Читать книгу: «Сочинения. Том 1», страница 2

Где это произошло?

В Бокове, где же еще. Хотя, это мог быть и не Боков, а любой другой провинциальный город, коих не счесть на взъерошенной карте России. Огромная страна.

Ассистент кафедры нормальной физиологии медицинского университета Алексей Ильич Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года.

Точная дата.

Это будет роман о метаморфозах, деформациях и созидательных последствиях этих чудесных превращений. В конечном итоге – роман о гарипе, будущем стеклодуве, написанный от четвертого, разумеется, лица.

Репортаж о том, как один человек вдруг, на ровном, как говорится, месте (казалось бы, на ровном месте), самым неожиданным образом становится совсем другим человеком.

Отчет о том, как изменился мир, а вместе с ним человек.

Или, наоборот, изменился человек, а вместе с ним и окружающий его мир. Эти процессы взаимосвязаны, и происходят постоянно. Это можно назвать круговоротом метаморфоз. Об этом можно было бы написать целый философский трактат.

Ах, как хорошо, должно быть, писать философский трактат! Но вот меня заинтересовал конкретный человек. Точнее меня заинтересовали конкретным человеком.

Хотя, идея трактата весьма и весьма соблазнительна.

Но заказан роман.

Как выйти из положения? Разве что обмануть заказчика?

Почему трактат, зачем трактат?

А вот захотелось. Имею я право?

В данный момент, когда мои слова выстраивают свой ритуальный хоровод, большинство смертных шествуют по долгой-долгой лестнице наверх. На самый верх. Во всяком случае, мне кажется, что большинство смертных шествуют по долгой-долгой лестнице на самый верх. Зачем? Дабы помочить голову в облаках. Окунуть голову в облака и испытать блаженное, ни с чем не сопоставимое блаженное состояние абсолютной пустоты.

Не думайте, что речь идет о странных или глупых людях. Нет, нет и нет. Они знают, что делают. Цивилизация как всякий компьютер имеет право на отдых.

Я же, тем временем, напротив, мало-помалу спускаюсь. Иными словами, организую встречное движение. И меня вовсе не пугает поджидающая меня в конце пути Большая Вода.

Беляночка и Рута

Две крысы, белая и рыжая, Беляночка и Рута через окошко подвала наблюдают за беседой Ягнатьева и бродяги. Не стану тратить времени на рассуждения об особом интеллекте грызунов. Это всем известно.

Итак, Беляночка и Рута комментируют разговор наших героев.

РУТА Не думаю, что бродяге удастся затащить его в подвал.

БЕЛЯНОЧКА Рано или поздно сам придет.

РУТА Почему так думаешь?

БЕЛЯНОЧКА Он только что сказал, что пути назад нет. Стало быть, двигаться придется вперед. А если так, подвал неизбежен. Кроме того, сдается мне, что он потомок Лилит. Ему среди людей места нет.

РУТА Почему ты решила, что он из рода Лилит?

БЕЛЯНОЧКА А он похож на нее.

РУТА А если он предпочтет ванну?

БЕЛЯНОЧКА Ванну?.. Об этом я не подумала.

День за днем, неделя за неделей, однообразно, будто во сне, точно вода, капля по капле сочится жизнь. Каждый день человек видит свое отражение в зеркале, в витрине, в стекле троллейбуса, маршрутного такси, в блюдце… Ничего не меняется.

Нет, конечно, что-то меняется, отрастают волосы, щетина, мешки под глазами появляются и исчезают. Появляются и исчезают.

В целом же не меняется ничего. День за днем, неделя за неделей.

И вдруг!

Вдруг человек обнаруживает, что из зеркала на него смотрит совсем другой человек. Однажды. Утром или вечером. Вечером или утром. Изменился. Стал другим человеком.

Да.

И окружающий его мир вместе с ним изменился самым неожиданным образом. До неузнаваемости.

Вместе с ним? Нет, не вместе с ним. Чуть раньше. Или позже. Чуть раньше. Или позже. Хотя все взаимосвязано. Одновременно в природе не бывает. Заявляю ответственно как физиолог.

Теперь главный вопрос. Вопрос вопросов, как говорится. А способен ли мир меняться вообще?

Опустим времена года, архитектуру, смену правительств или климат, ибо все мимикрия. Всего-то.

А способен ли меняться человек? Разве внешность его в глубокой старости не напоминает младенческие фотографии?

Ягнатьев пропитан Востоком и глаза его каждый год темнеют. Кто знает, когда и как это произошло. Он на Востоке-то не был никогда, но вот увидит на картинке пагоду, и тотчас торжество и волнение. Так бывает: иной человек пропитан страстью к путешествиям, а его из дома не выманишь. Другой мечтает о случайной любви, а сам верен жене до самозабвения.

Пропорции

И как эта слепая куколка Япония в свое время смогла проглотить Поднебесную? Ума не приложу. Слон угодил в мышеловку.

Все же пропорции – штука чрезвычайно относительная.

Беляночка и Рута

БЕЛЯНОЧКА Предложить Ягнятке этот фрагмент: «С этической точки зрения отношение Авраама к Исааку исчерпывается тем, что отец должен любить сына. Но этическое отношение низводится до степени относительного – в противоположность абсурдному отношению к Богу. На вопрос „Почему?“ у Авраама нет иного ответа, кроме того, что это испытание, искушение, выдержанное им ради Бога и ради себя самого. Оба эти определения не отвечают одно другому в общепринятом языке. Согласно этому языку, когда человек творит нечто несогласованное с общим, про него говорят, что вряд ли он делает это ради Господа, подразумевая, что он делает это ради себя. Между тем парадокс веры лишен этого промежуточного звена – общего. С одной стороны, он выражает собой высший эгоизм (совершая ужасное ради себя самого), с другой – абсолютнейшую беззаветность, совершая это ради Господа…»²

Между собой Рута и Беляночка называют Алексея Ильича Ягняткой.

РУТА Думаешь, он способен переварить такое?

БЕЛЯНОЧКА Нет, конечно.

РУТА И зачем бродяга с ним возится?

БЕЛЯНОЧКА Жалеет.

Большие купальщицы

Не выходят из головы «Большие купальщицы» Сезанна.

Стоит постоять подле «купальщиц» каких-нибудь полчаса, и вы почувствуете то, что называется слиянием. Не вижу смысла тратить время на долгие рассуждения по этому поводу.

Метаморфозы

Океан стал сушей, а суша – океаном. Как будто не Треплев, а, наоборот, Тригорин застрелился.

И путешествуют в невиданных рощах невиданные рыбы и прочие твари морские, а люди, напротив дышат жабрами. Океан стал сушей, а суша – океаном. Поменялись местами. Чудеса. Мистификация.

Менее всего перемены коснулись цапли, птицы с удивительным, более удивительным нежели у пеликана или перцееда клювом. И это, заметьте, при общей невзрачности. При общей сирости и невзрачности.

Момент истины

Однажды, раньше или позже наступает момент истины, назовем это моментом истины, когда мы ощущаем всю бессмысленность наших слов. Я имею в виду каждодневную речь.

Спорно. И вы непременно станете спорить, если еще не испытали этого момента. Вы скажете, что всякий разговор – предыстория события. Но это не так, уверяю вас.

Повседневная речь – всего лишь звуковое сопровождение событий. Приблизительно, то же самое, что стон Шараповой на теннисном корте.

Когда было бы возможным записать нашу повседневную речь, предположим в течение суток, и после дать нам все это прослушать, первое, что придет в голову, – А кто это говорит? Уж во всяком случае не я. Точно не я. Как-никак я видел себя в зеркале. Совсем другой человек. Совсем-совсем другой человек.

Одиночество

Мы одиноки. Одиноки на протяжении всей своей жизни. От рождения до самой смерти. Если улучить минутку-другую и прислушаться к себе, можно уловить это состояние.

Нет, мы не одиноки. В каждом из нас всегда два человека. Как минимум. Я уже не говорю о присутствии Бога.

Присутствие Бога – не категория веры или неверия, это данность, от которой сложнее отказаться, нежели принять. Отказаться от его дыхания – приблизительно то же, что убедить себя в отсутствии руки или ноги. Что, согласитесь трудно сделать без хирургического вмешательства.

Так что суицид – это всегда двойное убийство.

Всегда.

Преодолев мглу, можно рассмотреть эту скромную и всегда смущенную, по-осеннему пахнущую яблоками с примесью копоти теплую бездыханную комнатку с подростковой кроваткой у окна, креслом-качалкой и кипельно-белыми занавесками, где нет ни картинок, ни пожелтевших фотографий, ни утвари, где тишину можно подкладывать под голову, точно пуховую подушку. Стоит на мгновение увидеть эту комнатку, как многое становится очевидным. И настоящее, и, что немаловажно, бесконечное будущее.

Как видите, ничего общего с миром событий.

Преодолев мглу, можно рассмотреть эту крохотную комнатку, где тряпичная суета и круглые сутки правит лунный свет. Тряпичная суета и пронзительная пустота вместе с тем. Пахнущий подгоревшими гренками круглый половик из пестрых остатков платьев и чулок. Бедная старушенция над вязанием вспоминала своих маму и сестер, а получилась картинка мира накануне Страшного Суда.

Как видите, ничего общего с миром событий. Все много значительнее.

Ева

Вокзал.

Наблюдал за осой, пока она не исчезла из поля зрения. К сожалению, исчезла.

Любопытнейшее животное. Жалит, но не умирает.

Приходится выбирать объект из мира людей.

Выбрал. Двадцатилетняя особа с вдохновенно вздернутым носиком, слепящей точкой над верхней губой и надкушенным яблоком в руках. Битый час борется со сном, потому глаза ее подернуты ласковой пленочкой. Как на полотнах Модильяни.

Мое явление для нее полная неожиданность. Зрачки тотчас заявляют о себе. От Модильяни не остается и следа.

Предварительно спросив разрешения опускаюсь на шаткое сиденье подле нее. Выдерживаю необходимую в таких случаях паузу, после чего задаю блистательный вопрос, не знает ли она случайно, не изменится ли расписание поездов на Петербург на будущей неделе?

Получаю краткое «нет», но, через долю секунды спасительное «к сожалению».

Все.

Крысы и коты не случайно сопровождают нас на протяжении всей жизни. И собаки. Это – свидетели. И деревья, и травы – немые свидетели. И цветы – свидетели.

А, может статься, и репортеры. Надо хорошенько подумать над этим.

Девушка готова к знакомству. Но еще не окончательно проснулась. Затеваю романтическую песнь:

– Там, в Петербурге уже несколько дней на удивление солнечная погода.

– Правда? Я так давно не была там!

Не случайно наряду с крысами и котами на протяжении всей жизни нас сопровождают пекулярные персонажи. Все эти бродяги, истеричные дамы, незваные гости, перепачканные детки с рожками и языками, оплывающие восковые роженицы, кликуши, внезапные небритые ревнивцы и круглолицые бандиты. Они созданы для того, чтобы провоцировать нас. Не верьте тому, кто скажет, что они существуют вне зависимости от нас, сами по себе. Это не так.

Когда поздним вечером у себя во дворе вы встречаете стайку зябнущих (они почему-то всегда мерзнут), хулиганов, имейте в виду, они – для вас. Это – проверка. И вовсе не того, сумеете ли вы постоять за себя. Главное – умеете ли вы сберечь свой звук. Слышите ли вы его теперь, когда опасность? А прежде слышали? Помните, каков он, ваш звук? Спросите себя. Каким он был до того как наступила эта кисловатая тишина?

И если вспомните, звук вернется. Только виолончель уступит место альту, а труба – флейте. Или наоборот. А уж ритм эти ребятки вам зададут.

Дальше – по накатанному.

Ах, если бы не это признание в любви к северной Венеции, можно было бы еще надеяться на что-то. Оставался шанс на созерцательное обожание. А так – прогулка под дождем, беспричинный смех и обед с горячим бульоном. Спрашиваю:

– Как вас звать?

– Ева.

– Шутите?

– А что вас так удивило в моем имени?

– Ничего. Только Ева – это не вы. Ева другая.

– Откуда вы знаете?

– Знаю.

– Мне мое имя нравится.

– Мне тоже.

– А почему вы решили, что Ева другая?

– Знаю.

– Вы фантазер?

– Не задумывался.

– Фантазер.

– Это плохо?

– Хорошо. Я сама фантазерка.

Отмотаем несколько километров однояйцовых буден.

Сцена в ванной. Три недели спустя. Ева мертвецки пьяна и прекрасна. Юбки нет, под глазами черные круги. Ее вырвало, но пахнет карамелью. Плачет:

– Я не хочу, слышишь, не хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось. Я знаю, это закончится, но я не хочу этого, слышишь? Ты станешь презирать меня, обязательно будешь презирать меня! Ты уже привыкаешь ко мне, и скоро будешь презирать! Не спорь. Нет, не спорь, я знаю, знаю, знаю! Но я не хочу! Слышишь? Я не хочу этого!.. Возьми меня! Сейчас здесь возьми меня! Я хочу умереть с твоей плотью внутри. Сейчас! Господи! Как не хочется умирать!

Все.

Просто беда!

Вражда

Все вражда.

Кроме любви и лени.

Три месяца спустя

Сцена на кухне. Три месяца спустя. Она доедает свое яблоко:

– Ты рассуждаешь как ребенок. Это странно в твоем возрасте.

Прислушиваюсь к тупой боли в пояснице:

– С каждым днем тема моего возраста становится все более актуальной.

– Можешь не переживать. Ты никогда не станешь взрослым.

– Ненавидишь меня?

– Сильно сказано.

Все.

Отмотаем еще несколько километров

Отматываем еще несколько километров. Сцена в спальне.

Я Кто он?

ЕВА Мой старый друг.

Я Он пользуется дешевым одеколоном.

ЕВА Это мой любимый запах.

Я Запрещаю друзьям надевать мой халат. Даже старым друзьям. Мой халат девственен.

ЕВА (Наиграно.) Ха-ха-ха-ха-ха…

У кого я слышал такой смех?

У Арика Шумана. Точно.

Теперь будет преследовать меня. Ха-ха…

Ха-ха-ха-ха-ха…

Пропади оно пропадом!

Я Мой халат не смешон.

ЕВА Ты смешон.

Я В таком случае, что ты делаешь здесь?

ЕВА Веселюсь.

Я (После длительной паузы.) Нам нужен ребенок. Я хочу, чтобы ты родила нам ребенка.

ЕВА Чертенка?

Я Нет, ребенка. Мальчика или девочку.

ЕВА И тогда ты оставишь меня в покое?

Я (После длительной паузы.) Что ты делаешь здесь?

ЕВА Мне некуда идти.

Все.

Боже, какая пошлость!

Финал

Заключительная сцена непременно на кладбище с квашеной сиренью и чернявыми футуристическими цветами. С безнадежными как сама смерть гвоздиками.

Одному из двоих суждено умереть. Раньше или позже. Зал ожидания примет каждого.

Нет ничего полезнее поминального куриного бульона.

Все. Конец.

Теперь можно познакомить ее с Ягнатьевым.

Соединим вымысел с реальностью.

Прекрасно!

Придумка безумная, но верная.

Птицы

Вообще лучше всего было начать с птиц. Почему? Менее всего перемены коснулись цапли, удивительной птицы, что стоит на одной ноге в бывшей воде, а отражается в бывшей суше. Ждет своей змеи. Или ее отражения.

Ах, птицы, птицы!

Счастье

Счастье, конечно, еще не наступило, но все в ожидании.

Спящий человек

Рассмотрим спящего человека.

Он величественен. Много покойнее и значительнее, нежели был до сна, если вы знали его. Впрочем, разве это тот же самый человек?

Дело в том, что сон – это не часть нашей жизни, которую можно понянчить или объяснить. Сон – параллельная жизнь, существующая вне нас.

Мир изменился

Итак, мир изменился до неузнаваемости.

Алексей Ильич и бродяга

Бродяга, покряхтывая, отделяется от бревна и прямиком направляется к окошку в подвале. Кажется, что он не сможет протиснуться в него. Тем не менее, по мере приближения к лазу, его движения точно наполняются молодостью, одно неуловимое движение, и вот он исчезает.

Проходит минута, другая. И только теперь во дворе появляется Ягнатьев.

То есть в действительности судьбе не была угодна их встреча.

Голова Алексея Ильича тем временем была занята мыслями о женщине. Не о какой-то конкретной женщине, а о женщине вообще. О женщине, как о загадочном явлении, что очевидно, но обычно не принимается во внимание. В частности Ягнатьева занимал вопрос, почему отдельные мастера изображают конную Орлеанскую Деву нагой. Ему представлялось, что уж в таком случае она должна была бы гарцевать на единороге.

Здесь, согласитесь, усматривается определенная логика.

Нельзя не заметить в Алексее Ильиче склонности к философии, юдоли печали.

Гарип

Ягнатьев не любил себя. И внешность свою, и смятенные движения своей натуры. С детских лет страстно хотелось ему сделаться другим. Он всегда думал об этом. Даже когда не думал об этом. И вот свершилось. В одночасье, будто по мановению волшебной палочки, миру был явлен новый незнакомый человек. Со стороны могло показаться, что никаких перемен не произошло. И отражение в зеркале оставалось как будто прежним. Но обмануть Алексея Ильича было уже невозможно. Каждой клеточкой своей он ощутил разительные перемены, хотя описать их не смог бы при всем желании. Словом, свершилось.

Вместе с Ягнатьевым переменился и весь окружающий мир. Пейзажи, дома, автомобили, прохожие – все в ощущениях моего героя приобрело чуждые опасные черты.

А вот к такому повороту он был совсем не готов. Кто знает, чего ждать от этих перемен? Очевидно ничего хорошего. И он тому виной. Это ясно.

На самом деле мир менялся постепенно, но Алесей Ильич перемен прежде не замечал. Он был занят совсем другими делами. Сторонний человек мог бы сказать, делами никчемными, мог бы сказать, делишками. На то он и сторонний человек. Нам с ним не по пути.

Предчувствие несчастья всецело завладело Алексеем Ильичом.

Предчувствие несчастья – уже несчастье.

Возможно, человечество теперь погибнет. И он тому виной. Это ясно.

И он, конечно, погибнет. Пусть. Все лучше, чем жить с этим ужасом в сердце.

А если не погибнет?

Кто он теперь? Гарип? А по сути, мальчик. Маленький испуганный мальчик.

«Гарип». Из каких глубин подсознания всплыло это странное терпкое слово? Он раньше и не слышал о таком слове. Слышал, конечно, но тотчас забыл за ненадобностью.

Разве может быть гарипом человек потерянный, слабый? Чудовищная ирония!

Вспомнилось: «Бойся своих желаний».

Нет, нет, какой гарип?! Насмешка, издевка.

Некая Великая Сила затеяла эту игру. Он – всего лишь пешка в этой игре. И пешку эту съедят, как пить дать.

Уже съеден, размышлял Ягнатьев. Но за что?

Возмечтал изменить Божественное. Божественный замысел. Наверное.

Радоваться не умел, вот что. Малому радоваться не умел.

Разве не было в его жизни счастливых дней? Но он их не замечал.

Многие так живут, а в качестве жертвы избран именно он. Почему?

Посредник? Зачем Ему посредник?

Лучше не думать о таких вещах. А как не думать?

И вернуть все как прежде вероятно невозможно. Что делать?

Ах, как было бы хорошо, когда бы все эти метаморфозы оказались странностью, сумасшествием, размышлял Ягнатьев.

Разумеется, странность, пытался утешить он себя. Разумеется, странность. Многие за глаза называли его странным. А иные и прямо говорили. Из вежливости выдавали за добрую шутку. Что невыносимо.

Конечно сумасшествие, пытался утешить он себя, а потому что так не бывает, так не может быть!

Надо бы завтра пойти и сдаться в сумасшедший дом, размышлял Ягнатьев. Боязно, конечно, но все лучше, чем жить с этим.

Надо бы ванну принять, вот что!

Смыть с себя, смыть…

Энди Уорхол

Энди (вы, разумеется, догадались, что речь идет об Энди Уорхоле) напялил на себя какую-то нелепую фланелевую ковбойку и бесформенные пегие штаны. Он совсем не рад моему визиту. Признаться, я и сам испытываю неловкость, и стремление как можно скорее бежать прочь. Он плохо выбрит, под глазами мешки, совсем исхудал. Всклокоченные, цвета топленого молока волосы ближе к корням рыжи как у коверного или Гамлета.

Гамлет. Точно.

Каковы времена, таковы и Гамлеты.

Под его ногтями траур. Ужас, ужас!

Приходит в голову, – Смерть любит нас растрепанными.

Энди перехватывает мой взгляд:

– Это краска.

Неожиданно улыбается. Улыбка мученика Себастьяна:

– Вы голодны?

Зачем я утвердительно киваю головой? Это происходит против моей воли.

Извлекается хмурая черепашья сковорода, полдюжины яиц, молоко.

У маэстро слегка дрожат руки, по-видимому, пил накануне:

– Сейчас, сейчас.

И вот уже бледная масса в сковороде. Еще немного и блюдо будет готово. Однако этого не происходит. Ничего не происходит. Ни через пять, ни через пятнадцать минут, ни через полчаса.

Энди, торжествуя, наблюдает за мной:

– Что, Вавилон? Как есть Вавилон.

– При чем здесь Вавилон?

Энди выключает газ и, махнув рукой, удаляется в дальнюю комнату.

Он не вернется.

Никогда.

В этом весь Энди Уорхол.

Арик Шуман

Ха-ха-ха-ха-ха…

Как я уже говорил, это смех из репертуара Арика Шумана. Познакомлю вас с ним чуть позже. И вообще все шутки из его репертуара.

Дело в том, что Алеша Ягнатьев напрочь лишен чувства юмора, что вовсе не обязательно является недостатком. Да, это мешает жить, особенно в юности, но все в природе компенсируется. И об этом не следует забывать.

Кто знает, какие мысли крутились в голове у Джиоконды, когда она позировала Леонардо? Кто может знать это?

Если вы хотите по-настоящему прочувствовать собственное ничтожество, обязательно купите себе птицу. Щегла или попугая, все равно.

Не требует комментариев.

Мир изменился до неузнаваемости

Итак, мир изменился до неузнаваемости.

Как и когда это произошло?

Я спал. А покуда я спал (как будто даже без сновидений), пронеслась вселенская буря. Пробудившись, я выглянул в окно и вместо изломанных примет крашенного охрой старого дворика обнаружил холодный шершавый пустырь и самого себя голого на корточках, показывающего себе же самому, прилипшему к окну язык.

Чрезвычайно неприятная история. Хотя, на первый взгляд, довольно смешная.

Ха-ха-ха-ха-ха…

Арик всегда где-то рядом.

Итак, приступим

Итак, приступим.

Алексей Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года в половине девятого вечера после полудня.

В это время он возлежал в своей ванне…

Итак.

К тому времени, когда Алексей Ягнатьев сделался стеклодувом, он уже погрузился в свою…

Итак.

Алеша Ягнатьев сорока пяти лет от роду сделался стеклодувом в половине девятого вечера после полудня.

Бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…

Такие звуки издавал Алеша Ягнатьев, принимая ванну двадцать восьмого февраля 2006 года в половине девятого вечера после полудня.

С этого и начну я свой роман, пожалуй.

Опустить дату и время. Опустить. Опустить «двадцать восьмого февраля 2006 года». И «половину девятого вечера после полудня» опустить. Какая разница, когда это произошло или произойдет? Время – главный враг человечества.

В юности по малоумию мы много смеялись. До неприличия много смеялись Подшучивали, разыгрывали, дразнили друг друга, ерничали, высмеивали, потешались. Пощипывали, покусывали. Однако не убивали друг друга. Среди нас было немало тех, что вообще не смог бы ударить по лицу.

Итак.

В юности по малоумию Алексей Ильич Ягнатьев не мог ударить…

Вечно мы делаем себе поблажки, но тут уж ничего не поделаешь. Наши поблажки себе – как раз то, чем мы невыгодно отличаемся от прочих представителей животного мира. Делаем себе поблажки и лжем. Каждые пять-семь минут. Об этом что-то говорил Толстой, Царствие ему небесное.

Как знать, влюблялись ли в графа дворовые девушки при такой-то бороде? Вполне. Они были близки к природе, и смутный образ косматого Пана наверняка еще гулял в их жилах.

Определенно граф страдал оттого, что случалось ему лгать. Не думаю, что, будучи, несомненно, большим лжецом, страдаю в той же степени.

Все же мы существенно измельчали. Хотя, это вполне может оказаться оптическим обманом. Помните ложку, преломленную в стакане с водой?

А разбойника в кустах?

В юности по малоумию Алексей Ильич Ягнатьев иногда смеялся.

Справедливости ради следует заметить, что смеялась только его оболочка. Сам же Алексей Ильич даже не улыбался. Внутри Алексея Ильича царила тишина.

Как в лесу.

Только пение птиц и тишина.

Он был напрочь лишен чувства юмора, Алеша Ягнатьев.

Уж и не знаю, хорошо это или плохо. Еще лет пять назад я бы однозначно ответил на этот вопрос. Плохо.

Теперь не знаю. Уже не знаю.

Алексей Ильич Ягнатьев сорока пяти лет от роду…

Алексей Ильич Ягнатьев…

Алексей Ильич…

Алеша…

Алеша…

Але…

Боюсь, вне моей воли, проступает образ лишнего человека.

Несмотря на то, что в предлагаемом писании вы обнаружите черты и движения некоей личности, назовем ее Алексеем Ильичом Ягнатьевым, на самом деле, перед вами роман о двух потрясающих открытиях в области естественных наук, имеющих самое непосредственное отношение к каждой драгоценной минуте нашего земного существования. Это – явление энтропии и броуновское движение.

Энтропия

Энтропия (entropia – поворот, превращение). Понятие энтропии впервые было введено в термодинамике для определения меры необратимого рассеяния энергии.

Энтропия широко применяется и в других областях науки: в статистической физике как мера вероятности осуществления какого-либо макроскопического состояния; в теории информации – мера неопределенности какого-либо опыта (испытания), который может иметь разные исходы.

Вследствие любых наших действий энтропия увеличивается, следовательно, любыми своими действиями мы увеличиваем хаос.³

Броуновское движение

Броуновское движение (открыто в 1827 году Р. Броуном) – беспорядочное движение мельчайших частиц, взвешенных в жидкости или газе, под влиянием ударов молекул окружающей среды. Парадоксальным результатом этого беспорядочного движения является тот факт, что на самом деле эти частицы остаются на месте. Иными словами, при всей своей колоссальной активности они не двигаются никуда.⁴

Бритва

Итак.

Алеша Ягнатьев сорока пяти лет от роду…

Итак.

Когда брился Дед-фронтовик…

Это заслуживает отдельного рассказа.

Опасная бритва так называется не случайно. Она и впрямь опасна, эта бритва. Не в меньшей степени, чем коготь ягуара.

Не в меньшей степени.

Мерцание

Дед был обладателем удивительных глаз цвета подернувшихся первым льдом ноябрьских лужиц.

Он носил в себе какую-то тайну о судьбе янтарной комнаты, воевал в Финляндии, Германии, Японии. Наверное, брал пленных.

Некоторых из них притащил с собой. Во всяком случае, одного – точно, я его знаю. Притащил. В мерцающей своей памяти.

Мерцающая память – это самый безнадежный плен. Носитель такой памяти на долгие годы, покуда окончательно не сделается ребенком, становится тюремщиком. А это, уверяю вас, несладкая жизнь. В том числе и для его близких. В особенности, когда близким приходится смотреть в эти глаза.

Когда носитель мерцающей памяти, в силу закономерно нагрянувшей глупости, все же теряет контроль над своим заключенным, тот, не имея возможности далеко бежать, поселяется прямо в комнате.

И тогда уже комната начинает мерцать. Круглые сутки. Не поймешь, утро это или вечер. Вечер или утро.

Пресловутая фраза «слово, изреченное вслух – есть ложь» очень и очень смахивает на истину. Хотя, само по себе наличие истины спорно. Как и существование премудрого Козьмы.

В его высказываниях есть что-то невеселое. И тяжеловесное. Юмор утопленника.

Формально как будто осмыслено и смешно, но тотчас возникает образ раздувшегося молочно-белого тела утопленника. И приставшая к плечу клейкая капелька ряски.

Прости, Козьма.

А по форме – точно и смешно.

Арик Шуман

Обожатель женщин и преферансист Арик Шуман обладал убийственным чувством юмора. Сомнения в том, что слово может убить тотчас развеивались, стоило познакомиться с ним поближе. Женщины отвечали ему взаимностью. Карты – не всегда.

Парадокс: кажется, будто стали глупее, но к природе не приближаемся. Напротив, бежим от нее галопом, только брызги из-под копыт. Разноцветным крапом покрываем вросших в землю шершавых быков прошлого.

Дед-фронтовик ужинает

За вечерней трапезой Дед-фронтовик любил, чтобы я находился прямо против него. Дед знал, что я обожал наблюдать за тем, как ловко он извлекает содержимое величественной золотистой кости, до улова обитавшей в борще. Пользуясь необъяснимым моим любопытством, он вовлекал меня в ритуал, заключавшийся в следующем: после непременной рюмки водки и воцарявшейся вслед просторной паузы произносилась каждый раз одна и та же фраза, фраза, которая убеждению Деда-фронтовика должна была стать ключевой в моей последующей жизни.

Во время ритуала надлежало смотреть Деду глаза в глаза. В противном случае его знаменитая фраза не произносилась, и настроение в доме было безнадежно испорчено на весь остаток дня.

Его знаменитая фраза звучала следующим образом, – Помни, ты должен стать человеком, который может все переменить.

Помни, ты должен стать человеком, который может все переменить.

На самом деле мир изменился сам по себе.

И Ягнатьев изменился сам по себе.

И я изменился сам по себе.

Мы все меняемся сами по себе.

Каждые семь лет или чаще.

До неузнаваемости.

Но это еще ничего не значит, ибо все в природе взаимосвязано.

И никто не знает, как оно обстоит на самом деле.

В детстве я ничего не знал об энтропии и броуновском движении. Очень любил себя и панически боялся смерти. Боялся насекомых, улицы, града, микробов и прочее, и прочее.

Метаморфозы

В юности Арик Шуман пробовал тренировать в себе способности менять окружающий мир. Так, к примеру, он переименовал знаменитую картину Шишкина «Рожь». Теперь она называлась «Заблудился в трех соснах». Васнецовская «Аленушка» стала «Капризом», а леденящее жилы полотно Репина «Иван Грозный и сын его Иван» приобрело новое лаконичное имя «Любовь». Не остались без внимания слова и понятия.

Главной сферой приложения, соответственно возрасту, конечно же, был секс и все что связано с ним. В его интерпретации коитус сделался забавником котиусом. Адюльтер же теперь представлял собой бюстгальтер, надевающийся наоборот, то есть мешочками на спину. В те времена он думал, что в адюльтере ударение падает на «ю», что идеально рифмовалось с бюстгальтером.

От такого творчества Ягнатьеву делалось не смешно, но грустно. Даже страшно порой. Хотя, казалось бы, чего уж такого в этих импровизациях? А вот Алеше делалось не по себе. Трудно найти столь же чуравшегося перемен человека как Алексей Ильич Ягнатьев.

Однако стать гарипом судьба предназначила именно ему, а не Арику.

Стихи и птицы

Стихи в крови всякого русского человека. Всякий русский человек, даже кровопийца и бандит навроде пушкинского Пугачева, до чрезвычайности лиричен.

Сокуров говорит, когда бы ему предложили выбрать символ России, он выбрал бы птицу. Это сделали до него. Выбрали весьма удачный экземпляр с двумя головами. Не сомневаюсь, что прежде такие птицы обитали в природе. Равно как драконы и единороги. На самом деле мы мало что знаем о своем прошлом.

Предполагаю, что птице с двумя головами никогда не бывает скучно.

Ах, птицы, птицы!

Юность

Как я уже отмечал, однокашники Ягнатьева были смешливыми и много хохотали. Несмотря на внутренний протест Ягнатьев пытался хохотать вместе с ними. Иначе было нельзя. Никак нельзя. Юность. Душераздирающее времечко.

Лишний человек

Это будет роман о лишних людях.

Точнее так: роман о случайном человеке в мире лишних людей.

Прекрасно!

Смысл

Всякое движение несет в себе высокий смысл. Не думаете же вы, что енот-полоскун совершает свои движения спонтанно?

Арик Шуман

Видел бы теперь Ягнатьева Арик Шуман, любитель преферанса и женщин, его пожизненный друг и антипод, который уехал отчего-то в Данию за год до описываемых событий, глазам бы своим не поверил.

Почему именно в Данию Арик объяснить не успел. Уехал и все.