Рыжая обложка

● Вадим Громов, «Дьявол любит вставлять сзади».

Слабая открывашка, слабый рассказ, слабый «злодей». Элементы юмора не работают так, как они были задуманы: даже Жириновский, ведущий бабушку на красноречивое политическое заявление с помощью тяпки, выглядит бутафорски и блекло. С развоплощением «образов» обратно в сбежавшего из ада гипнотизёра, ничего не меняется. Убийства скучные и посредственные, оттого неспособные удивить/ужаснуть/восхитить хотя бы своей неумелой быстротой и камерностью. Такое чувство, будто при побеге из ада дьявол отбирает у своих жертв фантазию. Чувствуется, что рассказ написан на скорую руку и больше ради прикола, однако, у Вадима Громова из недавнего есть замечательные «Боги падших» – дистиллированный экстремальный хоррор, поразивший меня своей историей и заслуживший надолго отложиться в мозгу, чтобы будоражить меня новыми историями и догадками.

А дьявол может любить чё угодно, но пока не сойдёт с полотна фантазий пышущего прыщами вьюноши-антикосмика – мы его слушать не будем.

[2/11]

● Олеся Бондарук, «Комиссия».

Небольшая, камерная история. Немного забавная, немного извечно-вечно грустная и заставляющая подумать об истинном хорроре, творящимся в головах многих людей. Но совершенно проходная – и по сравнению со всеми следующими работами в сборнике, и сама по себе, как элемент «сплаттерпанка». Было бы здорово посмотреть на эту историю через киноленту какого-нибудь молодого режиссёра из РГИСИ, вдохновлённого Балабановым и Евгением Юфитом; именно с последним у меня ассоциируется эта история, с его «некрореализмом». Пришёл, убил, ушёл. Здорово.

[2/11]

● Дядя Богдан, «Passion absolue».

Я закончил читать эту историю и перечитал её сначала, а потом закончил читать и перечитал её сначала. Когда-то очень давно я залипал на картины сетевого художника Алекса Андреева: бегал наперегонки с кошками по трубам его безразмерных, нечеловеческих промзон в звёздах ночной пустоты; перепрыгивал с одного населённого веселящимися людьми островка на другой, с тревожным замиранием сердца не обращая никакого внимания на бесчисленные километры стратосферы под ногами; населял огромные бетонные башни-склепы, кишащие апатичными и медленно угасающими в себе ужасами, что когда-то были людьми. Я вспомнил, почему в подростковые годы зачитывался классикой киберпанка до посинения, почему искал истории и ситуации, в которых нет никакой определённости, – лишь момент, подвешенный посреди пустоты; момент, в который и вовсе нельзя попасть, но за его пределами – обязательно смерть, логический конец. «Всё, что можно сделать с крысой». Окончательное и всеобщее признание незначительности человеческой жизни перед голодным лицом вселенской гигантомании.

[11/10].

● Мария Синенко, «Монстр».

Эта история развивалась неважно, даже немного уныло. Временной промежуток, и без всяких домыслов богатый если не на сплаттерпанк, то на всякую трешатину, делу не помогал. Дядя Монстр получился совершенно вафельным дурачком с унылой «психологической» фишкой, роняющим стилусы своих жертв в неположенных местах, и никак не играющим ни своим «привилегированным» статусом милиционера, ни честно украденным у покойного ветерана боевым ножом. Если честно, Дядя Монстр, прошедший в правоохранительные органы по результатам тестов на здоровье, многолетнего обучения в соответствующем заведении, был раскушен, пойман с поличным, надурачен в драке и «убит» (побежден и сдан на откуп старшим) парнем лет 16-17. Да, крепким и опытным, но парнем. Человеком минимум вдвое младше себя. Как твердеют с возрастом мышцы у мужчин, что регулярно занимаются спортом? Как они (мышцы) не теряют своей гибкости у мужчин, что при этом служат в органах на должности участкового – человека, который в нулевые ежедневно вынужден разыскивать воров, беснующихся торчков, мелких хулиганов и прочую быстроногую и вчелюстиметкую погань. Дядя Монстр – это «злодей»-антипрофессионал, которого обплевал бы даже махровый идиот Брир из «Проклятой Игры» и любой комичный персонаж-придурок (даже не злодей) за авторством Карлтона Меллика III.

Но все эти мелочи меркнут и теряют смысл в финале истории. Чарующем, волшебном, невозможном финале, за который я ухватился, который я раскрутил, из которого я вывел историю. Я совершенно чётко представил, что будет дальше. Что она выживет, что он бросит всё, – и пацанов-идиотов, и курение, и любого недовольного этим положением через бедро, – и сделает всё, чтобы она была счастлива. Достанет все деньги мира, найдет лучших врачей, получит хорошее образование и перевезёт их в столицу, и никогда не отвернётся. И у него получится, потому что он – именно такой человек.

Одна эта капля безграничного света, противящегося лживой логике приспособленцев-реалистов, скрытого за «открытым финалом», превращает эту историю в истинную магию.

[5/11].

● Антон Александров, «Ритуал».

Ловкость, с которой автор сочетает злободневную сатиру с художественным действием, заслуживает восхищения. Юмор, который он применяет, достоин искреннего смеха, лишённого привычной для сатиры «натужности», а сама концепция истории – моё почтение. Бесконечно самовоспроизводящийся сеттинг с огромным количеством вариантов «Ритуала» заставляет сидеть и мечтать множество историй о тяжёлой жизни производителей настенных розеток, простых карандашей, ножей по акции из Пятёрочки и военнопромышленной турбиностроительной отрасли. А школьная форма? Школьная форма! Офисные принтеры… Домашние тапочки. Логисты куриных яиц!

Боже…

[7/11].

● Яна Полякова, «Хлорка».

Мне очень понравилась эта история, потому что она… Она, эээ, как бы это… Она – Макс Фрай для взрослых. Очень приятная и дружелюбная история, обволакивающая тебя стремительной карьерой в фирме по клинингу трупов. Сплаттерпанк здесь выступает декорирующим элементом, поддерживающим серьёзность процесса и предлагаемых обстоятельств, в которые погружается героиня, а к самой героине… Каким-то неведомым образом сохраняется и возрастает симпатия, даже когда она убивает собственную мать. Вполне заслуженно, кстати. Мне хочется видеть и додумывать течение этой истории, потому что я отчего-то уверен, что Амина – умная девочка, которая нашла своё истинное призвание.

[7/11].

● Сергей Короле(ё)в, «Ебанаты».

Автор умело вплетает игру с «углами обзора» в нарративное повествование и несколько раз меняет плоскость происходящего, скрещивая Нолана с Тарантино и превращая интересную концепцию «съемки насилия в качестве околопубличной социально-коммерческой игры, а не пыточного даркнет-порно» (которая недавно была невероятно уныло реализована в японской манге «DeadTube») в годный ураган треша, мерзких и запоминающихся образов, и свойственной годному сплаттерпанку чёрной трагикомедии. А ещё из-под этого соус-ковра вполне ощутимым фундаментом проглядываются «Жмурки», потому что я точно знаю, какое у Говноеда лицо.

[8/11].

● Евгений Долматович, «Тщетность живых».

Мы пришли к рассказу, ради которого точно стоит купить сборник. Во-первых: это гениальное возрождение изначальной концепции крипипасты, делающее её живой и наполненной; это аккуратный и эстетичный взлом четвёртой стены и выход на мета-нарративный уровень; это абсолютное торжество готического хоррора с нотками немецкого экспрессионизма; это история, которая создала, прожила, оспорила и убила саму себя, после чего переродилась в подлинное произведение искусства; это тончайшая игра с читателем, органично смешивающая «наружный» нарратив с внутренним; это подлинная поэзия и настоящая писательская головоломка: это бесконечно развертывающийся в себе фрактал, поражающий безумством писательских навыков автора и средств выражения истории. Кроме того, я уверен, что автор сделал это играюче и совершенно беззаботно. Во-вторых? Во-вторых.

[10/11].

● Александр Сордо, «Ананасы».

До этого момента в данном отзыве, если что, со мной не случалось ни единого приступа СПГС. Теперь настало время. Я помню тонну «чат-историй» с крипипастынет и мракопедии, стихийных игровых «хоррор-тредов» на Доброчане (двач оказался слишком… интеллектуально развитым для такого формата), и прочие прелести «экспериментов» с жанром, но… Этот рассказ – лучший пример такой композиции из всех, что я встречал. Он дикий. Он не топорный. Он знает, что делает. Он был там. Он знает, как они общаются. Он может передать разные архетипичные качества «условных посетителей двача», может знать, что происходит в их настоящей жизни, может прекрасно владеть бордовской мифологией и интегрировать её в нарратив. Этот рассказ – убийственная шутка, привет из 2010-13 годов, когда я мог перечитывать каждую строчку такого диалога и находиться в абсолютном восхищении, – нет, – в благоговейном трепете из-за того, что разум и естество моего собеседника смогли сгенерировать такую словесную конструкцию. Кроме того, он достоверно симулирует ситуацию, как это бы развивалось, случись такой тред на каком-нибудь Доброчане 13 лет назад.

Однако, есть одна интересная неточность, которая заставляет меня усомниться в происходящем: восприятие происходящего Писдубрикоффом. Я знаю таких людей – за тридцать, поломанных, ленивых, проводящих большую часть жизни в общении на бордах и с такими же «побитыми жизнью» в соцсетях, курящих… Не только сигареты; работающих на заводе или на дне государственной сферы; называющих свою жену «жинкой» и не знающих, что делать со своими мелкими детьми. Знаю настолько, что могу по памяти среди ночи воспроизвести каждую реакцию, которую они способны воспроизвести. И никогда, – совершенно никогда, – такой человек не поверит в такую ситуацию и не задумается над происходящем, пока не получит железобетонные пруфы. Он будет повторять всего одно слово, которое начинает на «Пи» и заканчивается на «бол».

И это, – а также его неожиданное место работы и жительства, – наводит меня на на мысль, которую вбрасывал один из обитателей этого треда: все они – консилиум лжецов в лице одного человека.

Кроме того, «настоящий» Писдубрикофф бы обязательно заметил фальшивое и неумелое ОПьянение, которое симулирует автор треда после «выпитого виски». Но, возможно, это просто следствие того, что создание аутентичного опьяненья автором (рассказа) бы сильно помешало нарративу и сделало бы рассказ частично нечитаемым.

Забыл добавить, что против моей теории мирового заговора двачеров выступает детальное, гиперреалистичное описание внутреннего процесса убийцы в моменты до, во время, после и сильно после совершения убийства. Описание, состоящее из деталей, о которых они старательно умалчивают во время допросов и интервью с «трукрайм»-журналистами.

[9/11].

● Иван Миронов, «Дом мечты®».

Ну, короче… Не понравилось. Я рад, что в мире много людей, воспринимающих всё безумие самой концепции всего этого Барбивёрса, как безумие. Т.е, то, чем оно и является – страшным, деструктивным мем-агентом, разрушающим человеческие умы, и, возможно, чьи-то судьбы, прямо сейчас.

Но сам рассказ мне не зашёл. Как история о ботане с задней парты, трансгрессировавшего в альфача из пластика, чтобы переплавить в это же всех бывших одноклассниц. Как то, что эта история существует в абсолютно негативном пространственно-временном вакууме, будто весь следственный комитет давно и крепко сидит на кенобарбитуратах и не может нащупать простейшую связь под названием «Пропадают женщины, которые когда-то учились в одном классе, а ещё одного из их одноклассников, самого странного лоха, никто давно нигде в жизни не видел»; а сам Калека Кен держит своих жертв где-то в подземном суперзлодейском бункере в самых глубоких недрах Арктики; а ещё он трансформирует и убивает минимум по 20 одноклассниц параллельно, потому что пластик и прочие составляющие Кена начали гнить (через сколько?) времени после установки?

Можно было сделать гораздо агрессивнее. Можно было сделать сплаттерпанк. Взять самое ужасающее, маскулинное и прекрасное животное на районе и во всех окрестных школах, живущее исключительно попойками и оргиями, и медленно свести его с ума до хрустящей корочки идеей трансформации в Кена для поиска собственной Барби под гнётом неидеального мира, в котором мужская красота не вечна, а все женщины… Лживы.

Ну, короче… Не понравилось.

[3/11].

● Зинаида Никитина, «Митин остров».

До одури тягучая, накрывающая с головой маслянистыми тучами атмосфера больной, извращённой реальности. Реально экстремальный и страшный рассказ, погружающий в пучину ада, из которого нет и никогда не будет выхода. Апатичная энтропия, что забивает собой каждую клеточку тела, каждый атом окружающих пространств. Единственная действительно мерзкая сцена во всём сборнике, от которой мне стало не по себе. Единственная история, после которой надеешься, что эта жизнь и правда будет последней.

Мысль о самых отдалённых, лишённых цивилизации местах, проклятых изнутри, исковерканных людях.

Произведение, которое не оставляет почвы для рассуждений и не предлагает тебе осмыслить плоды своего наслаждения, а силой принуждает вкушать их. И, зацепив первую строчку, ты уже не можешь отказаться.

[10/11].

● Яна Полякова, «Матерь».

Прекрасная завязка и концепция истории, интересные темы и средства развития – во всех смыслах больной сын, использующий манипуляции и подавление, чтобы управлять матерью; психологически больная мать в тяжелейших предлагаемых жизнью обстоятельствах; бесполезность какой-либо борьбы, кроме принятия судьбы или абсолютного безумия. К сожалению, что-то пошло критически не так и мне стало всё равно на судьбы этих людей, чего не должно случаться даже в таких высокоморальных и эстетичных формах искусства, как сплаттерпанк. Не хватило искры, чтобы обстоятельства, заявленные в начале, смогли увязаться с ведущим повествование сплаттерпанк-элементом резни ради кровушки, просто потому что… В этом не оказалось логики, смысла, духа и жизни. Крутая история превратилась на ровном месте в типовый сплаттер ради сплаттера, потому что умирающий пацан и его телевизор слишком долго думали о Древнем Риме. Это как зайти в бар с друзьями детства и вместо того, чтобы заказать напиток и хорошо провести время, ты убиваешь 15 человек ножкой от стула и пытаешься вырвать их стремительно холодеющие внутренности голыми руками для немедленного употребления, пока тебя не пристрелит ближайщий патрульный ОМОНа.

Кроме того, я не вижу никаких маршрутов для того, чтобы связать эту историю в единое целое, пусть даже изменив часть нарратива. Она должна быть или гораздо более омерзительной и жестокой, или включать в себя что-то, выходящее за рамки. Например, сплаттерпанк-оккультизм при помощи совмещения ткацкого станка, лимфоузлов в бронхах умирающего сына и баночек с кровью убитых жертв. Я не знаю.

[5/11].

● Александр Сордо, «На дне Лимба».

Таким, наверно, должны были быть «Астралы» и все им подобные истории, если бы мы жили в таймлайне получше.

Это ядерная смесь духа «The Suffering» с крутейшими древними крипипастами вроде «Дом без конца», некая переработка, квинтэссенция всех этих старых историй про игры с лифтом и страдальческие путешествия по всяким иным измерениям, законы существования которых вывернуты наизнанку таким образом, чтобы максимально противоречить человеческой сути и морали. Это история о той глубине падения в бездну страдания и боли, когда вообще все привычные человеку моральные и социальные ориентиры перестают иметь какое-либо значение. Это грамотный, невероятно крепко сваренный сплаттерпанк, отзывающийся во мне приятными ассоциациями с «Созданным в Бездне».

Это история про исследование и исследователей, explore/survival horror, которая оказалась намного шире и интереснее большинства известных мне представителей этих жанров. Её (историю) можно разворачивать в той же бесконечности плоскостей, что и «Ритуал», и каждая из этих плоскостей будет интересной. Иными словами, я бы хотел видеть весь этот мир изнутри, поэтому я увижу его в своих видениях и домыслах, и окошко ночного чата на форуме «Лимботека» оживёт передо мной сверкающей россыпью новых историй, которые никогда не произойдут.

[10/11].

● Евгений Долматович, «Пустырь».

Поэзия навивает образы о «Костре» Бориса Рыжего, о «Мор.Утопии», о пустых, чернеющих городах по ту сторону Хребта, за тысячи километров от него. Пустырь поглощает, засасывает в пространство, которое всегда было, есть и будет. Измерение голой истины, лишённое людских стен. Вспоминаются старые истории про карманные измерения, – бесконечные леса с древней, ужасающей живностью, – в которые провалишься, случайно наступив на неправильную кочку. Знакомые, почти родные мотивы, призывающие свернуть с бессмысленной дороги из ниоткуда в никуда, обратиться в тупую, неосмысляющую Вечность.

[8/11].

● Мария Синенко, «Колечко».

В основу взят интересный страх, из которого получается интересная история. Злодеи «Колечка» – не Дядя Монстр: они страшные, злые и ничего не объясняют голливудским «психологическим» нарративом. Таких людей действительно надо бояться, а ещё лучше – убивать. Героиня рассказа прекрасно справилась с обеими задачами, устроив любителям кровавой смазки немного сплаттерпанк. И процесс этого излома героини, её становления из страха и отчаяния в нечто опасное и злое – это реально крутая штука. Как и необъяснимое «хаотично-злое» поведение троицы насильников-убийц, которое делает их образы и действия в разы страшнее и сплаттерпанковее любого «психологическиски»-обоснованного Чикатилы в овечьей шкуре.

А ещё я внезапно понял, что эта история выглядит как максимально логичный и реалистичный бэкграунд некогда популярных «персонажей-убийц» из американской крипипасты.

[8/11].

● Михаил Гоминин, «Самое лучшее в жизни».

Если взять Джеффа Стрэнда с его драйвовым, насквозь пропитанным чёрным юмором сплаттерпанком, и идеально, на кончиках атомов, перенести его произведения на реалии СНГ, то…

Эта история – шедевр. Полноправный, сочнейший сплаттерпанк в том виде, в котором он мне нравится: дикий, превышающий все нормы допустимого и убивающий само понятие о «допустимом» безумной концентрацией абсурда, от которого каждое второе предложение превращается в полноценный анекдот. Я смеялся почти всё время, пока читал, потому что это >ужасно >смешно. И именно так и должно быть. Сплаттерпанк можно использовать для бесконтрольной гурятины, рвотных позывов и ультранасилия, но почти ничего из этого не имеет смысла, если не сдобрено плотным слоем добротного чёрного юмора.

Кроме того, все персонажи этого произведения, как и принято в сплаттерпанке – тупые, бездарные, странные или мерзкие до такой степени, что само из существование превращается в злую шутку… Для которой у автора есть бронебойный панчлайн.

[10/11].