Смерть императора

В следующий миг по воде бассейна поплыли, расплываясь, пурпурные узоры.

Глава III
Кое-что о предсказаниях

Перевалив через середину, жизнь начинает напоминать великую реку в устье. Много ила, мути, зарослей тростника, и главное – главный бурный поток разделяется непременно на рукава, и каждый утаскивает за собой кого-нибудь из друзей. Приск – военный трибун, Кука – преторианец, Малыш – фабр. Фламма – библиотекарь, а он, Тиресий, – фрументарий. Вернее, центурион фрументариев.

В отличие от Приска, Тиресий не занимался разбором завалов. Здесь в Антиохии ему поручили то, чем и должен был прежде всего заниматься фрументарий, – следить за поставками хлеба. Впрочем, занимаясь снабжением, разузнать, кто чем дышит, чего ждет и чего опасается, – дело не самое сложное. Однако в последние месяцы говорили только о двух вещах – во-первых, о землетрясении и о том, что с этой катастрофой связано, а во-вторых – о предстоящем походе Траяна в Парфию. Напрасно Тиресий вслушивался в разговоры, расспрашивал и задавал наводящие вопросы – ничего нового в этом потоке новостей выудить не удавалось. Кажется, Кука как преторианец, время от времени имевший доступ в ближний круг императора, доставлял друзьям больше новостей, нежели фрументарий Тиресий. Именно Кука сообщил, что император по-прежнему относится ко всякому известию о возможном восстании на занятых территориях с равнодушием. А если уж точнее – то просто отмахивается от подобных новостей. Опять же Кука передал друзьям содержание донесения, что пришло от префекта Рутилия Лупа из Египта – о беспорядках в Александрии в октябре прошлого года и о том, что Луп просил дополнительные войска к тем, что уже располагал.

Но император не внял его просьбам. Ответствовал: вполне достаточно, чтобы держать иудейскую диаспору в покое XXII Дейторатова легиона близ Александрии да тех когорт III легиона Киренаика, что стояли в Иерусалиме. К тому же в распоряжении Лупа есть греческие отряды под командованием стратига Аполлония, что стоят близ Мемфиса. Давно уже ясно, что с каждым месяцем император все больше и больше живет в плену своих фантазий, он уже не планирует походы, а грезит ими и все менее трезво оценивает обстановку в империи, и особенно – на Востоке. Да, император по-прежнему со всем тщанием относился к подготовке легионов и когорт, но почти не интересовался – в каких землях его солдатам придется воевать. Как Цезарь, считая, что достаточно только прийти и увидеть, чтобы победить.

Однако если Траян от этих новостей отмахивался, то все донесения очень внимательно выслушивал наместник Сирии Адриан – ему лично Тиресий докладывал уже несколько раз обо всем, что разузнал сам (очень мало), или то, что удалось выяснить Куке или Фламме.

Кстати, о Фламме… От чудаковатого парня, над которым друзья время от времени подсмеивались, неожиданно оказалось вдруг много толку. Освобожденный по настоянию Приска от каких-либо обязанностей, Фламма бродил по разрушенному городу в гражданской одежде, но всегда держа под рукой оружие. А на расстоянии за ним следовал Тит – Тиресий настоял, чтобы его здоровенный дак-вольноотпущенник на время сделался телохранителем библиотекаря и его тенью. Преданный дак готов был при малейшей опасности вступиться за тщедушного Фламму. Библиотекарь попросту копировал на восковые таблички надписи на стенах, что его заинтересовали, помечая, где именно оставили интересное сообщение. Вечером он анализировал скопированные тексты. И очень скоро сообразил, что как минимум в четырнадцати местах идет очень активный обмен новостями. В основном это казалось торговых сделок, торговли краденым… то есть в городе разрастались язвы, выжигать которые должны были городские власти. Но вот в одном тупичке надписи носили совсем иной характер. Цифры, рисунки – то бык, то орел… без труда Фламма опознал в этом нехитром коде названия легионов. А далее шли опять цифры – скорее всего, численность римских солдат. Как только Адриан услышал об этом, тут же приказал схватить соглядатая… Но Фламма его отговорил. Куда полезнее следить за тайным местом и, как только надпись появится, менять числа – преуменьшать число легионеров и ауксилариев^[18] – так полные легионы превращались в жалкие вексилляции. Тысячные когорты – в центурии. Кто бы ни получал эти сведения, он ошибется насчет численности собранной Траяном армии как минимум в десять раз и решит, что никакой угрозы нет. Или что она смехотворна.

* * *

В Сирии с Тиресием случилась странная вещь. Он приохотился к настойкам трав, горьким отварам перед сном, и вещие сны – прежде приходившие редко – от силы раз в нундины – и как исключение два дня подряд, теперь сменились другими, что являлись каждую ночь, поразительные в своей отчетливости, наполненные невиданными подробностями, незнакомыми людьми, пейзажами, почти невозможными, – то скалы вздымались, напоминая восточные крепости, то вода лилась по камням, и сквозь струи потока угадывались в камнях очертания людей, деревьев, зверья.

Но у этих снов имелось одно очень неприятное свойство – они перестали пророчествовать, ничего не говорили Тиресию о будущем, не предрекали опасности, не сбывались…

Сладок был сам сон, а реальность вдруг утратила объем и сочность, выцвела, пожухла, будто ливень смыл со статуи в саду все нанесенные художником краски. Тиресий попробовал вообще отказаться от пития настоек – но тогда сны перестали сниться вовсе – или они не запоминались, ускользали, как ночные птицы, вместе с темнотой. А если память и возвращала видения, то их тусклая блеклость разукрашена была лишь темнотой бесконечных коридоров, острыми углами запутанных лабиринтов, и ничего нельзя было сыскать в духоте однообразного кошмара…

Тиресий проклинал свою неосторожность – потеря дара его мучила больше, нежели боль самой глубокой и рваной раны, что оставляли крючковатые стрелы даков.

Тем больше обрадовал его внезапный сон, очень похожий на прежние, – без фантастических зданий или лесов, простой подвал без единого окошка. Горит фонарь, его тусклый свет выхватывает абрисы каких-то людей, закованных в колодки. Тиресий пытается их разглядеть и видит, что это женщины и дети… И одну из женщин он узнает…

Он пытается выйти, но не может, дверь заперта… Он бьется – кулаками, ногами, всем телом – и прорывается наружу… сквозь кирпич и дерево – именно сквозь. Оборачивается – и видит, что дверь по-прежнему закрыта, видит бронзовые накладки засова и потемневшую древесину. Отступает на шаг и понимает: дверь завалена всяким хламом – это ход в кладовку…

Он выбегает из кухни в коридор, оказывается в каких-то комнатах, потом в атрии и следом – снаружи. Видит дом, похожий на крепость, фасад без единого окна и рядом – огромный черный кипарис, выбеленный сединой известковой пыли в предутренних лучах.

И просыпается…

– Дом рядом с кипарисом, – бормочет он наяву. – Рядом со столетним кипарисом.

* * *

Тиресий выскочил из палатки. И лицом к лицу столкнулся с собственным опционом. Звали его Аврелием Примом, парень этот прошел дакийскую войну, как Тиресий и его друзья, служил в Пятом Македонском и после парфянской войны мечтал о почетной отставке и возможности прикупить домик в Дакии. То и дело опцион намекал, что мечтает поселиться в новой провинции рядом со своим центурионом. Если план этот удастся осуществить, Аврелий дал обет еще при жизни сделать себе и Тиресию мраморное надгробие. Получить бесплатно мраморное надгробие – неплохо. Но еще лучше в новой провинции иметь рядом надежного соседа, которого всегда можно кликнуть на помощь в случае разбойного нападения. Или который тебя поддержит на выборах в городской совет.

– Где Афраний? – спросил Тиресий у опциона.

– Уехал за город – говорят, нашли что-то важное на вилле одного богача. – Опцион был всегда в курсе событий.

– Послушай, помнится, вчера что-то болтали о доме с кипарисом?

– Ага… Там нашли целое гнездо заговорщиков.

– И чей это дом? Запомнил?

– Кто хозяин?

– Ну да… разве я не так спросил?

– Так, так… все так… Хозяин… – Опцион вытащил из сумки таблички. – Хозяином в этом доме Амаст.

* * *

Сказать, что Тиресий отыскал дом без труда, – было бы неправдой. Трудов это ему доставило немало. А когда наконец отыскал, то стоявшая у ворот стража не сразу его пропустила – пришлось звать центуриона. Центурион гостя сразу же узнал – но как-то засомневался, стоит ли открывать перед этим странным фрументарием дверь. Фрументарии Тиресия за своего не держали – перевелся он из Пятого Македонского недавно, слыл любимчиком Адриана, тогда как фрументарии все поголовно были преданы, прежде всего, императору.

После недолгой перебранки Тиресия наконец пустили внутрь, и первым делом прорицатель потребовал показать, где в доме кухня. Кликнули одну из рабынь – старую колченогую тетку, и та, ворча, привела странного посетителя на кухню, где кипятили воду для завтрака. При этом два фрументария следовали за Тиресием и его «Ариадной» ^[19] по пятам.

– А кладовка? – спросил центурион, оглядываясь.

Все увиденное пока мало соответствовало обстановке во сне. Что-то было похоже, но по большей части – не узнавалось. Неприметная кладовая (вход под лестницей) оказалась рядом с кухней – вся заваленная хламом – так что внутрь было не пройти. Но что-то настораживало. Тиресий готов был поклясться хоть Немезидой, хоть Геркулесом^[20], что этот хлам не так давно перетряхивали.

Тиресий принялся раскидывать старые корзинки и треснутые горшки, какие-то тряпки, сломанные метлы и деревянные ведра без ручек – выбрасывал прямо в коридор, а потом велел одному из фрументариев позвать себе людей на помощь.

– Да что ты творишь?! – взвилась кухарка. – Это что, твое? Да ты… да не смей – господин вернется, мне все волосы повыдергает. И тебе, старый, тоже.

«Вот же не знал, что я старый…» – подивился ее воплям Тиресий.

Кухарку пришлось прогнать, кликнуть на помощь еще двух рядовых фрументариев.

Кладовую наконец освободили, и центурион вошел в совершенно пустое помещение – четыре стены без окон с единственным входом. Тиресий велел принести факел и стал подносить его к многочисленным трещинам и щелям в стенах (следы землетрясений – нынешнего и, видимо, прежних). Внезапно возле одной пламя заколебалось – откуда-то тянуло воздухом.

Фрументарии, знавшие толк в тайных комнатах, тут же оживились, притащили кирку. Не пытаясь сладить со сложным механизмом тайника, Тиресий велел выламывать стену, и после трех или четырех ударов несколько камней обвалились, открылся узкий лаз, круто идущий вниз.

– Похоже, здесь все же имеется подвал… – усмехнулся Тиресий.

Вход расширили. Тиресий побежал вниз по лестнице, держа в одной руке факел, а в другой меч. Фрументарии помчались следом.

И тут увиденное полностью совпало со сном – до мельчайших деталей – и подвал без окон, и люди, закованные в колодки. Женщины и дети сбились в кучу и не шевелились…

Тиресий приблизился к мальчишке, что лежал с краю, откинувшись, задрав к потолку острый подбородок. Даже при свете факела было видно, что он мертв.

Женщина рядом еще дышала. Она с трудом приподняла голову и что-то прошептала – что именно, Тиресий не понял.

Вслед за женщиной дернулась лежащая на полу девушка, открыла глаза, мотнула головой. Спутанные волосы, запавшие щеки, руки столь тонкие, что казались тростинками. Губы девушки шевельнулись.

– Марк… – Это центурион услышал отчетливо.

– Сбить оковы! – приказал он сопровождавшим его фрументариям.

Через несколько мгновений он поднял девушку на руки. Она почти ничего не весила, а вот воняло от нее мерзко.

– Этих всех наверх… – приказал Тиресий, кивая на остальных пленных.

Кажется, многие уже умерли. Но человек шесть или семь шевелились.

– Так это рабы… – заметил один из фрументариев.

– Рабы? – усмехнулся Тиресий. – Глянь на золотую буллу мальчишки… я лично думаю, что это все свободные.

Из кладовой освобожденную пленницу Тиресий притащил на кухню и здесь, все еще удерживая ее на руках, потребовал дать несчастной воды.

– Да куды ж ты ее! – возмутилась кухарка. – От нее же смердит.

Ну да, от пленницы смердело – дерьмом и мочой – днями они все там сидели на соломе в колодках не в силах переместиться – и хорошо если фекалии стекали из-под пленных в узкий желоб. Так что и спина, ягодицы и бедра покрылись язвами.

– Воды! – рявкнул Тиресий.

Кухарка аж подпрыгнула и подала кувшин.

Тиресий плеснул несчастной в лицо. Та дернулась, жадно ловя губами капли. Открыла глаза и вновь прошептала:

– Марк…

– Ты спасена, Аррия, – прошептал Тиресий.

И понес девушку вон из дома.

Глава IV
Хлопоты механика Филона

Филон пребывал в растерянности. Настоящий камнепад событий – буквально – настиг его и собирался погрести под собой. Сначала к нему привезли друг за другом четыре повозки, груженные оружием. Оружие Филон приказал перенести в пустующую мастерскую и запереть. Вторым, очень странным в этой череде, – было появление замарашки, у которой при себе имелась записка от Афрания с просьбой помыть, накормить и устроить в доме некую Флавию, свободную женщину. Кликнув рабыню и приказав проводить гостью в бани, а после пригласить ее пообедать в малом триклинии, Филон тут же проверил – крепки ли запоры на домашнем денежном сундуке. Каморку он приказал ей выделить рядом с комнатой управляющего и на всякий случай велел запереть снаружи на щеколду.

Тем более что Приск ночевать не явился. Зато вечером шестеро легионеров привезли на повозке денежный сундук, ларь с папирусами и еще два сундука всякого добра и объявили, что будут стеречь привезенное вплоть до возвращения трибуна. Пришлось служивых кормить и обустраивать на ночь – стояли они в карауле посменно.

Ночью прискакал на взмыленной лошади фрументарий от Афрания и потребовал найти и арестовать Сабазия, раба трибуна Гая Остория Приска. Арестованного посадить в колодки в эргастуле^[21] и приставить охрану. Но раб не возвращался – как и его хозяин. О чем и было сказано посланцу. Тот взял сменного коня и умчался.

Поутру Приск так и не появился. А значит – шестеро легионеров по-прежнему оставались в доме Филона и требовали вина, ветчины, сыра и хлеба.

– Я же разорюсь… клянусь Гермесом и его крылатыми сандалиями – в три дня разорюсь… – стенал Филон. – Кто ж мне компенсирует все убытки?

Ответа механик не получил – некому было отвечать. Около полудня прикатил на повозке Тиресий и привез еще одну красотку – какую-то изможденную девицу в грязных лохмотьях, потребовал баню, куриный бульон, лекарственных трав, самое лучшее оливковое масло, прокаленное на огне, вино и еще кучу всего – в том числе чистую тунику для несчастной. На вопрос, кто она такая, Тиресий отвечать отказался, но посоветовал отыскать лекаря.

Вслед за Тиресием прибыл Ликорма и стал требовать выдать ему денежный сундук, найденный Приском в доме Александра, и с ним все остальные сокровища.

Филон пообещал сундук доставить, но вместо этого убежал и спрятался в дальних помещениях, рассчитывая, что явится, наконец, способный объяснить, что вообще в его доме происходит.

Ликорма, получив от легионеров ответ, что сундук никому отдавать не велено, а велено ждать Афрания Декстра и его распоряжений, отбыл назад в Антиохию в самом прескверном расположении духа.

О его отбытии тут же донесли Филону, хозяин выбрался из своего укрытия, велел накрыть стол в малом триклинии, чтобы перекусить, и позвать к столу Тиресия. К его изумлению, он встретил тут незнакомую красотку в длинной домашней тунике, с вьющимися длинными волосами медового цвета и так растерялся, что с трудом вспомнил, что какую-то грязную матрону еще вчера велел кормить в малом триклинии как гостью. Гостью сопровождала любимая рабыня Филона Мышка.

«Флавия» – вспомнил наконец механик ее имя.

Тиресий явился как раз в тот момент, когда управляющий зашел и громко сообщил, что…

– Прибыли гости из Хатры, господин…

– Гости из Хатры? – Филон попытался разыграть изумление и, прикрывшись рукой, стал корчить управляющему рожи – мол, скройся с глаз долой – не до тебя. И гостей спровадь подальше, пусть едут в гостиницу. Если таковую найдут.

Но вилик^[22] то ли не понял, то ли решил сделать хозяину гадость и добавил радостно:

– Наверняка хотят заказать у тебя новые машины для бросания хатрийского огня.

– А что такое хатрийский огонь? – тут же спросила матрона.

В ответ на ее вопрос Филон лишь застонал – это, кажется, был худший день в его жизни.

– Огонь как огонь… горячий… – отозвался механик.

– Я слышал, его бросают со стен с помощью машин, – как нарочно, влез в разговор Тиресий. – Асам он получается от горения серы и той черной жижи, что мы видели в Дакии. Нафта, кажется…

– А, ну вот… ты знаешь, а зачем спрашиваешь… – неумело изобразил обиду Филон.

– Твоя гостья интересуется, – уточнил Тиресий.

Филон поднялся с ложа и поплелся в атрий – встречать гостей из Хатры, все равно от них некуда было деться.

* * *

Когда Афраний вошел в термы, то увидел, что Приск сидит на бортике бассейна, а в воде лицом вниз покачивается недвижное тело. Фонарь, что принес с собой Афраний, давал мало света, но без труда можно было понять, что человек, плавающий в бассейне, мертв.

Вид у трибуна был неважнецкий – плечо рассажено до крови, скула разбита, глаз заплыл.

– Ты его прикончил? – Афраний кивнул на тело в воде.

– Пришлось. Он пытался убить меня.

– Жаль…

– Что жаль? Что он меня не убил? Или что я убил его?

– Последнее. Теперь его не допросить. Уж зачем-то здоровяк на тебя напал. Не для того же, чтобы похитить твою невинность. Вытащить тело из воды! – приказал Афраний двум фрументариям.

Тело извлекли и уложили на пол в банях.

– По виду скорее всего раб, бывший гладиатор, значит – либо телохранитель, либо наемный убийца, – заключил Афраний. – С ним было трудно справиться?

– Нелегко… – подтвердил Приск. – Он следил за мной, когда я шел в бани.

– Значит, ты узнал нечто такое, что не должен был…

– Ну, мы оба узнали сегодня кое-что важное, – напомнил Приск. – Или… – Он огляделся. – Или я мог узнать нечто важное здесь…

Он огляделся.

– Знаешь, мне на ум нейдет, что такого можно узнать в термах, – фыркнул Афраний. – Кроме пошлостей, разумеется.

– Погоди… – Приск вспомнил, что хотел заглянуть в раздевальню, но потом передумал. – Мы ведь оба заходили в бани через сад.

– Ну…

– А я, если бы захотел что-то укрыть в банях, спрятал бы в раздевальне – это самое удобное место… Там множество ниш – и оставить в одной из них нечто важное – не так уж и трудно.

– Ну что ж… давай проверим твою гипотезу, – предложил Афраний.

* * *

В раздевалке было пусто, как и повсюду в термах. Фрументарии принесли несколько фонарей и стали оглядывать ниши, но ничего пока не находили ценного – в одной нашли оставленные скребки. В другой забыли набедренную повязку.

– Надо было поспорить с тобой на тысячу сестерциев, что твое предположение неверное, – я бы выиграл… – хмыкнул Афраний.

– Да, надо было… и да, хорошо, что не поспорил, – я сохранил тысячу… Но я узнаю, в чем дело… Помнишь, ты говорил, что хозяин с женушкой хотели бежать, и мы схватили их в последний момент…

– Ну да…

– Где лежат вещи, которые они собирались брать с собой? Ведь они что-то приготовили в дорогу?

– Всё в малом триклинии – там, где заперли женщин.

– Ага! Вот там-то и надо искать… – решил Приск.

– Что искать?

– Не знаю. Но что-то такое, за что можно убить.

* * *

Устроилась Береника неплохо – на одном из лож триклиния для нее разложили ткани и подушки, и теперь хозяйка полулежала, завернувшись в тонкий шерстяной покров. Служанки сидели на полу возле ложа госпожи. Приск подумал, что, наверное, так проводила последние часы Клеопатра. Смуглая девушка играла на флейте, остальные слушали. Никто не ложился спать. Однако ничто и не говорило о том, что хозяйка дома находится в опасности. Казалось, женщина решила провести остаток вечера в кругу домашних рабов.

Когда Приск вошел, Береника приподнялась на локте, но не встала. Она была чудо как хороша. Необыкновенно светлая матовая кожа, миндалевидные глаза, тонкий нос с горбинкой, изогнутые, как лук Амура, губы… Ожерелье на шее – золотое с жемчугом и гранатами. На запястьях – в таком же стиле браслеты. Сейчас она выглядела так, как и положено богатой матроне. Тогда почему у фонтана с дельфинами она выглядела как потерявшая все горожанка?

Запах тайны, обмана, игры… Вот только в какую игру играют Александр и его супруга? И что именно Приск должен найти? Именно он – и это должно сразу броситься в глаза…

– Мы должны осмотреть те вещи, что сложены в углу триклиния, – сообщил Приск.

– Пришел грабить? – дерзко спросила Береника. – Только запомни, трибун, я могу рассердиться, и тогда тебе придется о-очень несладко. – Она потянулась, как сытая кошка.

– Возможно… – Приск сделал знак фрументариям, и те притащили сундуки и кожаные мешки из угла, стали высыпать на пол ткани, украшения… заблестело золото, серебро, жемчуг…

– Ничего не брать! – предупредил трибун. – Вот ты! – подозвал он одну из служанок. – Будешь складывать осмотренное в сундуки.

Оранжевые, желтые, зеленые шелка перетекали через его огрубевшие за время раскопок пальцы. Золото и гранаты, жемчуг и янтарь сыпались в серебряные шкатулки…

Стоп! Приск наклонился и из груды одежды вытащил тунику с длинными рукавами. Она была вышита по подолу, вороту, рукавам и по центру груди узором из цветных каменьев и золотой нитью. Сердолик, гранаты, яшма и агаты… каждый камешек был просверлен и аккуратно пришит к одеянию. Приск видел такие одежды только однажды, и только в одном городе – это была Хатра. К тунике прилагались и шаровары, и сапожки, а также пояс из золотых пластин – опять же украшенный каменьями. Застегивался он изображением бога в уборе из шипастых лучей.

– Изображение бога Шамша… – проговорил Приск, глядя на Беренику. – И хатрийские одеяния. Откуда все это здесь?

– Вот глупый! Если бы я помнила всех, кто дарил мне золотые браслеты…

– Это не браслет. Это – мужской пояс, и на застежке изображение солнечного бога Шамша. И ты ему не поклоняешься. Как и твой муж… Не так ли? Чьи это одежды?

– Откуда мне знать? – пожала плечами Береника. – Возможно, забыл один из любовников. Ты, к примеру, никогда не оставлял у девицы, кроме семени, еще и какую-нибудь тряпку? Или колечко, хотя бы бронзовое?

Расчет был прост – своею дерзостью она намеревалась смутить трибуна.

– Я скажу! – кинулась к Приску одна из служанок. – Только ты заплати мне, добренький господин…

– Да уж не беспокойся, плату получишь… – сладко улыбнулась Береника, как будто обещала щедрую награду. – Я сдеру с тебя кожу и буду носить вместо плаща.

– Господин… – Девчонка побледнела и подалась назад.

– Не бойся! – повысил голос Приск. – Угрозы ее пустые. Уж скорее с твоей госпожи сдерут кожу.

– Осторожней, трибун, я предупреждала… – небрежно заметила Береника. – Я могу рассердиться – и тогда – берегись!

Она непринужденно переменила позу, туника ее не была сшита по бокам. И теперь будто ненароком обнажилось бедро. В комнате не осталось ни одного мужчины, кого бы не охватило возбуждение при виде этих округлых линий.

Приск отвел глаза.

– Говори! Живо! – прикрикнул трибун на служанку.

– Эту одежду и этот пояс привез один толстый старик, что притащился к нам аж из Селевкии на Тигре…

– А… – Приск едва не сказал: ты говоришь про Пакора? – У него было такое странное имя.

– Да, господин, добренький господин, сладенький господин… Его называли и вправду чуднó – Амиисах… Он передал эти одежды и сказал – они одного господина, и имя ему будет Илкауд. И сказал, если человек наденет пояс с этой застежкой, может безбоязненно приехать к нему в Селевкию. Он ужасно шепелявил, но я все поняла.

– Этот старик сказал все это тебе?

– Что ты, господин! На меня он и не взглянул. А если бы и взглянул – то вряд ли бы разглядел – глаза у него были мутные, как будто два светлых голубых камешка. А я все слышала, потому что причесывала утром мою госпожу, потому что ей казалось, что я больно дергала ее за волосы. А я очень хорошо причесываю, и лучше меня никто не сделает волосы блестящими и пушистыми. Ау меня на руке образовалась от ее укола язва, из нее гной идет, и рана не заживает. И теперь госпожа грозит отослать меня в лупанарий. А потом, когда я закончила прическу, госпожа вышла из комнаты в перистиль, куда явился тот старик, и я все слышала. А господин в это время тоже был в перистиле. И старик все это говорил и ему. А говорил он громко, как человек, который привык командовать на поле боя и уж более не умеет говорить тихо. Это вот как ты, добренький мой господин…

Приск усмехнулся – обычная ошибка знати: всех рабов они считают немыми и глухими.

– Ах ты гадина! – выдохнула Береника. – Стоило не руку тебе проткнуть, а глаз выколоть. Вернее – оба. Но мне все равно, что ты тут болтаешь… Все это брехня глупой вруньи. Не тебе, трибун, решать чужую судьбу. Может быть, ты умрешь к утру, а я приду поглядеть, как тебя убивают… Я обожаю смотреть на казни. – Голос Береники сделался ну прямо медовый. – Так ведь я говорю, Зосим?

Трибун обернулся. На пороге стоял отпущенник Адриана. Он был малость встрепанный, видимо, ну очень торопился сюда прибыть. За последнее время он как будто высох. Похудел, поседел, как-то стал скорбен лицом. И от одежды его, несмотря на то что была она почти новая, пахло пылью и потом.

– Мой господин прислал за тобой лектику, домна. – Говорил Зосим с почтением и кланялся низко.

Женщина неспешно поднялась, служанка тут же накинула на нее полупрозрачную паллу.

– Так попросить мне твою голову, трибун, на блюде, – проговорила сладко-сладко Береника и, проходя мимо Приска, слегка мазнула пальцем его по щеке. – Или оставить ее на плечах. А? Встань на колени, попроси…

Приск не ответил – отвернулся.

– А мы гордые… – Береника фыркнула. – Я люблю гордых. А вот наглых не люблю. Ты гордый и наглый. Так что я еще подумаю, трибун. Может – попрошу твою голову, а может – нет. Мне не нравится, когда роются бесцеремонно у меня вещах. Зосим… – повернулась она к отпущеннику. – Пусть мои вещи уложат в сундуки да проверят, не пропало ли чего.

Вольноотпущенник поклонился:

– Я обо всем позабочусь, домна.

И, едва она вышла, кинулся к Приску:

– Что вы тут делаете с Афранием, а?

– Ищем предателей, – отозвался трибун. – К примеру, хочу забрать вот этот хатрийский наряд. Откуда он у этой красотки? Не перед мужем же она в нем танцует?

– Бери… – огрызнулся Зосим. – Но только его.

– Надеюсь, Адриан подарит ей что-нибудь взамен… – хмыкнул трибун.

– Адриан будет в ярости… – предрек Зосим.

– Это почему же?… Может, его, напротив, все это позабавит…

– Поглядим… – Зосим кинулся вон из триклиния вслед за Береникой.

Приск взял пояс с золотой застежкой с богом в лучистой короне (так греки изображают порой Аполлона). Но только этот бог был не греческим. Теперь понятно, почему его хотели прикончить. Пожалуй, из людей Адриана только Приск смог бы опознать среди вещей изображение этого бога Хатры. И эти одежды как хатрийские. Немногим римлянам довелось побывать в этом городе. Но знать об этом мог тоже только один человек.

– Этот гость из Селевкии сказал по секрету господину, что много-много других таких знаков, только бронзовых, развозят хаммары нужным людям… – придвинулась к трибуну служанка. Страшно ей было – и брало сомнение – сумеет ли военный трибун и ее защитить. – И по этому знаку весь мир поднимется против римлян.

– Проводники караванов на ослах? – уточнил почти автоматически Приск.

– Именно так, чудесный господин…

Приск кинулся вон из триклиния.

* * *

– Я не ошибся? – уточнил Афраний. – Ты требуешь, чтобы я нашел твоего собственного раба?

– Именно так. Сабазий – он хаммар. Ион был со мной в Хатре. И однажды он сказал, что происходит из семьи хаммаров. И я подозреваю, что семья эта – непоследняя в Хатре. Только он знал, что я непременно опознаю знак Пакора и хатрийское одеяние. Ион приказал здоровяку меня убить в термах. Он сразу понял, что мы идем по следу заговорщиков, и кинулся сюда – предупредить.

– Да с чего ты все это взял?

– Илкауд – так называли Сабазия в Хатре.

– Твой раб отдает приказы? – фыркнул Афраний. – В доме римского гражданина? Что за удивительные вещи ты рассказываешь, трибун?

– Почему бы ему не приказывать? Судя по привезенной одежде, его хотели вернуть в Хатру как нового правителя, а не как жалкого раба.

– Я почти тебе верю. Но только почти. Тут одна незадача. – Афраний сделал паузу. – Как он узнал, что Пакор передал Александру эти одежды и этот пояс с золотой застежкой?

– Значит… – Приск задумался. Предположение казалось почти невозможным. – Значит, он присутствовал при разговоре.

– Ну что ж… Логично. Изловить лазутчика! – приказал Афраний.

Фрументарии тут же кинулись искать Сабазия.

– Береника уехала, ты знаешь? – спросил Приск.

– Знаю, конечно. Адриан воображает себя Приапом^[23]. Я бы очень удивился, если бы он не положил глаз на самую красивую женщину Антиохии.

Но искали они напрасно – Сабазий будто сквозь землю провалился. Послали гонца на виллу к Филону. Гонец вернулся под утро с сообщением, что Сабазий туда не возвращался.

– Нам придется отправиться к Адриану. Немедленно, – решил Афраний.

– Береника обещала истребовать мою голову ей на блюде… – сообщил трибун.

– Надеюсь, она не настолько хороша в постели, – отозвался Афраний.

Когда они покинули виллу Александра, уже рассвело.