Души

– Что ответила?

– Говорит: «Ок, шеф».

– Это какое-то кодовое послание? – Марина нервничала.

– Нет. Мы всегда так общаемся, – спокойно соврал я.

– А почему она не спросила, всё ли в порядке?

– Мне-то откуда знать? Она новенькая. Многое не понимает.

– Новенькая? Где?

– В полиции. Где ж ещё.

– Что, простите? – переспросил сектант.

– Ты же, вроде, не глухой был.

– Сестра, мне кажется, у нас проблема.

– А что ж ты пьёшь в рабочее время? – возмутилась вдруг Марина.

– Серьёзно? Тебя вдруг заволновал моральный аспект? Это с пистолетом-то в руке? – усмехнулся я.

– А ну, заткнулся.

Мы остались в тишине. Я ждал их решения, а они не могли подобрать слов, чтобы сказать хоть что-то. Убить простого человека – это совсем не то же, что убить полицейского. Как-то я слышал от одного бакалейщика, что капля лимонного сока может придать вкус целой бочке воды. Если в этой бочке не окажется обычной капли воды, изменений даже не заметишь. Но если убрать лимонный сок, вкус поменяется. Можно назвать это профессиональным самомнением, но себя я ценил высоко. А мои коллеги вряд ли станут спорить.

– Так. Ладно. Что будем делать? – Марина прервала затянувшееся молчание.

– Я думаю, ты и сама знаешь, – с пугающей беспечностью произнёс сектант. – Мы должны избавить его от уз бренной плоти. Выбора он нам не оставил.

– Что, прямо здесь? – удивилась Марина.

– Нет-нет. Лучше на складе. Пойду разложу целлофан.

Какие аккуратные. Боятся огурцы кровью забрызгать. Потом есть их будет неприятно.

– Я понимаю, что ты велела заткнуться и все дела, – начал я, когда мы остались с Мариной наедине, – но мне как-никак помирать скоро. Поговорить охота.

– Слишком ты разговорчивый. Лучше молчи.

Она была слаба. Чтобы оставаться колючими, смелыми, таким людям нужна опора, иначе они теряются. Не знают, что делать, и в лучшем случае не делают ничего. А в худшем – совершают ошибки на пустом месте. Хоть с риском, но это приоткрывало форточку на свободу. Если правильно подобрать слова, можно и заболтать.

– А умирать, кстати, больно, – вновь заговорил я.

– Откуда тебе знать? Ваш брат только убивать умеет.

– Наш брат много чего умеет. Например, с привидениями разговаривать.

– Ты же говорил, что их не существует.

– Говорил. Врал. Прости за это. Но ведь и ты много чего говорила.

– И что они рассказывают? – заинтересовалась Марина.

– В тот момент, когда душа отделяется от тела, она испытывает жуткую боль. Настолько сильную, что потом несколько недель не помнит, как и когда умерла. Тебе когда-нибудь отрезали хоть что-то? Без анестезии. На живую.

– Нет.

– Нет… Но ты ведь можешь взять нож, встать у разделочной доски и попробовать отрезать мизинец. Даже не полностью. Фалангу. Просто представь, как ты будешь перебирать в руке нож, заносить его и в последний момент отводить в сторону. Ты будешь только предчувствовать боль, но она уже станет невыносима. Представила?

– Да, – на лбу Марины выступили капельки пота, рука задрожала. Она действительно представила, хотя могла пропустить мой рассказ мимо ушей. – Только я не понимаю. Зачем мне отрезать себе пальцы?

– Ты ведь убить меня хочешь. Просто так. Потому что не вовремя пришёл и не то сказал. Ну, тогда хорошо бы понять, что я испытаю.

– Врёшь! Ты всё придумал. Просто заговариваешь зубы. Андрей, скоро там?!

– Ещё пять минут, – отозвался сектант из глубины кафе.

Последние пять минут жизни, а использовать их с толком не получается. Что ещё я мог сказать? В фильмах так просто уговаривают на что угодно. Нужные слова приходят, как по мановению волшебной палочки. Убийцы не попадают, долго болтают и в целом – откровенные мерзавцы. Хотелось бы, чтобы всё это оказалось простым кино. Ну, или книгой. Каким-нибудь дешёвым детективом в мягкой обложке, где герой бессмертен, пули оладушками отскакивают от его лба, а если он выпадет из самолёта, то отделается лишь царапиной на щеке.

Но это не книга. Наверное. Я так думал.

– Веди его! – раздался совсем не долгожданный голос сектанта.

– Слышал? Ну так иди! – крикнула Марина.

Я старался найти любую возможность спастись, но малейшее резкое движение заставит её выстрелить. Это точно. Марина слишком испугана, чтобы думать. Просто сделает то, что сказали. Может, даже глаза закроет, когда нажмёт на спусковой крючок. А дальше попадёт или нет – вопрос удачи, и кто знает, каким боком та повернулась сегодня ко мне. Испытать хотелось. И чем ближе склад, тем больше хотелось.

Думал, когда войду, спрячусь за стену. С сектантом справиться недолго. Главное с линии огня уйти. Думал. Но всё оказалось иначе. Сектант вооружился топором для рубки мяса и держал его наготове. Все стеллажи он накрыл чёрным целлофаном, какой на дачных грядках раскладывают. Где только нашёл его в таком количестве?

– Вставайте к той стене, – приказал он.

– Неужели вы не понимаете, что вас всё равно найдут? – спросил я, уже не надеясь на милосердие.

– Не найдут.

– Я номера твоей машины уже сообщил. Это просто дело времени.

– Мы её утопим.

– Она на вашу секту записана. Вам устроят такую райскую жизнь, что сто раз потом пожалеете.

– Не пожалеем. Ты просто ничего не понимаешь.

«Сам ты ничего не понимаешь», – подумал я в ответ.

– Последнее желание перед смертью положено даже при настоящем расстреле, – сказал.

– Чего вы хотите? Сигарету? Вредно для здоровья, между прочим.

– Для меня вроде как это уже не важно.

– Мы всё равно не курим.

Что за любовь к здоровому образу жизни? Не удивлюсь, если они к тому же вегетарианцы. Сидят вечерами на крохотной кухоньке, хрустят капустой, вгрызаются в морковь. Как кролики. Только мысли их пропитаны кровью. На западе любят стейки малой прожарки. Почти сырые. А у этих в мыслях что ни человек, то стейк. С кровью, с мясным соком. И его надо есть понемногу. Выпячивать манеры, ножичком отрезать, вилочкой подцепить и жевать. Пятнадцать раз за одной щекой, пятнадцать за другой.

– Вы так спокойны. Особенно ты, – я кивнул на сектанта. – Сколько надо убить, чтобы этому научиться?

– Это неважно. Жизнь – лишь крошечный этап перед вечностью. Можно сказать, мы делаем тебе одолжение.

– Ну и зря. Спасибо вам говорить не буду. Мне с моей плотью очень неплохо живётся.

– Вы просто ещё ничего не поняли.

– Что ж ты заладил? Никто ничего не понимает. Один ты у нас гуру какой-то! – не выдержал я.

– Потому что так оно и есть. Тайны мира не проявятся, если ты не откроешь им свою душу.

– Почему тогда ты сам себя не убьёшь? Как ты говоришь… не освободишься от уз бренной плоти?

– Видишь, какие низменные вопросы ты задаешь? Просветление возлагает свои обязанности. Нужно помочь всем тем, кто никогда не откроет глаза.

– То есть ты себя мессией возомнил?

– Нисколько. Я лишь песчинка, обтачивающая лезвие. Есть силы куда более могущественные. И пока они не покинут тени, вы не сможете понять величия наших сторонников.

– Ну да, старая песня. А когда они, говоришь, выйдут из тени? Уж не перед концом ли света, случайно?

– В своём сером скудоумии ты смог угадать ответ. Только ирония ни к чему. Ты даже не представляешь, как скоро случится конец света.

– И в ожидании его вы под попкорн отсматриваете видео с самоубийствами? Чтобы время скоротать, что ли?

– Это для отчётности. Хватит болтать! Сестра, убей его.

Марина твёрже перехватила пистолет. Прицелилась…

К чёрту! Помирать так с музыкой! Я бросился на неё, как загнанная крыса. Пускай стреляет. Мне терять нечего.

И Марина выстрелила. Раз. Пуля просвистела рядом с ухом. Оглушила. Поцарапала. Два. В левый бок. Боль пронзила тело, но останавливаться нельзя. Три. Под правую ключицу.

– Косая дура! – закричал сектант. Кончилась его выдержка.

Он замахнулся топором, ринулся на меня. Не успел. Я всем телом налетел на Марину. Вырвал из рук оружие. Пронёс её, как пушинку к двери. Держал только одной рукой за шею. Смотрел, как лицо её наливается кровью, как пытается она ухватить ртом немного воздуха. Душить не время. Рукоятью ударил её по голове и отпрыгнул. Вовремя. В следующий момент удар сектанта, который предназначался мне, обрушился на голову Марине. А я приземлился на левую ногу и едва не упал. От боли колено подкосилось, в глазах потемнело.

С пистолетом всё становится просто. Пока сектант в ужасе смотрел на топор, застрявший в Марине, я прострелил ему обе ноги. Чтобы не сбежал. Он рухнул на пол и завизжал во всю глотку.

– Ну что ты так орёшь? У меня тоже в теле две свежие дырки. Будь хорошим мальчиком. Потерпи.

Тяжело дыша, я отполз в дальний угол и сел поудобнее. Раны пульсировали, голова гудела. Все силы как будто вытекли вместе с кровью. А ведь ещё упырём заниматься.

– Мне не больно! – кричал в ответ сектант.

– Верни лучше телефон.

– Пошёл ты к чёрту.

– Я думал, ты ему поклоняешься.

Он замолчал. Только стонал и ворочался.

Из обеденного зала послышался громкий навязчивый стук в дверь. Кто это мог быть? Я надеялся, что мои ребята. Немного бы пораньше им появиться, не истекал бы сейчас кровью. Но лучше поздно, чем никогда.

Превозмогая боль, я поднялся. В глазах танцевали искры. Я прошёл мимо сектанта. Тот попытался схватить меня. Зачем? Это уже ничего не поменяет. Зато мне помогло вспомнить, для чего я здесь.

– Выворачивай карманы, – направил я на него пистолет. – Только учти. Мёртвого обыскивать проще.

Он выругался, но начал выкидывать мои вещи. Затем вылетела камера и с треском упала на пол.

– Осторожнее.

Последним он достал маленький пластмассовый квадратик и положил к моей ноге.

– Что и требовалось доказать.

Так и подмывало выпустить в него ещё пару пуль, но я сдержался. Я не убийца, что бы там они себе не придумали.

Марина мирно сидела у стены. Топор так и остался в её голове. Странно, она в меня стреляла, хотела убить, на самом деле хотела, но мне всё равно было её жаль. Особенно после того, что между нами случилось считанные минуты назад.

– Иду! – крикнул я.

Помощники могли пойти на штурм, а это уже лишнее.

Ключ оставался в замке. Я повернул его и с удовольствием отметил, что угадал. Два пальца с оружием наготове и водитель чуть подальше.

– Иван Петрович, вы ранены! – сказал один из них вместо приветствия.

– Спасибо, я знаю.

– Мы спешили, как могли. Только название перепутали, – оправдывался другой.

– Я в этом не сомневался. Ладно, неважно. Там на складе два товарища. Один ещё жив. Пусть таким и останется.

Пальцы ответили «Есть!» и прошли в зал.

Планы изменились. Теперь надо заехать к Данае, ведьме квартала проституток. Так её называли в шутку, но она не обижалась. Да и с чего бы? В старом трёхэтажном бараке все квартиры занимала свора индивидуалок. И только Даная, хотя никогда не одевалась, сохраняла целомудрие.

Уже в пути я позвонил оператору.

– Вика, ты умница. Только ребята всё равно опоздали.

– Вас ранили? – робко спросила она, заранее зная ответ.

– Да. Но это пустяки. Заеду к Данае, и всё будет в порядке. Пошли кого-нибудь на завод, где я Веркиолиса пристрелил. Пусть посмотрят, как там обстановка.

– Хорошо, Иван Петрович. Уже делаю. Но Даная… Вы уверены, что больница не лучше? Всё-таки ведьма…

– Нет у меня времени на больницу. Всё. Держи в курсе. До связи.

– До связи.

Глава 5. Рождающая чистоту.

Мы прорывались сквозь городской сумрак по отражениям жёлтых фонарей на зеркалах свежих луж. Разбивали их вдребезги на мириады капель, не задерживаясь на пустых перекрёстках и проскакивая одинокие светофоры. Ближе к центру машин на дороге стало больше, и скорость пришлось снизить. А уже у заветного барака остановились, всего на полшага обогнав ночь.

Я изнывал на заднем сиденье. Каждый ухаб неровной дороги, каждую выбоину я чувствовал как удар молотом. Одежда пропиталась кровью и оставила на обивке мокрый след. Водитель не заметил этого. Он больше переживал, что я умру на его глазах. Комиксы к такому не готовили. А для меня боль была лишь ещё одним признаком жизни. Может, поэтому меня беспокоил испачканный салон? Теперь придётся его чистить, а то и менять. Сплошная морока.

Водитель помог выбраться. На левую ногу опираться не получалось. Сразу передёргивало, а колено норовило согнуться. Неприятно, но терпеть можно.

Квартал проституток умел приветствовать гостей. Сегодня в программе был мужик в одних семейниках. Он вывалил на балкон третьего этажа и, с трудом держась на ногах, орал во всю глотку. Ухватился за хлипкую ограду, чтобы сохранять равновесие. Вот только она и без того уже колыхалась от малейшего дуновения.

Внизу собрались люди. С нескрываемым интересом следили за чудаком, обсуждали его неприглядные складки и жалкий вид неудачника. Поддерживали немногие, в основном подтрунивали и призывали скорее прыгать. Некоторые вовсе снимали на телефон в ожидании лайков.

– Чего он там надрывается? – спросил я сразу у всех и ни у кого конкретно.

– Говорит, обокрали его, а потом ещё и плату потребовали, – ответила девушка из толпы.

– Вы все мерзкие шлюхи! – Кричал мужик. – Последние штаны сп…

– И что, правда, украли? – зачем-то уточнил я, хотя не имел ни малейшего желания влезать в чужие разборки. По крайней мере, сейчас.

– Верните мои деньги! Сколько можно над человеком измываться! – не унимался мужик.

– Да кто её знает? – ответила мне девушка. – Анжелика никого никогда не кидала. Хотя… Всякое бывает.

– Заканчивай концерт, голодранец! – покрикивала дама с пышными формами. – Сигай, помолясь, да домой уже ползи.

– Ты мне не указывай! Деньги мои верните! Зарплату всю увели! Мне жрать теперь не на что!

Балкон и сам уже качался. Трезвый бы замер в страхе, а лучше ушёл бы оттуда, пока не поздно. А мужик, наоборот, раскачивал ещё сильнее, будто специально стремился хоть что-то сломать.

– Остановись! – призвал его я.

Опоздал. Под оглушительный визг проституток балкон не выдержал и с грохотом провалился на этаж ниже. Уцелела лишь ветхая ограда, на которой и повис недовольный клиент. Он мгновенно протрезвел, мычал что-то жалобное и отчаянно сучил ногами. Ясно было и ему, и всей толпе зевак, что до падения оставались считаные секунды, а спасения нет и быть не может.

– Я не хочу на это смотреть, – шепнул я водителю.

Тот увлёкся зрелищем и не откликнулся. Пришлось дёрнуть его за рукав и потянуть к подъезду. Смотреть спектакль без билета у меня не было желания.

Уже на лестничной клетке мы услышали, как охнула толпа и что-то шлёпнулось на землю. Водитель тоскливо обернулся. Досадно ему было, что развязки не увидел. А я прислонился к грязно-зелёной стене перевести дыхание и оставил там сочное кровавое пятно.

Поднялись на третий этаж. Каждая ступень давалась всё труднее, а последний пролёт я уже полностью висел на шее водителя и давил боль, стискивая до предела зубы. Перед глазами плыли круги. Может, и темнело, но в тусклом свете закопчённых ламп этого было не разобрать.

Даная распахнула дверь, прежде чем я нажал на звонок.

– Ваня! Сколько я тебе говорила не бродить по притонам!?

Я был уверен, что она меня ждала. Это её главная черта – знать всё заранее. Даже когда в седьмом классе я вручил ей пожухлый букет тюльпанов и пригласил в кино, она рассмеялась. Сказала, что пойдёт, но уже в кинотеатре я встречу свою судьбу. И ведь права оказалась. Катя сидела рядом, и весь сеанс мы проболтали о всякой всячине. Не помню, что за фильм тогда шёл, но никогда не забуду, как экран отражался в её глазах. Как на щеке, на шее её игралось зарево взрывов. Даная не обиделась ни на секунду, но я долгие годы выпрашивал её прощения.

Так же она предсказала и Катину смерть. За месяц до того самого дня она позвонила и через слёзы просила её не лететь в командировку. Отговаривала, как умела, но Катя не согласилась. Либо карьера, либо вера в гадалкины сказки. Так стоял вопрос. И Катя выбор сделала. Кто бы мог её винить? Но я винил. Я слишком хорошо знал Данаю. Даже когда та поселилась в квартале проституток и перестала одеваться, я единственный был уверен в её здравомыслие. И Катю я винил за вечное неверие. Только что могло это изменить?

– Не угадала ты, мать. Не в притоне, а в кафе, – ответил я с ехидной улыбкой.

– Да? – Даная задумалась и между прочим добавила: – Значит, это в другой раз будет.

Я ввалился в квартиру без спроса и не ожидая приглашения. А водитель застыл на месте. Он с открытым ртом рассматривал упругое тело Данаи, и ей это нравилось. Сладкая победа маленького безумия.

– Ты не пригодишься. Иди на кухню, – велела она ему. – Не забудь поздороваться с Зешей. А ты, Ваня, иди в гостиную и раздевайся.

Я прошёл в небольшую комнату с пузатым телевизором и лесом горшочных цветов. Из-за этих джунглей воздух здесь был таким же влажным и тяжёлым, как в гуще экваториальных зарослей. От него голова закружилась ещё больше.

Я стянул с себя куртку, осмотрел её. Пули прошли между пластин. Обидно даже. Зря, получается, я эту тяжесть таскал.

Следом снял рубашку. Бросил на пол и свалился сам на диван перед телевизором. Между фикусом и филодендроном.

Даная шуршала за дверью.

– Здравствуйте, Зеша, – прозвучал за стеной растерянный голос водителя.

Он не понимал, с кем говорит и зачем. Стоило ему объяснить. Речь шла о фонаре за окном. О его плотном жёлтом свете, проскальзывающем через распахнутую форточку. Даная уверяла, что он живой, и рассказывала, будто однажды понесёт от него спасителя. Никто не мог представить, как это должно случиться. И никто в это не верил. Кроме меня. Даже самые дикие небылицы, сказанные Данаей, сбывались. Глупо спрашивать, как оно случиться. Всё равно не угадаешь.

– Лежишь уже? Хороший мальчик. Сейчас я буду делать тебе больно, – она принесла несколько пыльных банок и пакет с красной смесью. – Не думай, что мне это не нравится, но кричать я тебе не позволю. У нас в соседней квартире дети маленькие. Так что пожуй вот это.

Даная без спроса сунула мне в рот ложку вязкой горькой жижи, от которой замутило с новой силой. Я попытался выплюнуть её, но не смог. Она стекала по горлу, наполняла желудок приятным теплом. А через секунду по всему телу пробежала волна. Начало покалывать в пальцах ног, потом выше. Дошло до шеи. И только тогда я понял, что не могу пошевелиться. Боль не утихла, даже наоборот, как будто усилилась. Хотелось прижать рану рукой или хотя бы повернуться поудобнее.

Даная могла дать обезболивающее. Она знала сотню зелий, убирающих самую сильную боль. Но не дала. Любила издеваться.

Я отвёл взгляд и уставился на жёлтые пятна на белом потолке. Личная замена облаков для затворницы. Жить под крышей, наверно, не самое милое дело. Особенно если знать, как они обваливаются.

В телевизоре с надрывом рассказывали о трагической любви. Очередная мелодрама, снятая чуть ли не на телефон. Как только их смотреть можно? Хотя сюжет западных фильмов не лучше. Просто они западные, вот и смотрят их охотнее. Все промахи списывают на перевод, отвратительную актёрскую игру называют талантливой. Так и получается, что одни срывают миллионные кассы, а другие крутят около полуночи.

Только я нашёл благодатную тему для ворчания, отвлёкся от боли, как почувствовал в себе что-то лишнее.

Острыми, как спицы, пальцами Даная влезла в рану на боку. Обжигающая боль заставила меня крикнуть. Если бы не зелье, я именно так бы и поступил. Но я не мог. Даже мычать получалось едва слышно.  А Даная ковырялась долго, со смаком. Вводила пальцы всё глубже. В какой-то момент мне представилось, как она пронзает меня насквозь и уже ищет пулю в диване.

– Вот и первая.

Даная поднесла к моим глазам окровавленный кусок железа. Задержала, чтобы я получше рассмотрел, и убрала, только когда несколько капель крови упали мне на щёку.

Теперь настал черёд второй дырки. Даная пересела ближе. Я поймал её глазами и не отпускал ни на секунду. Уловил запах её мыла. Цветочного. Она ведь только из душа вышла, когда мы заявились. А теперь от чистоты не осталось следа. Влажное от пота тело в маленьких красных капельках моей крови. Кончики волос тоже намокли. И только этот запах остался доказательством чистоты.

Как же больно! Она снова вонзила в меня свои «стилеты». Нахмурила брови и пристально смотрела в одну точку. Ковырялась ещё дольше. Раз за разом задевала кость. Мне бы выругаться, как бы легче сразу стало. Но нет. Ведьма на то и ведьма, чтобы издеваться над людьми.

– Во какая! – опять она сунула мне пулю почти в самый нос. – Повезло, что кость не задела.

«Хорошо везение», – подумал я в ответ.

– Ладненько. Теперь чуток поколдуем и свободен.

Она отпила из одной банки больше половины. Встала, пробубнила какой-то несвязный бред, пару раз прыгнула на месте и хлопнула в ладоши. Потом насыпала горсть красной смеси на ладонь, взяла в рот и туда же добавила немного мутной жижи из другой банки. Долго и тщательно пережёвывала, болтала между щеками. В конце концов, выплюнула на руку получившуюся кашицу. Смазала ей обе раны, растёрла. Может даже слишком тщательно, чтобы сделать ещё раз больно. А потом открыла мой рот и вытряхнула туда остатки. Я боялся, что опять дрянь какая-нибудь. Но нет, оказалось сладкой, напоминающей разжёванный инжир кашей. Она растаяла на языке, как сахарная вата.

– Ну что, Ветров, – строго сказала Даная. – Пока я тебя реставрировала, Маша таки призналась Максиму, что беременна от Влада!

– Что? Кто? Кому? – не понял я и даже не заметил, что снова могу говорить.

– Да… – махнула рукой Даная. – Долго объяснять. Я тебе сейчас рубашку найду. А потом чай будем пить. Тебе стаканов десять надо, не меньше.

Пока она обыскивала шкафы и сундуки, я смаковал последние нотки инжира. Хотелось ещё. Это как с любой вкусной конфетой. Одной всегда мало.

А боль постепенно уходила. Она ещё на несколько дней останется слабым отголоском, а затем и вовсе пройдёт. Это лучше больниц. Операции там безболезненные, но потом замучаешься уколы делать.

Хорошо, если есть проверенные ведьмы. Всё больше шарлатанок и мошенниц. Потомственные колдуньи разных степеней и ступеней. Раньше был один институт, и никто не сомневался в его выпускниках. Теперь же их десятки, если не сотни. Академии, колледжи, университеты. Чего только нет. А дипломированные специалисты шалфей от шафрана не отличат.

Даная вернулась с голубой кофтой.

– Мужского ничего не нашла. Но есть вот такая. Она, конечно, к твоим глазам не очень подходит. Если тебя это вообще волнует.

Меня не волновало. Подумаешь, женская. Наготу прикрыть можно и пальмовыми листьями. Разве это уязвит аборигена далёких островов? Сказать ему: «Вы сегодня одели женские листья». Абориген не поймёт. Просто смерит спросившего непонимающим взглядом и, не ответив, побежит по своим делам. Главное, чтобы движений не сковывало. А мода – просто добровольное ограничение. Как и любой стереотип.

Я оделся и прошёл на кухню. На маленьком квадратике с трудом размещался стол, плита и холодильник. Свет включать не требовалось, фонарь справлялся лучше. Он наполнял комнату Зешей, доставая до самых тёмных уголков. Таким ощутимым и живым, что казалось, если прислушаться, можно даже расслышать, как он говорит.

Водитель сидел за столом, увлёкшись телефоном. Когда я появился в двери, он оценил мой вид и с трудом подавил смех. Ну и пусть. Даже если бы рассмеялся, я бы не обиделся. Он сегодня заслужил.

– Иван Петрович, как вы? – спросил водитель, приподнимаясь.

Я сел.

– Лишних дырок во мне больше нет. С этим можешь поздравить. Теперь надо чай попить. Стаканов десять.

Водитель поставил чайник на огонь, а когда вода начала закипать, к нам присоединилась Даная. Она извлекла из-под стола табурет и села, перекрыв выход.

– Значит, говоришь, не в притоне тебя ранили? Странно. Я этого не видела.

– Может, не обязательно видеть всё?

– Про всех не обязательно. Но ты не все. Ты был у меня как на ладони. Я видела каждый твой шаг до самой смерти…

– Ты никогда не говорила, что видела мою смерть, – перебил я её. Слишком это важная часть, чтобы говорить о ней вскользь.

– А зачем?

– Как это? Чтобы предупредить, конечно. Может, исправить что-то получится.

– Ветров! Ну какой ты иногда дурак бываешь. Смерть не обманешь. Я столько раз пробовала, и никогда не получалось. Будущее, как оказалось, такое же неминуемое, как и прошлое. Знаешь такую поговорку «Что было, то было»? Ну вот, «Что будет, то будет» так же верно.

Чайник закипел. Даная встала, расставила три чашки. Начала протискиваться между холодильником и водителем, но на секунду замерла. Лукаво глянула на него. Зажатого, вытянувшегося в струну, с волосами, горящими в свете фонаря. «Так-так» прошептала еле слышно, а потом опомнилась и потянулась дальше.

Аромат чая с бергамотом оседал испариной на оконном стекле. Стало жарко и очень хорошо. А три полные чашки настраивали на беседу. Из сладкого оказались две конфеты, которыми Даная гостеприимно не поделилась.

– И когда же я умру? – продолжил я, немного отхлебнув.

– Не скажу.

– Серьёзно!? А вдруг сегодня?

– Тебе ещё в притоне надо побывать. Забыл?

– Завтра?

– Как ребёнок, честное слово.

– Ну, скажи. Я должен знать! – настаивал я.

– Ничего не скажу. Хоть пытай меня. Хоть к трубе пристёгивай, – говорила Даная с таким рвением, будто на самом деле была не против радикальных мер.

– Что ты несёшь? Смотри поменьше свои мелодрамы, и дурь всякая на ум приходить перестанет.

– Кстати, иногда там неплохие завороты используют. Вот вчера была… Не помню название, они все одинаковые. Так вот, начиналось как обычно. Одна дамочка ушла от мужа, уехала в родной город, а муж с актрисой познакомился. Он журналистом крутым был.

– Дань, ты ведь не собираешься пересказывать дешёвую киношку?

– А мне интересно, – напомнил о себе водитель.

– Вот! – Даная торжественно протянула к нему руки. – Хоть один нормальный человек в вашей этой милиции…

– Полиции!

– Неважно. Я говорю, у вас там людей нормальных мало. Этот первый. Как вас зовут, товарищ?

– Тимофей, – ответил водитель.

– Так вот. Если Тимофею интересно, не перебивай меня, Ветров. На чём я…? Ах да. Крутой журналист нашёл актрису. А она якобы фонд возглавляет, который детьми торгует. И сама таких подробностей не знает.

– А потом оказывается, что знает?

– Иван Петрович, ну, дайте послушать.

– Постой-ка. А откуда ты знаешь? Смотрел! Точно, смотрел. Попался рыбий глаз!

Я молча отпил чай и не ответил. Всё равно не поверят. Просто это невозможно было не угадать.

– Иван Петрович, честно, я никому не расскажу.

– О том, с какой жадностью ты слушал пересказ женской мелодрамы?

– Сам, значит, смотришь, а другим нельзя? Вы только на него поглядите! Тимофей, ты видишь, каков у тебя начальник? Я бы от него бежала без оглядки.

Водитель промолчал.

– Ты удивилась, что меня в кафе ранили. Почему? – вернулся я к изначальной теме.

– Потому что я этого не видела. Я же сказала уже.

– И что это значит?

– Не знаю. Я последнее время начала замечать, что есть вещи, которые мне не видны, хотя должны быть. Как будто их и вовсе не произошло.

– Может, твой дар теряет силу?

– Нет. Это было бы слишком просто.

– А что, если это не люди в Ивана Петровича стреляли? – предположил водитель.

– Кто тогда? Упыри? Оборотни? Привидения? Всех их я бы тоже увидела.

– Может, ты хотя бы расскажешь, как твои видения происходят? – спросил я. – Это как картинки из кино?

– У меня, по-твоему вместо глаз камеры? Нет, конечно. Я вижу души тех, кто участвует в событии, как призраков, только более яркими. У каждого она уникальна, своего размера и цвета. Место представить гораздо проще: по отблескам от сияния душ видны очертания мебели.

– А у меня какая душа?

– Не скажу. И не перебивай меня! Сколько можно? Так вот. Если человека бьют, я вижу бьющего. Если стреляют, я вижу стреляющего. Когда тебя ранили? Кто? Дай руку.

– Два сектанта за городом. «Новые Грани» их общество называется.

Я протянул руку, и Даная прижала её к груди. К своей нежной коже. Я чувствовал, как часто бьётся её сердце, как моё запястье касается упругого соска. Но насладиться не успел. В один момент всё закружилось, кухня превратилась в грязную кляксу, и меня едва не стошнило.

Пляска красок, бешеная череда переворотов. И вот я снова на том складе, между стеллажами, закрытыми чёрным целлофаном.

На меня наставляет пистолет ещё живая Марина. Рядом с ней сектант вертит в руках топор. Он что-то говорит, но я ничего не слышу. Всё вокруг мутное, расплывчатое.

– Ты здесь один? – раздаётся голос в моей голове. Сложно понять слова. Из-за эха они звучат целым хором повторений. – Соберись, Ветров. В комнате ты один?

Я пытаюсь сосредоточиться. Улавливаю отдельные слова и постепенно их понимаю.

– Нет, – говорю. И теперь мой голос становится хором.

– Я не вижу никого, кроме тебя. Сколько их?

– Двое.

– Люди?

– Да. Мужчина и женщина.

– Где они стоят? Покажи.

Я через силу поднимаю руку. Она будто ватная, чужая. Указываю пальцем под ноги Марине. Она этого не видит. Для неё я по-прежнему стою неподвижно.

– Здесь женщина, – говорю. Потом указываю на место сектанта. – Здесь мужчина.

– Пусто. Там никого нет.

Даная отпустила мою руку, и я выскочил из видения. Понадобилось осушить чашку, прежде чем сознание успокоилось.

Не говоря ни слова, водитель налил мне ещё. Может, побоялся нарушить ход ритуала. Кто его знает, какие последствия будут от малейшего неверного чиха.

Даная долго молчала. Водила ложкой в черной воде и задумчиво сжимала брови над переносицей.

– Я понятия не имею, что это такое. Думай, как хочешь, но у них не было души.

– Это возможно?

– На парах по истории древней магии нам рассказывали, что душу можно продать. Есть разные мифы и легенды с таким сюжетом. Но ты сам понимаешь… Древняя магия на то и древняя, что стала скорее сказками. Если там и осталась правда, то я вам точно о ней не скажу. Тут эксперт нужен.

– И у тебя на примете такой есть, надеюсь?

– Моя однокурсница Мара увлекалась загробным миром. Даже диплом по древним богам писала. Про Сета, Аида и всех остальных. Но насколько она погружена в эту тему сейчас, я понятия не имею. Может, и задвинула свои фолианты на антресоли. В наше время одними исследованиями сыт не будешь.

– Поговорить с ней всё равно будет не лишним.

– Я ей с утра позвоню, договорюсь о встрече. Только учти, она малость того.

– Правда? Никогда бы не подумал.

– Всякое бывает.

Я допил ещё одну чашку, и водитель снова её наполнил.

Не хотелось уходить. Так здесь было уютно. Чайник бурлил на слабом огне, холодильник позапрошлой эпохи гудел в углу, красивая голая женщина радовала глаз. Только судорожные вздохи за стеной немного смущали, но это ничтожная мелочь, не достойная внимания. А там, на улице, снова предстояло коснуться тьмы и по локоть засунуть руки в отбросы. Не хотел я, и водитель со мной молча соглашался.

Даная вернулась к любимой теме. Пересказывала очередную мелодраму. И мы уже не перебивали. Кивали головой, хлюпали чаем только в перерывы.