Души

Я потянулся к бумагам в руках Натаныча.

– Это другое. Из ЦКС только звонили.

– И что они сказали?

– А ты как думаешь? Что заявленные души Калинов Мост не перешли. Каково, а? Что ж ты так банально? Восемнадцать лет работы. Честной работы. Ордена, медали, грамоты. Всё из-за упыря коту под смарку пустил?

– Натаныч, послушай меня. Мы знакомы с тобой не первый год. Даже если это правда, и Веркиолис не отправился на тот свет. Почему ты самое плохое сразу думаешь?

– А что мне ещё думать? Похоже, ты не понимаешь. Если бы не наша дружба, я бы уже утром отправил тебя за решётку. До выяснения.

– Ну, хоть на этом спасибо.

– «Спасибо», – передразнил полковник. – Я чувствую, меня следом за тобой под суд отдадут. За сокрытие.

– Да что ты скрываешь-то? Я убил его. Убил. Вот этим самым пальцем на спусковой крючок нажал, – я продемонстрировал указательный палец, будто это доказательство могло убедить. – Он не мог выжить. В пепел превратился. На моих глазах. А его бандитов разве не забрали? Или трупы теперь не доказывают смерть?

– Ведьмы умеют менять лица. Может, это бомжи какие. Или наркоманы.

– Может, и так. – согласился я. – Ну, а экспертиза что?

– Ветров! Ты говоришь со мной, как с зелёным салагой и при этом несёшь чушь. Что правдоподобнее? Данные ЦКС или мнение эксперта?

– Данные… – снова пришлось согласиться. – Слушай, Натаныч! Я не понимаю, что ты от меня хочешь? Если посадить, так сажай. А то я совсем запутался.

– Говорю ещё раз: хотел бы – посадил. Только не верится мне, что ты с нечистью шашни замутил. Не хочу я в это верить, понимаешь? Если я сейчас скажу то, что скажу, меня точно посадят вместе с тобой. Если ты виноват, конечно. И вот посмотри мне в глаза и скажи, продолжать мне или нет?

Он успокоился. Лицу вернулся привычный окрас. Я смотрел ему прямо в глаза, боясь даже моргнуть. Пытался увидеть там лукавую искринку, чтобы всё обернулось очень смешной и слишком жестокой шуткой. Но это осталось разбитой надеждой. Я видел дикую усталость и цепкость старого охотника. Натаныч изучал меня, препарировал и увидел мой ответ ещё до того, как я сам к нему пришёл.

– Я слушаю.

– У тебя есть три дня. Это максимальный срок, в который я могу ссылаться на служебное расследование. За это время ты должен выяснить, в чём здесь дело. Так как ты закрыл лицензию, я выдам новую. Это избавит от лишних подозрений и вопросов.

Серьезно, сухо, по делу. Валерий Натанович, как он есть. Никто бы никогда и не подумал, что за стеной спокойствия может бушевать ураган. Потому от неожиданности все и испугались.

– Что за лицензия?

– В пригороде есть детский лагерь. Тридцать лет как закрыт. Сегодня один искатель приключений на свою задницу явился с заявлением. Говорит, что заметил там привидение.

Самые простые лицензии – это охота на привидений. Те появляются недалеко от своих тел и обычно не представляют опасности. Требуется всего лишь сжечь труп, но для начала его надо ещё найти. Порой они оказывались в таких местах, что в жизни не додумаешься туда заглянуть.

– Если вопросы есть, задавай. У меня и другие дела имеются, – нетерпеливо спросил Натаныч.

Вопросов не было. Я вышел из кабинета и успел заметить, как сотрудники разбегаются от двери приёмной. Бездельники. Суют нос всюду, куда не просят. Одна только Вика сидела в операторской и перебирала бумаги. Искала то, что найти невозможно. Ответ на вопрос «Что будет дальше?». В поисках такого документа можно с ума сойти.

– Иван Петрович! Ну что?

Она с облегчением отложила папку.

– У нас новая лицензия. Посмотри, досье должно появиться.

– Сейчас. А что Валерий Натанович? Что произошло?

– Упырь решил отомстить. Не поверишь. Он не перешёл Калинов Мост. Надо будет заняться этим сразу после привидения.

– Как он…

– Вик, я и сам ничего толком не понимаю. Давай обо всём по порядку.

Вика мне не верила. Она промолчала, но я ощутил все вопросы, готовые сорваться с её губ. Ну и пусть. Я бы всё равно не ответил.

Глава 3. В подвальной темноте.

Адрес удивил водителя. Он привык ездить по заводским районам, по спальным. Там, где навигатор знал дорогу и голосом известного певца подсказывал повороты. Но сейчас путь лежал по островкам асфальта среди травы, между старыми деревьями густого леса, где звук мотора распугивал удивлённую живность.

– Иван Петрович, вы уверены, что мы правильно едем? – спрашивал он.

Плохо без машины. Давили ненужные обязательства. Я здесь и не был никогда, откуда мне знать? Куда приказали, туда и поехал, а насколько дорога верная, совсем неважно.

Несколько километров вглубь, и перед нами появились ржавые кованные ворота, зажатые тисками непроходимого леса. Открыть их не получилось, хотя ни замков, ни цепей не было. Петли от времени превратились в цельный кусок ржавого железа и двигаться не собирались. Пришлось перелезать, а машину оставить.

От мысли, что придётся сидеть в одиночестве, водитель поёжился, но на этом всё его возмущение закончилось. Он достал из бардачка пачку комиксов про каких-то мужиков в масках и так увлёкся, что сразу про меня забыл. Даже взглядом не проводил.

Пока я шёл до усадьбы, заморосил мелкий, колючий, проникающий везде и всюду дождь. Нет бы попозже. Ничего другого от августа и ждать не стоило. Аня говорит: лето. Где оно, лето твоё? Это же настоящая осень. Того и гляди, листья пожелтеют, опадут, а плачущее небо под ногами уже есть, хоть галочку ставь.

Когда лес расступился, усадьба возникла передо мной зловещей облезлой махиной в три этажа. Даже в годы своей молодости она вряд ли была красивее. Кривые орнаменты и изломанные линии на фронтоне никогда не ласкали глаз, а немногие статуи обнажённых ангелов, что остались на уцелевшей крыше, внушали только низменные и убогие мысли. Большая же часть кровли не выдержала испытания временем и рухнула. А через пустые окна третьего этажа просматривались свинцово-серые тучи. Они тяжким грузом навалились на корявые обломки и в любой момент могли обвалить ещё одно перекрытие.

Я пробежался взглядом ниже и в одном из окон второго этажа краем глаза заметил тёмную фигуру. Стоило моргнуть, и призрак исчез. Лицензия не ложная. Уже хорошо.

Перед крыльцом среди зарослей репейника прятался фонтан в виде мальчика-пионера в центре чаши с мутной цветущей водой. За годы одиночества скульптура раскрошилась, облезла, пропала часть головы и одна рука. Зато галстук сохранился в отличном состоянии. Водитель бы назвал это памятником зомби, или как там живых мертвецов называют? А я видел только современность.

Прежде чем войти в особняк, стоило осмотреть территорию, чтобы никаких неожиданностей не случилось в самый неподходящий момент.

Хрустя облетевшей штукатуркой и кирпичной крошкой, я обогнул здание и заглянул в ту часть имения, что пряталась от лишних глаз. Там находился обугленный остов флигеля. Его крыша также не выдержала и провалилась внутрь, перекрыв все окна и дверь чёрными обломками. А в воздухе до сих пор витал едкий запах гари, от которого я несколько раз чихнул.

Куда более полезной стала другая находка. От разбитого окна особняка тянулась к лесу свежая тропинка, которая терялась где-то среди деревьев. Трава на ней ещё была примята, а значит, совсем недавно кто-то здесь проходил. Может и тот сталкер, что оставил заявление, а может и кто-нибудь другой.

В любом случае эта мелочь пока не стоила особого внимания.

Как гласит древняя мудрость, заходить в дом проще всего через дверь. Спорить с этим глупо, хотя некоторые пытаются. Я вернулся к крыльцу и дёрнул за ручку.

Закрыто.

Внезапно. Ни разу не встречал закрытых заброшек. Это у нас в отделе вроде особых трофеев. Такие находки превращаются в легенды, которые пересказывают потом долгие годы. Каждому своё. Одним монеты с опечатками подавай, а нам особняки с закрытыми дверями. В моём случае даже с привидением. Джекпот не иначе.

Широкая замочная скважина с готовностью распутной девки приняла в своё нутро пару отмычек, а замок почти сразу щёлкнул и открылся. Старые технологии теперь проще детских игрушек. Не пришлось даже напрягаться. А вот с самой дверью всё оказалось куда сложнее. Огромная, резная, из цельного дерева, она слишком привыкла к своему положению и не поддавалась. Пришлось хорошенько повозиться, прежде чем раскрыть её хоть на треть.

В вестибюле меня приветствовал затхлый, дразнящий нос воздух, от которого я тут же смачно чихнул. Получилось громко. Звук эхом отозвался в дальних комнатах и вернулся уже чужим. Даже захотелось сказать «Будь здоров!» то ли себе, то ли эху.

Закрытая дверь действительно творила чудеса. Никакого мусора, никаких росписей на стенах, лишь слой пыли толщиной с палец. Небольшая уборка и всё будет как в старые добрые.

Напротив входа висела стенгазета. Несколько статей о последних днях лета и объявление о закрытии на зиму с подписью в конце: «Следующим летом ждём всех вас, ребята. Удачного вам учебного года!». Сложно читать такое. Как эпитафия на памятнике. А писавший об этом и не догадывался. Тогда вокруг бегала детвора и деловито прохаживались молодые вожатые. Тогда он верил, что перерыв лишь на полгода. Тогда он знал, что будущее будет непременно светлым. Но это было тогда. А теперь всё иначе.

Я одёрнул себя. В особняке бродит привидение, и чего от него ждать, я не знаю.

Первое время после самоубийства души не понимают, что умерли, и момента самой смерти не помнят. Так и блуждают возле своего трупа, пока не приходит ясность. С ними становится проще работать: они не агрессивны и охотно идут на контакт. Но если помощь задержится, а ожидание превратится в муку, рассудок их покидает. Начинают раздражаться без всякой причины, просто от того, что живые рядом. Ненависть даёт силы, и тогда привидения начинают убивать. Бросаются мебелью, доводят до паники и загоняют в ловушку. Им хочется поделиться своими страданиями, и не повезёт тому, кто окажется рядом.

Прислушиваясь к шорохам и вглядываясь в тени, я прошёл по первому этажу. Пустые комнаты походили одна на другую. Только раз встретился отголосок былых времён – макет самолёта. Он развалился, едва я к нему прикоснулся. Клей рассохся, а больше детали ничего не держало. Жаль. Был красивый. Красные эмалированные крылья, винтовой двигатель. Как настоящий, даже два маленьких кресла в кабине и те обтянуты кожей. Но теперь это просто груда пыльного хлама.

В комнате с разбитым окном я наконец встретил современность. Среди мха и плесени лежали бутылки, пустые пакеты и мятые обёртки. Удивительно, что за порог она не решилась заглянуть. Слишком страшен оказался призрак прошлого.

– Папа, это ты? – прошептал девичий голос за спиной.

Я обернулся. Рука машинально легла на пистолет, но этого не понадобилось. Позади оставалась всё та же пустота и запустение. Привидение хочет поиграть? Только не в мою смену.

Впрочем, привидения не играют. Это лишь жалкие отголоски человеческой жизни. Они борются с беспамятством, с прозрачным забвением. Им не вырастет памятник в гранитном лесу, не останется имени в скрижалях истории. Конец бесцельного существования. И сами того не понимая, души хватаются за последнюю нить, что связывает их с прошлым. Но нить должна быть разорвана. Людская жестокость не терпит вторых шансов. Не успел, не смог – значит, не достоин. И как бы жалобны ни были стоны, пусть даже они взывают в детском испуге к родителям, бесплотные души должны быть изгнаны. Точка.

Продолжив поиски, я поднялся на второй этаж. Не считая пары комнат, тот повторял первый. Без мебели, заваленный пылью. Только обои облетели, оголив кирпичные стены.

Место, где с улицы я заметил привидение, оказалось кабинетом. Несколько бумаг на полу берегли чернильные расплывшиеся буквы детских стихов и рассказов с корявым слогом. Народное творчество, как оно есть. Старый камин, чёрный от сажи, одиноко раскрыл пасть в ожидание алого цветения. Но оставался ему только каменный холод. Промозглый, мёртвый и совсем чужой.

– Здесь кто-нибудь есть? – крикнул я.

Привидения отвечали редко. Проще начинать разговор самому, испугав и заставив вздрогнуть.

– Папа, я заблудилась.

Мне повезло. Привидением оказалась разговорчивая девушка. Ну как, повезло? Всё относительно.

– Где ты? Покажись.

– Папа, у тебя странный голос.

Прозрачная дымка появилась в углу. Бесформенная, с человеческий рост, она не отбрасывала тени. Совсем свежее привидение. Прошло не больше недели после смерти.

– Где твоё тело?

– Тело? Я не понимаю. Ты не мой папа?

– Попробуй вспомнить, что последнее ты видела?

Глупо тратить время на отстранённые беседы. Призрак в любой момент мог забыть наш разговор и начать его сначала.

– Последнее? Я ничего не понимаю. Как я здесь оказалась? Было темно. Только одна лампа горела. Она слепила. Болели глаза. И запах. Я задыхалась. Слишком сыро. А потом… Почему я здесь? Ты не мой папа? Кто ты? Где я? Говорить тяжело.

Голос слабел. Каждая её фраза напоминала подход к штанге. Резкая, отрывистая, и давалась она не менее тяжко.

– Темно? Сыро? Что это? Подвал?

– Подвал? Не знаю. Там тихо. Только мыши иногда скребутся. И тяжело. Будто прессом прижало. Так ты не мой папа? Можешь его позвать? Он где-то рядом. Или маму. Они всегда рядом.

– Как их зовут?

– Я… я не помню. Почему я не помню? Это же так просто. Как я могла забыть? Я так устала. Хочу домой.

Голос совсем ослаб. Звучал едва слышно. Дымка рассеялась с последним словом. Но главное я услышал.

Прежде чем спускаться, подошёл к мутному грязному окну. Через него едва просматривались очертания фонтана и дороги. Но мне требовалось другое. Свет. Я хотел напитаться им, взять с собой хоть один солнечный луч. Как назло, густые облака не пропускали и одного. А меня ждала темнота. Не любил я все эти подвалы. Обходить бы их всех стороной.

Внизу, в мрачных лабиринтах тесных коридоров стоял мерзкий гнилостный запах влажного кирпича, сырой земли и останков местных обитателей. Узкие проходы бесконечно изгибались, путались между собой серыми стенами. Иногда они сжимались, касались плеч, и казалось, что я вот-вот застряну. Но только я собирался отступить, как стены раздвигались. Больше это напоминало игру в прятки.

Тишину изредка нарушали шуршания и писки. Как и говорило привидение, мышей здесь хватало. Ещё больше попадалось их трупов, скелетов, хруст которых сопровождал мои поиски.

Я проверил многие закутки, крошечные комнаты, разбросанные в лихорадочном бреду архитектора, которые ничем не отличались друг от друга. Некоторые посетил по нескольку раз и не узнавал, другие с первого взгляда казались знакомыми. Хотелось бросить это бесполезное занятие. Если бы тело лежало здесь, я бы уже неминуемо его нашёл.

Наконец я вывернул в один из коридоров, где прошёл не раз. Я так думал. И там заглянул в одну из коморок, куда уже заглядывал. Я так думал. Удивление моё вырвалось свистом.

Тело лежало на полу, придавленное тяжёлым креслом. Гниющее, брошенное, забытое. Дышать стало сложно. Слишком грязный воздух, слишком сырой. Как я мог столько раз промахнуться? Мимо этой вони невозможно пройти и не заметить.

– Это я?

Снова появилась дымка. Она светилась в темноте, переливалась, постоянно двигалась. Там, наверху, при дневном свете вся красота человеческой души терялась. Казалась серым туманом, не более. Но в подземном мраке всё изменилось.

– Мне жаль, – ответил я искренне.

Я не мог её не жалеть. Ей теперь закрыт путь на небеса, Калинов Мост раскроет только двери ада. Её душа, эта прекрасная дымка, будет вечность страдать в жерле дьявольской печи. Хотел бы я знать, что загнало её в подвальный мрак и заставило покончить с собой. Хотел бы помочь ещё при жизни. Но теперь всё, что осталось – уничтожить плоть.

Я убрал кресло, и вскользь осмотрел тело. Совсем юная девочка, может, лет четырнадцати. Вскрытые вены вдоль предплечья указывали на то, что всё она понимала и не собиралась возвращаться. Трупные пятна, вздутие, раны от крысиного аппетита. Одно было не ясно, почему она упала. Как будто кто-то опрокинул кресло специально. Но всё это меня не волновало. Искать причины самоубийства глупо. Редко когда есть стоящие зацепки. Я высыпал соль и полил бензином.

На тело я старался больше не смотреть. Любовь к разложению куда вернее многих медицинских симптомов говорила о близости безумия. О том, что крыша дала течь, и неминуемо эта струя сточит края, обрушит опоры. Моргнуть не успеешь, и внутренности твои станут протухшей массой. Жалость умрёт, сострадание иссохнет. Единственной ценностью станет потакание желаниям. Но желания эти будут лишь энтропией. Слепым, безрассудным стремлением к уничтожению.

Я поджёг коробок спичек и бросил к телу. Приведение, молча наблюдавшее за мной, начало таять.

– Спасибо, – услышал я прежде чем оно исчезло.

Яркое пламя ослепляло. Жар коснулся лица. Скоро дышать станет нечем, и лучше уйти раньше, чем это случится. Но, бросив на огонь последний взгляд, я заметил и ещё кое-что. В комнате позади тела лежала камера со штативом. Если там сохранилась запись, она может многое объяснить. Но хрупкие технологии портятся от огня. С каждой секундой шанс, что она работает, неумолимо таял. Я не мог рисковать.

Прыжок. Перескочил через тело на крошечный участок бетона. Языки пламени извивались рядом, то и дело касаясь и обжигая. Я схватил камеру и перепрыгнул обратно. Она ещё не успела нагреться, а значит, шансы резко увеличились. Главное теперь самому поскорее выбраться.

Я хорошо запомнил дорогу. Все эти повороты отпечатались картой в моей голове. Через две ступеньки выскочил из подвала и сразу полной грудью вдохнул чистый воздух. Как же мне его не хватало! Гораздо больше, чем думал. Я там задыхался, хоть и не понимал этого.

Память камеры оказалась пустой, и карты памяти на месте не было. Её вытащили, это очевидно. Но кто? Когда? Я мог бы плюнуть, передать находку, как вещдок. Пусть убойный отдел занимается. И всё-таки любопытство взяло верх. Вспомнить азы иногда интересно. Взбодриться, потешить самолюбие, ещё и зацепка на руках. И та свежая тропа очень кстати подсказывала, куда двигаться дальше.

Глава 4. «У Питровича».

Тропа протискивалась сквозь дыру в заборе и дальше вела через лес. Долго путалась, терялась и снова находилась. Несколько раз забывала, куда направлялась, но всё же, сделав круг, вспоминала.

Под сопровождение кукушкиных предсказаний и деревянной дроби дятла я встретил конец дождя. На душе сразу полегчало от того, что ярко-красное вечернее солнце спугнуло подкравшуюся осень. Галочка отменяется? Если только на несколько часов. А пока надо принимать солнечные ванны, замешав их погуще. Слышал как-то по радио, это полезно для здоровья. Или так, или апельсины ящиками есть. Но со вторым совсем не мой вариант. Любые цитрусовые прорастают по моему телу архипелагом красных пятен. Как карта одного из тех миров, что начинают описывать и бросают на полпути с севера на юг. А солнце как раз наоборот, поднимало настроение до состояния идиотской улыбки. Тепло летнего дня лучше микстур и таблеток лечило раны души. Может, к умершей стоило отнестись с большим уважением? Проронить слезу другую. Только это бесполезно. Ей не поможет, а у меня отнимет силы.

Не тащи в своё сердце лишнее – ещё одно правило моей железной логики. И я не тащил. Трагедии случаются слишком часто и слишком близко. Обратишь внимание на каждую, и жизнь станет мрачнее ночи. Запомнишь все, и не останется места именам любимых.

Мысль за мыслью, и я не заметил, как через деревья проник гул трассы. Всё же вывела меня тропа. И как удачно. Когда показалось серое русло дороги, вместе с ним появилась и забегаловка «Шашлык у Питровича». Название слегка задело. Как будто про меня речь.

По ту сторону трассы расположилась пустая стоянка для фур. Да и возле «Питровича» стояли всего пара машин. Причём одна из них – рекламная пустышка.

Да я бы и сам здесь не остановился. Не представляю, как надо оголодать, чтобы позариться на местную кухню.

Помню, был случай. Поползли слухи, что вдоль шоссе продают человеческое мясо под видом свиного шашлыка в маринаде. Торговцев отловить не сложно, но ведь они покупали у посредников посредников. Цепочка в полдюжины лишних рук. Именно в тот раз слухи оказались правдой. Раскопали вплоть до банды, которая через мясокомбинат распродавала конкурентов по кусочкам. В новостях же объявили, что слухи не подтвердились, и люди забыли даже быстрее, чем поверили официальной версии. С тех пор я не доверяю ресторанам.

– Вика, можешь номер проверить?

Всё, что угодно могло произойти, пока я буду в ресторане. Лучше действовать на опережение.

Я продиктовал оператору номер.

– Хорошо, Иван Петрович. Я пришлю сообщение, как только выясню. Как там привидение? Сложно было?

– Нет. Просто грустно. Но я нашёл камеру. Может, удастся что-нибудь выяснить по горячим следам.

– По горячим? Вы считаете, привидение появилось недавно?

– Уверен. Оно даже очертания тела ещё не приняло. Но дело не в этом. Что-то мне подсказывает, не простое это было самоубийство. К чему там камера? До связи, Вик.

– До связи, Иван Петрович.

Внутри забегаловки был большой обеденный зал на два десятка столов, и все под красными клеёнками в зелёную клетку. Странный выбор. Не удивительно, что лишь за одним из них сидел посетитель. Он увлечённо разговаривал с официанткой и не мог прерваться, чтобы последний кусок мяса доесть.

Я присел за ближайший стол перевести дыхание. Тут же встрепенулась официантка и направилась ко мне, спрашивая на ходу самым неприветливым тоном, на какой была способна:

– Меню надо?

Бросила на стол передо мной засаленный листок с меню и уставилась, будто я из её кармана уже половину зарплаты похитил.

– Скажите, у вас сегодня много посетителей? – спросил я, как ни в чём не бывало.

– Заказывать будете или нет?

На разговор она явно была не настроена, но мне всё же хотелось преодолеть эту броню и выудить парочку ответов. Требовалось зайти с другой стороны.

– Ладно, принесите газировки.

– Какой?

– Любой. На ваш вкус.

– Я эту гадость вообще не пью.

– А что пьёте? – спросил я, и только потом подумал, зачем?

– Что нальют, то и пью, – официантка резко смягчилась и даже изобразила какое-то подобие улыбки.

А я понял, что это и есть обходной путь. Дальше только напор и природное обаяние, и всё получиться.

– И что же вам обычно наливают?

– А что, есть предложение?

– Может быть.

– Говорят, здесь водочка отличная. Как слеза чистая, нежная.

– Звучит заманчиво. Но её же нужно под закуску. Есть варианты?

– Действительно, чем же в шашлычной закусить? И не знаю, что посоветовать.

Я легко и непринужденно посмеялся, будто шутка пришлась по душе. И официантка оценила. Люди любят, когда их шутки попадают в цель. Хочешь войти в доверие – смейся. Железная логика.

– Тогда пару порций шашлыка, пол-литра водки и пару стопок, – заключил я.

– Пару?

– А вы против?

Официантка растянула напомаженные губы в улыбке. Не против. Уходя, она посмотрела на второго посетителя. Тот уставился в телефон и никого больше не замечал.

Скоро передо мной стояла тарелка с дышащими паром кусками мяса, покрытыми аппетитной поджаристой корочкой. Рядом возвышался гранённый графин с испариной.

– Вы не составите мне компанию? – остановил я официантку. Думала, шучу и хотела уйти.

– Да я вроде на работе, – нехотя попыталась она вырваться.

– Так нет никого.

Она снова взглянула на второго посетителя и села со словами:

– Я только чуть-чуть.

Так я и сделал. Налил для начала по полрюмки, чокнулись за знакомство и выпили. А потом ещё по полрюмки.

Разговор становился всё приятнее с каждым новым тостом. То ли алкоголь делал своё дело, то ли официантка оказалась не такой уж недоступной, но очень скоро я узнал, что зовут её Мариной и рассказывать про себя она не очень-то любит. Про детство и юность – сколько угодно, но о том, как живёт теперь слова лишнего не вытянешь. Впрочем, я и не настаивал.

Между делом, закусывая очередную рюмку, Марина сообщила, что в кафе сегодня было человек пять, но все ещё утром. А когда речь зашла про заброшенную усадьбу неподалёку, Марина резко переменилась. Глаза округлились, тон стал заговорщически тихим:

– Говорят, там привидения водятся, – наклонившись ко мне, сообщила она.

– Кто говорит?

– Местные. Я сколько здесь работаю, вечно эти слухи ходят.

– А сама ты туда ходила? Интересно же хоть одним глазиком посмотреть.

– Ходила.

– И?

– Ну, я ничего такого не заметила. Но я ведь внутрь не забиралась.

– И внутри ничего не заметила бы. Знаешь, почему? – теперь наклонился я, и с самым убедительным видом произнёс: – Привидений не существует.

Марина наградила меня долгим задумчивым взглядом. Решала, поверить ли первому встречному или остаться верной слухам и суевериям. В итоге я прервал её размышления очередным тостом. За всех живых. А затем перевёл тему в более приятное русло.

Водки в графине оставалось совсем немного, а разговор перетекал сначала к комплиментам, а затем к откровенному флирту:

– Вот так сидишь ты здесь, Марин, красоту свою от людей прячешь, – говорил я.

Марина отмахнулась, улыбнулась и с деланой скромностью ответила:

– И ничего я не прячусь. Если мне кто-нибудь понадобится, я сама найду. Я за равные отношения, – проговорила она неверным языком.

Я разлил остатки по рюмкам, мы чокнулись за красоту, выпили на брудершафт и поцеловались вместо закуски. Я остался рядом и понимал, что уже не отступлю.

– Так ведь здесь никто не обнимет, – я обнял её. – Никто не поцелует, – и я поцеловал её в шею.

Она таяла в моих руках. Предчувствие вдохновляло.

– Знаешь, да. Ещё и полку в подсобке никто не повесит. Ты не посмотришь? – задыхаясь, попросила Марина.

Я прошёл за ней в подсобку. Полки были на месте…

Через час я вернулся в зал, поправляя на ходу куртку. Посетитель всё так же сидел в обнимку с телефоном и по-прежнему не осилил последний кусок шашлыка. Он украдкой взглянул на меня, поёрзал. Что-то ему во мне не понравилось. Может, ревновал?

Вспомнилось, что я спрашивал Вику про автомобиль и захотелось с размаху заехать себе по лбу. Особенно, когда проверил входящие и нашёл три пропущенных звонка.

– Иван Петрович! Слава Богу, вы позвонили. Я уже пальцев к вам послала. Тот номер, что вы мне назвали, зарегистрирован на общество «Новые Грани».

– Сектанты, значит? Очень интересно. Пальцам лучше передай, чтобы в усадьбу ехали. Там в подвале надо останки собрать. А тут я сам справлюсь.

– Хорошо.

– Ах, да. Скажи водителю, чтобы подъехал к кафе «У Питровича». Через «И».

Значит, секта. Таких совпадений не бывает. Свежая тропа, камера без карты памяти. Уж слишком жирная стрелка указывала на это богом забытое кафе, чтобы не возникло подозрений.

Мутная голова могла сыграть со мной злую шутку, если дело пойдёт наперекосяк. Зачем только пил, спрашивается? Впрочем, с другой стороны, тут мне жаловаться не на что. Раскрепостился, сбросил лишний вес. Это как раз приятно.

Я подошёл к посетителю, но реакции не последовало. Вспомнить его не получилось. Лицо совершено типичное. Густые хмурые брови, тонкие губы, маслянистые, плаксивые глаза. Если не священник, то экстрасенс. Или, как оказалось, сектант.

Я положил перед ним камеру. Лишь теперь он оторвался от своей игрушки, нахмурился ещё сильнее. Пусть только попробует бежать, ногу сломаю. Или нос. Куда попаду. В моём положении разброс может быть сильным.

– День добрый. Это не ваше случайно? – поздоровался я сквозь зубы.

– Вы пьяны, уважаемый. Оставьте меня в покое, – голос сектанта звучал так мелодично, словно он собирался проповедовать бредни про всеспасение и прочую чушь.

– Ваше или нет?

Я наклонился к нему ближе. Чтобы он нюхал мой перегар, чтобы кривился и отстранялся, чтобы в конце концов зажал нос. Он пойман с поличным и никуда не денется. И в глазах его уже метался страх.

– Это же серийная модель. Таких тысячи по городу, и будь у меня одна из них, я бы не смог её отличить.

– Но эта твоя. Правда?

– Что же вы привязались? Мне неприятно ваше общество. Вы слишком много себе позволяете, даже не понимая, что делаете.

– А знаешь, где я её нашёл?

– Не знаю и знать не хочу. И мы с вами на «ты» не переходили.

– Я переходил. А теперь слушай. Я нашёл эту камеру возле тела маленькой девочки. Брошенной в подвале мёртвой маленькой девочки. Понимаешь? Но вот в чём проблема. В камере нет карты памяти. А почему, знаешь? Она в твоём кармане.

– Вы несёте пьяный бред. Это невозможно слушать. И ваш этот амбре. Езжайте домой, выспитесь. Сами же потом себя ругать будете, – сектант повысил голос.

Упорный попался. Такому хочешь, не хочешь, а поверишь.

– Значит, не будешь говорить по-хорошему, – заключил я.

– Что бы вы там не решили, я призываю вас одуматься.

Когда слова работать не хотят, в ход идут другие средства. Я выпрямился. В зале, кроме нас, никого нет, значит, и мешать не будут. Бить его глупо. Потом ещё жалобу напишет. А вот пригрозить можно.

Я потянулся к кобуре. Пусто. Твою мать! Марина вытащила пистолет. То-то она руками размахивала, пока я её ноги держал.

– Не это ищешь?

Пить я больше на работе не буду. Зарекаюсь. Нафиг мне нужны такие проблемы? Смотреть в дуло своего же пистолета.

Марина, не застегнув на блузке верхних пуговиц, стояла возле двери подсобки. Руки неловко держали оружие.

– Опусти его! – твёрдо приказал я. Но она не послушалась.

– Я же говорил, шли бы вы своей дорогой, – сектант вернул себе блаженное спокойствие, забрал камеру со стола и сунул в карман.

Он считал себя победителем. Вполне заслуженно, глупо спорить. Но я пока жив, а живучесть – моя лучшая черта.

– Ты дверь закрыл? – спросила Марина сектанта.

– Да.

– Вот и хорошо. А теперь ты. Вытаскивай всё своё оружие и клади на стол. Только без резких движений!

Я выложил нож и кастет. Мог бы попытаться напасть, но поймать пулю будет легче лёгкого, а рисковать просто так не сильно хотелось. Лучше посмотреть, как будут развиваться события дальше и подождать более удачный момент.

– Он звонил какой-то Вике, попросил водителя сюда приехать, – сообщил сектант.

– Вот как? Давай-ка телефон. Медленно. Не то отстрелю твоего мохнатого друга.

А это уже было обидно. Стоило над ней так потеть, чтобы потом шуточки выслушивать.

Я вытащил телефон двумя пальцами и положил на стол.

– Напиши этой Вике, что поездка отменяется. Нам же не нужны непрошеные гости? – обратилась Марина к сектанту.

– Секунду. Тут экран глючит. Поменять бы, – он посмотрел на меня и добавил: – Хотя вам уже поздно об этом думать.

«Ничего не поздно!», – ответил я про себя.

Вика в жизни не поверит, что я такую важную команду смской отправил. Она девочка умная. Ещё и пальцев подтянет на всякий случай. Надо только дожить до этого.

– Готово. Вот. И ответила сразу.