Читать книгу: «Журнал «Парус» №75, 2019 г.», страница 2

Пересаженные цветы

Зузанна КУХАРИКОВА. Прости моему сердцу…

Верлибры из сборника «Следы в росе» (Поважска-Бистрица, 1998, 142 с.)

Перевод со словацкого Ирины Калус

Дагмар Мариа Анока

Для чего мне глаза,

Когда они на других должны смотреть?

Для чего мне руки,

Если тебя не могу обнять?

Для чего вообще существую,

Если не могу прильнуть к тебе?

Ответь!

Во всём лишь грустью горю.

(«Книга разлук»)

ВЛЮБЛЕНА

Опьянена любовью,

Напрасно тебя ищу во всех лицах.

Слова запираю,

Мысли плутают по твоим берегам.

Ты – солнце моё

И голубое небо.

Сон мой единственный,

Я – нежным чувством к тебе пылаю.

На душе у меня грустный дождь,

Задумчивая бываю.

Не дойду к звездам,

Очень далека от их яркого света.

Прости моему сердцу

Его смелые крылья.

Оно только в облаках

Иногда летает.

ВДОХНОВЕНИЕ

Завидую небесам —

Цвету твоих глаз,

Вот следы твоих ног —

Завидую каплям ранней росы.

Завидую горящим искренним желанием словам,

Которые шепчут твои губы.

Завидую радости ветерка,

Когда тебе волосы ворошит.

Завидую и траве —

Ложишься в её лоно.

И приязни к собачке,

Что льнёт к твоим ногам.

Неразлучности тени

От души завидую тоже.

Шее твоего коня,

Которую ты обвиваешь.

Завидую и ночи —

Ходит смотреть сны с тобой.

Завидую любви мгновениям,

Когда оплываешь негою.

И утру завидую —

Ключ от снов ты ему дал.

И дню —тёплый солнца луч,

Который ласкает твоё лицо.

МОНОЛОГ

Тебе, король моих снов,

Вылью своё сердце в длинном монологе.

Вдаль посылаю своё послание сегодня.

Так сильно воспылала любовью я к тебе,

Ты моя звезда звёзд.

Ослепленный красотой цвета и волшебства,

У источника Музы ты близко стоял.

Она сыпала пригоршнями.

Получил ты охапку драгоценного дара,

Мне же она погладила ладонь.

В красоту острова погружённый,

Пишешь портреты.

Я, мастер мой, обожаю именно твой.

Рисую его, нежно поглаживаю.

Твой образ вписан в моё сердце,

Врезан в память.

Полный неги настраиваешь лиру Орфея.

Вернёт ли Эвридику твой волшебный голос?

Нет, ничего не говори,

Только песню пой.

И не переставай никогда.

Искренним теплом гладишь моё сердце.

С радостью тебе его оставляю – ты заслужил.

КАРТИНА

Послал ты мне пару словечек

Вместо букета роз.

Впала я в грёзы —

Ум ветер выдул.

Что ты для меня – всё,

Страстно признаться тебе жажду.

Нарисую картину,

На ней увековечу твой образ.

Любовь цвета настроит.

«Король и его дурак» —

Портрету название дам.

Ты будешь этим королём,

Помешанным от славы,

Я – наивный дурак.

Смеюсь и печалюсь.

Глупостей творю достаточно.

(Горькую правду признаю.)

Так же, как и в сказке,

Или как собака,

Сяду к твоим ногам.

И своим признанием

Буду скулить о милости.

БАЛЛАДА ДЛЯ ТЕБЯ

Тысячу и одну ночь

Воскрешала дева любовь повелителя.

Мораль сказок уже была близка —

Жизнь её висела на волоске.

И эти слова для тебя —

Нить Ариадны,

Которая приведёт ко мне.

Давно тебя жду,

Прошу тебя, приди.

Обнови меня любовью.

Сердце моё сковали высокие скалы.

Согрей его дыханием и прижми нежно,

Оно тебе вообще не сопротивляется.

Моё сердце – как скрипка.

Кто будет на ней играть?

Ноты уже раздул ветер,

Музыкант – глух.

Ты шёл рядом, мою историю знаешь,

Да и ответ, как мне кажется.

Будь же тогда судьёй и правильно рассуди,

Было ли мудрым

Предложить сердце на ладони?

МЕЧТАНИЯ

Пленим лазурь

Твоих двух звёзд,

В полуприкрытых веках

Скроем их ясный свет.

Искренне обнимая тебя,

Бужу спящую любовь.

Аккорда манящего

Слышу звучание из глубин.

В артериях ускорены тамтамы сердца.

Их ритмы считаешь прикосновением губ.

Мелодия становится слаще.

В отзвуке пьянящем тихо трепещу.

Аллегро счастья знакомый тон

Снова выколдовывают ласками

Тонкие пальцы…

Как мечтательный Шопен играешь.

В теле, в душе музыка – спокойное анданте.

Симфония нежности

Тихонько рождается в нас.

Мучительным тремоло

Плачет наше желание.

Крещендо любви звучит

Наичистейшим тоном.

ПРИЗНАНИЕ

В мгновения правды убегаю к тебе.

Покорённую гордость сегодня

Кладу к твоим ногам.

Покаянно

Преклоняю колени на порог твоего сердца

И обманы признаю.

Не верь моим словам,

Не верь, что не больно мне,

Когда этикетные фразы

Пишу тебе в письме

И чувства тысячу раз

Запру против воли.

Не верь словам,

Что меня не ранит,

Когда на концерт счастья

Вашего дуэта зовёшь.

Шансонетке завидую.

Несколько отчаянных слезинок

Спрячу в ладонь.

Не верь словам,

Что от любви отказываюсь.

Обманываю саму себя.

Обнажённую душу

Сохраню потоками лжи.

Тоскую по глубинам.

Я – без воды река.

ЖДУ ТЕБЯ

Угрюмый вечер на город падает.

Улицей пустой иду

Бесцельно.

Молчаливый, ты идёшь рядом со мной

В моих представлениях,

В нежной мороси

Чувствую твоё прикосновенье.

Маленькая кофейня

Манит ароматом кофе.

В её матовом свете

Две робкие улыбки

Кладут между нами

Вопрос ожидания.

Согреваешь меня огоньком доверительным.

В поздней осени

Постоянно живу тобой,

Мой близкий далёкий.

МОЙ ДОЖДЬ

Я – высохшая земля,

Выжидаю твоего дождя.

Ороси меня нежностью.

Живая вода любви

Пропитает меня целиком.

Только звёздное небо

Надо мной склоняется,

Когда теряюсь в тебе.

Целиком меня захватишь

В сладком томлении.

НОЧИ ЗА ОКНОМ

(перифраз из Германа Гессе)

За подаренные сны

Ставлю тебе памятник

Любви бессмертной

В таинственном саду

Своих хрупких стихов…

Когда во сне светит

Твой милый образ,

Тогда,

Любовь моя, просыпаюсь.

Глубокой ночью

Тихонько тебя зову.

Мучает меня воображение —

Мечтаю о твоей нежности,

Горячих ладонях.

Во снах – шум,

Желание болезненное,

Учащённое дыхание…

Давно ты ушёл.

Немое эхо шагов

Туда – и обратно.

Во тьме эхо светит тихо.

Со мной остались

Ночи за окном,

Наполненные печалью.

Майрудин БАБАХАНОВ. Черешня и слеза

Перевел с лезгинского Евгений Чеканов

***

Пути змеи всегда замысловаты.

– Скажи, змея, откуда яд взяла ты?

– Из той сумы с несметными дарами,

Когда Творец открыл ее пред нами.

– Но почему, отвергнув всё подряд,

Не блага ты взяла себе, а яд?

– Боялась я, дар выбирая тот,

Что человек себе его возьмет…

ЧЕРЕШНЯ И СЛЕЗА

1

У нас в саду черешня покраснела.

И мать выходит в сад, вослед за мной:

«Как вовремя приехал ты, родной,

У нас в саду черешня покраснела.

Ты помнишь, мы в те дни ее сажали,

Когда ты уезжал… Щедра плодами,

Но вкуса их не знаешь ты. Годами

Живешь вдали, сынок, в далекой дали,

Но вот приехал в добрый час земной.

Плоды на днях поспеют… Мы так ждали!»

2

«Родная, огорчать тебя не смею,

Но как тут умолчать: я уезжаю.

Горит работа! Что мне делать с нею?»

Прильнув ко мне, мать возражает: «Знаю,

Ты, как и я, не можешь жить без дела,

И все-таки останься – умоляю!

Смотри: в саду черешня покраснела…»

И я смотрю… Но всё же уезжаю.

3

Посылка из села передо мною,

Черешней красной доверху полна.

Сижу один, о чем-то вспоминая…

А на черешне той – письмо от мамы,

А на письме – слеза моя ночная.

1985 ГОД

Хороним дедушку. Несем

На кладбище родное.

Подобно камню, давит груз,

Плечо и сердце ноют.

А сзади вьется в тишине

Толпа-сороконожка…

Но вот приходим к месту мы,

Кончается дорожка.

Возносит деда моего

Поток речей похвальных.

От колыбели славят – до

Носилок погребальных.

Но жаль: не вспомнил ни один

О ране незажившей,

О пуле, ровно сорок лет

В боку у деда нывшей.

В могилу дедушку кладут,

Несут к могиле камни.

Земли лопату бросить вниз,

Как всякому, пора мне.

Но две лопаты брошу я

На траурное ложе:

Не только деда хороню —

И пулю его тоже…

***

Прежде мало кто мгновенно бы сказал,

Сколько стран на свете, – сто или сто две.

Но соседа обсудить он был бы рад:

Всех цыплят его держал он в голове.

Нынче каждый тебе скажет обо всем —

Сколько стран вокруг, и кто кому под стать…

«А детей-то у соседа сколько, брат?» —

И в ответ он будет голову чесать.

НОЧНАЯ ФАНТАЗИЯ

То не курицы

летят на зерно —

светят звездочки

вкруг новой луны,

и не белые летят

облака,

а любимая

снимает фату.

Ветер хочет

одеянье забрать —

и бросаюсь я к окну,

к небесам,

и хочу отнять у ветра

фату,

но любимая мне шепчет:

«Оставь,

пусть уносит,

забирает себе —

мне невестой уж не быть

никогда…»

***

Шагает горец,

Статью он не вышел.

Обочь – жена, она в два раза выше!

Идут, болтают, веселы их лица…

Аллах свидетель: коль мужчина – горец,

То и в любви он к высоте стремится.

ВСТРЕЧА

Он в Кандагаре был… Но я

Не знал про те заданья.

Когда он в бой ходил – мы все

Ходили на свиданья.

А нынче он давным-давно

Забыл чужие горы:

На ким¹ идет, в кругу друзей

Девичьи ловит взоры.

Не грустен взгляд. Не дерзок вид

И не отмечен лоском.

Не стар, не сед… И нет наград

На пиджаке неброском.

Но всё же именно пред ним

Открыл я двери класса.

Как долго шел он к тем дверям,

Как долго сомневался!

И вот представил гостя я

Мальчишкам и девчатам:

Пчелиным роем класс гудел

И взгляд летел за взглядом.

С опаской глянув на меня,

Гость сделал шаг к ребятам

И тихо начал свой рассказ

Баском шероховатым.

Утихли шепоты-смешки,

Закончились остроты.

«…В далекий край из мест родных

Несли нас самолеты.

Выходим – фронт! Палящий зной.

Как уголь – каждый камень.

– Вот этот мост отдать нельзя!

Держитесь! Хоть зубами!

И мы держались… Враг стрелял,

Град пуль летел со свистом.

И кровь рекою там текла

По склонам каменистым.

У незнакомого моста

Вжимаясь в пыль и камни,

Лежал и думал я о том,

Что припасла судьба мне.

Нельзя подняться было нам,

Встань – попадешь под пули.

Они свистели над землей

И нас к земле пригнули.

До ближней части – две горы,

Что ни гора – то круча.

Нас – тридцать два бойца всего,

А моджахедов – туча.

Всё ближе враг, тесней кольцо, —

Тут дрогнул гостя голос, —

Разрыв!.. И друга голова

На части раскололась…»

Промолвив это, задрожал,

Затрясся гость всем телом

И вдруг зашелся, как дитя,

В рыданье неумелом.

Руками он закрыл лицо

И всё рыдал и трясся,

Пока не вывели его

Два мальчика из класса.

Напрасно ждали гостя мы

С тоской необычайной…

Для нас судьба того моста

Навек осталась тайной.

***

Кто мудр под небом – старики иль дети?

В проблеме этой – впрямь неразбериха:

У одного – всё впереди на свете,

Другой уже хватил с лихвою лиха.

Один шумит – и машет кулачками,

Другой всё отдает – и безобиден…

И кто же мудр из них? Решайте сами.

И там и здесь зуб мудрости не виден.

Художественное слово: проза

Леонид ДОНСКОВ. Ёси

Непридуманная история про козочку, найденную в лесу в возрасте трех дней

Посвящается моей сестренке,

Жанне Танановой

Как мало нам дано, чтобы творить добро!

Спасти и защитить всегда ли в нашей власти?

А вот для зла довольно безучастья:

Смолчал, отвел глаза, и совершилось зло…

В. Донскова

1

История эта произошла в Цимлянских песках, на маленькой степной речке Аксенец.

Была осень, конец сентября, днем ярко светило солнце и было даже жарко, если, конечно, не дул северный ветер. Но по ночам становилось всё холоднее, и звезды, которые были хорошо видны с земли, как серебристые мальки в солнечный день на мелководье, утром видели, как на земле клубился молочный туман. А вы бывали свидетелями этого чуда? С первыми лучами солнца туман начинает сползать с возвышенностей в долины, в низины, к ручью и речке. Он клубами катится, как перекати-поле, вьется в спирали, струится, как вода.

Хорошо смотреть на это с холма или, как здесь говорят, с «кучугуры». Сначала показываются верхушки деревьев. Они загадочно-темны на белом полотне тумана, они встают, как неведомые великаны, потягиваясь своими могучими ветвями-руками.

Потом начинается день: еще нет солнца, но становится всё светлее и светлее, звезды тускнеют и начинают постепенно исчезать. Появляются первые лучи солнца, и вот на небе остается одна, самая яркая – «Пастушья» звезда, а точнее – планета Венера. И, конечно, Луна!

Луна… Ее бывает видно чуть ли не до обеда. Всеми покинутая, она уже не светит, становится похожей на маленькое облачко, которое неуловимо тает. А туман в низинах редеет, превращаясь в легкую невесомую дымку, которая исчезает совсем незаметно: вроде была – и вот ее нет. Странно ведь, правда?

Под утро бывают заморозки, и тогда солнцу приходится отогревать землю. Там, где коснутся земли солнечные лучи, на траве блестят капли росы – это растаявший иней, а может быть, слезы слабого заморозка, которому не терпится стать сильным и крепким морозом. Но у него еще всё впереди, целая зима.

2

Итак, в конце сентября у одной молоденькой козочки родилась дочка – маленькая, симпатичная и смешная.

Все козы были страшно возмущены: «Как?! Осенью, на зиму глядя? Никого не послушалась! Не могла подождать до весны, когда принято приносить домой маленьких козлят!»

Но молодая мама никогда прежде не имела детей, а ей этого очень хотелось, и она не стала ждать до весны. Козочка-мама была очень довольна своей дочкой, а молодой папа был горд и счастлив. Они все были счастливы: мама, папа и дочка.

Как назвали дочь родители, мы не знаем. Позже, когда она жила у нас, мы дали ей имя Ёси, Ёси-казёси. Так и будем считать, что она была с рождения – Ёси.

Утром Ёсин папа уходил со стадом, а мама и Ёси паслись возле дома. Ёси тогда еще не была настолько крепка, чтобы шагать со всеми вместе на дальние пастбища, куда двигалось стадо в поисках сочной и вкусной травы. Она сосала молочко, веселым бесенком бегала вокруг мамы, когда та паслась, и спала, привалившись к маминому боку.

И так прошли два дня, два бесконечных и счастливых дня в ее жизни. А потом начались те самые невероятные приключения маленькой Ёси, благодаря которым мы и познакомились с ней.

3

Кроме мамы и папы, у Ёси был еще и хозяин – большой человек с огромной лошадью, такой огромной, что и смотреть было страшно. Лошадь говорила «Иго-го!» и так била копытами, что земля дрожала, а маленькая Ёси пряталась за маму и крепко прижималась к ней. У хозяина были собаки-помощники, гораздо меньше ростом, чем лошадь, но страшнее их, вместе взятых, – и лошади, и хозяина с кнутом. Что такое кнут, Ёси плохо представляла, но хозяин им так «стрелял», что даже Ёсин папа боялся. А Ёси падала и притворялась мертвой. Это она сама придумала: щелкнет хозяин кнутом – она упадет, и никто ее не трогает.

На самом деле хозяин и не думал обижать маленькую Ёси. Просто коз и баранов было много, а он один. И когда он говорил им что-то, не все его слушались. А с кнутом проще: щелкнет – и всем сразу всё становится понятно, и никаких вопросов: «Ме-е – зачем? Бе-е – куда?»

Ох, уж эти собаки! Ёси их очень боялась – они были страшные, да и странные: хвост длинный, уши маленькие, а копыт и рогов вообще нет. Это Ёси знала точно: вечером собаки спали, и Ёси отважилась к ним подойти. Ноги ее подгибались, мелко дрожали, и всё время хотели убежать, спрятать Ёси за маму. Но Ёси упрямо заставляла свои ножки идти к собакам… Тогда-то и увидела: рогов и копыт не было…

Но самое удивительное было другое: собаки не ели траву! Все ели траву – мама, папа, другие козы и даже глупые бараны, которые ходили, опустив носы в землю, и говорили густым басом: «Бе-е…». Все ели траву, и Ёси, когда вырастет, тоже будет есть траву, – так Ёсина мама говорила, а она, как и все другие мамы, никогда не врет, ведь верно? Даже большая лошадь, которая ходила на копытах, тоже ела траву. Ёси не знала, есть ли у нее рога: она была такая высокая, что Ёси не могла как следует это разглядеть, а у мамы всё забывала спросить. Хозяин, и тот жевал травинку – Ёси это видела сама. Правда, сорвал он эту травинку руками… Ну и что ж, может, ему так нравится. И все-таки он ел траву и ходил на двух копытах, которые называл сапогами, а вот собаки…. собаки были совсем без копыт и не ели траву!

Но и это было не самое главное. Все кругом пили воду. Правда, сама Ёси сосала молоко, она, – как уверяла мама, – потом будет пить воду. А собаки высовывали длинные красные языки и лакали (да-да, вы не поверите – лакали!) воду. Ёси трясла головой, чтобы избавиться от такого наваждения, но нет: они именно ЛА-КА-ЛИ, глупо хлопая языками по воде!

«До чего же они странные, – думала маленькая Ёси. – И как много в мире неизвестного, нового и непонятного! И как интересно, оказывается, в нем жить… а я и не догадывалась».

Так маленькая козочка начинала открывать для себя мир, о котором еще вчера ничего не знала. А может, и знала, кто скажет. Я не берусь тут ничего утверждать.

4

Утро третьего дня выдалось холодным и туманным. Ёси долго не хотела просыпаться, сквозь сон тихонечко бормотала, отвечая маме, которая осторожно толкала носом свою крошечную дочку, чтобы та просыпалась: «Потом – ме, еще чуть-чуть – ме, сейчас еще рано…» Но мама не отставала от маленькой сони. И сказала ей твердо: «Ёси, пойдем, проводим папу».

Ёси, конечно, встала проводить папу. Она поднялась, потянулась на своих маленьких копытцах и первым делом занялась сосанием молока. Оно было вкусным, теплым и наполняло Ёси свежестью и силой. Сразу и утренний холод исчез, и настроение у Ёси стало отличным, так и захотелось с кем-нибудь поиграть, пободаться. Но, увы, она была единственным маленьким козленком на всё большое стадо, и бодаться ей было не с кем.

Хозяин с собаками отделил баранов и козу с козленком от стада и перегнал их на другой баз. Когда хозяин гнал их, Ёси не отставала от мамы и всем своим видом показывала: не боится она этих ужасных псов, – хотя, по правде говоря, ей очень хотелось вжаться в маму и не глядеть на эти страшные и свирепые пасти-морды. Лишь когда за мамой и дочкой закрылась дверь база, Ёси, наконец, легко и свободно вздохнула. Затем гордо посмотрела на баранов: «Вы большие, а трусливые, бежали впереди, а мы с мамой зашли на баз последними».

Она оттопырила верхнюю губу, как это делают взрослые козы, когда им что-то не нравится, изобразила на своей мордочке презрение и высокомерие, копнула копытцем песок и отвернулась от баранов.

Ёси было невдомек, что в ее поступке бараны не увидели даже тени подвига. Для них это было привычно – слушаться и повиноваться хозяину, а на воображалу-козочку бараны не обращали внимания: эка невидаль, все они маленькие зазнайки и воображалы. «Бе-едовая», – только и сказал один баран другому. Но тот был занят жвачкой, сладко щурился, шумно жевал и ничего не расслышал.

Стадо ушло. Впереди, гордо подняв голову с широкими и мощными рогами, шел Ёсин папа, сбоку шествовала лошадь, отмахиваясь хвостом от назойливых комаров и мух. Хозяин, конечно, восседал на лошади. В одной руке он держал поводья, а в другой – свой длинный кнут. Позади стада трусили хозяйские собаки, подгоняя отставших или зазевавшихся в кустах коз и баранов: «Не отставать – тяв, потеряетесь – гав».

Ёсина мама долго смотрела вслед стаду и о чем-то думала, жуя свою жвачку.

«Она, наверное, видит папу. Ведь наша мама вон какая высокая», – думала Ёси, стараясь подпрыгнуть повыше и посмотреть на своего отца. Но видела лишь пыль над дорогой да слышала: «Мее – бе…», «Мее – бе…» – и шорох песка под копытами.

5

Кто открыл дверь, когда пришла пора идти на выпас, Ёси не видела; просто бараны вдруг потянулись к выходу, а за ними – и Ёси с мамой.

Ёси прыгала, бегала, старалась взгромоздиться на маму и каждый раз, когда съезжала в песок, исхитрялась приземляться на свои тоненькие пружинистые ножки. Но иногда все-таки просто падала под ноги маме, утыкаясь носом в песок. Но мама на Ёси не обижалась, она сама была недавно такой же забиякой и прыгала на свою маму точно так же.

Бараны и Ёсина мама медленно шли и пощипывали травку, а вокруг носился, поднимая пыль, маленький черненький чертенок. Этим чертенком была, конечно же, наша Ёси. Нет, она не ела траву. «Успею», – думала она и неслась за желтым листиком. Или пыталась достать жучка из-под коряги – не носом, так копытцем.

Бараны и мама медленно шли по низинам, лазили по песчаным склонам, объедали кусты, которые росли на кучугурах, чесали рога о старые ветки дерезы и собирали ее вкусные зрелые плоды. Ёси их тоже пробовала, но они показались ей невкусными. Ей нравилось только молоко, хотя мама и говорила: «Ёси, ты потом поймешь, как это вкусно. Первые плоды чуть сладковатые и вяжут во рту, а потом они становятся пышными и слегка сочными. Но самые вкусные – вот эти, чуть тронутые заморозком, водянистые, полупрозрачные…». Ёси слушала маму внимательно, но думала: «Может, это и вкусно, но молоко вкуснее». И она была по-своему права.

Если на пути встречался песчаный обрыв, для Ёси начиналась потеха. Она взбиралась наверх и начинала скакать по самому краю обрыва, взбрыкивая и кувыркаясь, очень гордая и счастливая от своей смелости и ловкости. «Ничего, что иногда я падаю и скатываюсь по песку, мне это очень нравится. Пускай бараны сердито говорят: “Бе-е-столочь…” Они слишком старые и глупые, чтобы понять, как это здорово и весело – быть маленькой и счастливой. А вот мама меня понимает – и тоже, взобравшись на самый верх кучугуры, взбрыкивает и прыгает оттуда. Как красиво она это делает! Я этого пока не умею, но когда вырасту, то непременно научусь так прыгать». А умная Ёсина мама, глядя на дочку, думала: «Глупышка ты, Ёси, разве я могу прыгать так, как ты? Я это могла очень-очень давно, когда мне тоже было всего три дня…»

Ёси очень любила свою маму, и ей нравилось играть вдвоем, особенно – забираться маме на спину. Но Ёси не всегда это удавалось. И когда не получалось, она вскакивала с песка, куда только что скатилась, слегка отряхивалась и, сделав несколько прыжков в сторону, чтобы сбить маму с толку, снова вихрем неслась на нее. И снова впрыгивала маме на спину, редко-редко удерживаясь там хотя бы минуту.

Но когда мама ложилась жевать свою жвачку, тут у Ёси всё получалось! Ох, что она вытворяла тогда на маминой спине: и прыгала, и скакала, вертясь на одном копытце, и соскальзывала с мягкого маминого живота, и бодалась, и залезала маме на шею и голову, и покусывала мамины уши! В общем, в Ёси вселялся бесенок непослушания и хулиганства!

Бараны говорили между собой: «Бее-с, а не ребе-е-енок, бе-е-дная мама, бе-е-да, что за дети теперь пошли, бее-е».

Но Ёсина мама знала, что дочка у нее умненькая и добрая. А что балуется – это так и должно быть: мама сама тоже была недавно маленькой козой-дерезой. И вообще, не стоит обращать внимания на болтовню тупых баранов.

6

Солнце поднималось всё выше и выше. Вот оно уже и остановилось. Дошло до одного, только ему известного места – и замерло в раздумье: ведь уже осень, и стоит ли подниматься выше? Еще чуть-чуть, и надо будет спускаться…

Наступало время обеда, а для наших путешественников – время идти на водопой. Туда, где можно будет не только напиться, но и вздремнуть, и заняться жвачкой, как это положено всем козам и баранам.

Но бараны были глупы и не знали, куда нужно идти, чтобы выйти к водопою. Знала дорогу только Ёсина мама, и именно она-то и должна была вывести всех к воде и к дому. Но тут Ёси, которая уже наскакалась и напрыгалась вдосталь, пососала маму и вдруг сказала: «Я устала! Спать хочу!» – и тут же прилегла на песочек, склонила головку на свой бочок и сладко засопела. Коза, как хорошая добрая мама, умилившись видом спящей дочурки, вздохнула и прилегла рядышком: пора было вздремнуть и пожевать жвачку. Бараны посопели возмущенно, побе-е-седовали между собой и тоже завалились спать.

7

Ёси проснулась раньше всех. Хорошо отдохнувшая, бодрая и готовая к новым подвигам и проказам.

Рядом начинался лес, он манил Ёси шумом листвы, своими тайнами и загадками, таинственными шорохами и птичьим пением, неизвестными запахами и звуками. Шелестом своих ветвей лес как будто звал: «Ёси, иди ко мне играть, нам будет весело и интересно! Иди, Ёси!..»

И Ёси решила сходить в лес – ведь ей было так любопытно. «Пока все спят, я туда и обратно. Только взгляну, что там, и назад – к маме». Тихонечко отойдя от спящих сладким сном баранов и мамы, она припустила в лес, наперегонки со своею тенью. Ёси так хотелось обогнать свою тень, что она обо всем позабыла. Ведь она еще не знала, что, даже если бежать на солнце, тень не отстанет, ее нельзя обогнать.

И вдруг Ёси увидела перед собой красивый яркий цветок! Резко остановившись, в сильном волнении и удивлении, почти не дыша, она подошла поближе… вот уже почти коснулась носом удивительного цветка, а тот неожиданно взмахнул лепестками и полетел. Конечно, это была бабочка, о чем Ёси тоже не знала.

Обрадованная своим открытием (цветок, а летает!), Ёси начала подпрыгивать, пытаясь достать мордочкой до летающего цветка. Но не тут-то было: бабочка взмахнула крылышками и взлетела повыше. Так началась игра. Кто за кем гонялся, было непонятно: то ли Ёси за бабочкой, то ли бабочка за Ёси. И так они долго и весело играли, пока, совершенно неожиданно, летающий цветок не исчез, не улетел куда-то высоко-высоко.

Ёси проводила его взглядом: «Прощай, летающий цветок! Прилетай еще!»

«Как все-таки это странно, – еще раз подумала Ёси, – цветок, а летает. Вот чудо! Расскажу этим соням, маме и баранам – не поверят». Она не знала, что маме и баранам эти летающие цветы давно известны.

Ёси вбежала в лес. Что за благодать была здесь! Какие красивые листья – желтые, красные… А какая трава – высокая и, наверное, вкусная… «Вот бы маму сюда позвать, когда проснется! А это что на толстой ножке? Толстая шляпка, и как странно пахнет… А вот еще и еще…». Ёси не знала, что нашла грибы, и что назывались они подосиновиками, а деревья с красными листьями – были осины: цвет их листьев такой же, как и у грибных шляпок. А вот такие же грибы, но с желтыми шляпками, и растут они под березами – называются подберезовиками.

А это что? Красная шляпка с белыми точками… Какая же она красивая! Ёси в восторге замерла, а потом подошла поближе – и отпрянула: «Фу! Какой неприятный запах!» И тут же испугалась: ведь никого не было рядом – ни мамы, ни глупых баранов, вообще никого. Ёси была одна в страшном и темном лесу, который ей так нравился еще минуту назад. Вот что делает страх: белое становится черным, неизвестное не манит, а страшит.

Бедная маленькая Ёси кидалась из стороны в сторону, натыкаясь на ветки и кусты, и в ужасе кричала: «Ме-е – мама! Ме-е – бараны! Где-е вы?..» Но в ответ ей только гудел в ветвях неизвестно откуда налетевший северный ветер, разбрасывая по сторонам беснующиеся страшные тени, – те самые, которые еще минуту назад сулили маленькой козочке загадочные тайны и приятные приключения. Лес наполнился ужасным гулом, шорохами, дикими криками, невнятным шуршанием; тревожно шумела листва, звучали испуганные голоса птиц. Казалось, лес проснулся, разбуженный Ёсиным страхом, и сейчас, рассерженный, решил наказать Ёси!

Бедное Ёсино сердце выпрыгивало из маленькой груди, глаза не могли ни на чем остановиться и выбрать дорогу. Все голоса, шорохи, стоны, крики птиц, которые она слышала, превратились вдруг в страшные и непонятные звуки, таящие опасность, которая с каждым мгновением становилась всё ужасней. Страх наполнял всю Ёси – от копытцев до кончика хвоста, и, позабыв про всё на свете, она кинулась бежать, бежать, куда глаза глядят. А смотрели Ёсины глаза, увы, совсем не туда, откуда она пришла.

Ветки кустарников больно хлестали Ёси по бокам, длинная трава путалась под маленькими ножками, деревья подставляли под копытца корни и сучки. Липкая паутина загораживала дорогу, колючие репьи вцеплялись в мягкую шерстку и старались удержать Ёси в своих объятьях… Лес как будто рассердился за что-то на маленькую козочку!

8

Ёсина мама проснулась, будто ее подбросила неведомая сила. В голове тревожно мелькнуло: «Где Ёси?!» Дочки не было рядом. Маму обдало жаром и холодом.

«Ёси! Ёси!» – кричала она, взлетев на вершину кучугуры. Проснувшиеся бараны мгновенно сгрудились, голова к голове, и заговорили разом: «Бе-е-да, бе-е-да!». Они были хоть и глупые, но добрые – и очень испугались за маленькую проказницу.

Дунул ветер, и со стороны леса донесся сквозь шум листвы далекий, дрожащий от страха, тоненький голосочек Ёси: «Ме-е – мама – ме-е!..»

Ёсина мама кинулась мимо сгрудившихся в кучу баранов к лесу – спасать свою малышку. В голове у мамы стучало: «Ёси… Ёси… Ёси попала в беду!» Испуганное воображение рисовало ей страшные картины, одна ужаснее другой. А вдруг на Ёси напали хищники? А вдруг она свалилась куда-то и сломала ножку? А может, ее ужалила гадюка, может, ее клюют черные вороны… Несчастная Ёсина мама испытывала в этот момент то, что ощущают, наверное, все мамы на свете, когда их дети попадают в беду.

И вот теперь представьте себе весь тот переполох, что сотворился сразу со всеми. Сквозь деревья, кусты и лесные травы, путаясь в осенней липкой паутине, спотыкаясь о корни, неслась, не зная куда, бедняжка Ёси. За нею, невидимой за деревьями и кустами, на довольно приличном расстоянии мчалась и истошно мекекекала ее мама-коза. Еще дальше, опустив низко, почти до земли, головы, молча, сгорбившись, бежали бараны. Только иногда кто-нибудь из них чихал от поднятой ими же пыли, да слышалось громкое и тяжелое сопение…

Расстояние между Ёси и мамой с баранами то увеличивалось, то сокращалось. Казалось, еще чуть-чуть – и они встретятся. Но лесное эхо забавлялось этой погоней и, вместо того, чтобы преодолеть какие-то полсотни метров навстречу друг другу, все бегущие вдруг разворачивались и снова мчались в разные стороны. Иногда, казалось, они были уже близко друг от друга, совсем рядом, и у мамы-козы радостно стучало сердце: вот сейчас, за теми кустиками, она увидит наконец свою дочку. Но эхо Ёсиного испуганного «Ме-е…» снова становилось всё слабее и слабее, и ужас опять охватывал несчастную маму! А затем голос Ёси вновь звучал совсем близко, и вновь загорался в маминой душе огонек надежды. А эхо знай потешалось над ними! Теперь уже Ёси гонялась за мамой, а бараны, отставшие от козы, – за Ёси, и только за ними самими никто не гнался… Если ко всему этому переполоху добавить стрекотню сорок и гвалт ворон, то можно себе представить, какие дикие, несуразные звуки раздавались тогда в лесу.

Одно было понятно: теперь заблудились все; и Ёси, и бараны, и мама. И самое печальное, что все они в эти минуты, бестолково бегая то вперед, то назад, то по кругу, удалялись мало-помалу в сторону, противоположенную дому, углублялись всё дальше в лес, в котором Ёси могло ожидать самое непредвиденное.

Если бы кто-нибудь увидел Ёси такой, какой она была во время этой погони, я уверен, он бы расхохотался или испугался. Почему? Представьте себе маленькую козочку на тоненьких ножках, в колечках мягкой черной шерстки, облепленную всю, с ног до головы, паутиной. Добавьте несколько листьев, прилепленных паутиной к бокам и спине, маленькую веточку дерезы, запутавшуюся в шерстке своими колючками, и множество репьев, больших и маленьких, которые прицепились там и сям. Вот такою и была Ёси в тот миг. Остается еще добавить, что глаза ее были выпучены от страха и блестели, и что она кричала «Ме-е!» истошным голоском, который – усиленный и искаженный эхом – всего сильнее пугал саму обладательницу этого голоса. И что она мчалась, спотыкаясь и падая, временами взбрыкивая от страха своими маленькими ножками. Кстати, подобное же неприглядное зрелище представляли собой и Ёсина мама с баранами.