Читать книгу: «История Лоскутного Мира в изложении Бродяги», страница 2

– Не притворяйся, будто не понял о чем я. – нахмурился орк.

– Ползучая благодать… орк ну ты что? – уставился на него Пройдоха. – Ведающие гномов ничего не учуяли, а ты всё гнёшь своё… пшик вышел из заклятия эльфов – и хватит уже об этом. Перворождённые, будь они неладны, тоже ошибаются.

Тесак Ардонт как обычно кивнул. Он всегда кивал и почти никогда ни с кем не спорил: спасибо Ноздря за науку да будет его путешествие по Великой Реке тихим.

– А давай лучше махнём на главную площадь – там, говорят, сегодня на торги выставят эльфийскую принцессу, как же ш её… – решил сменить тему Пройдоха.

– Мирианду.

– Да, да Мири-Анду. Ту самую, что года два назад у нас выкрали эти проклятие предатели из бригады Вольных Хлебопашцев.

– А до этого мы выкрали её у эльфов.

– Не без твоего участия.

– Не без моего. – согласился орк. – Хотя и без меня справились бы не хуже.

– Только трупов с нашей стороны было бы гораздо больше.

– Дюжиной орков больше, дюжиной меньше – по большому счёту это уже ничего не значит.

– Святая простота, ну отринули наши сородичи веру в Хаос и перешли под крыло Тёмных Богов и что?

– А то что мы, Мародёры, объявлены у нас на родине еретиками и за головы наши назначена награда!

– Так под тобой считай тысяча клинков – завоюем какое-нибудь людское графство, их нынче развелось пруд-пруди, и будет и вас новая родина. – предложил Пройдоха.

– Не подо мной. Я всего лишь шаман.

– Всего лишь шаманы не убивают Вождей, дабы клыки того и уши не стали достоянием всякой швали.

Орк вновь вынужден был кивнуть.

Да, это он убил Горгонта. Убил в честном бою и получил приставку Большой, став называться Большой Тесак Ардонт. Но по-другому нельзя было: славный Большой Ужасный Горгонт был достоин хорошей смерти, а смерть от яда или клинков предателей таковой не являлась. Сомневаться же в том, что скоро не то, так другое доберётся до Вождя не приходилось.

– Ну так что, просто шаман, махнём на главную площадь? – опять свернул разговор в нужное русло Пройдоха.

– Махнём.

– Ну а я о чём – кому суждено сдохнуть – сдохнут, сиди ты тут, не сиди. – встрепенулся гоблин.

– Пойдём… надо потребовать с Безбородого свою долю добычи и убиваться отсюда, а то это празднование уж слишком затянулось.

От столь резкого поворота Пройдоха едва не выронил бутылку.

– Наших предупреди – выходим завтра на рассвете. Воинам должно воевать, а не пить да эльфов насильничать. – велел Ардонт гоблину.

Пройдоха заулыбался, обнажив свои кривые и острые как лезвие ножа зубы:

– Будет сделано, Великий Шаман!

Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица маршала Багряного Тиона, дом 135. 3002 год после Падения Небес.

Утром подниматься оказалось ожидаемо тяжело.

Но для Ардонта то была приятная, почти забытая тяжесть, будто бы взял он в руку дубину, которой в молодости черепа крушил.

И на секунда показалось орку, будто бы впереди его ждала не смена на стройке, грозившая из-за очередного просчёта офисных бумагомарак переросшая в трое суток монотонной работы, а ждала его победа, от которой совсем ещё зелёного орка из Крушителей Стен, отделяли жалкие трое суток непрерывной резни.

Но что для отмеченного Богами Хаоса какие-то трое суток кровавого безумия?

Мелочь…

Ардонт в молодости, как и любой Берсерк и рад был бы жить лишь боем, только враги всегда кончались куда быстрее, чем хотелось, а за убийство своих не Большой Ужасный Горгонт спросит, Большеухий Ноздрь спросит.

И спрос тот будет велик – шаман никогда не мелочился при выборе наказаний для провинившихся.

Ыишин. 2385 год после Падения Небес.

– Первый готов. Ещё две. – громогласно сообщил Медная Глотка Торнбоу. – Ну и кто хочет быть вторым? Кто хочет попытать добыть свободу в честном поединке?

Мужчина уже давно не показывал признаков жизни, но Тесак продолжал упорно колотить дубиной по противнику, обращая его в бесформенное месиво.

– Если никто, то я сейчас сам начну выбирать. И поверьте мне, выбирать я буду эльфиек помоложе: они приятней других визжат, когда умирать время настаёт.

Эльфы сейчас больше похожие на каких-то грязных людишек, подавили б друг друга в желании оказаться как можно дальше от ужасного помоста, но этого им не позволило сделать колдовство Ноздря, призвавшего на площадь какого-то из мелких прислужников Богов Хаоса, чьего присутствия хватило чтобы лишить пленных способности двигаться. Был ещё один эффект от присутствия этого прислужника – чувства, испытанные под действием этого паралича, навсегда засядут в памяти остроухих, тем самым обеспечив их покладистость не только при транспортировке на рынки Слазандии, но и на долгие годы после… очень долгие годы… не многие доживали до тех пор когда воспоминания померкнул, а кто доживал уже мало задумывался о побеге или бунте.

На площади из орков были только трое: Тесак, отличившийся в недавнем бою и за это награждённый возможностью быть орудием принесения жертв Богам Хаоса, Торнбоу, глава Крушителей Стен, и собственного Ноздрь, который как обычно толи упился своих снадобий, толи обкурился каких-то грибов, поэтому спокойно спал, сгробастав в лапах одну из эльфиек, которая от страха даже дышать перестала.

Не понимала дурочка, что ей-то сегодня точно смерть не грозит: не стал бы Торнбоу будить шамана, вытаскивая из его объятий эльфийку, потому как мерзкий характер Ноздря даже среди шаманов был вещью почти легендарной.

Взять хотя бы тот случай, когда во время выборов Великого Шамана Богов Хаоса, Большеухий Ноздрь, скурив особо забористую смесь трав, лишил невинности семерых из чёртовой дюжины эльфиек, приготовленных в жертву Сурхве и Морхве, а после надавал между рогов демону из их свитых, который отказался принимать подпорченный товар.

Пришить свиной пятак вместо носа раненному или ногу вместо руки – это завсегда к Большеухому.

А о настойках позволяющих воинам видеть ночью как кошкам, но при этом вызывающих у девяти из десяти выпивших жуткий понос и говорить не стоит – всё, что готовил шаман имело множество побочных эффектов, при чем каждый раз новых.

Правда, надо сказать, Крушители Стен, хоть и побаивались своего шамана, но уважали, а должность Великого Шамана не раз и не два была отклонена Большеухим, которой считал, что настоящий Великий Шаман может выйти только из воина, жившего войной, познавшего и победы, и поражения.

Межреальность. Город. Орочьи Болота. Улица Волока Дубинщика. 3002 год после Падения Небес.

Шестидесятитрёхчасовая смена-оборотень, сумевшая в самом начале умело замаскироваться под свою безобидную двенадцатичасовую коллегу, осталась позади, впереди же маячил ужин, ради которого Ардонту предстояло сделать небольшой крюк и заглянул на рынок.

На рынке орк не был лет пять-семь: он, как и большинство Граждан, за покупками посылал свою Рабыню.

Рабыни у Ардонта теперь не было.

Исправить это орк намеревался сегодня же, но только после плотного ужина. Иначе, заявись он к Пустозвону с животом, требующим свои урчанием еды, Ардонт рисковал стать героем очередной истории добродушного выдумщика, всегда старавшегося сделать так, чтобы окружающие его улыбались.

– Гражданин!

Оклик не застал зеленокожего врасплох: заметив патрульную двойку, Ардонт тут же вспомнил о том, что его лицензия и прописка не обновлялись уже трое суток.

Вспомнил, поэтому уже ожидал этот оклик, а то, чего ждёшь, никогда не застаёт врасплох.

– Патруль номер В-2561. – бодро отрапортовала подошедшая женщина. – Детектор сообщил, что у вас давно не обновлялась лицензия. Может быть это какая-то ошибка, не могли бы вы предъявить документы для проверки?

Второй патрульный, муж, как это и положено по Уставу о патрульно-постовой службе, подходить не стал, но даже на расстоянии орк почуял запах гнилушек, которые тот курил.

– Детектор всё верно зафиксировал.

– Возможно, у вас имеются какие-то смягчающие обстоятельства?

Патрульная действовала в строгом соответствии с уставом, являя собой полную противоположность постового, с которым пришлось общаться орку недавно. Знала она и кто ходит в килтах, черные и зелёные линии, пересекаясь на поверхности которых образовывали крупные клетки.

– Нет. – качнул орк головой.

Жизнь давно научила его, что наказания тоже надо принимать с честью, не ища оправданий поражению, но собирая силы для новых сражений.

– Тогда я должна сообщить, что буду вынуждена выписать вам штраф за нарушение сроков обновления лицензии Гражданина и прописки в размере пяти лет.

– Выписывайте.

– У вас имеется указанное время для оплаты на месте, и вы готовы осуществить оплату?

– Имеется. Готов.

– Тогда пройдём, эшафот тут не далеко.

Оплата штрафов относилась к той немногочисленной, но знакомой каждому обитателю Города, категории манипуляций со временем, которые приносили не чувство удовольствия, а боль, причём списание предписывалось производить в обязательно порядке так, чтобы наибольшее число прохожих оказалось свидетелем процесса – для этого существовали эшафоты.

Сделано всё это было, чтобы горожане на подсознательном уровне стремились к соблюдению законов.

По факту же мало кто, прожив в Городе год-другой, обращал внимание на эшафоты и происходящее на них.

Пять лет списанные со счёта орка, причинили ему боли не больше, чем причиняла стрела, увязнувшая в броне из мышц, но вот тугая связка неосязаемых эмоций и вполне себе осязаемых феромонов, рефлекторно выброшенных телом зеленокожего в ответ на раздражитель, наотмашь ударила по семейной чете патрульных, привёдшей в исполнение списание.

– С вами всё в порядке? – ругая себя за непредусмотрительность из-за которой пострадали люди, которые просто исполняли свой долг, Ардонт запихнул в рот корешок дерева дой-дой, который должен был прекратить выработку феромонов.

– Да… можете быть свободны…

Отвечала жена.

Ей досталось сильнее, чем мужу, ведь стояла она ближе, но всё же силы ответить нашла именно она.

Извиняться не было смысла, как и длить разговор, который ни к чему, кроме извинений, не мог привести.

– Бинты надо срывать одним уверенным движением. – напомнил себе орк и, спустившись с эшафота, продолжил свой прерванный путь на рынок.

До неожиданной (подобно многим другим неожиданным встречам, рассыпанным по Городу в ту пору щедрой рукой Случайности) встречи с одно из своих драгоценных учениц-близняшек, у орка оставалось меньше получаса.

Межреальность. Город. Кобольтовы Шахты. Улица Стешки-Разини, дом 8. 3002 год после Падения Небес.

Под мелодичный звон колоколов, доносившийся с центральной башни храма Змея, Михаил Новиградов спускался в кузню, которую он никогда не смог бы себе позволить, работай до сих пор на Улыбца.

«Истинный любит слуг своих верных, слуг своих примерный». – в который раз за утро осенил себя Михаил знамением.

А как ещё можно объяснить тот неоспоримый факт, что вместо того, чтобы сгинуть в резне, учинённой Мародёрами восемь лет назад, он оказался под крылом одного из хозяев Дымных Троп?

Дракон не досаждал Михаилу мелочью, предлагая редкую, но интересную работу, платя за неё столь баснословно много, что церковной десятины, списываемой со счёта, хватало на обеспечение доброй дюжины приютов в Дыре; оставшееся же время до последней секунды уходило на покупку различных материалов для проведения экспериментов по ковке. Себе если что Михаил и оставлял, так только крохи, которых едва хватало на то, чтобы дожить до нового заказа от Ёрмунда.

Если что и расстраивало верное дитя Истинного, так это невозможность посетить воскресную службу.

Но тут пока ничего поделать было нельзя – мерзкий гоблин всё ещё жив и всё ещё разыскивает того, что перековал лицензии его родственников, обратив Граждан в Рабов.

Администрация также разыскивает Михаила, ведь преступления, связанные с подделкой лицензий, не имеют срока давности.

Разыскивают его и Сумеречники – хотят задать несколько вопросов одному из ближайших подчинённых Улыбца Гонти, так удачно покинувшего своего начальника перед атакой на резиденцию.

За дверью, ведущей в кузню, стоит Домовой, таже модель, что и у входной двери. Рыцарь Королевы – модель редкая, в Городе их осталось сотни три, не больше, а тут в одном здании сразу два. Разумеется, оба имеют модификации, нарушающие Жилищный Кодекс, из которых первом же взгляде определяются: установка запрещённый к распространению среди гражданских жезлов магии и доспех армейского образца. Из не таких очевидных, но всё же заметных: гибридизация с орком, вживлённая манотворящя железа.

Материал для ковки, извлечённый из запасников, уже помещён на наковальню, а Гражданин, притащенные недавно крысами, подвешен рядом, за руки к потолку – Рабы своё дело знают, а ещё они знаю, что их ждёт, если Михаил останется недоволен результатами их труда.

Ёрмунду срочно нужно получить точную копию лицензии Гражданина, которую невозможно будет отличить от оригинала, и Михаил создаст дракону эту копию.

Копию столь искусную, что младший следователь отдела по борьбе с экономическими преступлениями Доби Ильменсен покинет Город в погоне за ней, чтобы годы спустя узнать: Яниссия, поиск и возвращение которой были оплачены Тринитасом, никогда не покидала Город.

Межреальность. Бордель мадам Жоржет. 3017 год после Падения Небес.

Пишу эти строки сокрушенный едкими замечаниями Анатиэль.

Орки… и как я умудрился о них забыть?

Не то чтобы совсем забыть… просто как-то упустил из виду, что нигде ничего особо не написал о том, как так вышло, что миролюбивая раса фермеров и поэтов обратилась сперва в армию воителей, поклоняющихся Хаосу, а потом в фанатичных слуг Тёмных Богов, при этом к началу третьего тысячелетия в большей массе своей деградировав практически до животного уровня, что не помешало им стать угрозой всему живому воистину Мирового масштаба, каковой раньше являлась Империя, а ещё раньше Царствие Истины.

До Падения Небес жили орки в своём мире лишь изредка соприкасавшемся с миром Легенды, в котором, стараниями обитателей Истинного мира, они обычно надолго не задерживались, безжалостно вычёркиваемые со страниц Легенды. И были зелёнокожие в те далёкие времена расой земледельцев, философов и поэтов, давно оставивших за спиной космическую экспансию в частности и путь технологического развития в целом.

То был воистину Золотой Век орков.

Не знали они врагов ни внешних, ни внутренних.

Правители, как и весь государственный аппарат, в виду высокой морали каждого представителя общества утратили свой смысл и были забыты.

Болезни, старость – обратились в слова, чей смысл мало кто мог вспомнить.

Подобное состояние зелёнокожих объясняется тем, что их далёкие предки, осознав своё несовершенство, создали тех, кем они хотели бы быть. Создали орков.

Падение Небес и сотворение Лоскутного Мира из тех миров, до которых сумел дотянуться Проповедник, заставило зелёнокожих восстановить государство, не как механизм угнетения свои граждан, но как структуру для противодействия врагам, коих нашлось великое множество: Царствие Истины жаждало истребить мерзких тварей, лик которых оскорбляет Истинного, а обитатели того, что раньше было миром Легенды, всегда нуждались в крепких рабах, золоте и новых территориях, которыми можно было править.

Первые несколько столетий после Падения Небес показали несравненное превосходство социального и государственного устройства орков над рабовладельческими, феодальными и теократическими, что бросили им вызов. Уже тогда, имейся у зелёнокожих желание, могли бы они стать бичом Лоскутного Мира.

То был Серебряный Век.

Длился он до 307 года.

В 307 году после Падения Небес Сын убил, находившегося на передовой с инспекцией состояния дел на антиорочьем фронте, Мудреца, использовав для этого множественные, самозарождающиеся прорывы Пустоты. Походя, обратил Он процветающий, даже не смотря на войну, край в область кишащую демонами, временными и пространственными аномалиями.

За несколько десятилетий, к моему приходу в ту область Мира, жалкие остатки некогда могучего народа зелёнокожих, так и не нашедшие способа совладать с последствиями удара Сына, начали исход из родного мира. Заражённые Пустотой, искажённые и изменённые, шли они по дорогам Межреальности.

Участь рабов, живых орудий труда, домашнего скота ждала их в тех землях, что принадлежали моим сородичам, грязным. Смерть ждала их у людей начала-и-конца. Да и прочие расы, что не удивительно, были не рады беженцам.

Я, Бродяга, встретил бродяг.

Наивных, едва покинувших свой дом.

Я пожалел их и поделился тем, что имел: некоторыми из положений упрощённой теории Пустоты.

Безымянка, что меня тогда сильно порадовало, да и сейчас радует, не была против. Всё потому, что в отличие от случая с демонами Нового Дома, приключившегося незадолго до того, я чётко понимал, что делаю и зачем это делаю.

Тела орков, пропитанные Пустотой, изменены были в первую очередь. То, что недавно было проклятием, приносившим страдания и отнимавшим жизни, обернулось благословением. Тела их обрели воистину сверхъестественную живучесть. Излишки же Пустоты стали выводиться наружу с флюидами, что имело вполне ожидаемый эффект при определённом стечении обстоятельств эти излишки начинали создавать из доступного биологического материала тело, информацию о котором несли, нового зелёнокожего начинали они создавать. Когда удачно. Когда не очень, дав начало сноркам, гретчинам, гоблинам, ограм и многим иным видам оркоидов.

Обучил я и первых магов, прозванных позднее шаманами, ведь в будущем могли понадобится корректировки изменений, произведённых мной, да и ударная мощь магов, обращающихся к Пустоте без костылей ритуалов, показалась мне тогда прекрасным дополнением мощи телесной, которой уже обладали орки.

Тысячелетие спустя те события каким-то обратились в историю о близнецах-братьях являвшихся богами Хаоса. Одного звали Морхва. Другого – Сурхва. Морхва пробудил орков ото сна, уничтожив их мир. Сурхва же открыл перед зелёнокожими их истинное предназначение – войну. А может, наоборот Морхва пробуждал, Сурхва – открывал. Кто ж его знает, ведь даже сами орки постоянно забывали, кто из братьев-богов за что отвечал.

Чего зелёнокожие никогда не забывали, до тех самых времён, когда покорились лжи Зова Бедны, Зова Тёмных богов, так это боевого клича, с которым шли в атаки многие столетия.

– Сморхва! – этот безумный рёв сотен, а иногда и тысяч глоток обращал храбрейших из рыцарей в испуганных агнцев, первоклассную сталь в шлак, хитросплетение заклинаний в пшик, не стоивший ни затраченного времени, ни ресурсов.

Ответив Зову Бездны, орки услышали голоса трёх богов: Ожидающего-во-Тьме, Отца Неизменности и Забывшего Оковы. Второй, чьё имя можно прочесть как Дыхание Тлена, даровал своим последователям возможность раз за разом возвращались в изрубленные, искалеченные тела и поднимать их в бой. Третий, почитаемый как Разбивающий Черепа, благословил, принявших его, мощью телесной и боевым безумием. Лишь Первый, Ярость Знающих, ничего не дал тем, кто решил признать его своим богом, и никогда не отвечал на их вопросы и призывы. Но его последователей это не останавливало, ведь знали они, что правильный вопрос – это тот же ответ, только которому ещё предстоит родиться.

Такова история орков от начала времён и до нынешнего, 3017 года после Падения Небес.

Что будет дальше – неведомо, но в путешествии, ждущем впереди, со мной будут две орчихи Мэлис и Элис – ученицы Великого Шамана Большого Тесака Ардонта, так и не отказавшегося от веры в богов Хаоса. И я уж постараюсь, чтобы зелёномордым близняшкам было не стыдно возвращаться к своему учителю.

Поле Последней Битвы. До Падения Небес.

Семипечатник.

Трудно было передать, как выглядело поле, на котором должна была начаться битва. Но я и не пытался описать это хитросплетение уровней реальности, пересекающихся под самими замысловатыми углами, образующими непостижимые даже для меня фигуры. Поле, на котором каждый из нас стоял рядом с товарищем, и в тоже самое время был один на равнине от горизонта до горизонта.

Пора… свет, слепящий свет извергает из себя Небесное Войско.

Я хохочу, ощущая, как бездна безумия бурлит во мне.

– Что, Гавриил, думаешь, твой Истинный придёт тебе на помощь?! – ору я. – Пусть приходит!

Битва уже кипит. Ведьмин котёл с кровавой пеной.

– Пусть приходит! – ору я.

Командующий.

Пятеро против всего Небесного Воинства. Обитатели Легенды – не в счёт. Им хватит и тех капель, что вылетели из нашего котла и упали на страницы. Пусть воюют, захлебываясь кровью. Пусть воюют, веря, что именно они спасают свой мир.

Семипечатник, снявший большинство Печатей, с зажатым в руке Душегубом выкашивал целые поприща, оставляя вместо врагов противно чавкающую под ногами мешанину из разрезанных тел. Совершенный убийца, живущий лишь смертью врагов.

Проповедник, распевающий запретные заклинания, чьи строки заставляли ангелов резать своих собратьев, шёл, иногда склоняясь над недобитыми врагами, и кинжал его обрывал ещё одну жизнь. Проповедник, он Проповедник и есть – только кинжал запачкал, а на самом – ни капли крови.

Сатана, оправдывая своё грозное имя, творил из мешанины мёртвых и живых тварей невообразимых и ужасных, описать внешних вид которых было невозможно. Да, множество голов. Да, вместо ног всё те же руки, которых не счесть. Да, то там-то, то тут торчат из плоти обрубки копий, острия мечей, стрелы. Да, кровь, чёрная, запекшаяся. Да, такое не может просто жить. Но разве это хоть что-нибудь проясняет?

Безумная «сороконожка» пробивает вражеский строй. Хрустят позвонки ангелов, чавкают жадные рты, добравшиеся до свежей крови. Руки душат, ломают и калечат всё, что рядом. Сотвори раньше Сатана что-либо подобное, и вряд ли нашёлся бы герой способный одолеть подобную тварь.

Человек, хмурый и немного испуганный.

Он – тот, кем мы, возможно, были.

Мы – те, кем ему никогда не стать.

Человек стоит за нашими спинами. Самый опасный из нас. Самый безумный из нас. Простой смертный, принесший с собой на это поле свою Смерть.

Проповедник.

Управлять сотнями ангелов было ничуть не сложнее, чем опытному кукловоду одной, давно знакомой марионеткой. Главное нащупать те нити, за которые нужно дёргать.

Ах, нити, как они отзывались на мои песни. Дёрнул одну, и меч, очертив дугу, входит в плоть. Пробежался по струнам чужих жизней, и десятки трупов легли на землю. И лишь изредка я останавливался, чтобы перерезать горло умирающему пернатому. Конечно, и без меня им жить-то оставалось максимум час-другой, только не любил я длить страдания обречённых, тем более когда в том не было нужды.

– Гавриил, неужели твоя ненависть к людям столь сильна? – тихо бормочу я, всматриваясь в лицо только что убитого мной.

Гавриил. Это его лицо. У ангелов и прочих пернатых нет своих лиц, нет своих мыслей, нет ничего, ведь они – лишь часть их предводителя. И как я раньше не замечал, что все они на одно лицо? Как две капли воды. Труп к трупу, и всюду одно и тоже лицо.

Сатана.

Бесформенная плоть, стягиваемая ремнями, медленно приобретает очертания. Деформируются некогда светлые лики: увеличиваются челюсти, зубы в них становятся клыками, гной вперемешку с кровью и трупным ядом сочится из краешков рта. Мышцы как черви скользят под кожей, занимая свои места. Осколки брони, мечи, пики, щиты – всё врастает в тело, становясь его частью. И конечно же разум. С ним, честно говоря, проще всего: ненависти в ангелах столько, что она обжигает мои мысли.

Оглядываюсь на Семипечатника. Глаза слезятся, трудно сейчас на него смотреть. Костюм всё также идеален, шляпа всё также на голове, а улыбка на лице. Он делает то для чего был рождён, для чего жил. Это высшая точка его существования.

В бездну безумия, кипящего внутри него самого, обрушивает Семипечатник всё новые жизни, и Душегуб в руках его визжит от удовольствия.

Но чувствую я и растущее в них обоих разочарование: им нужен Бог Сотворённый.

Невозможный Командующий, убивающий пернатых из своих пистолетов, сворачивающий им шеи голыми руками. Существо, замкнувшееся само на себя, с одной лишь целью – выжить. Выжить, чем бы эта бойня не закончилась. Выжить и победить Бога Сотворённого. Победить – время не имеет значения. Таков его выбор. Выбор Командующего.

Песнь, в которой не разобрать слов. Пой, Проповедник, пой! Отпевай наших врагов.

Покажи: людям есть, что противопоставить Небесам, а я тоже постараюсь не оплошать, ведь кому как не Сатане сражаться с Богом? Пусть этот Бог – всего лишь Бог Сотворённый.

Семипечатник.

Время и пространство давно утратили всякий смысл. Нет ни вчера, ни сегодня, ни завтра – вместо них бурлящее варево из вероятностей и желаний, которое я вливаю в себя, вливаю, чтобы оно не расплескалось по миру.

Душегуб, поглотивший слишком много душ, отброшен в сторону – оставить его среди мёртвых тел это единственное, что способен я дать ему. Последний дар творца своему творению.

Я убивал, давя чужие реальности своим безумием. Убивал, убивал и пожирал. Это было страшно, невообразимо страшно, ведь многие убитые мной, попав в меня, думали, что на самом-то деле это они убили меня. Думали и продолжали жить, образуя во мне свои реальности. А я убивал, пожирая всех и вся, и окружающий Ад был ничем в сравнении с тем, что было во мне.

Проповедник.

Бойня подходила к концу.

Сколько она длилась? Вряд ли кто из нас, пятерых, сможет точно ответить на этот вопрос.

Смерть заполнила нас до краёв. Не осталось места ничему. Невозможно вспомнить, чем занимался до того, как вышел на это поле. Только смерти, слишком много смертей. Я даже не сразу понял, что дёргаю за несуществующие струны чужих жизней.

Оглянулся, ища своих.

Командующий брёл ко мне. И судя по его глупой улыбке, он раньше меня понял, что убивать уже некого.

– Ты только погляди на Сатану с Семипечатником! – проорал мне Командующий, указывая рукой куда-то вправо.

Я посмотрел туда, куда он мне указал.

Воюют. Творения Сатану проламывают несуществующие черепа, уходят от атак несуществующего оружия. Сам же Сатана плодит всё новых и новых уродов, бросая их против несуществующих полков.

Семипечатник, потеряв где-то своего Душегуба, бросается на несуществующего врага, что-то орёт, падает, бросается вновь. И в движениях его проскальзывает что-то, что заставляет меня вздрогнуть. Нет, не так он воевал раньше, не так. Не так…

– Сатана! – во всю глотку орёт Командующий. – Хватит уже!

Сатана замирает, так и не доделав очередного уродца. И когда я смотрю на то, как он недоумённо моргает, мне становится понятно: отчего так широко улыбался Командующий, когда смотрел на меня.

– Семипечатник! – ору я. – Хватит! Мы победили!

Но вместо того, чтобы замереть, прислушавшись к моим словам, он с ещё большим остервенением бросается на несуществующего противника. И я наконец понимаю, что было не так в его движениях – это движения безумца. Да, он сошёл с ума.

Не встретив на поле боя Бога Сотворённого, он всё-таки сошёл с ума.

Он просто не смог осознать того, что бой закончился, а Бог так и не был призван.

Не смог осознать и продолжил сражение, захлебнувшись безумием.

– Что ж ты так… – неслышно пробормотал Сатана и бросился к Семипечатнику.

Не добежал: повалился на землю, наткнувшись, будто на копьё, на взгляд Семипечатника. Кровь хлынула из уст Сатаны, и я понял: одному ему не вытащить Семипечатника. Командующий понял это раньше меня.

Семипечатник.

– Пошли отсюда!

Они его не видят! Не видят и не понимают, а я, я не могу, не могу причинить ему никакого вреда.

– Стой!

Удары не достигают цели. Но ведь он даже не уворачивается от них. Я просто не могу попасть в него. Да что это со мной?!

– Да не мешай ты! – отталкивая Командующего, ору я.

Бог Сотворённый был призван и оказался не тем, кого я ждал.

Безразличие и спокойствие.

Ему будто бы и дела нет до того, что случилось на этом поле.

Нет ему дела ни до поля, ни до трупов, ни до меня.

Идёт куда-то.

Идёт…

– Ты хоть улыбнись, смотря на мои попытки убить тебя. Плюнь в меня. Дай, хоть что-нибудь, чтобы я мог за тебя зацепиться. Дай! – ору я.

Сатана набрасывается на меня, мешая.

– Не мешай! – выворачиваясь из объятий Сатаны, шиплю я.

– Да не мешайте вы мне!

– Конец света хочешь?! Так давай! Карай! Вот я, собравший все грехи этого Мира! Давай, тварь! Давай, против меня, а их не тронь! Давай, карай!

Проповедник, подскочивший на подмогу Сатане, получает кулаком в лицо, но это его не останавливает.

– Да отстаньте вы! – хриплю я.

– Уходишь?! Справедливый Судья, воздающий каждому по заслугам его. Так давай, давай: начни с меня! Это я поглотил всё твоё Воинство! Давай, это всё я! Давай, начинай с меня! Да остановись же ты!

– Отпустите, он ведь уходит!

– Стой! Гад, стой! Если ты их хотя бы пальцем!.. я… я… я этот мир по камешку разберу… всё, всё уничтожу!!! Будешь править ничем! Давай, давай, иди! Я обращу твоё Царство в свой Ад! У меня хватит сил. Давай!

Командующий.

– Проклятье, да что же это с тобой?! Да, успокойся ты! – это Проповедник пытается достучаться до Семипечатника.

Под глазом у Проповедника красуется кровоподтёк – надо же за всю битву ни единой капли крови на его одеяние не попало, а тут свой же в лицо.

– Мы победили! Победили! – орёт Сатана, пытаясь поудобней захватить шею Семипечатника, из уст которого давно уже вырывается рык не имеющие ничего общего с человеческой речью. – Успокойся уже! Не хватило этой бойни на призыв Бога Сотворённого! Не хватило!

Придушить его немного надо… хотя куда там… силён, гад, втроём едва сдерживаем, да это ещё при том, что он только куда-то пытается прорваться.

Человек тоже было сунулся помогать, да прилетело мальцу неслабо: лежит теперь без сознания.

– Да очнись же ты!

Да кого же ты убить-то так хочешь?! Нет же никого! Нет!

Точный удар локтём, и я отлетаю в сторону.

Силён!

Поднимаюсь, чтобы вновь кинуться на безумного, но взгляд вдруг останавливается на одинокой фигуре в просторном одеянии, идущей по полю, устланному трупами во много слоёв. Мужчина, высокий, с длинными волосами.

Совсем рядом что-то страшное рычит Семипечатник, пытаясь дотянуться рукой до уходящего создания, которому безразлично происходящее за его спиной.

– Бог мой… – приходит понимание.

Бог Сотворённый был призван, а мы даже этого не заметили… мы не заметили, а Семипечатник заметил…

Проповедник.

Да что ж это такое?!

Командующий, паршивец, всего от одного удара отлетел куда-то назад и не спешит возвращаться на подмогу, а вдвоём нам с Сатаной Семипечатника никак не удержать.

Силён, гад.

И знали ведь, что так будет, а всё равно оказались не готовы.

Знали ведь, что если кто и сорвётся, так это Семипечатник. В нём-то больше всего осталось от того, кто, шагнув со страниц Легенды на Небеса, залил их кровью людей начала-и-конца, кто, сжигая Архив, сжёг не только своё прошлое, но и прошлое своего мира.