно покачал головой и приобнял, видя, как толпа у стелы снова взревела.
– А куда делся Сергей и девчонки? – спросил при этом Кирилл, подойдя к ребятам, желая оставить Артура и Машу наедине, хоть и в толпе, главное, что они в зоне видимости и точно не потеряются.
– Встретил знакомых и пошел перекурить, ну и заодно в гостиницу заглянуть по делам, – пожал плечами Руслан. – Валя с Инной пошли с ним.
– И как ты Инну отпустил? – удивленно спросил Кирилл у Ивана, что все так же лежал, жуя травинку.
– Очень просто, – ответил он. – Она не одна и среди своих.
– Ну да, – согласился Кирилл и снова осмотрелся, действительно удивляясь, что все эти люди вышли сами, а самое главное почему-то казались родными, своими, такими же как он настоящими белорусами, желающими просто свободы для себя и своей страны. – Таким патриотом, как сейчас, я не был еще никогда, – признался он.
– Не ты один, – сказал Иван, сев. – Я-то всегда таким был, но девятого я бы не поверил, что вся Беларусь действительно выйдет бороться с обманом.
– Но вышла.
– Осталось вывести на улицу диванные войска медленного реагирования! – сказал Сергей, внезапно прибежав обратно с флагом и рухнув на колени в траву. – А то, что они сидят и по клавиатуре долбят, когда вот он бой?
– Ты куда девчонок дел? – строго спросил Иван.
– Каких девчонок? – хотел пошутить Сергей, но по взгляду понял, что огребет быстрее, чем наиграется, да и сама шутка в сути своей совсем не смешная, в такое-то время, потому показал на девушек, которые шли со стороны гостиницы, буквально в нескольких метрах. – Вон они, идут!
Валя с Инной беседовала, словно они были знакомы очень давно.
– Ты мне скажи, – спросила Валя, – Караник[75] после всего, что он сказал, вообще может, по-твоему, называться врачом?
– Нет, – коротко ответила Инна, не желая это даже обсуждать. Ей вообще было не ясно, кем надо быть, чтобы принципы гуманности оказывались не очевидны и не первичны, особенно, когда ты врач. – Но не будем о нем, – попросила она. – Вообще не будем обо всех, кто не может поехать и посмотреть на людей в лагере перед Окрестина[76], а прикрываются какими-то бумажками. Я не хочу даже думать, что живу в стране, где бумажка важнее человеческой жизни. Жизнь бесценна. Это неоспоримо. Точка!
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽
Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке: